Авторский коллектив:
Алексей АНТОШИН (УрГУ)

Геннадий БОРДЮГОВ, руководитель (НИЦ «АИРО-XXI»)

Зоя БОЧАРОВА (МГУ им. М.В. Ломоносова)

Алан КАСАЕВ, руководитель (РИА «Новости»)

Марина МОСЕЙКИНА (РУДН)

 

Научно-вспомогательная работа:

Ирина ДАВИДЯН

Сергей ЩЕРБИНА


© Фонд «Русский мир», 2009
© Авторы, 2009

 

Содержание

 

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

2. ГЕОГРАФИЯ РАЗМЕЩЕНИЯ ЭМИГРАНТОВ 
ПО МИРУ, СФЕРА ЗАНЯТИЙ

И. Шевеленко. Материалы о русской эмиграции 1920–1930‑х гг.

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ РУССКИХ БЕЖЕНЦЕВ  В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ

Письмо П.В. Смереченского,  учительского дневничара,  В.Н. Штрандтману   с. Мланча Среда Студеничкой, 1 марта 1928 г.

Ответ представителя МБТ в Югославии  С.В. Юрьева на письмо П.В. Смеречинского  30 мая 1928 г.

Письмо В.Н. Штрандтману от частных лиц  20 ноября 1928 г.

Письмо председателя инициативной группы  русских беженцев в Белграде делегату по защите интересов русских беженцев в КСХС  В.Н. Штрандтману  14 сентября 1929 г.

Письмо из Перу русского эмигранта,  переселившегося в 1929 г.,  В.Н. Штрандтману  9 июля 1930 г.

Переписка М.И. Клявера  о деятельности американского треста  переселения русских беженцев

М.И. Клявер – С.П. Постникову  и В.С. Минахоряну   г. Харбин, 8 февраля 1931 г.

М.И. Клявер – С.П. Постникову   г. Харбин, 15 февраля 1931 г.

М.И. Клявер – С.П. Постникову   г. Харбин, 3 апреля 1931 г.

М.И. Клявер – С.П. Постникову   г. Харбин, 23 апреля 1931 г.

С.П. Постников – М.И. Клаверу

В.С. Минахорян – М.И. Кляверу   г. Прага, 15 мая 1931 г.

Н.С. Калашников – Ивану Александровичу [?]  1931 г.

К.В. Львов.  Следствия и судебные процессы  по делам российских эмигрантов во Франции  в 1920–30‑е гг.

Ответы С.П. Разумовского  на вопросы американского Национального  информационного бюро  о русских эмигрантах в Египте  1 октября 1929 г.

Письмо С.П. Разумовского  И. Балагуте  23 декабря 1929 г.

Виктор Сербский. Едут и едут. Фельетон

В. Жиганов.  Альбом «Русские в Шанхае».  Предисловие составителя альбома   Город Шанхай, апрель 1936 г.

О Владимире Жиганове

Письмо проф. В.В. Ламанского Н.В. Устрялову   Шанхай, 26 августа 1933 г.

Письмо Н.В. Устрялова  проф. В.В. Ламанскому   г. Харбин, 17 сентября 1933 г.

П.А. Руцкий – В.А. Маклакову

Л. Троцкий.  Дневниковые записи 1933 года  перед отъездом

СОВЕТСКИЕ НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ

В.Л. Генис.  Невозвращенцы 1920‑х – начала 1930‑х годов

Беседа писателя Хияма Есиаки и Коидзуми Коитиро  об информации невозвращенца Г.С. Люшкова  1937 г.

3. ДОКУМЕНТЫ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ СТАТУС  ЭМИГРАНТОВ
В РАЗНЫХ СТРАНАХ, ИХ ПРАВА

Выдержки из книги Л. Таубера  «Лига наций и юридический статут русских беженцев»  и приложение к ней

Приложение I.  Соглашение (Arrangement) о юридическом статусе  русских и армянских беженцев  30 июня 1928 г.

Ратифицированное Французским Правительством  11 января 1930 г. и вошедшее во Франции в законную  силу 1 февраля 1930 г., за исключением п. 1,  замененного особым Франко-Бельгийским  соглашением от того же числа,  Постановление о правовом положении  русских и армянских беженцев

Н.О.  Письмо из Женевы

Н.О.  Письмо из Женевы  (Письмо второе)

Хроника.  Доклад Междуправительственной Совещательной  Комиссии при Верховном Комиссаре  по делам беженцев   Женева, 5 сентября 1930 г.

Черновик письма К.Н. Гулькевича  Б.Э. Нольде  14 апреля 1933 г.

Женевская конвенция  О юридическом статуте  28 октября 1933 г.

Тамара Гаухман-Черняк.  Беженский вопрос в Лиге Наций

К вопросу о правовом положении  русских беженцев в Болгарии  27 декабря 1929 г.

В.А. Маклаков.  Кто имеет право на нансеновский паспорт.  От Эмигрантского комитета

Владимир Зеелер.  Русские во Франции.  От редакции

Юридический статут русских  эмигрантов во Франции

Нансеновский сбор.  Правила и порядок его взимания  [во Франции]

Воинская повинность для русских беженцев  [во Франции]

Правила въезда во Францию и выезда из Франции  для русских эмигрантов

Карт д’идентите

Акты гражданского  состояния

А. Ст-ий.  Институт международного права  о положении беженцев

А. Ступницкий.  «Апатрид» или « политический беженец»

А. Ступницкий. Беженский вопрос и Лига Наций  (от нашего специального корреспондента

Административная виза,  выдаваемая русским беженцам  местными властями в Польше

Письмо А.П. Вельмина  председателю Русского попечительского  об эмигрантах комитета в Польше  К.Н. Гулькевичу  27 марта 1935 г.

Письма представителя международной  нансеновской организации по делам эмигрантов  в Германии Е.А. Фальковского К.Н. ГУлькевичу  о ликвидации представительства

№ 1  Берлин 14 ноября 1933.

№ 2  25 ноября 1933 г.

№ 3.  24 декабря 1933 г.

№ 4  Берлин, 29 декабря 1934 г.

4. ОТНОШЕНИЕ РОССИИ К ЭМИГРАНТАМ И ЭМИГРАЦИИ, 
ЮРИДИЧЕСКОЕ ОФОРМЛЕНИЕ ЯВЛЕНИЯ 
И РАЗНЫХ ЕГО ПРОЯВЛЕНИЙ

Письмо М. Горького П.П. Сувчинскому   Сорренто, 17 февраля 1930 г.

«Жму вашу руку, дорогой товарищ».  Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина

М. Горький и И.В. Сталин

М. Горький – И. В. Сталину  <17 февраля 1930 года. Сорренто.>

В.Л. Генис.  Невозвращенцы 1920‑х – начала 1930‑х годов

Вадим Роговин.  Облава на троцкистов за рубежом

Председателю Совета Народных комиссаров  Союза ССР тов. В.М. Молотову

О лишении Ипатьева В.Н. звания  действительного члена Академии наук  СОЮЗА ССР

О лишении Чичибабина А.Е. звания  действительного члена Академии наук  СОЮЗА ССР

О лишении гражданства СОЮЗА ССР  Ипатьева В.Н.

О лишении гражданства СОЮЗА ССР  Чичибабина А.Е.

К итогам декабрьской сессии  Академии наук СССР

5. СТЕПЕНЬ СВЯЗАННОСТИ  «РУССКОГО МИРА» В ТОЙ ИЛИ ИНОЙ СТРАНЕ: 
ОРГАНИЗАЦИИ, ПЕЧАТЬ, ПРАЗДНИКИ,  АКЦИИ, ЛИДЕРЫ

Записка о необходимости создания  Третейского суда в Болгарии   София, апрель 1928 г.

Юбилей Союза русских Адвокатов  в Германии

Египет. Русские организации

А.В. Толстой.  Русская художественная эмиграция  в Европе. ХХ век

Д. Стюарт Дюррант.  По материалам архива Д.В. Философова

Екатерина Куликова.  Праздники, радости, скорби  Ивана Шмелева

И.Б. Иванов.  Русский Обще-Воинский Союз  (Краткий исторический очерк)

Приказ Генерала Врангеля  № 1   Брюссель, 1\14 января 1928 г.

Листовка русского отдела  международного Объединения по борьбе  с III Интернационалом

Русские скауты

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ, ИДЕЙНЫЕ ТЕЧЕНИЯ, ЛИДЕРЫ

Меморандум меньшинства Заграничной Делегации  партии социалистов-революционеров

Письма О.С. Минора  С.П. Постникову

№ 1.  4 июня 1928 г.

№ 2.  12 ноября 1928 г.

№ 3.  21 сентября 1929 г.

№ 4.  7 января 1930 г.

№ 5.   19 февраля 1930 г.

№ 6.  4 февраля 1931 г.

№ 7.  5 февраля 1931 г.

№ 8.  Париж, 7 апреля 1931 г.

Письмо О.С. МинорА  В.Г. Архангельскому  5 февраля 1931 г.

Письмо Е.Д. Кусковой  С.Н. Постникову   Прага, 19 июня б/г

Письмо Е.Д. Кусковой  П.Н. Милюкову   Ioachimsthal, 27 августа 1934 г.

Письмо Е.Д. Кусковой  П.Н. Милюкову   Прага, 15 июня 1939 г.

Евразийство.  Декларация, формулировка, тезисы

Письмо Л.Д. Троцкого  единомышленникам в СССР   Принкипо, 23 мая 1930 г.

Л. Черникова и М. Дроздов.  О чем писали шанхайские эмигрантские газеты  70 лет назад

Олег Будницкий.  Братство Русской Правды – последний литературный  проект С.А. Соколова-Кречетова

Е.Г. Пашкина.  Программные установки  «Нового Града»

6. МЕРЫ ПО ПОДДЕРЖАНИЮ  РУССКОГО ЯЗЫКА,
ОБРАЗОВАНИЯ,  РАЗВИТИЮ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ 
ИЛИ ПРИОБЩЁННОСТИ К НЕЙ

Н.О. Лосский.  Воспоминания

С.А. Беляев.  Семинарий имени академика Н.П. Кондакова –  неотъемлемая часть русской национальной культуры

Н. Волкова.  Общество «Икона» в Париже.  Коротко о главном

В.Л. Телицын.  П. Н. Апостол и «Общество друзей  русской книги в Париже»

А. Ренников (А.М. Селитренников).  Маленький фельетон.  Толковый словарь великорусского языка эмиграции

И.П. Демидов, К.И. Зайцев, В.В. Зеньковский,  В.В. Руднев, И.И. Фондаминский.  Родина и родная речь.  От группы борьбы с денационализацией  русской молодежи

Воззвание Союза ревнителей  чистоты русского языка  в Югославии   Февраль 1930 г.

Е.А. Елачич. За чистоту родного языка

С.М. Волконский, А.М. Волконский.  В защиту русского языка

Е.В. Спекторский.  Судьба русского языка

Е.Р. Пономарев.  Лев Толстой в литературном сознании РУССКОЙ эмиграции 1920–1930‑х годов

Ник. Покровский.  Концерт Ф.И. Шаляпина

А. Вертинский: из интервью и бесед  (Шанхай, 1938 год)

Г.А. Кузина.  Значение «Дней русской культуры»  в жизни российской эмиграции первой волны

Н.А. Струве.  Русская эмиграция и Пушкин

В.П. Хохлова.  А.С. Пушкин и российская диаспора  «первой волны»

Лариса Черникова и Бэй Вэньли.  История одного памятника

Е.Н. Евсеева.  Русский культурно-исторический музей в Праге  (1935–1948 гг.)

Г.Н. Пио-Ульский.  Русская эмиграция и ее значение  в культурной жизни других народов

7. РОЛЬ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ 
В ОБЪЕДИНЕНИИ ЭМИГРАНТОВ

Хронология жизни Русской Православной Церкви  за рубежом

Л.А. Можаева.  Евлогий (Георгиевский Василий Семенович)  (1868–1946)

А.В. Попов.  Русская Православная Церковь за границей:  образование и раскол  (1920–1934 гг.)

В. Черкасов-Георгиевский.  История Русской Православной Церкви за границей:  1924–1938

Протоиерей Феодор Шевцов.  «Мы чувствовали в нем что-то очень важное  и необыкновенное».  Из воспоминаний о митрополите  Антонии (Храповицком)

Протодиакон Герман Иванов-Тринадцатый.  70‑летие Второго Всезарубежного Собора РПЦЗ  1/14–11/24 августа 1938 года

Митрополит Антоний.  Воззвание к православным русским людям  31 августа (ст. ст.) 1929 г.

Митрополит Евлогий.  Церковная смута

Из письма князя Н.С. Трубецкого П.Н. Савицкому  [23 июня 1931 г.]

Окружное Послание  Собора Русских заграничных Архиереев  православной русской пастве  по поводу послания  Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола  Митрополита Сергия  23 марта 1933 г.

Из переписки Великого Князя  Владимира Кирилловича  и митрополита Анастасия

В. кн. Владимир Кириллович – митрополиту Анастасию   С. Бриак, 4 ноября 1938 г.

Митрополит Анастасий – в. кн. Владимиру Кирилловичу  г. Белград, 30 сентября/12 ноября 1938 г.

ПОЛОЖЕНИЕ РПЦз В РАЗНЫХ СТРАНАХ

Записка о положении церковных дел в Бессарабии,  составленная управляющим синодальной канцелярией  гр. Ю.П. Граббе   июнь, 1932 г.

Письмо В.А. Маклакова  В.Н. Штрандтману   Париж, 7 марта 1933 г.

Письмо управляющего синодальной канцелярией  гр. Ю.П. Граббе главе русской делегации в Югославии  В.Н. Штрандтману в ответ на запрос  Бельгийской миссии Лиги Наций  (Брюссель, 11 декабря 1933 г.)  в Югославию  14 декабря 1933 г.

Письмо В.А. Маклакова В.Н. Штрандтману   Париж, 17 апреля 1936 г.

Письмо Агабабова  В.А. Маклакову   Тегеран, 2 апреля 1936 г.

Письмо № 364 Ю.П. Граббе  В.Н. Штрандтману   Сремские Карловцы,23 мая/5 июня 1936 г.

8. ЭМИГРАЦИЯ И МЕТРОПОЛИЯ

А.А. Овсянников.  Леворадикальная эмиграция о судьбах России  (работы 1920‑х-1930‑х годов)

Письмо Л.Д. Троцкого  в Политбюро ЦК ВКП(б)   Принкипо, 15 марта 1933 г.

Л. Троцкий.  Дневник 1935 г.   4 апреля [1935 г.]

Из книги С. Дмитриевского  «Сталин»

Программа «рабочего государства»  Г.И. Мясникова  [1931 г.]

Игнатий Райсс (Людвиг).  Письмо в ЦК ВКП  17 июля 1937 г.

С. Войцеховский.  «Трест»

Шахтинский процесс

О. Доманевская.  О колхозном строительстве

Вадим Роговин.  Судьба «Письма старого большевика»

Л. Люкс.  Заметки о «революционно-традиционалистской»  культурной модели «евразийцев»

К истории «евразийства»:  М. Горький и П.П. Сувчинский.  Письмо М. Горького П.П. Сувчинскому   Сорренто, 17 февраля 1930 г.

Письмо Н.В. Устрялова  С.В. Дмитриевскому   Харбин, 17 февраля 1933 г.

Письмо Н.В. Устрялова  В.В. Ламанскому   Харбин, 17 сентября 1933 г.

Письмо В.В. Ламанского  Н.В. Устрялову   Циндао, 30 августа 1934 г.

письмо Е.В. Саблина  В.А. Маклакову   Лондон, 25 сентября 1936 г.

Выдержка из письма Т. Осоргиной  С.П. Постникову  14 мая 1937 г.

Библиография

I. Библиографические пособия

II. Справочные материалы

III. Периодическая печать

IV. Документальные публикации

V. Мемуары

VI. Публикации деятелей русского зарубежья

VII. Исследования

Исследования на иностранных языках

 

Перечень иллюстраций

Русские рабочие на заводе «Рено». 1933 год

Княгиня Варвара Репнина (урожденная  графиня Мусина-Пушкина) и ее сестра  Любовь Исакова держали в Париже  небольшой русский ресторан «Якорь».  1930‑е годы.

Владимир Жиганов

Лев Арнольдов

Заявление о выдаче нансеновского папсорта

Прошение И. Фомина о возвращении в Болгарию (из Франции)  и резолюция болгарских властей с отказом

Заявление в Дирекцию Полиции Болгарии о выдаче личной карты  и личная карта

Нансеновский паспорт (на болгарском и французском языках)

Л.Д. Троцкий

Л.Д. Троцкий

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)

Л.Д. Троцкий

Л.Д. Троцкий

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)

Рождественская елка

Перенесение праха Главнокомандующего на кладбище.  Отпевание и предание земле

Могила П.Н. Врангеля

Андрей Корляков – Andrei Korliakov.  Emigration Russe France 1917–1947.  Русская эмиграция в фотографиях,  Франция 1917–1947. Париж:  ИМКА-ПРЕСС, 2001.

Русские скауты в медонском лесу.

Сын генерала Корнилова, Юрий, Бельгия.  Скауты в летнем лагере в Приморских Альпах.

Отъезд в лагерь под Парижем.

Зимний спорт под Греноблем.  Горный лагерь под Греноблем.  Отряд русских скаутов фотографируется  на фоне русской церкви в Лондоне.  3‑й справа в 1 ряду – Петя Струве, 1938 г.

Скаутский отряд в гостях у Ивана Бунина на вилле Бельведер.  В группе находяться Александра Вдовина, Лидия Добужинская,  Кира Кудрявцева, Фаина Бердяева, снимал Ростислав Добужинский.  Грасс 1930‑е г.

Волконский С., Волконский А. В защиту русского языка. Берлин, 1928.

Издание комитета по устройству дня русской культуры во Франции.

Памятник А.С. Пушкину в Шанхае, 1937 г.

Памятник А.С. Пушкину в Шанхае, 1960‑е гг.

Памятник А.С. Пушкину в Шанхае.  Современный вид

У Русской Церкви в Белграде. Октябрь 1929 г.

Митрополит Антоний

Граббе Юрий Павлович.  Протопресвитер Георгий Граббе.

Второй Всезарубежный Собор Русской Православной Церкви заграницей

 

 

 

 

 


1. Общая характеристика

К концу 1920‑х годов «русский мир» значительно изменился. Осознание стабильности советской власти и, соответственно, невозможности возвращения на родину, более или менее основательное обоснование за границей усилили настроения значимости не политической, а культурной работы эмиграции. Идеологическая и политическая борьба для многих отодвинулась на второй план. Изменился и ее вектор: с одной стороны, форсировалась подрывная подпольная работа и стремление разоблачить сталинскую антинародную политику; с другой – наблюдалось формирование новых течений, учитывающих сложившуюся социально-экономическую и политическую ситуацию в России (неоспоримые достижения в развитии промышленности при жестком режиме). Можно сказать, что послереволюционные течения, аккумулирующие лучшие интеллектуальные силы эмиграции: младороссы, сторонники журнала «Новый путь», Народно-трудового союза и другие, несли в себе больший позитивный потенциал.

Условия для поддержки соотечественников создавали русские общественные организации, выступившие в качестве компенсационных институтов, заполнивших ниши и пробелы в правовом поле и в сфере социальной защиты международного и правительственного уровня. Критериями успешности адаптации русского мира выступили характер социальной мобильности, степень независимости жизнеобеспечения, самореализации эмигранта. С одной стороны, постепенно развивался процесс формирования мировым сообществом, государствами–реципиентами условий адаптации иностранцев, находившихся в специфическом положении, к новой среде, с другой – шло согласование притязаний самих эмигрантов с имевшимися реальностями, создание ими собственных институтов приспособления, самоорганизации. Т. е. не только эмигрантское сообщество приспосабливалось к новым условиям жизни, но и государства-реципиенты вынуждены были считаться с «раздвоением» России, учитывать особость юридического положения граждан страны, которая исчезла с политической карты мира, т. к. они не признавали новую государственность, образовавшуюся на развалинах Российской империи, формально становясь лицами без гражданства.

Уникальность Зарубежной России, связанная с длительностью пребывания и сохранением при этом национального менталитета проявилась в стремлении не утратить духовной связи с родной почвой, зафиксировать собственный накопленный потенциал, активно изучать события, происходившие на родине, строить научные и политические прогнозы, анализируя место страны в мировом пространстве и в определении исключительной исторической миссии «русского мира». Возможность складывания и длительного существования русского Зарубежья обуславливалась способностью воспринимать и усваивать явления иной культуры, приспосабливаться к необычной бытовой обстановке. Российская эмиграция смогла создать произведения, выражающие как свой национальный колорит, так и ставшие неотъемлемой частью культуры других стран. Писатель В. Аксенов отмечал, что без российского творчества и интеллектуального потенциала Запад почувствовал бы себя обделенным.

Изменилась и международная обстановка вокруг беженского вопроса. Лига Наций перенесла центр тяжести в его решении на урегулирование юридического статуса изгнанников, помощь в социальной сфере. Учет, расселение и, тем более, репатриация потеряли актуальность.

Женевские межправительственные соглашения стали реакцией на острые жизненные запросы, реальную историческую ситуацию. Логичным завершением процесса признания бывших граждан Российской империи, не принявших советскую власть, лицами, оставшимися без попечения государства своего происхождения, стало принятие сначала соглашения 1928 г., а затем Конвенции о правовом статусе русских беженцев 30 июня 1933 г. Данный результат стал возможен благодаря упорному сопротивлению ассимиляции, стремлению сохранить элементы и признаки российской государственности, заявить мировому сообществу и убедить его в особости своего положения.

Анализ международного юридического творчества в отношении русских беженцев раскрывает сложность и неоднозначность принимаемых решений, влиявших на судьбу тысяч людей, борьбу двух противоположных тенденций – гуманитарной заботы о беженцах, с одной стороны, и, с другой – невмешательство во внутренние дела государств. Беженцы как особая категория иностранцев выделялись по национальному происхождению или территории, которую они покинули, а также в связи с отсутствием дипломатической защиты со стороны государства своего происхождения. Женевские определения понятия «русский беженец» 1922 г. («русского происхождения, не принявший никакого другого подданства») и 1926 г. («всякое лицо русского происхождения, не пользующееся покровительством правительства СССР и не приобретшее другого подданства») требовали дополнений и разъяснений. Нечеткие и недостаточно юридически выверенные, они позволяли правительствам ограничивать доступ в эту группу рядом условий (по времени, по месту выезда за границу и пр.). Между тем от трактовки этого понятия зависела практика выдачи нансеновских паспортов, предоставления льгот российским беженцам как наиболее благоприятствуемым иностранцам. Благодаря русским эмигрантам, прежде всего юристам, на рубеже 1920–1930‑х гг. появились документы, которыми должны были руководствоваться во всем объеме страны-члены Лиги Наций при урегулировании прав беженцев. Именно русский мир 1920–1930‑х гг. положил начало развитию международного режима по делам беженцев и соответствующей отрасли международного права. В условиях, когда за эмигрантами не стояло государство, защищавшее бы их интересы, юридический вакуум начал постепенно ликвидироваться. К началу 1930‑х гг. сформировались принципиальные позиции международных правовых норм, регулирующих жизнедеятельность бывших подданных Российской империи.

Составители Конвенции 1933 г. о юридическом статусе русских беженцев попытались учесть нормы, выработанные практикой, обычаями, законодательствами отдельных государств, найти равнодействующую между требованиями беженцев, интересами правительств разных стран и гуманитарными принципами складывавшегося международного права под эгидой Лиги Наций. Разрабатываемые с конца 1920‑х – в 1930‑е гг. международные соглашения влияли на правовые нормы, действовавшие в странах-реципиентах (например, условия легализации беженцев, трудоустройства, создания союзов, въезда и выезда из страны, степень свободы выбора местожительства, передвижений и др.). Именно от них зависела успешность адаптации российской эмиграции в процессе взаимодействия с новой средой.

В среде самой эмиграции подчас раздавались голоса об излишней замкнутости русского мира, о том, что «почти не делает попыток ощутить биение жизни новой Европы, узнать и понять искание мысли, чувства и общественного строительства, которые напряженно волнуют современный Запад», «интересуются лишь тем, что имеет косвенное отношение к России, да и то, довольствуясь газетными крохами и случайными сведениями»[1].

Однако необходимость интеграции все ярче обнаруживала себя. В ходе адаптации сокращалась дистанция между Зарубежьем и средой страны-реципиента. Причины тому были как экономические, так и политические, инокультурное и иноязычное окружение, выстраивание правовых отношений между беженцем и принимающим обществом, а, следовательно, угасание феномена – России № 2. Изменилась тематика и характер гуманитарных публикаций, в них все чаще и явственнее звучит тревога за судьбу русских детей, русского языка, образа жизни и национального самосознания. Продвинутая адаптация россиян, их положительная социальная мобильность была невозможна без слияния с принимающим обществом. Российское Зарубежье, выполнив свою функцию, стало терять одну позицию за другой. Однако специфичность российской эмиграции 1920–1930‑х гг. внесла свою лепту в логику адаптационных процессов, взаимоотношений диаспоры и принимающей среды.

С конца 1930‑х гг. русский вопрос на уровне Лиги Наций перестал существовать. Был положен конец деятельности Нансеновского офиса по защите интересов русских беженцев. Это произошло в значительной степени под давлением Советского Союза. Влияние нового верховного комиссара, который теперь не мог действовать от имени Лиги Наций, на политику правительств в отношении все увеличивающегося притока беженцев из разных стран практически стало равно нулю.

Послевоенное определение понятия «беженец» потеряло свою национальную составляющую, акцента на русских уже сделано не было.

Зарубежный «русский мир» престал быть одной из самых острых проблем в международных отношениях.

Несмотря на то, что эмигрантам массово повышения социального статуса достичь не пришлось, они активно воздействовали на новую сферу обитания, в которую включились. Русская интеллектуальная мысль оплодотворила мировую науку, а многие сферы культурной деятельности можно отнести к мировым культурным достижениям. Потенциал иммигрантов, интегрирующихся в инонациональное общество, стал ценнейшим капиталом, какой только можно инвестировать в страну пребывания, стал социально-демографическим, духовным и агентным ресурсом, выполнявшим гуманитарные задачи.

2. География размещения эмигрантов
по миру, сфера занятий

И. Шевеленко.
Материалы о русской эмиграции 1920–1930‑х гг.

Собрание Марии Дмитриевны Врангель (урожд. Дементьевой-Майковой), хранящееся ныне в Архиве Гуверовского Института в Стзнфорде, представляет собой ценную и, возможно, уникальную коллекцию биографических и историко-культурных материалов о русской эмиграции. Это собрание интересно и в целом, как факт истории русской послереволюционной диаспоры, и в более частном смысле, – как источник конкретных сведений об отдельных представителях этой диаспоры, от величин первого ряда до людей почти безвестных. К сожалению, на фоне обширных сведений о различных представителях эмиграции, собранных М.Д. Врангель, крайне скудными оказываются биографические данные о самой собирательнице, которые можно почерпнуть из архивных материалов. Родилась она в 1857 г. Двадцати лет вышла замуж за барона Николая Егоровича Врангеля (1847–1923). Его мемуары, опубликованные уже посмертно, рисуют человека незаурядного: получивший образование в Швейцарии и Германии, а затем тщетно пытавшийся применить свои силы на государственной службе в России, он явно не питал иллюзий относительно жизнеспособности русской монархии, но и не имел никаких социалистических симпатий; события русской революции он воспринял как трагедию, а осенью 1918 г. вынужден был бежать из Петрограда, опасаясь ареста. Двое сыновей М. Д. и Н.Е. Врангелей оставили значительный след в русской истории: Петр Николаевич (1878–1928) как один из вождей белого движения, Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России с марта 1920 г., а в эмиграции, вплоть до своей кончины, председатель Русского Обще-Воинского Союза (РОВСа); Николай Николаевич (1880–1915) – как видный художественный критик и историк искусства. О самой же М.Д. Врангель известно лишь, что она много работала в сфере народного просвещения, сначала в Ростове-на-Дону, где семья жила до 1897 г., затем в Петербурге, а во время мировой войны сотрудничала в Красном Кресте.

Свои послереволюционные мытарства в Петрограде после бегства мужа за границу она описала в мемуарном очерке «Моя жизнь в коммунистическом раю», напечатанном в четвертом томе «Архива русской революции» (1922) и переведенном на английский, французский и немецкий языки. Десятилетие спустя газета «Возрождение» (1933, № 2884, 25 апреля) опубликовала фрагменты ее воспоминаний эмигрантского периода «На чужбине» (публикация была приурочена к пятилетию со дня смерти генерала П.Н. Врангеля). Этим печатные выступления М.Д. Врангель практически исчерпываются. Мемуарных сведений о ней, за исключением скудных упоминаний в книге Н.Е. Врангеля, нам обнаружить не удалось.

В мае 1933 г., перед тем как передать собранные к этому времени материалы в Гуверовскую Библиотеку, М.Д. Врангель написала небольшое предисловие «Как создался мой архив» (далее – КСМА), в котором изложила историю замысла своего предприятия и обстоятельства, сопутствовавшие его осуществлению: После внезапной кончины мужа мне пришла мысль заняться составлением Архива о Русской Эмиграции после революции 1917 года. Цель работы: закрепить по свежим следам для будущего: дела, деятелей, родные таланты, пережитое ими. Поделилась мыслью с сыном. – «Мысль блестящая! Но, не желая Тебя разочаровывать, должен Тебе откровенно сказать, что при существующем положении русской эмиграции достичь успешного результата почти невероятно. Забота о завтрашнем дне, не только для себя, но и для семьи, нужда подчас такая, что и марки не на что купить, а Ты надеешься получить материалы, не имея средств оплачивать, стало быть безвозмездно. Но попробуй, конечно, это даст Тебе умственный интерес, и то хорошо». По счастью, предвидение сына не оправдалось. С первых же шагов посчастливилось, все откликнулись с готовностью.

Прежде всего, надо было раздобыть адреса, к кому обращаться. Выработав план работы, составила анкету и обратилась в газету «Новое Время» в Белграде, с просьбой дать мне список подписчиков. С.Н. Палеолог* и профессор В.Х. Даватц мне в этом помогли. Использовала список, причем каждого адресата просила указать, к кому бы могла еще обратиться. Круг моих корреспондентов ширился, я уже забралась во все части света. И по мере того, как материалы накоплялись, я усмотрела, что работа моя, как длиннейшая нить нескончаемого клубка, один вопрос родит другой, – вот почему во вред моему Архиву я увлеклась и разбросалась; объять все невозможно, вот отчего отчасти некоторые Отделы бедны. Кроме того, не имея средств материальных, вела я работу по-беженски: ни секретарей, ни дактило, ни машинки, письма писала все от руки, по подсчету около 1800 в год, В течение 4‑х лет всю работу вела единолично, писала направо и налево, систематизировала материалы, читала ежедневно 5 газет, делала вырезки, наклеивала. Последние два года с наплывом материалов одной справиться было немыслимо. Пригласила на 3 часа ежедневно помощницу. Увлекаясь все более и более, затеяла в дополнение к материалам собрать альбомы лиц, всех профессий и положений, работавших на чужбине в наши тяжкие дни, начиная с Митрополитов и прочих иерархов. Ученые в Европе и в Америке, писатели, военные, композиторы, общественные деятели, артисты и т. д. – кого-кого в них нет. Столько славных русских имен, составляющих нашу национальную гордость, собрано воедино. Для составления этих альбомов пригласила специалиста на 3 часа в день 3 раза в неделю – вот и весь мой персонал за 6 лет работы.

Не считая допустимым для такого Архива, как мой, цель коего отразить, по возможности, работу всей эмиграции, вносить политическое пристрастие, я стремилась отнестись с интересом как к работе правых, так и левых. Причем справедливость требует сказать, что наиболее активную деятельность на чужбине проявили левые, отчасти потому, что располагали большими средствами. Кроме того, в их рядах были испытанные годами работники. Прага была их центром и получила наименование «мозга эмиграции». Один Русский Исторический Заграничный Архив какое грандиозное учреждение` К сожалению, у многих из видных [левых] деятелей [было] определенное стремление отмежеваться от лиц исключением одного известного писателя, заявившего мне, что он, хотя «левый из левых», «ввиду культурности моей работы, мою просьбу исполняет. Целый ряд лиц своеобразно относились к моей задаче. Мне отвечали, что известная скромность «мешает им говорить о себе». Были лица, которые, имея родных в Совдепии, боялись общаться со мною, писали, что имя «Врангель» теперь страшнее имени Бакунина в былое время. Более всего я смущалась обратиться к ученым и должна отметить, что именно среди них встретила наибольшую отзывчивость и поддержку, особенно в Америке. Не теряю надежды, что мой маленький труд, который я делала по мере сил и умения, в который вложила всю душу, который явился моим спасителем в дни моего горестного одиночества и дал смысл моей жизни, окажется не бесцельным при возрождении нашей дорогой Родины и, быть может, принесет будущему историку нашей злосчастной эпохи хоть маленькую пользу. …я мыслила представить материалы по странам в алфавитном порядке, как они получены от очевидцев, предварительно сделав краткий обзор по различным отраслям культурных достижений на чужбине, характеристику беженцев, самопомощь, отзывы иностранцев и их помощь.

Источниками, по условиям бельгийской жизни, служили только русские газеты, а главное, присылаемые мне материалы и любезные сообщения сведений отзывчивых лиц, большей частью, видных деятелей, близко стоявших к вопросу». …на получение «страноведческой» (применительно к русской диаспоре) информации были ориентированы те анкеты, которые М.Д. Врангель рассылала адресатам по спискам, полученным из «Нового Времени». Перечень вопросов, как он восстанавливается из ряда ответов, был примерно следующим: количество русских в стране (столице страны); откуда прибыла большая их часть; правовое положение русских, отношение к ним властей и местного населения; положение с трудоустройством; русские благотворительные учреждения; наличие православной церкви; положение с образованием на родном языке; книжное дело (русские издательства, газеты, магазины, библиотеки); русская культурная жизнь (живопись, музыка, театры); русские союзы; имена известных лиц, живущих в стране. Более частные сведения М.Д. Врангель запрашивала у деятелей тех или иных общественных и профессиональных организаций русских эмигрантов в разных странах. <…> Получив ряд подробных ответов на свои анкеты, М.Д. Врангель не могла не почувствовать недостаточности тех данных, которыми она располагала, для создания действительно выпуклой картины жизни и достижений русского зарубежья.

Шевеленко И. Материалы о русской эмиграции 1920–1930‑х гг. в собрании баронессы М.Д. Врангель. (Архив Гуверовского Института в Стэнфорде). – Стэнфорд, 1995. – 185 С.

 

Русские рабочие на заводе «Рено». 1933 год

 

Княгиня Варвара Репнина (урожденная
графиня Мусина-Пушкина) и ее сестра
Любовь Исакова держали в Париже
небольшой русский ресторан «Якорь».
1930‑е годы.

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ РУССКИХ БЕЖЕНЦЕВ
В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ

Письмо П.В. Смереченского,
учительского дневничара,
В.Н. Штрандтману


с. Мланча Среда Студеничкой, 1 марта 1928 г.

В № 50 сербской газеты «Правда» от 22 февраля 1928 г. было сообщено, что в конце февраля в Женеве будет решаться вопрос об устройстве русской эмиграции в связи с тем обстоятельством, по которому положение дел в России таково, что возвращение наше в Россию не представляется возможным. При обсуждении вопросов об устройстве русских эмигрантов, в частности, о перевозке их в Южную Америку, не будут приняты во внимание интересы русских эмигрантов, живущих в КСХС, ввиду того, что таковые, якобы, имеют службу или вообще устроены более или менее сносно.

Ввиду вышеизложенного, имею честь уведомить, что … имею службу временного характера, совершенно необеспеченную будущность, обременен семьей и в случае старости или болезни как не имеющий право на пенсию вынужден буду на самоустройство. Полагаю, что это все относится и к значительному числу моих соотечественников.

Желаю, чтобы при решении вопроса об устройстве и переселении русских эмигрантов в Южную Америку на землю, были бы приняты во внимание и интересы русских, живущих в Сербии.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 158/3. Д. 97. Л. 15 об.

Ответ представителя МБТ в Югославии
С.В. Юрьева на письмо П.В. Смеречинского

30 мая 1928 г.

Опасения П.В. Смеречинского, что при обсуждении вопроса о перевозке русских беженцев в Южную Америку не будут, якобы, приняты во внимание интересы здешних эмигрантов, абсолютны ни на чем не основаны, и вмешательство по этому поводу со стороны русских делегатов в Совете МБТ не требуется.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 158/3. Д. 97. Л. 14.

Письмо В.Н. Штрандтману от частных лиц

20 ноября 1928 г.

[Запрос] – как реагировать на предложение записаться, кто хочет заниматься земледелием, дадут земли и помощь на оборудование хозяйства от Лиги Наций. Нам это предложение нравится, но сомневаемся, т. к. считаем свои представителем Вас, а предложение исходит от другой организации.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 158/3. Д. 98. Л. 81.

Письмо председателя инициативной группы
русских беженцев в Белграде делегату по защите интересов русских беженцев в КСХС
В.Н. Штрандтману

14 сентября 1929 г.

<…> Доводим до сведения, что в августе 1929 г. в Белграде образовалась инициативная группы русских беженцев с целью добиться получения от Перуанского правительства разрешения на въезд и поселение на земле на тех же правах, на каких разрешено в настоящее время переселение казаков. Группа аполитичная и внесословная. Состав будущих переселенцев должен удовлетворять всем требованиям, предъявляемым Перуанским правительством к эмигрантам такого рода, и пройти через контроль общебеженских организаций. Группа не будет носить военного характера, но должна быть спаяна общей порукой и представительством. В настоящее время к инициативной группе присоединяются подобные же группы из разных мест КСХС.

Группа пользуется помощью Лиги Наций.

Председатель группы Евгений Павлович Борисов-Морозов.

Секретарь Иван Дроботенко

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 158/3. Д. 97. Л. 17.

Письмо из Перу русского эмигранта,
переселившегося в
1929 г.,
В.Н. Штрандтману

9 июля 1930 г.

[Белградское «Новое время» уделяет много места, чтобы опорочить начинание переселения русских людей на земли Перу. Земли здесь много, с местными индейцами не сталкиваемся. «Монтанья» почти вся свободна. Занята только земля, прилегающая к торговым центрам].

<…> Климат – вечная весна. Январь-март – тропические дожди, из болезней – только малярия, борьба с ней не трудная. Рабочий день – 4 часа.

Монтанья – это сказка. Каня (сахарный тростник) сеется один раз, созревает через 8 месяцев.

<…> Кофейные деревья дают первые плоды на третий год, потом в течение 15–20 лет собирают от 2–3 раз в год.

Правительство готово принять без ограничения колонистов, но только не затрачивая на них денег. Концессии на колонизацию разобраны в дни материального расцвета страны. Лучшие земли, т. е. расположенные ближе к населенным местам уже заняты. Представители польских банков вынуждены были занять …земли, расположенные в 45 днях верховой езды от Лимы.

В данный момент для русских колонистов не требуется искать земли и добиваться новых концессий. На тысячи семейств хватит таковых на концессии моего брата Василия Тихоновича Королевича, контракт которого действует до конца 1935 г. Езда от столицы Лимы по железной дороге – 15 часов. Всего потребуется расходов 17 116 динар или около 300 долларов на каждого. Деньги эти для русских беженцев велики, и мало найдется таких, которые имеют эти сбережения.

В бытность в Белграде я разговаривал с С.В. Юрьевым. Он сказал: «Если правительство Перу даст гарантии Лиге Наций, что оно будет удерживать с колонистов установленную годичную сумму для погашения задолженности, то, несомненно, Лига Наций пошла бы навстречу этому серьезному делу и выдала бы необходимую сумму в виде беспроцентной ссуды. По наведенным мной справкам, правительство Перу такую гарантию может дать, следовательно, вопрос колонизации можно было осуществить в самых широких размерах немедленно.

При таких условиях переселения, т. е. при помощи Лиги Наций, колонисты никакого бы отношения к концессиям не имели бы: они заняли бы земли по своему выбору, и свою задолженность будут выплачивать правительству. По выплате задолженности земля переходит в полную собственность колониста.

Перуанские налоги ничтожны и позволяют развиваться любой промышленности. Переселение должно производиться партиями по 100 человек в каждой, начиная с 28 февраля 1931 г.

<…> с первой партией должен ехать врач и священник. Для выполнения всей операции по отправке и формальностям министерством будет командировано уполномоченное лицо.

Пусть не смущают Вас газетные выпады и измышленные доклады г. Павличенка.

П. Королевич.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 158/3. Д. 97. Л. 18–23.

Переписка М.И. Клявера
о деятельности американского треста
переселения русских беженцев

М.И. Клявер – С.П. Постникову
и В.С. Минахоряну

г. Харбин, 8 февраля 1931 г.

<…> написал О.С. Минору ряд писем… и сообщил довольно подробные и небезинтересные сведения о работе местной группы масловцев. … Некоторые сведения о «Крестьянской России» были бы и для вас интересны.

Получил обширное письмо от Ф.С. Мансветова по партийным делам

…зная его, я дал свое согласие быть представителем Треста в Маньчжурии. Верно, пока мое представительство заключается только в высылке информации, и я не легализуюсь и официально не выступлю до тех пор, пока я не узнаю в точности всех резонов, на которых Ваша предубежденность построена. Изменить свою точку зрения не могу.

Я хорошо знаю Федора Северьяновича, знаю, что он увлекающийся человек. Но также знаю, что человек это очень изобретательный и очень инициативный. Ему не хватает только деляческой смекалки кулака. Осведомлен, что в смысле коммерческом результаты его работы в «Пламени» были недостаточно хороши.

Еще года полтора назад по поручению товарищей и именно по нашей инициативе, я писал в Америку Шулакову о том, чтобы там занялись серьезной проработкой вопроса о переселении. Тогда это вопрос для нас был актуальным.

<…> изнывая под тяжестью материальных невзгод, эти мужики в результате превратятся в пушечное мясо для ежевесенних генеральских авантюр.

<…> Я свою деловую уверенность строю на других соображениях. Как никак в этом предприятии принимают участие много посторонних нам людей и людей достаточно осмотрительных и солидных. Не говорю о том, что с этим делом связан, кажется, И.А. Якушев. Там принимал участие Байкалов, Гулькевич, проф. Одинцов, ряд других крупных научных и деловых имен. Основания вижу в американских миллионерах. На их деловые способности я главным образом рассчитываю и думаю не без оснований.

 

М.И. Клявер – С.П. Постникову

г. Харбин, 15 февраля 1931 г.

<…> я получил очередную газетную почту и ознакомился с отчетами о заседаниях общественных организаций, собранных по инициативе Байкалова, для заслушания информации по переселенческим затеям.

Я ознакомился со статьей Астрова и с отчетом о заседании в Праге в изложении г. Варшавского, изложении не столь умном, сколь просто газетно-зубоскальном, а в части, касающейся в сопоставлении с известным «трестом Опперпута» даже гнусном, достойным того, чтобы поступить с г. Варшавским, как поступают с настоящими негодяями. Твердо убежден, что осуждая «авантюрные переселенческие затеи», присутствовавшие на этом заседании не выступят в печати против гнусной выходки г. Варшавского и совсем не потому, что они хоть в какой-л степени с ним солидаризуются, а по какой-то особой, свойственной российской общественности причине, которая почти совершенно устранила из методов русской общественной борьбы то самое качество, которое англичане называют джентльменством. Но об этом говорить не стоит.

<…> я не разделяю Вашего предубеждения против этого предприятия, хотя и не питаю полной уверенности в его успехе. <…> я не выступаю пока на широкую публичную арену с этим делом, как по соображениям местным, так и из осторожности, пока не ощутили мы под собой твердой почвы.

<…> в Европе большинство встретило это предприятие очень предубежденно.

<…> ряд шагов и мероприятий были проведены Ф.С. Мансветовым.

В самые ближайшие дни будет созвано заседание местной группы, нашей партии, где я сделаю доклад по этому вопросу, возможно в пределах моей осведомленности подробный и конечно объективный, постараясь ознакомить со всеми возражениями, которые встретились и несмотря на которые я буду просить товарищей выступить по этому делу перед Облкомом. Приму меры, чтобы вопрос был обсужден и некоторыми другими общественными организациями здесь. С целью побудить их отнестись к этой переселенческой затее с должным вниманием и с объективной оценкой, как к серьезной попытке найти выход для тысяч русских людей, живущих здесь в потрясающих условиях и жаждущих найти применение своему труду.

А.В. Байкалов сделал ряд тактических ошибок, неправильно оценив стадию работы по переселению, в которой сейчас находится Амер [икано]-Слав [янский] Трест. Вполне возможно, что в этом не только его вина, а и других руководителей этого дела. Речь должна идти пока только о том юридическом и организационном базисе, который уже подготовлен и который теперь надо стараться осуществить.

Перейду к моим возражениям:

1.          …миллионов на переселение еще нет. Поэтому и собрались на заседание,

2.          …в прошлом попытки переселения в Аргентину, Бразилию кончились очень трагично для переселяющихся. Осторожность вполне основательная. Но какое касательство она имеет к Амер[икано]-Слав[янскому] Тресту. Именно здесь должно быть наоборот. Применяя в этом деле добрые старые кооперативные традиции, привлекая к этому предприятию наивозможно широкие общественные круги, я не думаю, чтобы и Мансветов и Байкалов и многие другие, такие же русские общественники, стремились куда-то закабалить русских переселенцев. Поскольку я знаю вопрос именно так и ставился, что предварительно сами переселенцы при содействии научных и общественных сил должны сами обследовать места переселения и только после такого тщательного и глубокого обследования, можно пуститься в путешествие. Для меня совершенно ясно, что в современных хозяйственных условиях наиболее благоприятно переселяться в новые, еще не тронутые места, где начинать нужно разделывать целину. В таких местах больше возможности для хозяйственной инициативы и открытий. Те неудачи, которые имели место, они были следствием разобщенности переселяющихся. При соответственной организованности и при необходимой капитализации дела, многие из былых затруднений могут быть устранены.

Речи о каком-то закабалении быть не может. Никто никого в кабалу не тянет и не потянет. Совершенно естественно, что в этом предприятии имеется коммерческий смысл. Но коммерция – это еще не рабство и не кабала. Коммерческие сделки бывают обоюдовыгодные. Задача, – чтобы процент заработка заинтересованных американских финансистов не выходил из принятых рамок процентной легальности, …если капитал влез в какое-либо дело, то не будет убивать его. К тому же опять-таки защитницей против посягательств капитала в этом деле должна быть организованность переселенцев и те юридические основы, на которых покоится Амер[икано]-Слав[янский] Трест.

<…> Я сам наблюдал жизнь мужиков в Уссурийском крае, особенно в районе Верино, вернее это не Уссурийский, а Хабаровский район. Он еще до революции заселен был переселенцами из украинских губерний. Что это за жизнь и какова была эта беднота! Даже не предполагаю, что в Мексике может быть хуже, при наличии организации и финансовых возможностей. Люди жили и даже не раскаивались в том, что сюда переехали. Видимо, позади было еще хуже. Здесь, Сергей Порфирьевич, все относительно. Все зависит от потребностей и того, что мы имеем. Конечно, хорошее не стоит менять на плохое. От добра добра и не ищут. А от нищеты и голода впору искать и черствый ломоть хлеба. Кому что.

Имеется ли налицо самая потребность в переселении? Я утверждаю, что да, имеется, срочная, насущная и большая потребность. Тысячи русских кондовых мужиков ищут земли и труда, живя в потрясающих условиях, в беженских общежитиях, питаясь благотворительностью. Что у этих людей впереди? Каковы у них перспективы? Никаких! Впереди невзгоды и недоедание на долгие годы. Разложение и упадок и никаких возможностей в наличных условиях изменить положение. Единицы выскочат и выбьются, а большинство безнадежно. А сюда прибывает беспрерывный поток деревенских беженцев, положение которых все будет труднее и труднее.

<…> хочу повторить, что наличие прочной и основательной организованности переселенцев и капитализация всего этого предприятия дают достаточную гарантию от больших потрясений. А участие и руководящее участие в этом предприятии известных рус кооперативных и общественных деятелей – тоже значительная страховка, что «злонамеренные кабальные замыслы» в этом предприятия отсутствуют.

<…> практическим делом в разрешении этого вопроса и является работа по созданию Амер[икано]-Слав[янского] Треста.

Но есть в этом вопросе и момент политический, который заставляет правые круги эмиграции выступать принципиально против переселения.

Они иначе подходят к вопросу. Они считают, что чем большее эмигрантов оседает здесь в Маньчжурии, вблизи китайской границы с СССР, чем больше эти люди терпят нужду и больше разлагаются. Тем больше шансов ежегодно в этой среде черпать все новые и новые кадры для мелких партизанских набегов на границы, в которых большинство этого пушечного мяса всегда погибает и никогда ничего путевого не получалось, кроме самого примитивного разбоя. Я это здесь близко вижу и наблюдаю эту отвратительную авантюрную работу русских черносотенцев. Они будут против переселения, ибо тогда их возможные кадры сядут за труд.

Если бы из переселенческих идей вышел толк, то убили бы двух политических зайцев. Во-первых, выиграла бы наша политическая акция, а во-вторых, мы малость бы подстрелили авантюристов русского Кобленца.

Ваш вопрос: не тот ли американский адвокат, вошедший в состав вашей компании, судя по письмам из Америки, пустил по миру сотни фермеров? Он не социалист, а юрисконсульт какого-либо крупного земельного предприятия. Фермеры не выполнили контракт, потому… [проект провалился]

<…> «разорение фермеров» – это одно из пагубных проявлений отрицательных сторон современной хозяйственной системы, но для того мы и социалисты, что отвергаем эту систему во всем существе.

Нельзя, невозможно, бессмысленно применять «социалистические мерки» к «капиталистическим мероприятиям».

Вы меня разогорчили, поместив мою корреспонденцию о провокации Мухина у масловцев. Плохо, что Вы напечатали все подробности, которые я сообщал только для друзей. Здесь настоящая Азия.

 

М.И. Клявер – С.П. Постникову

г. Харбин, 3 апреля 1931 г.

<…> До того момента, как Федор Северьянович уехал с Востока он совершенно ЗАКОННО имел репутацию совершенно безупречного общественника, хорошего специалиста, преданного до бесконечности партийца, прекрасного товарища и ничем не запятнанного человека. Как общественный деятель он занимал достаточно ответственные должности и исполнял очень солидные функции, чтобы основываясь на этом, я мог на него положиться. <…> его прошлый общественный облик никак не похож на ту картину корыстности и личной нечистоплотности, какую рисуете Вы.

Вы пишете о солидных окладах сотрудников Треста. В этом ничего плохого нет. Но мне пишут и Иоффе Борис и Беккаревич из Америки, работающие в Тресте, что до сего времени положенного жалованья не получили, т. к. дело еще в процессе организации и денег свободных нет.

<…> здесь в Китае ни я, ни кто-либо не получили ни одного сантима от Треста.

 

М.И. Клявер – С.П. Постникову

г. Харбин, 23 апреля 1931 г.

Вы имели в виду адвоката – Арона Сапиро, когда выступали в Праге с запросом об адвокате, разорившем фермеров. Я получил также из Америки сведения, совершенно противоположного характера. А. Сапиро – очень известный деятель американской сельскохозяйственной кооперации. Его привлечение приветствовал Н.С. Калашников.

<…> В правление Треста дали согласие, вот и писатель Гребенщиков, инж. Сикорский, Гладик.

<…> я хорошо осведомлен о той безалаберности, с которой Байкалов повел дело в Европе. Знаю, что они истратили более 4 тысяч американских долларов и ни черта не сделали толкового.

 

С.П. Постников – М.И. Клаверу

[копия]

<…> на самом деле за такими переселениями стоят не форды, а жульнические пароходные конторы, нефтяные компании, очень часто банки, занимающиеся спекуляцией на земельных акциях в связи с переселением.

Проф. Прокопович, которому предлагали большой оклад за редактирование журнала [«Колонист»], Брушвит, которому предлагалось сначала место Байклова с большим окладом, и еще ряд лиц не пожелали иметь никакого дела с предприятием, а Якушев мне еще на днях говорил, что он не отвечает за это дело и только наблюдает за ним в интересах сибирского крестьянства. Соблазнившийся Одинцов наивно думал, что ему позволят вести журнал по-профессорски, а не рекламно.

Осторожное и подозрительное отношение к переселению объясняется, конечно, историей переселения за последние десятилетия. Вы должны знать эти истории, особенно последнюю, когда казаки переселялись через Каралевича. Вы, конечно, также знаете, что первая генерация переселенцев, если они сумеют осесть, обыкновенно гибнет. Они являются навозом для следующей партии переселенцев. Все это требует крайней добросовестности, даже жертвенности и деловитости тех людей, которые берут на себя дело переселения. Так было в истории с духоборами.

Я лично во всех отношениях крайне отрицательно отношусь к Мансветову и поверьте, здесь нет ни грамма политики.

<…> Мансветов не бросит ли и переселенцев на произвол судьбы и не перепорхнет на более выгодное ему дело.

<…> Я был бы, как и ВЫ, очень счастлив, если бы голодные русские мужики переселились бы на хлеборобные свободные земли, но мне также, как и Вам не хочется, чтобы они погибли в безводном Техасе при содействии социалистов. Все эти разговоры о ходоках пустые слова, т. к. ходоки всегда ездят и ничего не устраивают. Вообще нет такого человека в этом деле, на которого можно было бы положиться. У всех прежде всего собственная заинтересованность. Но вот и все.

 

В.С. Минахорян – М.И. Кляверу

г. Прага, 15 мая 1931 г.

Занятия нашей конференции затянулись дольше… мы провели 18 заседаний, обсудили 7 докладов и надеюсь в ближайшее время послать вам копию всех протоколов с тезисами докладчиков через Шанхай, чтобы и там можно было с ними ознакомиться. Вопрос о созыве съезда З[аграничной] О[рганизации] ПСР, как вы уже знаете из писем О[бластного] К[омитета], достаточно созрел, но съезд без предварительной разработки вопросов, подлежащих его рассмотрению, по мнению почти всех товарищей в Праге, лишен всякого смысла.

<…> общественность вне Праги за редким исключением, реагировала на дело [о переселении русских земледельцев], как на с.-р.[ов]ское предприятие. Начало работ ставилось в связь с именем В.М. Чернова, который, как говорили, пригласил Мансветова на это дело из Америки. Были привлечены к делу с.-р. в Америке и других странах.

<…> товарищ из Америки информирует:

1. [Американский] Трест переселял десятки людей не на американский материк, как это везде рекламировалось, а на полупустынные дебри Мексики.

2. Неизвестность «финансирующей группы», ее мотивов, условий и пр. Анонимность в деле, имеющем большое общественное значение, не допустима, хотя бы это и было дело общественно-коммерческого характера.

3. Отсутствие всякого наличного капитала, недостойный блеф о 55 млн. долларов.

4. Состав правления не внушает доверия.

5. Участие в Правлении таких лиц как адвокат Арон Шапиро, которого «морнинг Уорльд» обвиняет в растрате 300 тысяч долларов.

6. Ставка на безвыходность положения беженской массы, что дало возможность члену правления проф. Терещенко обратиться к мексиканскому правительству с просьбой об отводе полупустынных земель для переселения русских крестьян.

7. Отказ духоборов от участия в предприятии, именем которых рекламировало дело Правление.

 

Н.С. Калашников – Ивану Александровичу [?]

1931 г.

<…> О моем полном отказе работать в так называемом Американско-Славянском Колонизационном Тресте».

Прав Егор Егорович Лазарев, когда писал, что те товарищи, которые давали рекомендательные письма Ф.С. Мансветову, совершили большую ошибку.

Ф.С. Мансветов, по моему мнению, является замечательным учеником В.М. Чернова. Он унаследовал от него все отрицательные качества: хитрость, политическое интриганство, малую разборчивость в достижении своих целей и чудовищное самомнение. Он вне всяких сомнений очень энергичный человек, но у него нет умения к серьезному деловому и общественному разрешению крупных практических задач. Он подкупает внешней простотой. <…> ведь они обещали поставить в этом году 16 тыс. семейств, а это значит по меньшей мере 50 тыс. чел.

От землевладельцев получал В.М. Чернов, получал Мансветов, и почему нельзя получить деньги на «благое» дело Колонизационному Тресту?

 

О журнале «Колонист»

С января 1931 г. в Праге начнет выходить на русском языке 2‑недельный журнал «Колонист», посвященный вопросам земледельческой колонизации всех тех местностей, где существуют земельные пространства, пригодные для земледелия. В первое время преимущественное внимание будет обращено на Канаду, Соединенные Штаты и Северную Мексику.

Русские беженцы в Маньчжурии и в Монголии находятся в невыносимых условиях жизни и готовы эмигрировать в любую страну света. Цель – давать сведения о колонизации в разных странах.

Главный редактор Ф. Мансветов (Америка)

Заместитель редактора А. Байкалов (Германия)

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 56. Л. 1–38.

К.В. Львов.
Следствия и судебные процессы
по делам российских эмигрантов во Франции
в 1920–30‑е гг.

В первой половине 20‑х гг. российские эмигранты пользовались различными льготами (на въезд, проживание и налогообложение) во Франции. Такая политика французского правительства была связана с нехваткой рабочей силы, необходимой для восстановления экономики страны после Первой мировой войны. Однако с 1925 г. эмигрантам становилось все сложнее устроиться на постоянную и достаточно хорошо оплачиваемую работу. Главная причина ухудшения их материального положения заключалась в поразившем Францию экономическом кризисе, первые признаки которого появились во второй половине 20‑х гг. Вполне естественно, что в условиях растущей безработицы французское правительство было заинтересовано в том, чтобы именно французы сохранили свои рабочие места.

Одновременно с нарастанием кризисных явлений в экономике Франции отмечается рост преступности в среде российских эмигрантов.

В данной статье на некоторых примерах показывается, что нежелание французских властей способствовать скорейшей интеграции эмигрантов в экономическую жизнь Франции и как-то облегчить их положение в условиях надвигающегося кризиса, негативно повлияло на образ мышления и нормы поведения некоторых представителей российской эмиграции, почувствовавших возможность (или неизбежность) преступать рамки закона.

Большинство преступлений, совершенных эмигрантами, касалось присвоения чужой собственности силой или хитростью. Но мы начнем путешествие по «кругам ада» российской эмиграции с преступлений против нравственности. Их очень мало – наши соотечественники на подобные «мелочи» не разменивались.

В 1928 г. на скамье подсудимых 12‑й камеры исправительного суда оказалась русская эмигрантка Демидова, по первому мужу – княгиня Трубецкая. В 1919 г. она приехала в Париж и открыла на Елисейских полях великолепно обставленное агентство, принимавшее заказы на покупку картин. Во время судебного заседания председатель огласил записи в «Книге для заказов», найденной в агентстве: «элегантная блондинка высокого роста», «маленькая брюнетка, довольно полная» и т. д. Полиция обвинила подсудимую в том, что большинство ее «картин» моложе 21 года. В итоге Демидовой присудили 5 000 фр. штрафа.

Гораздо чаще в роли подсудимых оказывались профессиональные мошенники, совершившие далеко не первое правонарушение, что видно из материалов следующих судебных разбирательств.

Существовали во Франции и преступные организации, занимавшиеся подделкой денег и документов. В их состав входили представители разных эмигрантских общин. К сожалению, по материалам периодической печати невозможно выявить связи русских эмигрантов с организованной преступностью во Франции, для подобного исследования необходимо привлечение иного круга источников.

19 октября 1931 г. перед парижским судом присяжных предстали Л. Бровер из Новгорода и румыны И. Коган и Г. Станигрос, обвиняемые в сбыте фальшивых английских фунтов. Они были арестованы в мае 1930 г. на террасе в ту минуту, когда Бровер вручил Когану конверт с фальшивыми фунтами. Бровер не отрицал своей вины, но румыны утверждали на суде, что стали жертвой ловкого мошенника. Бровер, по сведениям «Последних новостей», – «человек с богатым уголовным прошлым»: его судили в Берлине, Вене, Брюсселе.

В 1932 г. был арестован мошенник К. Травер, который на протяжении пяти лет под разными именами, гримируясь и меняя свою внешность, умудрился обобрать разных людей более чем на миллион франков. За десять лет до этого заочно осужден на 20 лет каторги за присвоение 200 000 фр.

Аферист переменил свое имя и три года спокойно проживал эти деньги. Когда же они закончились, ему пришлось снова «взяться за работу». Прием был один и тот же: Травер выдавал необеспеченные чеки ювелирам, у которых приобретал драгоценности. Однажды, выдав себя за секретаря Л. Манташева, он сумел снять с его счета в банке 30 000 фр. и заполучил его чековую книжку, из которой выдал ювелиру чек на 190 000 фр.

Травер менял свое имя несколько десятков раз, а когда обманывать ювелиров стало опасно, придумал новый трюк. Элегантно одетый, он обходил дома, где сдавались квартиры, и снимал их, не торгуясь. Перед уходом он заявлял консьержу, что у него не хватает денег, чтобы выкупить багаж. Пятнадцать консьержей за короткое время попались на эту удочку. Но один из пострадавших случайно увидел Травера и заявил в полицию.

Многие российские эмигранты пытались улучшить свое благосостояние менее хитроумным способом: самой обыкновенной кражей чужого имущества. Причем, если для одних совершенные преступления не казались чем-то необычным, то для других, по их собственному признанию, они стали аномальным явлением, не контролировавшимся рассудком.

Отметим, что жертвами преступников из эмигрантской среды становились не только французы, но и соотечественники.

Так, в 1931 г. в 15‑й исправительной камере слушалось дело, в котором и потерпевшими, и обвиняемыми были русские эмигранты. Г-жа Гартонг, эмигрировавшая из России, держала в Ницце пансион. В близких отношениях с ней находился богатый коммерсант, у которого шофером служил бывший российский подданный, грек по происхождению, Д. Талажевидес. Пансион Гартонг был обворован: пропали драгоценности и ценные бумаги. Подозрения пали на Талажевидеса, но он сумел доказать свое алиби и уехал в Париж. В Париже полиции удалось напасть на след похищенного. Украденные вещи находились у русских эмигрантов Миндорфа, Седовцева и Красильчикова, получивших их у Талажевидеса для последующей реализации. Все четверо были арестованы. Суд приговорил Миндорфа к 3‑м годам тюрьмы и 200 фр. штрафа, Седовцева – к полутора годам тюрьмы и 200 фр. штрафа; Красильчикова – к 13‑ти месяцам тюрьмы и 100 фр. штрафа. Главным виновником суд признал Талажевидеса и приговорил его к 2‑м годам тюрьмы и возмещению предъявленного ему иска в размере 100 700 фр.

Однако и людям, ведущим законопослушный образ жизни, далеко не всегда удавалось приспособиться к реалиям эмигрантского существования. Ниже приведены примеры того, как эмоциональные потрясения, вызванные различными причинами, приводили к трагическим последствиям.

В 1933 г. на рельсах железной дороги было обнаружено тело П. Орлова, бывшего офицера, служившего в армии Врангеля, который работал на металлургическом заводе в Тамарисе. Обе ноги его были отрезаны проходившим поездом.

Один из товарищей Орлова заявил следователю, что тот был убит тремя русскими, что ему известны их имена. По его словам, преступники действовали ножом и утюгом, а затем положили тело своей жертвы на рельсы железной дороги, чтобы инсценировать несчастный случай. Предполагалось, что убийство совершено из мести, так как между Орловым и подозреваемыми были очень плохие отношения.

Произведенное вскрытие тела Орлова подтвердило предположение об убийстве: на теле оказались ножевые раны. Предполагаемые убийцы были арестованы. Ими оказались трое русских эмигрантов – Синборов, Алевизский и Дубинин – рабочие того же завода. Следствие выяснило, что убийцы напали на Орлова около рабочего ресторана и нанесли ему несколько ударов ножом и камнем. Свидетели столкновения вмешались и отнесли раненого домой. Но убийцы явились туда. Орлов вскочил с постели и пытался спастись бегством, но те настигли его и убили. Никто из русских не посмел донести на них, так как убийцы терроризировали эмигрантов. Только на следующий день один из знакомых Орлова заявил об истинных причинах смерти офицера. Суд приговорил преступников к 15‑ти годам каторжных работ каждый.

Подводя итоги исследования преступности среди русских эмигрантов во Франции в 1920–30‑х гг. и судебной практики французских властей, можно прийти к следующим выводам.

Основными видами преступлений, совершаемых в эмигрантской среде, были различные мошенничества, ограбления и убийства.

Классификация судебных процессов по трем вышеуказанным группам обнаруживает закономерности, определившие причины преступлений, совершенных российскими эмигрантами. Преступниками становились, как правило, те, кто не сумел приспособиться к новым условиям жизни в другой стране, чем объясняется значительное число судебных разбирательств, связанных с убийствами по различным мотивам. Люди, доведенные до отчаяния, не видели иного выхода из создавшихся жизненных ситуаций, кроме убийства тех, кого они считали виновными в своих несчастьях.

В то же время эмигранты, и ранее не отличавшиеся особым уважением к закону, с таким же пренебрежением отнеслись к законодательству страны, принявшей их. Данной категории лиц принадлежит наибольшая доля участия в многочисленных громких аферах и грабежах. Жертвами русских преступников часто становились французы, стремящиеся к легкой наживе.

Важно отметить, что практика французских судебных органов отличалась одинаковым подходом к рассмотрению преступлений, совершенных как французами, так и эмигрантами из России и другими иностранными гражданами. Французские судебные власти объективно оценивали все имеющие влияние факторы и нередко выносили мягкие приговоры по делам российских эмигрантов.

Новый исторический вестник. – 2001. – № 1(3).

Ответы С.П. Разумовского
на вопросы американского Национального
информационного бюро
о русских эмигрантах в Египте

1 октября 1929 г.

<…> получение работы для русских обставлено требованием исключительных рекомендаций и даже поручительства, чего часто невозможно добиться. Что касается занятий эмигрантов, то одно из самых распространенных – работа шоферов. Причем некоторые машины, включая грузовые, принадлежат самим эмигрантам. Россияне водили такси, служили шоферами у частных лиц. Сравнительно небольшой контингент составляли служащие – клерки в судах и банках, продавцы в магазинах, сотрудники компании Суэцкого канала, водяной и трамвайной компаний. Многие эмигранты давали уроки по языкам, математике, музыке, некоторые работали в школах. Совершенно исключительны случаи службы правительственной.

Беляков В. Хранитель древностей // Комсомольская правда – 2008. – 25 января.

Письмо С.П. Разумовского
И. Балагуте

23 декабря 1929 г.

Вы, должно быть, уже и сами заметили, что революция очень скверно повлияла вообще на всех русских. На деле оказалось, что знаменитое добродушие русского человека, о чем много так писали и говорили, не выдержало экзамена. Русские очень плохо относятся к своим же русским. Мне пришлось лично на себе испытать, что значит в беде добродушие русского человека. Я сам попал в беду. Русские мне не хотели помочь, помогли иностранцы, да еще такие, кому я никогда никаких услуг не оказывал. Вот Вам и наука.

Беляков В. Хранитель древностей // Комсомольская правда – 2008. – 25 января.

Виктор Сербский.
Едут и едут.

Фельетон

 

 

Они продолжают приезжать. Эти новые, как принято выражаться на объединяющем Шанхай языке, «сэттлеры». Новые и новые беженцы. Наши братья по крови: русские. О, разнообразие их не поддается описанию. Самая яркая палитра: Малявина или, местного Кичигина, не в силах подыскать красок. Чтобы передать все оттенки беженства. Одни из них с добротными чемоданами, в модных пальто, в сопровождении красивых женщин (жены, любовницы, сестры). Другие – просто целина, прямо от сохи. Из Трехречья, которое, кровавой известностью пошло по белу свету. Из Харбина, прожив там с десяток эмиграционных лет. Из никому неведомых медвежьих уголков Северной Маньчжурии.

Все им в диковину. А нам – они в диковину. Эти оторванные от родной почвы жертвы русского урагана. Каждый новый пароход привозит все новых искателей, если не счастья, то хотя бы покоя, из Харбина. Как завидуют они нам… Так же завидуют, как и мы лет 6–7 назад завидовали тем, кто приехал сюда до нас. Наши трухлявые пристанища кажутся им, после пароходного трюма и беженских бараков, дворцами роскоши, средоточием достатка и всяческого благополучия. Нервно-суетливые, суматошные, извилистые улочки китайско-европейского Шанхая напоминают им мечты о столицах мира.

Они очень нетребовательны, эти новые пришельцы. Они берутся за всякую работу. Они соглашаются на любое предложение. Они благодарны за всякое слово участия по их адресу.

О, поверьте, они потом, через два, через три года устроятся не хуже нас. Многие обретут в Шанхае счастье, удачу, которые нас миновали. Многие из новой волны российских выселенцев через несколько лет станут таким же объектом зависти для тех, кто потом подъедут, каким мы являемся для них сейчас. И все-таки: – Хотя бы немножко сочувствия, немножко понимания. Теперь уже никто не говорит, что «некоторые» скликают новичков в Шанхай:

– В поисках обманчивой фортуны.

Самым желчным зоилам давно стало ясно, что скликай не скликай, – Шанхай в Китае стал: последней надеждой! Они ехали и едут. Они едут и будут ехать. Уговоры и предупреждения не помогают. Как не помогают предупреждения, что лодка переполнена, для всех, кто держатся еще на поверхности после страшного кораблекрушения.

Будем не только снисходительны к нашим братьям по несчастью, будем к ним милосердны. Поможем, чем в силах помочь. Потеснимся, похлопочем для них. Потому что, если мы не поможем, они потом, выбившись, затаят навсегда глухую на нас обиду. А если, наоборот, поможем, хоть добрым советом, мы навсегда останемся в их памяти теми, кто не отвернулся от них в дни непогоды.

В общем, конечно, места в Шанхае всем хватит. Кто здесь зацепится, пусть цепляется. Авось как-нибудь все выкарабкаемся.

Живет в Харбине, по последней переписи, тридцать тысяч эмигрантов. А в Шанхае, дай Бог насчитать нас и сегодня десять тысяч. И вот, если не мы сами, то дети наши помянут добрым словом тех, кто пришел друг другу на помощь в эти годы.

Как мы, словами самой горячей любви поминаем тех, кто протянул нам руку участия, когда мы в участии особенно нуждались. Беженцы едут и едут. Не будем отворачиваться от них.

Шанхайская Заря. 1930. 23 февраля. (№ 1307). С. 17.

 

Об авторе

Лев Арнольдов

Лев Арнольдов

 

Псевдонимы Виктор Сербский, П. Сольский. Родился 23 июня 1894 г. в Вологде.

Журналист. Учился в Иркутской гимназии. В 1912–1913 жил в Берлине, Париже, Тулузе, где слушал лекции в местном университете, затем продолжил образование на медицинском и юридическом факультетах Томского университета. Печатался со школьных лет, работал в газете «Иркутская жизнь» (1915–1916) и др. Начальник отделения департамента по делам печати (с октября 1918), затем директор Бюро информации министерства иностранных дел правительства А.В. Колчака. Публиковался в газетах «Русская армия» и «Заря». Уехал из Омска (в конце июля 1919) и жил в Хабаровске, где работал в газетах «Приамурская жизнь» и «Приамурье». Одновременно преподавал в Хабаровском кадетском корпусе. Во Владивостоке публиковался в газетах «Вечер» и «Слово». В Харбине поселился в августе 1920 и прожил там 4,5 года. Публиковал статьи в харбинских газетах «Русский голос», «Рупор», «Свет» и «Харбинская заря». В Шанхае издал несколько книг по китаеведению и публицистических работ. Переехав в Шанхай, стал редактором ежедневной газеты «Шанхайская заря» (№ 1–25 октября 1925. Ежедневный тираж – 2500 экз. Владелец М.С. Лембич). Выход газеты был задуман в июне 1925. 3 июля 1925 подано заявление Международного сеттльмента о выпуске газеты. «У нас, журналистов, нет времени и нет особенного желания вспоминать наше газетное прошлое – газета живет сегодняшним днем и его интересами, но у нас есть сегодня желание вспомнить о прошлом, за все эти годы русской колонии подвести итоги русским успехам и мирным завоеваниям в которых наша газета принимала свое участие и имеет свою долю. Мы с первых номеров наметили себе путь, с которого не свернули, как, вероятно, с нами согласятся все, без исключения читатели. Это путь обслуживания интересов всего русского Шанхая, путь защиты на чужой стороне русских граждан, равно как и их правовых интересов» (Л. Арнольдов). Газета выпускала приложение «Вечерняя заря». Эмигрировал в Бразилию.

А.А. Хисамутдинов «Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Библиографический словарь», Издательство ДВГУ, 2000.

В. Жиганов.
Альбом «Русские в Шанхае».
Предисловие составителя альбома


Город Шанхай, апрель 1936 г.

Приступая к сбору материалов и к изданию настоящего альбома, я преследовал цель создания исторического памятника жизни и творчества русских, пребывавших в Шанхае в годы коммунистического режима в России.

Все мои желания при создании настоящего альбома были объединены одной целью – дать наиболее точное и беспристрастное описание и изображение всех отраслей жизни и деятельности русских в Шанхае, которые, несмотря на встречавшиеся на их пути, казалось бы, непреодолимые препятствия, своим трудолюбием и настойчивостью преодолевали их и твердо шли к намеченной цели и тем самым закрепляли за собой право и место среди многомиллионного и космополитичного города.

На страницах своего альбома я старался запечатлеть те качественные проявления, которые выказала русская белая эмиграция за годы своего изгнания, а именно: неугасимую любовь к своей Родине, Веру в Бога и преданность Святой Православной Церкви, не сломленная тяжелыми годами скитальчества по чужой земле, творчество, предприимчивость, организаторские способности, умение правильно понимать и учитывать окружающую обстановку, выносливость и, вообще, все те положительные свойства, обладая коими, русские бесправные эмигранты сумели в течение сравнительно короткого периода времени завоевать влияние и добиться некоторого авторитета в жизни многомиллионного международного города.

На сбор материала и печатание этого альбома мною было затрачено пять лет.

Подчеркиваю, что уже к моменту начала этой работы я знал русский Шанхай довольно хорошо и имел не менее 3–4 тысяч знакомств, приобретенных за время трехлетней деятельности в Обществе Медицинской Взаимопомощи.

Эти знакомства оказали мне существенную помощь в сборе и тщательной проверке собираемого материала.

Право поместить свою фотографию в альбоме было предоставлено каждому, кто считает себя русским шанхайцем. Все бывшие подданные Российской Империи, кто бы они не были по происхождению – армяне ли, грузины, евреи, поляки, татары и т. д., если они считали себя русскими и подходили к какому-либо из отделов альбома (артистов, художников, коммерсантов, врачей и т. п.), имели право поместить свой портрет. Я не обращался с просьбой о предоставлении фотографии лишь к лицам, опороченным по суду, и заведомым большевикам.

При размещении портретов лиц, предоставлявших свои фотографии для помещения в альбоме, я придерживался хронологического порядка, то есть порядка их прибытия в Шанхай. Этот порядок иногда нарушался лишь по техническим причинам (несоответствие поворота головы, размера клише, или надписи под ним, что нарушало симметрию, и т. д.).

Должен также отметить, что между моментом печатания некоторых очерков и выпуском в свет альбома прошло около полутора лет. За это время, конечно, произошли перемены в жизни организаций и некоторых частных лиц. Но все это, однако, никакого значения в умалении ценности труда не имеет. Русский Шанхай остался, в общем, таким же сегодня, каким я его изобразил в альбоме.

Надо ли говорить о тех чрезвычайно напряженных и материально тяжелых для меня четырех годах и восьми месяцах, которые я посвятил работе по обследованию русского эмигрантского Шанхая, сбору материалов и завершению этого издания?! Ни для кого не может быть секретом, что, приступая к своей работе и выполняя ее, я абсолютно не располагал денежными средствами, а тем более не имел какой либо поддержки со стороны общественных организаций, пользуясь исключительно кредитом.

Вследствие своего стесненного материального положения, я был естественно лишен возможности пользоваться услугами необходимых в таком деле, хорошего корректора и постоянного секретаря, а тем более хорошего журнального работника, а потому, я допускаю, что в моем альбоме имеются недочеты стилистического характера, и опечатки, но я надеюсь, что читатели поймут и простят меня за это.

Почему пять лет?

Прочитав и просмотрев настоящий альбом, каждый читатель должен был убедиться в том, что это издание является результатом большого и настойчивого труда в течение долгого времени.

Я знаю, что многие русские шанхайцы давно потеряли надежду увидеть когда либо этот альбом вышедшем в свет, и не один рекламодатель обрушивался на меня, высказывая свое недоверие моему делу.

Пять лет – это безусловно долго. Но все же, должен сказать, что терпения у моих рекламодателей, ждавших выхода альбома, оказалось гораздо меньше, чем у меня. Я их понимаю, но должны теперь понять и простить меня и они, прочитав эту книгу и представив, какую работу нужно было провести, чтобы выпустить ее.

Мне хочется от души поделиться со всеми этими лицами тем, что я должен был вынести и преодолеть на своем пути, чтобы альбом «Русские в Шанхае» получился таким, каким он издан.

Вся работа по составлению и изданию альбома – как сбор материала, его обработка, сбор фотографий, ретуширование, печатание, корректура и пр., не считая переплета, заняло 4 года и 9 месяцев.

Сбор материала продолжался с первого дня до последнего, несмотря на то, что изготовление клише и печатание было начато в 1933 году.

Представьте себе, что для сбора материала, вошедшего в настоящий альбом, мне пришлось посетить за время работы не менее 2.000 человек. При этом приблизительно у четверти из них я побывал 3–4 раза, а у остальных за эти пять лет побывал в среднем не менее 10 раз (у некоторых бывал и по 40–50 раз!). Таким образом, по приблизительному подсчету, всего мною было сделано не менее 16.500 визитов.

Особенно много пришлось поработать первые два года, когда ежедневно, включая праздники, работал по 16 часов в сутки, проводивши весь день в сборе материала и производстве фотосъемок, а вечерами – до 1–2 часов ночи, а то и позднее, печатая и ретушируя позитивы для клише. (На печатание и клиширование позитивов мною истрачено не менее 3.000 рабочих часов).

Из помещенных в альбоме 1600 фотографических снимков половина сделана специально для альбома, и около 500 из них произведены в моем присутствии и под моим руководством. Нетрудно представить, сколько времени потребовалось, чтобы сделать эти 500 снимков, среди которых – группы, всевозможные торжества и т. д.

Вначале я собирал фотографии различных лиц и их фамилии с инициалами, затем решил пополнить их краткими биографическими сведениями. Позднее решил эти сведения сделать более полными. Все это отнимало массу времени, заставляя начать работу сначала.

Два месяца было потрачено на то, чтобы собрать английский «спеллинг» фамилий, так как каждый пишет свою фамилию по-английски по-своему. По несчастному стечению обстоятельств, тетрадь со «спеллингами» была утеряна на улице. Эта потеря сильно меня удручила.

На мою просьбу через прессу к моим клиентам освободить меня от повторной работы и прислать по почте «спеллинги» своих фамилий, из 800 человек откликнулся только один!

Снова пришлось повторять нудную работу. А ведь все помещенное в альбоме приходилось буквально выпрашивать, так как в альбом никто не верил.

Теперь несколько слов об очерках, которые являются плодом долгих трудов. Как пример, могу сообщить, что очерк «Торговля и промышленность», занимающий в альбоме всего только 2 страницы текста, занял более месяца.

Не только частные лица в отдельности, но и общественные организации, за редким исключением, не оказывали никакой помощи моему делу. Даже очерки о жизни и истории создания отдельных организаций они сами под самыми различными предлогами не предоставляли. Приходилось собирать сведения самому. Несколько организаций, о которых здесь дан прекрасный отзыв, вообще отказались дать какие-либо материалы для написания очерков. Пришлось идти окольными путями.

Так в обстановке недоброжелательства и недоверия создавался альбом, который должен стать памятником деятельности русских в Шанхае.

Конечно всякие чувства самолюбия на это время пришлось спрятать поглубже. Я думал только об одном – как-нибудь довести дело до конца.

Наконец – последняя фаза работы – печатание. Опять пришлось столкнуться с тяжелой работой корректирования. Каждую страницу пришлось прокорректировать не менее 4 раз, чтобы достичь максимальной безошибочности.

Корректирование каждой страницы альбома занимало от 40 минут до 1 часа. Значит всего – около 1.000 рабочих часов.

Но и верстка, и распределение материала отнимало массу времени. Все это приходилось делать самому, так как никому доверить этого дела я не решался. Это занимало около часа для каждой страницы, т. е. всего около 300 рабочих часов.

В дни, когда печатался материал, я не отходил от машины, следя за аккуратным исполнением. Это дало потерю приблизительно около 150 рабочих дней!

Вот краткие данные о проделанной мною за 4 года и 9 месяцев работе. Они говорят сами за себя для тех, кто понимает, какая это тяжелая и ответственная работа.

Ко всему этому надо прибавить бесконечные огорчения и переживания, и трепку нервов, стоивших очень дорого.

Теперь, когда труд закончен, только радость, что поставленная цель выполнена, заставляет забыть все огорчения прошлого.

Русские в Шанхае, сост. В.Д. Жиганов, Шанхай, 1936, сс. 3, 330

 

Об авторе

Владимир Жиганов

Владимир Жиганов

 

Родился 1 февраля 1896 г. в Хабаровске, умер 16 октября 1978 г. в Австралии. Литератор и издатель. Родился в семье бывшего старшего унтер-офицера охотничьей команды и служащего Уссурийской железной дороги. Доброволец 1‑ой мировой войны (1914), штабс-капитан, командир роты «батальона смерти», затем в гражданской войне. Весной 1922 уехал на заработки на Камчатку, где устроил первую забастовку на Дальнем Востоке. Арестован (1925). Бежал с борта парохода, стоявшего в Японии. Жил в Шанхае с 1925. Автор-составитель альбома «Русские в Шанхае». Представитель Российского зарубежного исторического архива в Чехословакии (с 1936). Эмигрировал в Австралию, где издавал журнал «Картины прошлого». Хотел выпустить в свет 2‑е издание «Русские в Шанхае», но не успел.

А.А. Хисамутдинов «Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Библиографический словарь», Издательство ДВГУ, 2000

О Владимире Жиганове

В Шанхае в 1928 году организовал Общество Медицинской Взаимопомощи, которое возглавлял до 1931 года. В то же время состоял членом Совета Русской Национальной общины.

Участвовал и был инициатором нескольких благотворительных сборов. (В пользу Трехреченцев, в пользу бежавших в Японию из СССР и др.).

Весьма активное участие принимал в организации СОРО.

С 1931 года по 1936, в продолжение пяти лет, занимался исключительно сбором материалов и печатанием альбома «Русские в Шанхае», который и выпустил в свет в апреле 1936 года.

Русские в Шанхае, сост. В.Д. Жиганов. Шанхай, 1936. С. 5.

Письмо проф. В.В. Ламанского
Н.В. Устрялову


Шанхай, 26 августа 1933 г.

 

Дорогой Николай Васильевич.

Вот уже скоро 2 года, как мы не видались. Я бесконечно рад, что оставил вовремя Харбин и не был свидетелем всего того, что в нем происходило[2] и что отзывалось в нем как эхо из несчастной России. Wacht am Sungari [стража на Сунгари] доживает последние дни, а с ним и тот последний кусок или островок России, где не только старые, но и молодые чувствовали себя дома.

Здесь совсем другое. Здесь мы не беженцы, прибежавшие к себе, но эмигранты, причем это последнее слово не паспортный термин, как у нас в Харбине, а полно самого зловещего смысла. Да, здесь идет разложение, но оно захватило главным образом руководящую или хотящую руководить верхушку, рядовая же эмиграция просто хиреет, беднеет, деклассирует, а то и поднимается экономически, но уже очерствелая и безразличная к России. Эмиграция к тому же пронизана евреями, которых здесь превеликое множество.

Досадно, что здесь трудно и даже невозможно следить за тем, что происходит в России. С сентября, когда дела мои улучшатся, начинаю выписывать московские «Известия» с группой молодежи, недавно бежавшей из СССР.

Буду рад получить от Вас весточку. Собираются ли у Вас по субботам? Какое у всех настроение? Неужели «война (с Россией и ее населением) до победного конца»? А между тем – кто только может – голосует ногами обратное. Может быть, пора голосовать голосом то, что голосуется ногами?

http://www. magister. msk. ru/library/philos/ustryalov/ustry009. htm

Письмо Н.В. Устрялова
проф. В.В. Ламанскому


г. Харбин, 17 сентября 1933 г.

Дорогой Владимир Владимирович.

Весьма приятно было получить от Вас весточку и не менее приятно из нее узнать, что Вы чувствуете себя в Шанхае не плохо. Вы правы, радуясь, что прожили два последние года вдали от Маньчжурии. Трудно представить себе, насколько за эти годы изменилась к худшему жизнь здешней русской колонии, насколько подвинулся вперед процесс ее всестороннего упадка и распада. Нельзя тут жить, не ощущая глубокой психической депрессии. Конец – и очень печальный – заведомо предрешен, ощущаешь собственное – индивидуальное и коллективное – бессилие, и остается лишь «следить за собственным умиранием острым взором опытного врача».

Советская колония, в большинстве связанная со своей страной, разумеется, переживает все это значительно спокойнее, нежели эмиграция и люди, укоренившиеся в Харбине. Много народа уезжает в СССР. Между другими, уехали Н.И. Морозов с семьей, Волонцевич, многие учителя. Как видите, и «голосование ногами» бывает разное. Многим здесь так плохо (нищета, бандитизм), что приходится сознательно предпочитать домашние трудности зарубежным.

Политическая эмиграция (по Вашему определению, «руководящая или хотящая руководить верхушка») представляет собою ныне зрелище еще более плачевное, нежели два года назад. Какой-то сплошной неприличный анекдот, в местных условиях сейчас, однако, далеко не смешной, – во всяком случае, не только смешной. Ну, Бог с ним…

Наши субботки живут и поныне. Настроение? – Конечно, не слишком веселое. Стареем, тяжелеем, болеем, хиреем, обывательски тревожимся завтрашним днем. Много печального доходит и с родины. Процесс очень затяжной и очень болезненный. Многое выходит не так, как ожидалось, как, думалось, должно было выйти. Но – и тут по-прежнему мы с Вами расходимся – нет у меня ни малейшего желания «голосовать» головой, применяясь к пируэтам наших бедных ног. Не нужно думать, что мудрая максима зеленого поля «ноги умнее головы» применима к явлениям большой истории и большой политики. Не следует смешивать функций верхней и нижней частей тела.

По-прежнему я не вижу силы, способной заменить в современной России советскую диктатуру. По-прежнему я думаю, что эта диктатура исторически является варварской формой самосохранения и развития нашего варварского народа. Нашему брату, старому интеллигенту, вкусившему дореволюционную сладость жизни, особенно чувствительны шипы режима; не спорю, чувствуют их и не только интеллигенты. Но, кроме шипов, режим имеет и свои сильные, очень сильные стороны.

Нельзя не радоваться, следя по иностранной прессе за ростом международного престижа нашего государства. Эту основную интуицию «устряловщины» я и доселе считаю вполне предметной. Больше того, – время ее оправдывает. Вянут интернационалистские иллюзии революции, – четче и жестче обрисовываются черты ее национально-государственного облика. Подлинный национал-социализм цветет не в Германии, а именно у нас.

Тяжелее, спорней, сомнительней крестьянская политика диктатуры. Но… чтобы «порадовать Вас громким голосованием», нужно было бы иметь в кармане секрет спасения. Его нет ни у меня, ни, думаю, у Вас. Остается рассчитывать на внутренние силы страны и внутреннюю имманентную логику процесса. Ужасы второй аграрной революции в этом году как будто начинают уже смягчаться. Кое в чем подались назад, кое-что усвоено из нового. C’est la vie [такова жизнь (фр.)].

Как видите, я не кричу о «войне до победного конца». Но меньше всего склонен обернуть этот лозунг и в другую сторону: мол, советский Карфаген должен быть разрушен. Нет, никакого проку из его разрушения не проистекло бы.

Не только «ноги», но и «сердце» людей нашего типа отталкивается от многого, что творится там. В этом наша большая личная драма: мы не способны «задрав штаны, бежать за комсомолом». Но разумом приходится не только «понять и прощать», но даже и «оправдать»… не то и не се, а «все» en bloc [целиком (фр.)]. Раньше это «оправдание» выходило у меня бодрым и бравурным, теперь оно окрашивается грустно-лирическим тоном и некой жалостью к самому себе (нам, видно, суждено остаться на отлете), – но оно не перестанет от этого быть менее сознательным. И теперь, когда здесь кругом липовые совграждане гуртами стремятся, учитывая обстановку, бежать по пути Вонсовича 29 г., – я не только из приличия, но и по крайнему своему разумению остаюсь при старых, Вам известных позициях…

http://www. magister. msk. ru/library/philos/ustryalov/ustry009. htm

 

 

Вышла в свет книга Ван Чжичэна
«История русской эмиграции в Шанхае»

 

Обложка книги

 

Книга вышла в Москве в издательстве «Русский путь» / Библиотека-фонд «Русское зарубежье» при содействии «Русского клуба в Шанхае». Монография известного китайского историка, русиста Ван Чжичэна – результат более чем 10‑летней работы автора над периодикой 1920–40‑х гг. и архивными материалами российской шанхайской эмиграции, сосредоточенными в архивохранилищах разных стран мира (США, Китая и др.). Исследование внесло большой вклад в комплексное изучение истории политической, общественной и культурной жизни русских в Шанхае. Вышедшая в Шанхае в 1993 году, книга и сегодня не утратила значения в историографическом пространстве темы как уникальный пример целостного анализа феномена «Русский Шанхай». Издание снабжено справочным аппаратом и иллюстрировано редкими фотографиями. Русский перевод был подготовлен в рамках работы действующей при РКШ секции изучения истории русской эмиграции в Китае. Куратор проекта – член Правления РКШ Л.П. Черникова. Благодаря её подвижническим усилиям осуществление этого проекта стало возможным.

Книга предназначена для исследователей русского зарубежья, студентов и краеведов, а также для широкого круга читателей, интересующихся отечественной и зарубежной историей.

П.А. Руцкий – В.А. Маклакову

Сов. секретно

[Нью-Йорк], 14 мая 1934 г.

 

Глубокоуважаемый Василий Алексеевич!

Крайне сожалею, что вследствие продолжительной болезни (камни в почках) лишен был возможности осведомлять Вас о жизни русских беженцев в Нью- Йорке.

В Вашем последнем письме Вы изволили выразить недоумение по поводу наших опасений относительно участи русских беженцев, нелегально находящихся в Соединенных Штатах. При этом Вы отметили, что как «апатридам» русским беженцам не может угрожать высылка в Советскую Россию.

Вы совершенно правы в принципе. Нет сомнений, что американское правительство в конечном результате не вышлет русских в Советскую Россию. Настаивая на проведении закона, который дал бы право нелегально находящимся здесь русским узаконить свое пребывание в Америке, авторы закона имели в виду не предотвращение высылки русских в Советскую Россию, а отмену тех бесконечных мытарств, через которые должны проходить наши соотечественники, прежде чем иммиграционные власти окончательно установят в каждом отдельном случае невозможность для русского НИ быть высланным в Россию, НИ получить визу на выезд в другую страну.

Для примера позволю себе привести следующий случай. В настоящее время на Эллис Айленде (острове для иммигрантов) содержится русский гражданин, прибывший легально шесть лет тому назад по студенческой визе, действительной на 5 лет, для поступления в университет. По закону университетские власти обязаны два раза в год сообщать иммиграционным властям о том, продолжает ли студент посещать лекции и числиться действительным студентом. По истечении 5 лет, получив сведения о том, что данное лицо окончило университет, иммиграционные власти предложили ему выехать из США в течение месячного срока. В ответ на это студент, о котором идет речь, сообщил иммиграционному комиссару через университетскую власть, что он предполагает остаться при университете на год для получения степени магистра. Ему было дано соответствующее разрешение, и через год, по получении им магистра, ему снова было предложено выехать из Америки в месячный срок. По истечении месяца молодому магистру было предписано явиться на Эллис Айленд для объяснения причины невыезда. После того, как власти убедятся, что он не мог получить выездной визы, и далее, что он как политический беженец не подлежит водворению на родину, его выпустят на свободу, продержав, однако, на острове от 10 дней до двух недель.

Во избежание подобного рода мытарств. Которых не избежать, доколе существует нынешний закон и ведется усиленная кампания за проведение нового закона, по которому все русских беженцы: а) легально проживающие в США и б) прибывшие сюда до 1‑го января 1933 года, получат право легализироваться на месте и раз навсегда будут избавлены от наблюдения со стороны иммиграционных властей и от более или менее продолжительного пребывания на Эллис Айленде, которое является своего рода заключением.

Чему свидетели мы были… Переписка бывших царских дипломатов. 1934–1940. – Кн. 1. М., 1998. С. 98–99.

Л. Троцкий.
Дневниковые записи 1933 года
перед отъездом

Итак, на наших паспортах проставлены отчетливые и бесспорные французские визы. Через два дня мы покидаем Турцию. Когда мы с женой и сыном прибыли сюда – четыре с половиной года тому назад, – в Америке ярко горело солнце «просперити». Сейчас те времена кажутся доисторическими, почти сказочными.

Принкипо – остров покоя и забвения. Мировая жизнь доходит сюда с запозданием и в приглушенном виде. Но кризис нашел дорогу и сюда. Из года в год на лето из Стамбула приезжает меньше людей, а те, что приезжают, имеют все меньше денег. К чему обилие рыбы, когда на нее нет спроса?

На Принкипо хорошо работать с пером в руках, особенно осенью и зимою, когда остров совсем пустеет и в парке появляются вальдшнепы. Здесь нет не только театров, но и кинематографов. Езда на автомобилях запрещена. Много ли таких мест на свете? У нас в доме нет телефона. Ослиный крик успокоительно действует на нервы. Что Принкипо есть остров, этого нельзя забыть ни на минуту, ибо море под окном, и от моря нельзя скрыться ни в одной точке острова. В десяти метрах от каменного забора мы ловим рыбу, в пятидесяти метрах омаров. Целыми неделями море спокойно, как озеро.

Но мы тесно связаны с внешним миром, ибо получаем почту. Это кульминационная точка дня. Почта приносит новые газеты, новые книги, письма друзей и письма врагов. В этой груде печатной и исписанной бумаги много неожиданного, особенно из Америки. Трудно поверить, что существует на свете столько людей, кровно заинтересованных в спасении моей души. Я получил за эти годы такое количество религиозной литературы, которого могло бы хватить для спасения не одного лица, а целой штрафной команды грешников. Все нужные места в благочестивых книгах предупредительно отчеркнуты на полях. Не меньшее количество людей заинтересовано, однако, в гибели моей души и выражает соответственные пожелания с похвальной откровенностью, хотя и без подписи. Графологи настаивают на присылке им рукописи для определения моего характера. Астрологи просят сообщить день и час рождения, чтоб составить мне гороскоп. Собиратели автографов уговаривают присоединить мою подпись к подписям двух американских президентов, трех чемпионов бокса, Альберта Эйнштейна, полковника Линдберга и, конечно, Чарли Чаплина. Такие письма приходят почти исключительно из Америки. Постепенно я научился по конвертам отгадывать, просят ли у меня палки для домашнего музея, хотят ли меня завербовать в методистские проповедники или, наоборот, предрекают вечные муки на одной из вакантных адских жаровен. По мере обострения кризиса пропорция писем явно изменилась в пользу преисподней.

Почта приносит много неожиданного. Несколько дней тому назад она принесла французскую визу. Скептики – они имелись и в моем окружении – оказались посрамлены. Мы покидаем Принкипо. Уже дом наш почти пуст, внизу стоят деревянные ящики, молодые руки забивают гвозди. На нашей старой и запущенной вилле полы были этой весной окрашены такого таинственного состава краской, что столы, стулья и даже ноги слегка прилипают к) полу и сейчас, четыре месяца спустя. Странное дело: мне кажется, будто мои ноги немножко приросли за эти годы к почве Принкипо.

С самим островом, который можно пешком обойти по периферии в течение двух часов, я имел, в сущности, мало связей. Зато тем больше – с омывающими его водами. За 53 месяца я близко сошелся с Мраморным морем при помощи незаменимого наставника. Это Хараламбос, молодой греческий рыбак, мир которого описан радиусом примерно в 4 километра вокруг Принкипо.

Троцкий Л.Д. Дневники и письма. – М., 1994. – С. 68–69.

СОВЕТСКИЕ НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ

В.Л. Генис.
Невозвращенцы 1920‑х – начала 1930‑х годов

Вопрос «О работниках совхоз учреждений заграницей, отказавшихся вернуться в СССР», был впервые внесен в повестку секретариата ЦК ВКП(б) летом 1928 года; когда численность так называемых невозвращенцев достигла 123 человек, из которых 18 являлись членами партии, треть из них с дореволюционным стажем. В связи с этим 24 августа было решено «поручить Орграспреду ЦК в месячный срок, изучив материалы Наркомторга и ОГПУ, сделать сообщение на Секретариате». В принятом 5 октября постановлении секретариат констатировал «недостаточно внимательный и бессистемный подбор ведомствами работников для постоянной работы заграницей» и предписывал ЦКК ВКП(б) привлечь к ответственности тех, кто давал рекомендации невозвращенцам, а «учраспредам НКТорга, ВСНХ, НКИД и Комиссиям по выездам максимально усилить проверку посылаемых на работу заграницу, не допуская туда лиц, в чем-либо с скомпрометированных или прошлое которых не ясно». Предполагалось также укрепить инспекторский аппарат торгпредств и подготовить для них в течение года преданные ВКП(б) кадры – «по преимуществу из рабочих-выдвиженцев… и работников местных органов НКТорга, не живших ранее заграницей и не имевших там родственных связей».

Позже, 25 января 1929 г., партколлегия ЦКК приняла инструкцию по проверке ячеек ВКП(б) при совучреждениях заграницей» с целью, как указывалось в документе, «очистки их от лиц социально чуждых, примазавшихся, обюрократившихся, разложившихся и поддерживающих связь с антисоветскими элементами». Проверке подлежали все коммунисты и кандидаты в члены партии, а для ее осуществления учреждались «проверочные тройки» во главе с представителями ЦКК. Утвердив 1 февраля указанную инструкцию, секретариат ЦК принял «предложение ЦКК о поручение комиссиям, командируемым для проверки заграничных ячеек ВКП(б), проверки всего личного состава учреждений СССР заграницей».

Однако, несмотря на начавшуюся политическую чистку, за последующие полтора года численность невозвращенцев увеличилась более чем вдвое и составила, согласно справке, препровожденной 5 июня 1930 г. в ЦКК старшим уполномоченным ИНО ОГПУ Х.Я. Рейфом, 277 человек, из которых 34 являлись коммунистами. Причем, если в 1921 г. было зарегистрировано всего 3 невозвращенца (в том числе 1 коммунист), в 1922 г. – 5 (2), в 1923 г. – 3 (1) и в 1924 г. – 2 (О), то по мере свертывания и ограничения демократических свобод в стране происходит резкое увеличение числа совслужаших, решивших не возвращаться в СССР: в 1925 г. – 24 человека (в том числе 4 коммуниста), в 1926 г. – 42 (4), в 1927 г. – 32 (6), в 1928 г. – 36 (4), в 1929 г. – 75 (1,0) и за первые пять месяцев 1930 г. – уже 45 человек. Только с октября 1928 г. по август 1930 г. за границей осталось 190 сотрудников советских торгпредств, из которых не менее 24 были членами ВКП(б), в том числе: в Германии – 90 человек, Франции – 31, Персии – 21, Англии – 14, Турции и Китае – по 6, Латвии – 5, Италии – 4, Америке и Финляндии – по 3, Польше – 2, Эстонии, Чехословакии и Швеции – по 1.

«Часть из этих сотрудников, – отмечал ось в упомянутой справке ОГПУ, – как-то взяточники, антисоветски настроенные, информаторы инофирм и т. д., отказались выехать после того, как им предложено было отправиться в командировку в СССР. Другая часть отказалась выехать после увольнения с работы в связи с со крашением штатов или по другим причинам… Часть сотрудников бежала в связи с обнаруженными растратами, подлогами и т. п. В список вошли также и те сотрудники, которые были приняты и уволены на месте. Эта часть выехала за границу с различными целями: учиться, лечиться, свидания с родственниками и т. п.» По сведениям ОГПУ, 113 невозвращенцев (в том числе 10 коммунистов) были «изобличенными взяточниками», 35 (5) – «шпионами» и 75 (14) – «связанными с белыми, меньшевиками, растратчики и проч.».

На своекорыстие и безыдейность большинства невозвращенцев указывал и лидер меньшевиков Ф.И. Дан, писавший, что в числе тех десятков «служащих И командированных, высоких сановников и мелких сошек, которые стряхивают советский прах со своих ног» в тот самый момент, когда они отзываются из-за границы в «социалистическое отечество», немало «хищников, рвачей, взяточников, карьеристов» или даже «ловкачей, умудряющихся, несмотря на декрет об объявлении их «вне закона», при самом уходе с советской службы сдирать с большевистского правительства изрядные куши и пожизненные пенсии за «молчание». Признавая существование среди невозвращенцев «и честных людей, с горечью убеждающихся в невозможности плодотворной работы в той атмосфере не только физического, но и духовного и морального террора, которая составляет неотъемлемую принадлежность «генеральной линии», Дан оговаривался, что «больше всего, конечно, и тут простых обывателей, которых, после годов пребывания заграницей, до ужаса пугает обстановка всевозможных лишений и потрясающего культурного убожества, в которой им пришлось бы очутиться на родине».

Иной точки зрения придерживался редактор парижских «Последних новостей» П.Н. Милюков, считавший, что рассматривать всех невозвращенцев как «людей, которые и прежде и теперь руководились и руководятся исключительно расчетом собственной выгоды» и «элементарным чувством животного самосохранения», было бы слишком просто и несправедливо по отношению к ним. Очевидно, замечал он, «уходящие. от коммунистической власти ответственные чиновники, спецы и просто советские граждане» предварительно попали на замечание начальства как политически ненадежные и неверные слуги режима, а «для попавшего в опалу разрыв есть лишь последнее звено некоего душевного процесса, приведшего его в категорию неблагонадежных». Да и сам факт ухода со своего «корабля» на чужой сопровождается «риском не только материальных потерь, нищеты и голода в неизвестной и враждебной среде», но и реальной угрозы для собственной жизни со стороны всемогущего ОГПУ. «Личная трагедия «невозвращенства», – вторил Милюкову один из авторов газеты А. Байкалов, – для самих невозвращенцев часто очень велика. Поставлен крест над многими годами самоотверженной работы; ошибочной признана целая полоса, часто самые лучшие годы жизни; совершен прыжок в неизвестное».

Вопросы истории. – 2000. – № 1. – С. 46.

Беседа писателя Хияма Есиаки и Коидзуми Коитиро
об информации невозвращенца Г.С. Люшкова


1937 г.

<…> Вернемся к рассказу о Люшкове, который вскоре после своего бегства был доставлен в Японию, тайно помещен в так называемую «контору Кудан», где систематически допрашивался. Спустя какое-то время после этого инцидента военное министерство дало сообщение в печати … из Советского Союза через аккредитованных при нем корреспондентов. Действительно, такое сообщение было сделано лишь 1 июля, т. е. спустя примерно полмесяца после самого события.

В связи с этим рассказывали интересный эпизод. Вскоре после того, как Люшков был переброшен в Токио, начальник восьмого отдела Кояма Ясуо решил использовать этот случай для активизации антисоветской пропаганды. В ноябре 1937 г. было утверждено «распределение обязанностей между управлениями центрального аппарата императорской армии в военное время». В соответствии с этим распределением «ведение пропаганды, организация подрывных действий и контрразведка возлагаются в основном на начальника второго отдела с привлечением в необходимых случаях к выполнению этих функций начальника восьмого отдела, начальника управления информации и других работников». Таким образом, ведение пропаганды возлагалось на Кояма.

Восьмой отдел составил проект пропагандистских мероприятий, а организация их проведения была возложена на управление информации военного министерства. В этом управлении имелся отдел планирования, который также составлял различные планы пропагандистских мероприятий. Однако в случае с Люшковым эти планы были разработаны восьмым отделом, а выполнялись они управлением информации, поскольку Кояма рассчитывал использовать бегство Люшкова в целях развертывания антисоветской пропаганды в международном масштабе.

Отдел планирования управления информации принял предложения Кояма и приступил к их реализации. 1 июля японским корреспондентам, аккредитованным в пресс-клубе военного министерства, была передана информация о бегстве Люшкова. Одновременно эта же информация была распространена иностранными телеграфными агентствами Ассошиэйтед пресс; Юнайтед пресс, агентством Байас, ДНБ, а также опубликована в выходящей в Японии на английском языке газете «Джапан адвертайзер». Сообщения вызвали громадный отклик. Задачей этой пропагандистской акции было показать тоталитарный характер сталинского режима, убедить всех в опасности коммунизма. Цель была достигнута. В американских и немецких газетах также появились статьи, осуждающие сталинский режим произвола и насилия.

Хияма Есиаки. Планы покушения на Сталина // Проблемы Дальнего Востока. – 1990. – № 5. – С. 109–111.

3. Документы, определяющие статус
эмигрантов в разных странах, их права

Выдержки из книги Л. Таубера
«Лига наций и юридический статут русских беженцев»
и приложение к ней

Целью [Соглашения 1928 г.] не была исчерпывающая нормировка правового положения беженцев или международная кодификация норм этого рода, выработанных практикой, обычаями и отдельными законодательствами. Относящаяся сюда работа была предпринята под давлением настоятельных запросов жизни, без теоретических заданий. Этим объясняется, что вопросы, попытку разрешения которых дает Arrangement, принадлежать к различным областям публичного и частного права и не могут заполнить рамки, какой-либо системы. Это были вопросы, особенно остро поставленные жизнью пред эмигрантами. Ища в разных местах их разрешения, стучась в различные двери, эмигрантские организации нашли наконец, сочувственное отношение к своим правовым запросам в Международном бюро труда и у верховного комиссара и с их помощью получили возможность поставить эти проблемы пред международным форумом и частично добиться благоприятных решений.

Прежде чем перейти к рассмотрению этих вопросов в отдельности нужно определить юридическое значение самого соглашения от 28–30 июня 1928 г., ибо его форма представляется довольно необычной в международной практике.

Результатом конференции 28–30 июня 1928 г. является не конвенция, а соглашение (Arrangement) правительств, принявших в ней участие.

Вопрос о выборе той или иной формы соглашения был поставлен в первом же заседании конференции. Председатель конференции швейцарский делегат г. Delaquis заявил, что некоторые правительства затруднились бы подписать конвенцию, ибо ряд предложений, заключающихся в меморандуме русских и армянских экспертов, затрагивает внутреннее законодательство отдельных стран и может потребовать перемен в нем. Поэтому задача конференции была бы облегчена, если бы ее резолюции приняли форму «рекомендаций», которые не обязывали бы стороны к изменениям в их законах. Этим путем шли до сих пор на практике верховный комиссар и Бюро труда и при помощи таких рекомендаций достигли известных результатов, полезных для беженцев. <…>

Уже из дебатов на конференции выяснилось, что юридический эффект конвенции, если бы она была заключена, был бы гораздо более значительным. В зависимости от местного конституционного права и формулировки отдельных постановлений, последние могли бы в некоторых странных вступить непосредственно после ратификации и опубликования в жизнь и начать применяться как административными властями, так и судами, отменяя постановления внутреннего законодательства, с ними не согласные. <…>

 

III.

Переход к отдельным постановлениям соглашения, мы видим, что на первом месте стоит вопрос о назначении в возможно большем числе государств представителей верховного комиссара по делам беженцев, которым присваиваются quasi-консульские полномочия.

На конференции соответствующее предложение встретило оппозицию с разных сторон. Германский делегат сослался на противоречие такой меры принципам германского законодательства о национальностях и консульских агентах. К нему присоединились делегаты Эстонии и Латвии и в том же смысле высказался и Швейцарский делегат. Что касается польского делегата, он заявил, что Польша не могла бы допустить назначение агентов Лиги Наций, исполняющих quasi-консульские функции в отношении русских беженцев, в силу постановления Рижского мирного договора, заключенного с Советской Россией.

В результате дебатов была принята компромиссная формула об обеспечении назначением представителей верховного комиссара в возможно большем числе государств следующих функций, поскольку они не сохранены за местными властями… (art. 1 Arrangement)…

В связи с допущением деятельности этих представителей уже на самой конференции возник вопрос о том, должны ли документы, ими выдаваемые, считаться официальными, имеющими, имеющими такую же силу, как и документы, выдаваемые иностранными консулами, или лишь документами, с которыми правительства в большей или меньшей мере будут считаться. Вопрос этот также вызвал на конференции большие разногласия: только пять делегатов высказались за текст (предложенный русским экспертами), признававший за ними значение документов официальных, шесть же делегатов приняли предложение германского представителя, согласно которому каждому правительству предоставляется разрешить в положительном или отрицательном смысле вышеуказанный вопрос. О практике, установившейся по этому предмету в большинстве государств, подписавших Arrangement (кроме Югославии, Франции и Бельгии), в нашем распоряжении материалов не имеется.

Что касается Франции и Бельгии, то между ними того же 30 июня 1928 г. (дата подписания Arrangement) было заключено особое соглашение (Accord), соответствующее ст. 1. Соглашения, но …не содержащее никаких ограничений относительно доказательной силы документов, выдаваемых представителем верховного комиссара… Таким образом, во Франции и в Бельгии… официальное значение актов и документов, совершаемых представителем верховного комиссара для административных властей и судов оказывается вне спора.

Ни Accord, ни Arrangement 1928 г. не содержат определения понятия «беженец» («refugie»), являющегося основным для юрисдикции представителей верховного комиссара. Такое определение мы находим в Arrangement 12 мая 1926 г., согласно которому русским беженцев признается «всякое лицо русского происхождения (dorigine russe), не пользующееся покровительством правительства СССР и не приобретшее другого подданства». Возвращение в Советскую Россию, хотя бы кратковременное, влечет за собой потерю статута беженца.

[Соглашение 1928 г. не разрешает] прямо все вопросы, возникающие в связи с компетенцией представителя верховного комиссара. Так если к нему обращается бывший эмигрант, приобревший подданство другой страны, может ли он удостоверить его семейное положение на основании документов выданных и фактов имевших место в России? – Ratio legis диктует положительный ответ. Но когда дело идет о посвидетельствовании подписи или рекомендациях местным властям, ответ должен быть отрицательный, ибо означенные услуги бывшему эмигранту может оказать его теперешний консул. <…>

2‑я статья Arrangement касается личного статута беженцев. Что считать таким статутом для эмиграции в случаях, когда местное законодательство и нормы частного международного права предписывают применять отечественные законы иностранца? – Для эмигранта не имеющего отечества (apatride, Heimatlose) будут ли это дореволюционные русские законы или законы Советской России? Оба решения вызывают против себя весьма серьезные возражения. Навязывать эмигранту советские законы, против которых возмущается его правовое сознание, от которых о бежал, покидая родину, близких, друзей, имущество, представляется совершенно противоестественным. Поэтому ив Германии, в кодексе коей (Art. 29 EGBGB) находится специальное постановление о применении к Heimatlose законов последнего их отечества в тех случаях, где должен применяться личный статут иностранца, после довольно продолжительной практики, вызывавшей споры и нарекания, было сделано изъятие для русских эмигрантов, к которым теперь применяются в этих случаях германские законы (ст. 4 закона о германо-советских договорах от 14 января 192 г.), ибо было ясно, что ст. 29 EGBG предвидела совсем другие случаи. С другой стороны, применение в этих случаях русских добольшевистских законов также встречало возражения. Указывалось, что нельзя применять право, которое не действует ни на одной территории, право омертвелое и даже мертвое. Впрочем, есть случаи, когда несомненно применяется право, которое уже не действует, ибо новый закон не имеет обратного действия, а приобретенные права основываются на старом, отмененном уже законе. Но разграничение этой области от других смежных областей есть дело весьма деликатное. Является ли раз приобретенная правоспособность приобретенным правом? Можно ли считать приобретенным правом установленные законом во время заключения брака имущественные отношения супругов и условия развода или ввиду преобладающего здесь публичного интереса изменения законодательства влекут за собою изменение и этих отношений?

Как бы то ни было, Arrangement, решительно отбросив применение к эмигрантам советских законов, установил как правило применение к ним lex domicilii, но в отдельных случаях допустил отступления в пользу применения русских законов добольшевистского периода. <…> Известно, что суды некоторых государств, не признававших ни de jure de facto советскую власть, считали возможным применять в подлежащих случаях к эмигрантам старые русские законы (например, во Франции до признания Советов).

Итак, в принципе для эмигрантов личный статут определяется по Arrangement’у законом димицила или местопребывания. Но кроме приведенной общей оговорки имеются и конкретные отступления в пользу старых русских законов. Они касаются прежде всего прав, вытекающих из брака, заключенного во время действия старого русского права…, которые должны рассматриваться как приобретенные права, во-вторых, отношений, возникших за границей после падения власти Временного правительства из актов церковных властей в странах, где компетенция этих властей признается (ст. 2, ч. 1). В сущности в обоих случаях мы не имеем настоящих исключений. В первом случае вопрос решается на основании принципа, не допускающего обратного действия нового закона (так, введение обязательного гражданского брака не делает недействительными ранее заключенные церковные браки). Во втором дело идет о сохранении прежней юрисдикции за церковными властями за границей, несмотря на падение прежнего государственного строя в России. Церковь в той или иной мере независима от государства и потому может сохранить свои позиции и при самой радикальной перемене государственного строя. Но, конечно, от территориальной государственной власти зависит допустить функционирование тех или иных церковных властей на своей территории, а главное признать или не признать те или иные последствия в гражданском обороте за актами, совершенными в согласии с церковным правом известной церкви. Если в области богослужения и миссионерства современное право в общем придерживается начала полной терпимости, то признание гражданских последствий религиозного брака для иностранца, при обязательном гражданском браке для своих подданных, не разумеется само по себе…

Остальные «рекомендации» Arrangement’а касаются не статута русских беженцев в прямом смысле слова, но применения к ним известных административных мер. Так, Arrangement рекомендует в ст. 6 не применять к эмигрантам во всей строгости ограничительных мер, относящихся к иностранным рабочим. При этом, очевидно, имелось в виду то обстоятельство, что эмигранты не могут возвратиться к себе на родину, где они могли бы применять свой труд без правовых ограничений. Основанием этой рекомендации является не правовой принцип, но соображения гуманности[3].

Таубер Л. Лига наций и юридический статут русских беженцев. – Белград, 1933. – С. 8–28.

Приложение I.
Соглашение (
Arrangement) о юридическом статусе
русских и армянских беженцев

30 июня 1928 г.

Нижеподписавшиеся представители правительств, участвуя на Конференции, имеющей в виду русских и армянских беженцев, созванной 28 июня 1928 г. в Женеве верховным комиссаром Лиги Наций по делам беженцев в исполнение резолюции, принятой во время восьмой очередной сессии собрания Лиги Наций.

Ссылаясь на соглашение от 12 мая 1926 года о выдаче удостоверений личности (certificates didentite) русским и армянским беженцам, дополняющее и изменяющее предшествующие соглашения от 5 июня 1922 г. и от 31 мая 1924 г.

И признавая необходимость определить юридический статут русских и армянских беженцев,

принимают следующие резолюции:

1‑е. Рекомендуется, чтобы верховный комиссар по делам беженцев обеспечил назначением представителей в возможно большем числе стран следующие функции (services), поскольку эти функции не сохранены за национальными властями:

а) удостоверять личность и звание (qualite) беженцев;

в) удостоверять их семейное положение и гражданское состояние (etat civil) в том виде, в каком они вытекают из актов, совершенных и фактов, имевших место в стране, откуда происходит беженец (le pays dorigine).

с) свидетельствовать правильность, значение (valeur) и соответствие прежним законам страны происхождения актов, совершенных в этой стране;

d) свидетельствовать подписи беженцев, копии и переводы документов, составленные на их языке;

е) удостоверять перед местными властями репутацию (honorabilite) и хорошее поведение беженца, прежнюю его службу, профессиональную квалификацию, университетские и академические звания (titres);

f) рекомендовать беженца компетентным властям, в особенности по вопросам виз, разрешения жительства, допущения в школы, в библиотеки и т. д.

Вышеупомянутые представители будут назначаться и исполнять свои функции по соглашению с заинтересованными правительствами. В странах, где существуют организации, исполняющие официально те же функции, верховный комиссар может обращаться к ним.

Каждому правительству принадлежит право решить, может ли быть признан официальный характер за совершенными таким образом актами. Во всяком случае рекомендуется правительствам считаться с этими актами в возможно большей мере.

Рекомендуется, чтобы пошлина, которая может взиматься в связи с выдачей актов или исполнением формальностей, исключая случаи бедности (en faveur des indigents), была умерена.

Деятельность этих представителей, разумеется, не будет иметь политического характера и не будет давать повода какому-либо вмешательству в функции властей их местопребывания.

2‑е. Рекомендуется, чтобы личный статут русских и армянских беженцев регулировался в странах, где их прежний закон не признается, законом их домициля или обычного местопребывания или, при отсутствии такового, законом их местопребывания. Эта рекомендация ни сколько не умаляет в отношении личного статута силы актов церковных властей, которым подчиняются русские и армянские беженцы в стране, где признается компетенция этих властей;

Чтобы права, вытекающие из браков, заключенных и актов, совершенных при действии старого национального закона беженцев, рассматривались как приобретенные права (брачный режим, дееспособность замужней женщины и. т. п.), под условием совершения, в случае надобности, формальностей, предписанных законом страны местопребывания.

Чтобы беженцам было дозволено, поскольку императивные законы места их пребывания тому не противятся, стимулировать, что их брачный режим будет режимом абсолютной раздельности имущества и что право супруги свободно распоряжаться своим имуществом не будет ограничено с выходом замуж.

3‑е. Рекомендуется, чтобы в отношении развода признавался национальным законом русского или армянского беженца или закон его домициля или обычного местопребывания или, при отсутствии такового, закон местопребывания.

4‑е. Рекомендуется не отказывать русским или армянским беженцам, ввиду отсутствия взаимности, в пользовании известными правами и в выгодах известных льгот, которые даются иностранцам под условием взаимности.

5‑е. Рекомендуется предоставить русским и армянским беженцам без условия взаимности льготу юридической помощи на суде (assistance judiciaire) и, если возможно, освобождение от cautio judictum solvi.

6‑е. Рекомендуется не применять к русским и армянским беженцам в странах их пребывания без смягчений ограничительных правил, касающихся иностранных рабочих.

7‑е. Рекомендуется избегать или приостановить в отношении русских и армянских беженцев применение высылки или аналогичных мер, когда лицо, для которого они назначены, не имеет возможности законным образом проникнуть в соседнюю страну. Эта рекомендация не относится к беженцу, проникшему на известную территорию путем умышленного нарушения национальных правил. С другой стороны, рекомендуется во всех случаях не отбирать документов, устанавливающих личность беженца.

8‑е. Рекомендуется подчинять русских и армянских беженцев в отношении налогов тем же правилам, что и подданных страны их пребывания.

9‑е. Рекомендуется визировать и продлять паспорта (certificates didentite) беженцев упрощенным порядком и с минимумом формальностей; не подчинять беженцев специальным правилам при передвижении внутри страны их пребывания, заменять в паспорте беженца формулу: «этот паспорт не имеет силы для возвращения» и т. д. словами «этот паспорт имеет силу для возвращения в страну, его выдавшую, в течение срока его действия. Он теряет силу, если его владелец когда-либо проникнет в Союз Советских Социалистических Республик (для русских беженцев) или в Турцию (для армянских беженцев)».

Нижеподписавшиеся рекомендуют принятие вышеприведенных резолюций государствам, представленным на Конференции, членам Лиги Наций, равно как и государствам, не входящим в Лигу Наций. Они выражают пожелание, чтобы представители правительств могли сообщить во время ближайшего собрания Лиги Наций о ходе, который будет дан постановлениям настоящего соглашения.

Составлен в Женеве 30 июня 1928 г.

Таубер Л. Лига наций и юридический статут русских беженцев. – Белград, 1933. – С. 29–30.

Ратифицированное Французским Правительством
11 января
1930 г. и вошедшее во Франции в законную
силу 1 февраля 1930 г., за исключением п. 1,
замененного особым Франко-Бельгийским
соглашением от того же числа,
Постановление о правовом положении
русских и армянских беженцев

(Journal officiel de la Republigue Francaise du 17 Janvier 1930 p. 571).

Нижеподписавшиеся представители Правительств,

приняв участие в конференции касательно русских и армянских беженцев, созванной в Женеве Верховным Комиссаром Лиги Наций по делам беженцев 28 июня 1928 г. во исполнение резолюции, принятой 8‑ой очередной сессией собрания Лиги Наций,

ссылаясь на постановление 12 мая 1926 года касательно выдачи удостоверений о личности русским и армянским беженцам в дополнение и изменение предшествующих постановлений от 5 июля 1922 г. и 31 мая 1924 г.

и признавая необходимость внести справедливость в правовое положение русских и армянских беженцев,

приняли следующие резолюции:

1)      Рекомендуется, чтобы Верховный Комиссар для беженцев поручил назначаемым им в возможно большем числе стран представителям исполнение нижеследующих функций, поскольку последние не сохранены за местными властями:

а) удостоверение личности и звания беженца;

b) удостоверение их семейного положения и гражданского состояния на основании документов, совершенных – или событий, имевших место – в стране происхождения беженца;

с) удостоверение правильности, силы и соответствия прежним законам страны местопроисхождения документов, совершенных в этой стране;

d) удостоверение подписей беженцев, копий и переводов бумаг, составленных на их языке;

е) удостоверение перед властями страны добропорядочности и хорошего поведения беженца, прежнего его служебного положения, его профессиональной квалификации, его университетского или академического звания;

f) представительство за беженца перед надлежащими властями в частности по делам о получении виз, о разрешении жительства, о допущении в школы, в библиотеки и т. д.

Вышеупомянутые представители будут назначаться и будут исправлять свои обязанности по соглашению с заинтересованными правительствами. В странах, где существуют организации, исполняющие официально подобные функции, Верховный Комиссар может прибегать к их содействию.

Каждому правительству предоставляется решать вопрос о том, можно ли признавать официальный характер за совершенными таким порядком актами. Во всяком случае, правительствам рекомендуется считаться с этими актами в возможно более широком объеме. Рекомендуется, не касаясь неимущих, елико возможно, сокращать сборы, связанные с выдачей документов и с выполнением соответствующих формальностей.

Само собой разумеется, что деятельность этих представителей не должна носить политического характера и не должна вмешательством в компетенцию местных властей.

2)      Рекомендуется, чтобы личное состояние русских и армянских беженцев в стране, где их прежние законы более не действуют, определялось или по закону их места жительства или по закону их постоянного пребывания, или, в крайности, по месту их жительства.

Это отнюдь не затрагивает силы актов личного состояния, выданных духовными властями русским и армянским беженцам в странах, где это право было этим властям предоставлено.

Чтобы права, проистекающая из браков, заключенных – и актов, совершенных – по силе прежних отечественных законов этих беженцев, рассматривались как приобретенные права (брачные отношения, правоспособность замужней женщины и т. д.) при условии, в случае надобности, исполнения надлежащих формальностей, предписанных законом страны их пребывания.

Чтобы беженцам дозволялось постольку, поскольку это не противоречит обязательным предписаниям законов, действующим в месте их пребывания, договариваться о полной раздельности имущества супругов и о праве жены распоряжаться свободно своим имуществом независимо от факта вступления в брак.

3)      Рекомендуется, чтобы в отношении развода признавался, как отечественный закон русских и армянских беженцев, закон их местожительства или их постоянного пребывания или, в крайности, их пребывания.

4)      Рекомендуется, чтобы пользование известными правами и преимуществами, представляемыми иностранцам при условии взаимности, не было отказано русским и армянским беженцам за отсутствием взаимности.

5)      Рекомендуется, чтобы право бедности и освобождения от «cautio judicatum soivi» представлялось русским и армянским беженцам без условия взаимности.

6)      Рекомендуется, чтобы ограничительные постановления относительно труда иностранцев не применялись со всей строгостью к русским и армянским беженцам в странах их пребывания.

7)      Рекомендуется избегать или отсрочивать выселение или аналогичные меры в отношении русских и армянских беженцев, если лицо, которому угрожают эти меры, не имеет возможности въехать невозбранно в соседнюю страну. Это не касается беженца, который проник в данную страну, умышленно нарушая предписания местных законов. С другой стороны рекомендуется, чтобы ни в коем случае не отбирались удостоверения личности.

8)      Рекомендуется, чтобы русские и армянские беженцы в отношении податей подлежали тем же правилам, что и граждане страны их пребывания.

9)      Рекомендуется, чтобы удостоверения личности беженцев визировались или отсрочивались наиболее упрощенным способом и с применением минимума формальностей; чтобы беженцы не подлежали специальным правилам в отношении перемены места пребывания внутри страны их жительства; чтобы в удостоверениях личности беженцев слова «настоящее удостоверение не действительно для возвращения … и т. д.» заменялись словами «настоящее удостоверения действительно для возвращения в страну, которою она выдана, на срок его годности». Это свидетельство перестает быть действительным, как только его обладатель проникнет в С. С. С. Р. (в отношении русских беженцев) или в Турцию (для армянских беженцев).

Нижеподписавшиеся рекомендуют принятие вышеприведенных резолюций государством, представленным на конференции членами Лиги Наций, а равно государствам, не состоящим членами Лиги Наций. Они выражают пожелание, чтобы представители правительств были в состоянии на будущей сессии собрания Лиги Наций сообщить о том, какой дан был ход настоящему соглашению.

Женева, 30 июня 1928 г.

(Следуют подписи).

Закон и суд. – Рига, 1930. – № 8.

Приложение к № 8 журнала «Закон и Суд». – С. 187.

Н.О.
Письмо из Женевы

16–18 мая состоялась первая сессия вновь образованной при Верховном Комиссаре для беженцев междуправительственной Совещательной Комиссии.

Под председательством г. де-Навай, делегата Франции, в ее работах приняли участие представители 12‑ти стран (Франции, Германии, Италии, Чехословакии, Сербии, Болгарии, Греции, Польши, Румынии, Латвии, Эстонии и Китая), Верх. Комиссар др. Ф. Нансен, его помощник майор Джонсон, Тов. Дир. Межд. Бюро Труда Бутлер, представители Генерального Секретаря Лиги Наций г. г. Сигимура и Крно и эксперты, в их числе русские юристы: г. г. К.Н. Гулькевич, бар. Б.Э. Нольде и Я.Л. Рубинштейн.

Сессия отмечает новый этап в деле международной помощи беженцам.

Первоначально эта помощь носила чисто благотворительный характер. С 1925 г. с привлечением к участию Межд. Бюро Труда, беженская проблема стала трактоваться, как проблема устройства безработных. К этому периоду относятся планы устройства беженцев в заокеанских странах, встреченные крайне скептически беженскими организациями и успехом не увенчавшиеся. В 1928 г. участие Межд. Бюро труда прекратилось. К этому времени в Женеве наметились две политики в беженском вопросе: Верховный Комиссариат, Совещательный Комитет частных организаций и представители наиболее благожелательных к беженцам правительств считали, что очередной формой проявления международного покровительства должна быть не денежные вспомоществования (это дело частных организаций и отдельных правительств) и не колонизационные попытки, а создание условий, которые положили бы конец бесправному положению беженцев и дали бы выход их самодеятельности. Правительства, не имеющие у себя беженцев и мало знакомые с их положением, а также правительства заинтересованные по тем или иным причинам в скорейшем прекращении международного покровительства им, утверждали, что беженская проблема слишком затянулась, что пора положить конец выделению беженцев в особую категорию иностранцев и что их следует подчинить общему праву. Никаких практических мер, которые по существу облегчили бы остроту беженского вопроса, сторонники ликвидации Верховного Комиссариата и международного покровительства не предлагали. Говорилось правда, о том, что беженская проблема радикально разрешилась ба, если бы беженцы ассимилировались, или вернулись к себе на родину, но никто не решался формулировать определенные предложения в этом смысле.

Междуправительственная Совещательная Комиссия, учрежденная Советом Лиги Наций 14 декабря 1928 года, по мысли одних должна была укрепить Верховный Комиссариат, по мнению же других – привести к скорейшей его ликвидации.

На сессии возобладала первая, наиболее благоприятная для беженцев тенденция.

Собранию комиссии предшествовала устроенная Верх. Ком. междуправит. анкета. Уже из ответов на нее выяснилось, что ни одно правительство не считает на натурализацию, ни репатриацию способами разрешения беженского вопроса. Выяснилось также, что никаких способов радикального решения проблемы нет и что прекратить явления беженства невозможно доколе действуют вызвавшие его к жизни политические причины. В то же время членам комиссии, людям практически знакомым с вопросом, было ясно, что формальное приравнение беженцев к иностранцам и подчинение их общему праву, в действительности обрекло бы беженцев- апатридов на бесправие, поставило бы их в положение несравнимое с положением иностранцев, стоящих и заграницей, под защитой своего права и государства.

Отсюда логически вытекала невозможность отказа беженцам в дальнейшем покровительстве. В своей речи делегат Латвии г. Дуцман заявил, что даже, если бы и было решено ликвидировать Верх. Ком., то Латвийское правительство и в этом случае не прекратило бы особых мер защиты беженцев.

Необходимость особого покровительства была настолько очевидна, что «ликвидаторам» оставалось лишь пытаться заменить меры международного покровительства, мерами, принимаемыми отдельными правительствами порознь.

Против такого противопоставления мер общего и частного порядков от имени экспертов возражал Я.Л. Рубинштейн, показавший на ряде примеров из действующей практики, что без гармоничного сочетания обоих методов невозможна сколько-нибудь действительная охрана интересов беженцев. Председатель комиссии, де-Навай решительно высказался в этом же смысле. В конце концов Комиссия единогласно разделила эту точку зрения.

Она, однако, не ограничилась простым заявлением о необходимости сохранения комиссариата, а нашла нужным высказаться и по вопросу о самом сроке, на который должно продлить его деятельность. В согласии с русскими экспертами, Комиссия признала, что в конечном счете срок зависит от того, как долго продлится пребывание беженцев в Европе. В принципе Комиссия высказалась за 10‑ти летний срок.

Дальнейшим выводом из тех же предпосылок было заявление о необходимости признания за беженцами особого статуса, который сделал бы справедливым, определенным и устойчивым их правовое положение.

Комиссия подтвердила желательность возможно полного проведения в жизнь всех пожеланий междуправительственной Конференции 30 июня 1928 года, наметившей, как известно, основные положения правого статуса беженцев.

Знаменательной явилась ратификация Францией и Бельгией перед самой сессией Комиссии конвенции и соглашения 30 июня 1928 года. О своем присоединении к соглашению заявили в заседании Комиссии делегаты Чехословацкого и Сербского правительств.

Мы вернем в будущем к изложению и оценке этих актов. Заметим, пока, что конвенция обеспечивает беженцам удовлетворение всех таких нужд, которые обычно обслуживаются консулами (речь идет, разумеется, о неполитических функциях консулов), а соглашение содержит ряд правил в области личного статута, по вопросу о праве на труд, о допущении к льготам, обусловленным началом взаимности и т. п.

Отметим также признание Комиссией возможности выдачи нансеновских удостоверений в исключительных случаях также лицам прибывшим с советскими паспортами, но в дальнейшем ставшим беженцами. Соответствующее предложение было выдвинуто в мемуаре экспертов и развито в заседании Комиссии бар. Б.Э. Нольде.

Основные его положения с достаточной ясностью наметились в публичных заседаниях Комиссии.

Мы можем поэтому ныне же признать, что в сессии Комиссии беженская проблема встретила сочувствие и понимание.

Много способствовала этому строго деловая постановка вопросов, близкое знакомство делегатов с проблемой, тщательная подготовка материалов Верх. Комиссариатом и непосредственное участие в работах Комиссии экспертов- представителей беженских организаций.

Особой признательности заслуживает председатель Комиссии г. де-Навай. Блестящий юрист, прекрасный председатель – он с мягкой настойчивостью проводил наиболее благоприятные для беженцев положения.

Закон и суд. – Рига, 1929. – № 3. – Ст. 91–94.

Н.О.
Письмо из Женевы
(Письмо второе)

В нашем прошлом письме мы подробно изложили заключения, принятые на первой сессии междуправительственной Совещательной Комиссии при Верховном Комиссаре Лиги Наций и отметили их благоприятный для беженского дела характер. Мы указали, что признав неосуществимыми все планы радикальной ликвидации беженского вопроса, комиссия высказалась за сохранение Верх. Комиссариата, как органа международного покровительства, беженцам на 10‑тилетний срок и за придание его аппарату большей обеспеченности и устойчивости путем включения его в состав Генерального Секретариата Лиги.

Заключения Комиссии были рассмотрены в июне Советом Лиги в Мадриде и переданы в сентябрьскую Сессию Лиги Наций.

Так как в них имелись и постановления бюджетного характера, то они должны были пройти через чистилище Контрольной Комиссии.

Эта последняя неожиданно заняла отрицательную позицию и высказалась как против 10‑тилетняго срока, так и против включения технического аппарата В. Комиссариата в кадры Генерального Секретариата. Контрольная Комиссия Лиги предложила предоставить Верх. Комиссариату полную автономию. Это означало, в переводе на более прозаический язык, извержение Комиссариата из Лиги Наций и предоставление его самому себе.

Угроза, нависшая над В. Комиссариатом, была тем более серьезна, что Контрольная Комиссия является органом, пользующимся значительным авторитетом и, в сущности, предрешающим вопросы, не имеющие политического значения.

После обсуждения вопроса в 6‑ой политической Комиссии и в 4‑ой финансовой и после передачи его в особо созданную смешанную комиссию для выработки компромиссного решения, было достигнуто соглашение, по форме дающее удовлетворение Контрольной Комиссии, но по существу означающее принятие первоначальных, майских заключений. Принято включение аппарата В. К-та в состав Генерального Секретариата и определение максимального срока существования Верх. К-та в 10 лет. Формальная уступка Контрольной Комиссии состоит в том, что включение в состав Генерального Секретариата вотировано на год, для опыта.

Благоприятным решением вопроса мы обязаны настойчивости д-ра Нансена, поддержке Франции, Германии и Бельгии и решительному выступлению г-жи Гамильтон, представительницы Британского правительства.

Надо сказать, что позиция Британского правительства, с приходом ко власти нового министерства, существенно изменилась. Консервативное правительство всячески подчеркивало в последнее время отсутствие какого-либо интереса к беженскому вопросу. В первом же своем выступлении в 6‑ой Комиссии г-жа Гамильтон, сама принадлежащая к числу депутаток-травайисток в Палате Общин, заявила, что Британское правительство отныне даст представителя в Совещательную Комиссию и не останется в стороне от дела покровительства беженцам.

Г-жа Гамильтон была избрана докладчицей Политической Комиссии по беженскому вопросу, приняла участие в согласительной комиссии и выступила в Общем Собрании Лиги, где и провела свой доклад, всецело в общем воспроизведший основные положения, принятые в мае Совещательной Комиссией при Верховном Комиссаре.

Доклад признает необходимость наделения беженцев особым правовым статусом, рекомендует возможно полное осуществление пожеланий Междуправительственной Конференции 28–30 июня 1928 года, выработавшей текст особого Соглашения о правовом статуте беженцев, подтверждает необходимость сохранения Верховного Комиссариата, как органа Лиги Наций, созданного для защиты беженцев, и рекомендует включение его технического аппарата в состав Генерального Секретариата.

Вот текст резолюции, принятой по докладу г-жи Гамильтон пленумом Лиги Наций 21‑го сентября с. г.:

«Собрание Лиги Наций,

1)      Ознакомившись с докладами, представленными Верховным Комиссаром, Совещательной Комиссией и Контрольной Комиссией по вопросу о беженцах,

2)      Благодарит Верховного Комиссара и Совещательную Комиссию за выполненный ими труд и просит их осуществлять и далее под руководством Совета Лиги Наций их задачу на основе программы, изложенной в докладе, представленном Совету Совещательной Комиссией.

3)      Постановляет, что дело помощи беженцам должно быть закончено в максимальный десятилетний срок.

4)      Высказывает пожелание о методичном проведении ликвидационных работ с тем, чтобы в дальнейшем стало возможным сокращение указанного срока.

5)      Постановляет на годичный срок в виде опыта подчинить центральное управление Верховного Комиссара в административном отношении Генеральному Секретарю Лиги Наций в условиях, указанных 4‑ой комиссией (условия эти касаются служебных прав персонала).

6)      Предлагает Генеральному Секретарю представить отчет ближайшему собранию Лиги Наций о произведенном опыте и сделать надлежащие предложения относительно заведывания беженским делом на все остающееся время

7)      Просит Правительства принять и применять междуправительственные соглашения от 5‑го июля 1922 г., 31 мая 1924 г., 12 мая 1926 г. (о «Нансеновских» удостоверениях) и от 30‑го июня 1928 г. (о юридическом статуте беженцев) и высказывает пожелание о все большем распространении продажи «Нансеновских» марок.

8)      Не встречает препятствий к тому, чтобы часть фонда, образуемого от продажи «Нансеновских» марок, была использована для пополнения фондов, учреждаемых для оказания помощи беженцам, заслуживающим вспомоществования.

9)      Уполномочивает Верховного Комиссара вновь обратиться к различным Обществам и частным лицам с призывом продолжать и развивать их работу, направленную к собиранию возможно больших средств для осуществляемого Верховным Комиссаром дела.

10) Просить Совет принять все меры, каких потребует осуществление настоящих постановлений до ближайшего Собрания Лиги».

Подводя итог прохождению беженского вопроса в сентябрьской сессии Лиги, надлежит признать, что положение Верховного Комиссариата упрочилось и что возобладали течения, благоприятные беженцам. Конечно, в будущем году вновь будет поставлен вопрос о дальнейшей судьбе беженского дела, но все позволяет надеяться, что временная конструкция, принятая в этом году, будет окончательно закреплена.

Десять лет – срок немалый.

Будем верить, что беженская проблема разрешится ранее его истечения и, притом, в путях, отвечающих чаяниям всех эмигрантов.

Закон и суд. – Рига, 1929. – № 4. – Ст. 121–124.

Хроника.
Доклад Междуправительственной Совещательной
Комиссии при Верховном Комиссаре
по делам беженцев


Женева, 5 сентября 1930 г.

2–5 сентября с. г. в Женеве состоялась 2‑ая Сессия Междуправительственной Совещательной Комиссии по делам беженцев. Сессия была открыта Генеральным Секретарем Лиги Наций, сером Эриком Друммондом. Под председательством представителя Французского Правительства, г. де-Навай, в работе Комиссии приняли участие г. Авеноль – заместитель Генерального Секретаря Лиги, г. Бутлер – Тов. Директора международного Бюро Труда, Майор Джонсон – генер. – секретарь Комиссии, г. Лодж – представитель Верховного Комиссара, г. Фелькерс – представитель Германии, г. Миков – представитель Болгарии, г. Чен-Тинг – представитель Китая, г-жа Гамильтон – представительница Великобритании, г. Рафаэль – представитель Греции, г. де Росси дель Лионе – представитель Италии, г. Фельдманс – представитель Польши, г. Антониаде – представитель Румынии, Др. Фирлингер – представитель Чехословакии, г. Шуменкович – представитель Югославии, г. Курсин – представитель патрональной секции Межд. Бюро Труда, г. Герман Мюллер – представитель рабочей секции того же Бюро и, в качестве русских экспертов, г. г. К.Н. Гулькевич и Я.Л. Рубинштейн – представители Совещательного Комитета частных Организаций.

Комиссией принят был доклад, текст которого мы даем в русском переводе:

Лига Наций.

 

Доклад междуправительственной Совещательной Комиссии при Верховном Комиссаре по делам беженцев.

Совещательная Комиссия о беженцах собралась на 2‑ую сессию в Женеве 2–5 сентября 1930 г.

В порядке дня стояли, с одной стороны, вопрос об организации на будущее время дела помощи беженцам, а с другой, ряд вопросов текущего управления.

А.

Организация беженского дела на будущее время.

По этому вопросу перед Комиссией имелись: Доклад Генерального Секретаря Собранию Лиги Наций, изготовленный согласно резолюции Собрания 1929 года, Мемуар, представленный г. Лоджем от имени Др. Нансена, и пожелания частных организаций беженцев.

На основании опыта за время с 1‑го января 1930 г. Генеральный Секретарь указывает в своем докладе, что он не встретил бы препятствий административного порядка к тому, чтобы политическое и юридическое покровительство беженцам было передано в Секретариат. Что же касается гуманитарной задачи, ныне осуществляемой Верховным Комиссариатом, то выполнение таковой не укладывается в правила финансового управления Секретариата и не поддается его средствам контроля.

Комиссия подвергла вопрос подробному обсуждению. При этом ею были изучены две системы организации: учреждение единого офиса, наделенного как функциями политико-правового покровительства беженцам, так и функциями гуманитарными, и система разделения этих функций.

Некоторые делегаты настаивали на важности возложения политико-правового покровительства беженцам на нормальные органы Лиги Наций. В этом же смысле высказывались и представители частных организаций беженцев.

Выяснилось, что в случае единого офиса и это задание отойдет от непосредственного действия указанных органов Лиги. В виду этого Комиссия присоединилась к предложениям, заключающимся в докладе Генерального Секретаря.

Комиссия не сочла возможным предложить полный проект построения нового органа, ведающего гуманитарной стороной дела. При обсуждении было сделано много предложений и замечаний, каковые и отмечены в протоколе. Комиссия ограничилась лишь указанием наиболее существенных черт, полагая, что для выработки положения новой организации необходимо внимательное изучение. <…>

Закон и суд. – Рига, 1930. – № 14–15. – Ст. 477–479.

Черновик письма К.Н. Гулькевича
Б.Э. Нольде

14 апреля 1933 г.

Обращаюсь к Вам сегодня как к председателю Красного Креста. Мур. Ан. от имени посла подал Вернеру записку о необходимости поставить на повестку для Административного Совета вопрос об облегчении беженцам получения работы в странах, где обретаются. Такое же ходатайство месяц или два тому назад возбудил через меня Я[ков] Л[ьвович] [Рубинштейн] по просьбе военных в Болгарии. Я ответил Я[кову] Л[ьвовичу], что проектируемая Конвенция предвидит эти льготы, что Конвенция, по-видимому, на мази и что поэтому следует избегать всяких выступлений, которые убедили бы правительства, что предполагаемое соглашение лишь свяжет их и их испугает; ввиду этого я просил его отложить возбуждение этого вопроса до более удобного времени. Я[ков] Л[ьвович] согласился с моими доводами и успокоил военных в Болгарии.

Т. к. Мур. Ан. обратился к председателю, не посоветовавшись со мною, лишь после своего свидания прислал мне свой доклад Вернеру, поднятый им вопрос появился в ordre du jour peoritivie, тогда в заседании правления я изложил мои опасения относительно несвоевременности такого шага, Рафаiль так же как Я[ков] Л[ьвович] ранее согласился без малейшего колебания со мною, а Вернер, запрошенный Джонсоном по телеграфу, присоединился к высказанному мнению.

Но меня беспокоит не только этот единичный факт (несмотря на то, что Дж[онсон] мне сказал, будто Мур. Ан. был весьма обижен (по-французски, неразборчиво: pcevidi) и будто снова просит о рассмотрении его доклада в разряде questionsn urgentu), меня печалит куда более , что с таким трудом достигнутый в Женеве лад разрушается и воскрешаются те времена, когда заседания Комитета Ч[астных] О[рганизаций] были ристалищем битвы между русским организациями – к великой забаве (и конечно некоторому презрению) со стороны иностранцев.

Я бы хотел просить Вас предписать Вашим старичкам предложить М. А. не настаивать на своем Carabir teul, и в будущем вообще все принципиальные вопросы решать в собрании Центральной Юридической Комиссии – ходатайства о ссудах и пособиях отдельные организации направляют прямо Вернеру или Дж[онсону] через своих представителей – но общие вопросы должны решаться всеми организациями сообща, и такие постановления направляются через меня. Каждая отдельная организация не может быть, как в данном случае, в курсе политических сосложений, и непомерное усердие может, как оно было бы на этот раз, быть только вредным делу.

Это не вопрос личного моего самолюбия, но пока ответственность за ведение беженского дела в Женеве лежит на мне, я не могу допускать nmateurish, non sensical inter (n) rentime.

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 3. Л. 33–33об.

Женевская конвенция
О юридическом статуте
28 октября
1933 г.

Общий характер конвенции

По новой конвенции русские беженцы приравниваются или к местным гражданам, или к наиболее привилегированным иностранцам. Таков общий принцип, на котором построена конвенция.

Вторая его черта – это императивный характер его постановлений. Их выполнение обязательно и не зависит больше, как это было в соглашении 1928 г. («арранжман»), от усмотрения судов и администрации

Конвенция имеет 23 статьи. Из них 15 касаются вопросов юридического статута, остальные содержат ряд постановлений общего порядка (о порядке ее подписания, ее ратификации, денонсировании и пр.)

Что дает конвенция русским беженцам? Какие права и преимущества вытекают для них с момента ее вступления в силу?

Анализ самого текста конвенции лишь частично отвечает на этот вопрос. Далеко не во всех случаях текст дает прямое указание относительно тех конкретных прав, которые предоставляются русским беженцам.

Дело в том, что конвенция определяет режим беженцев не только прямым перечислением тех прав, которые они получают, но и путем ссылок, которые нуждаются в расшифровке. Конвенция построена на двух принципах; с. 11. на принципе уравнения русских беженцев с местными гражданам, – с одной стороны, с другой – на уравнении их с наиболее благоприятствуемыми иностранцами.

Содержание конвенции

Глава 1. – Определение.

Ст. I. – Она дает определение того круга лиц, которых конвенция имеет в виду.

«Настоящая конвенция применяется к русским, армянским и приравненным к ним другим категориям беженцев, как таковые были определены Соглашением 12 мая 1926 г. и 30 июня 1928 г

Таким образом, определения понятия «русский беженец» текст конвенции не дает. Его нужно искать в международных соглашениях, на которые делается ссылка.

Согласно этим соглашениям русским беженцем является:

«Всякое лицо русского происхождения, которое не пользуется или не пользуется более защитой правительства СССР и которое не приобрело другого подданства».

Глава II. – Административные меры.

Ст. II. – Эта статья касается вопроса о так называемых «нансеновских сертификатах», заменяющих русским беженцам национальные паспорта.

«Каждая из договаривающихся сторон, – гласит конвенция, – обязывается выдавать беженцам, постоянно проживающим на ее территории, нансеновские сертификаты с действительностью на срок не менее одного года».

В тексте этих сертификатов будет иметься разрешение на въезд и выезд. Держатели не потерявших силу нансеновских сертификатов С. 12. будут иметь право выезжать из страны, которая им выдала эти документы и въезжать в нее без обязательства получения виз от консульства страны для обратного въезда.

Консулы данной страны получат полномочие на продление этих сертификатов – на срок не более 6 месяцев.

Цена визы для нансеновских – которая для неимущих будет выдаваться бесплатно – будет установлена по самому низкому тарифу, который применяется для виз на иностранные паспорта.

Ст. 3. О высылках. – Далее следует статья, регулирующая острую проблему о высылках. Статья эта гласит: страна, подписавшая конвенцию, принимает обязательство не удалять со своей территории, путем тfкого рода полицейских мер как высылка или «refoulement» беженцев, которые имеют надлежащее разрешение на жительство, разве только подобные меры были бы продиктованы мотивами национальной безопасности или публичного порядка.

Страна, подписавшая конвенцию, обязуется, во всяком случае, не высылать беженцев к границам той страны, из которой они бежали.

Она сохраняет за собою право применять те меры внутреннего порядка, какие она найдет нужным, к беженцам, в отношении которых, по мотивам ли национальной безопасности или публичного порядка, будет применена высылка, и которые не будут в состоянии покинуть территорию, по причине неполучения, по их ли просьбе или через учреждения, ими ведающие, разрешений или виз, которые позволили бы им уехать в другую страну.

Глава III. – Юридическое положение. Личный статут беженцев.

Ст. 4. – Личный статут беженцев будет определяться либо по закону их местожительства («domicile residence»), либо по закону их пребывания временного («residence»).

С. 13. Действительность актов духовных властей, юрисдикции которых принадлежат беженцы, совершенные в странах, где признается юрисдикция духовных властей, будет признаваться странами, подписавшими конвенцию.

Права, приобретенные на основании прежнего национального закона беженца, в частности, права, проистекающие из брака (брак – имущественный режим, дееспособность замужней женщины и пр.), будут признаваться под условием, в случае надобности, выполнения формальностей, предписанных Ст. 15. Специальные комитеты. – Ст. 15‑я содержит постановление, предусматривающее возможность создания в данной стране центрального и других комитетов на тот случай, если бы нансеновский офис прекратил свое существование или секретариат Лиги устранился от всякого участия в женевской акции.

законом их местопребывания постоянного или местопребывания временного.

Ст. 5. – С оговоркой, вытекающей из второго абзаца предыдущей статьи, расторжение браков беженцев будет производиться на основании закона их местопребывания – постоянного или временного.

Ст. 6. Свободный доступ к судам. – Это вопрос урегулирован чрезвычайно благоприятно для беженцев. «Беженцы будут иметь, – гласит эта статья, – свободный и легкий доступ к судам… Они будут пользоваться в этом отношении всеми правами и привилегиями местных граждан; как и местные граждане, они будут иметь право на assistance judiciaire и будут освобождаться от судебного залога.

Глава IV. – Право на труд.

Ст. 7. – Этому вопросу посвящена статья 7‑ая конвенции. Она устанавливает, что все стеснения, проистекающие из законов и правительственных актов для защиты национального рынка труда, будут применяться в отношении проживающих в стране беженцев с послаблениями. Они не будут применяться совсем в отношении следующих категорий беженцев: а) тех, кто проживает не менее трех лет в стране; б) тех, кто женат на лице, являющемся подданным данной страны; в) тех, кто имеет одного или нескольких детей, имеющих подданство данной страны; г) бывших комбатантов великой войны.

Таково постановление относительно права на труд. Оно, конечно, благоприятно. В частности, из текста вытекает, что для ряда категорий беженцев отпадает необходимость в «avis favorable» министерства труда.

Ст. 8. Несчастные случаи при работе. – По этой статье конвенции для лиц, с которыми произошел несчастный случай, а также и для их правопреемников, применяется наиболее благоприятный режим, установленный в данном случае для иностранцев вообще.

Ст. 9. Призрение и социальная помощь. – Согласно этой статье «безработные, физически и душевно больные, старики и увечные, неспособные найти себе пропитание, дети, за которыми нет достаточной заботы со стороны семьи или со стороны третьих лиц, беременные или кормящие детей женщины, – все эти категории беженцев приравниваются в отношении помощи, включая сюда медицинскую помощь и допущение в госпитали, к наиболее благоприятствуемым иностранцам».

Какой это режим?

Прежде всего, – о положении безработных.

Вопрос этот – насущной важности.

Ст. 10. Социальное страхование. – Согласно этой статье, в этой области устанавливается также режим наиболее благоприятствуемых иностранцев.

Ст. 11. – Этой статьей устанавливается для беженцев наиболее благоприятствуемый режим в отношении образования и вхождения в различные Общества взаимопомощи.

Ст. 12. Образование. – Режим наиболее благоприятствуемых иностранцев устанавливается и в другой области: в области прав на образование в школах и университетах, а также в отношении освобождения от платы за учение и в отношении стипендий.

Ст. 13. Налоговый режим. – Здесь проводится иной принцип: в отношении обложения разного рода налогами, беженцы приравниваются к местным гражданам, за единственным исключением: нансеновского сбора и платежа сборов, которые взимаются с иностранцев за получение и продление документов.

Ст. 14. Отказ от условия взаимности. – Эта статья содержит постановление общего характера: оно устанавливает, что отныне беженцы могут пользоваться всеми теми правами и преимуществами, которые предоставлены другим категориям иностранцев под условием взаимности.

Какие конкретные последствия будут вытекать из применения этой статьи к русским беженцам – сказать в данный момент еще трудно. Если исходить из объяснительной записки к конвенции, которая сейчас опубликована, можно придти к заключению, что русские беженцы имеют право ссылаться на эту статью не только в тех случаях, когда те или иные права и преимущества вытекают из специального закона, но и из международного договора. Пока же можно с уверенностью сказать, что, во всяком случае, на русских беженцев распространяются те права и преимущества, которые вытекают для других категорий иностранцев, из специальных законов, поскольку последние имеют в виду условие взаимности.

Ст. 15. Специальные комитеты. – Ст. 15‑я содержит постановление, предусматривающее возможность создания в данной стране центрального и других комитетов на тот случай, если бы нансеновский офис прекратил свое существование или секретариат Лиги устранился от всякого участия в женевской акции.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. С. 10–16.

Тамара Гаухман-Черняк.
Беженский вопрос в Лиге Наций

Приближение срока ликвидации Нансеновского Бюро при Лиге Наций по делам беженцев , вызывает некоторую тревогу среди эмиграции и близких к ней кругов.

И это вполне понятно. Как бы ни относиться к работе нансеновской организации, несомненно, что она выполняет большую функцию. Одним фактом своего существования учреждение это поддерживало надежды на возможность выхода из невыносимого положения. И, главное, внушало сознание, что беженец не лишен всякого покровительства закона.

За последний год (истекший 30 июня 1936 г.) Нансен[еновское] Бюро раздало почти ½ миллиона швейцарских франков (491.622,50) в виде авансов или вспомоществования. Благодаря его стараниям, значительное число беженцев было принято в госпитали, санатории и т. п.). Была оказана помощь учащейся молодежи (в Париже центральный комитет патронажа получил за истекший год 8250 шв. франков), инвалидам (Русская Федерация Инвалидов в Париже – 15500 шв. франков), Русскому Красному Кресту (6000 шв. франков), Комитету Земства и Городов – 12600 шв. франков и т. д.).

Но главная помощь заключалась несомненно в юридической защите беженцев. Годичный отчет отмечает 113839 случаев индивидуального вмешательства Нансеновской организации, не считая выдачи или возобновления нансеновских паспортов, или удостоверений личности и т. п.

В отчетный же год представители Нансеновской Управы заступились в 1779 случаях за высылаемых, высылки которых казались им безосновательными.

Уже из этих нескольких цифр можно видеть, что утрата такого органа защиты беженцев не может не вызвать опасений.

Нет сомнения, что Лига Наций за последнее время потерпела большой ущерб своего влияния и престижа. Однако это относится только к ее политической деятельности. Социальная же сторона ее работы от этого не пострадала. Напротив, противники Лиги Наций особенно настаивают на значении, именно этой ее деятельности, которую охотно готовы были бы развить, лишь бы оставить государствам полную неприкосновенность их суверенности в политических вопросах.

Поэтому уже есть все основания надеяться, не говоря о других соображениях, что и после закрытия Нансеновской Управы, 31 декабря 1938 г., Лига Наций в той или иной форме будет продолжать защиту беженских интересов, как это и предполагает председатель ее Административного Совета, г. Микаэль Гансон. И это несмотря на то, что Лига Наций не раз высказывалась принципиально против расширения своей деятельности в этой области, из опасения вмешательств во внутренние дела своих членов.

Закон и суд. – Рига, 1937. – № 3. – Ст. 3549–3550.

К вопросу о правовом положении
русских беженцев в Болгарии

27 декабря 1929 г.

Русские беженцы, поселившиеся в Болгарии, хотя и подчиняются наравне с прочими иностранно-подданными общим законам об иностранцах, находятся, однако, в ином по сравнению со всеми иностранцами положении уже потому, что они лишены полномочий защиты своих дипломатических и консульских представителей.

Взамен этого, по постановлению Совета Министров от 12/II- 1923 года, ведомстве Министерства Иностранных Дел учрежден Комитет по делам русских беженцев, на который возложена юридическая помощь беженцам. Фактически эта помощь сводится к выдаче удостоверений, свидетельствующих перед местной властью самоличность беженцев, благонадежность, посвидетельствованию их подписей, заверке копий различных документов и проч. За оказываемые беженцам услуги Комитет взимает с них, кроме общегосударственного гербового сбора, еще и особые канцелярские пошлины в пользу самого Комитета, например, за выданное удостоверение взимается 50 лев такой канцелярской пошлины.

Кроме указанного Комитета, известное содействие русским оказывает и существующее в Болгарии представительство Международного Бюро Труда Лиги Наций (по отделу беженскому), действующее в качестве представительства Верховного Комиссара Лиги Наций по беженским делам.

Означенное Представительство принимает на себя исходатайствование для беженцев различных виз, необходимых для их передвижения за границу, а также занимается вопросами эвакуации их, защитой труда беженцев и т. п.

Особого закона, регулирующего специально права русских беженцев в Болгарии, не существует, и в отношении их, как и вообще всех иностранцев, действуют статьи 40 и 41 Болгарской Конституции, дающей возможность иностранным меньшинствам организовываться в смысле церковном и школьном в особые общества, благодаря чему как церковное управление, так и школьное дело находятся в руках русских организаций.

В отношении брачного и наследственного права болгарские законы сходны с русскими дореволюционными, и потому права, приобретенные в силу церковных браков, совершенных за пределами Болгарии, признаются в силе; точно также болгарские законы признают права раздельного владения супругами имуществом. Правда, болгарские законы допускают заключение особых предбрачных контрактов в отношении имущества супругов, но на практике такие договоры среди болгарского населения обыкновенно не заключаются: вследствие этого русские беженцев в правовых своих воззрениях по вопросам брачного и наследственного права не испытывают никаких затруднений и продолжают жить как бы по-старому.

Наследственные права русских беженцев по закону и по завещанию регулируются общими законами, близкими к русским дореволюционным законам, и особых постановлений для беженцев не имеется.

Особых постановлений, затрудняющих свободное обращение к суду, для беженцев не существует. Право судебной защиты предоставляется беженцам наравне с коренным населением; в случае привлечения к суду несовершеннолетнего иностранца ему назначается казенный защитник. Беженцы не освобождаются в общем порядке ни от каких судебных пошлин и сборов, но при доказанности их имущественной несостоятельности за ними может быть признано право бедности. <…>

Приводя вышеизложенные сведения о юридическом положении русских беженцев, нельзя не отметить также следующее:

Положение русских в Болгарии зависит главным образом от личных симпатий населения и правительства и определяется более бытовым сходством законоположений русских дореволюционных и могущего отказать ему свою помощь и защиту.

Наконец, снабжение беженцев легитимациями в виде так называемых нансеновских паспортов, вызывает весьма часто неудовольствие в среде беженцев ввиду значительной дороговизны этого документа и необходимости ежегодного возобновления паспортной книжки с новой уплатой всех сборов.

В настоящее время выборка паспорта для состоятельного беженца стоит (считая и фотографические карточки) – 540 лев, а для несостоятельных, коими считаются все лица, получающие менее 2000 лев в месяц, – 83. Это – льготные паспорта, так называемые «бесплатные». Желающий получить такой паспорт должен взять в канцелярии Комитета по делам русских беженцев особую анкету о бедности и заверить ее в полицейском участке по месту жительства (циркулярное сообщение Комитета по делам русских беженцев от 20 ноября 1928 г.). Получение такой заверки из полиции крайне тягостно для русских в смысле потери времени (что для многих равносильно потере заработка), и волокита (полиция делает проверку наведением справок на месте), неодинаковой практики полицейских начальников, зачастую относящихся к выдаче русским таких свидетельств неохотно и с внесением личного усмотрения. Удостоверений же о размере заработка, выдаваемых с мест службы или работы, Комитет по делам русских беженцев, за редкими исключениями, не принимает.

Кроме паспорта ежегодно возобновляется так называемая личная карта, получаемая из Дирекции Полиции. Означенная личная карта в настоящее время заменяется штемпельной отметкой Дирекции Полиции на нансеновском паспорте, что стоит еще 50 лев. Кроме означенного паспортного налога русским, наравне с прочим населением, приходится платить подоходный налог в размере 4 % с годового заработка, при чем обложению не подлежит (вычитается) 1500 лев в месяц в отношении лиц, получающих доход свыше 1707 лев в месяц; с лиц же, получающих доход менее 1707 лев в месяц, взимается налог по 100 лев в год.

Независимо от того, иностранцы, в том числе и русские, не освобождаются от так называемого путевого налога в сумме 500–600 лев с лица мужского пола в год.

Помимо указанной выше обременительности нансеновского паспорта, обновляемого почему-то со всеми вытекающими из сего расходами каждый год, права и преимущества, предоставляемые этими паспортами на практике оказались значительно меньшими, чем это предполагалось вначале беженцами, полагавшими, что носители таких паспортов будут получать визу за границу и на общем основании с прочими иностранцами, и что, во всяком случае, они в силу обладания таким паспортом имеют право на получение возвратной визы в то государство, из коего они временно выехали. К сожалению, однако, таких прав нансеновский паспорт не дает и, как видно из надписи на паспортах, выдаваемых в Болгарии, это паспорт имеет силу для возвращения в страну только при условии получения от болгарской легации или консульства в соответствующем государстве визы на право обратного въезда в Болгарию.

Следует, между прочим, отметить, что и самое название паспорта Нансеновским не вызывает со стороны рядового беженца благоприятного отношения, так как имя Нансена не связано пока ни с какими крупными деяниями в пользу русского беженца, а участие его в так называемой репатриации вызывало во многих случаях отрицательное к себе отношение. Кроме того, название это – «Нансеновский паспорт» – вызывает весьма часто недоумение и местной администрации, не придающей им особого значения, так как название это не вызывает собой представления о силе и авторитете учреждения или лица, именем коего назван паспорт. Ввиду этого, следовало бы, по-видимому, ходатайствовать о замене имени Нансена в паспорте именем Лиги Наций, что придало бы больший авторитет этим паспортам в глазах всех учреждений, к которым приходится обращаться беженцу по своим делам.

ГА РФ. Ф. 5766. Оп. 1. Д. 146. Л. 43–47 об.

 

Заявление о выдаче нансеновского папсорта

 

 

 

 

Прошение И. Фомина о возвращении в Болгарию (из Франции)
и резолюция болгарских властей с отказом

 

 

Заявление в Дирекцию Полиции Болгарии о выдаче личной карты
и личная карта

 

 

Нансеновский паспорт (на болгарском и французском языках)

 

Центрального государственного архива (Болгария). Ф. 370к.

 

 

В.А. Маклаков.
Кто имеет право на нансеновский паспорт.
От Эмигрантского комитета

В Эмигрантский комитет часто обращаются лица, приехавшие во Францию с советскими паспортами, за путями, по которым они могли бы освободиться от советского подданства и перейти в разряд «апатридов». Всех более настаивают те, кто должен выезжать за границу и нуждаются не только в carte didantite, достаточного для проживания во Франции, но и в паспорте, в то время как их паспорта просрочены и не могли быть возобновлены. Не говоря о других правовых преимуществах беженцев (ибо к ним советские законы неприменимы).

Подобные просьбы участились с тех пор как декретом Президента Республики от 11 января 1930 г. было утверждено «Соглашение», по которому представителю верховного комиссара по делам беженцев было предоставлено право выдавать «удостоверение личности для беженцев»…

Начиная с 1926 г. беженские организации возбуждали ходатайства о распространении нансеновского паспорта на тех, кто совершенно порвал с советской властью и не может и не хочет обращаться к ее представителям.

<…> В соответствии с этим некоторое время нансеновские паспорта с особого разрешения министерства иностранных дел в исключительных случаях стали выдаваться и тем, кто приехал во Францию с советским паспортом. Такой порядок практиковался до 11 января 1930 г.

Но гораздо раньше этого декрета Французское правительство свою политику изменило и стало на другую точку зрения, с которой не отступает.

Оно не отказывается считать и носителей советских паспортов политическими эмигрантами (рефюжье), давать им привилегии эмигрантов, право убежища, не выдавать их по требованию Советских властей и т. д., если они действительно порвали с советской властью; но оно все-таки не считает их апатридами, потерявшими всякое подданство. Если такие лица желают свое подданство переменить, у них остается обычный путь – натурализация. Но в состояние бесподданства, в котором находимся мы, французское правительство не позволяет переходить добровольно. Бесподданство, по его мнению, есть анормальное положение, которое возникло только в силу анормальных декретов советской власти о лишении гражданства и которое распространительному толкованию не подлежит. Нансеновские паспорта, как говорит самый их текст, предназначены для бесподданных, для лиц «[неразборчиво фраза по-французски]». Потому лица после признания большевиков приехавшие во Францию с советскими паспортами, права на нансеновский паспорт не имеют. Французское правительство проводит эту политику так последовательно и беспощадно, что отбирает нансеновские паспорта у тех, кому они уже были даны в тот промежуток времени, когда эта новая точка зрения не была усвоена и формулирована.

Чтобы облегчить передвижения по Европе тем советским подданным, которые с советской властью порвали, и продлить свои советские паспорта не могли и не хотели, Французское правительство применяет другие приемы: в зависимости от обстоятельств оно либо разрешает ставить визы в просроченных паспортах, либо дает carte didantite или, наконец, предоставляет тот особый паспорт, который называется passport international.

В виду этой практики, пока она не отменена, т. е. «[неразборчиво фраза по-французски]» бесполезно возлагать надежду на представителя верховного комиссара и требовать помощь от офисов. Представитель верховного комиссара имеет формальное право удостоверить состояние беженства, и его удостоверение в силу декрета 11 января 1930 г. имеет легальную силу: но ему не дано право определять по-своему понятие апатридства. Офисы тоже могут помогать тем, кто приехал с советским паспортом, но у них нет власти превращать нового беженца в апатрида и достать ему нансеновский паспорт.

Последние новости. Париж, 1931. 14 марта.

Владимир Зеелер.
Русские во Франции.
От редакции

Париж.

Несмотря на отсутствие точного учета количества пребывающих во Францию русских. А отсюда на разнообразие указаний на число русских даже в официальных сведениях тех или иных ведомств во Франции и в Лиге Наций – нужно признать, что последние годы подсчет (в особенности Министерства Труда) дает все же право утверждать, что русских во Францию до ста тысяч человек. Эта цифра более или менее близка к действительности.

Главная масса русских сосредоточена в Париже и в департаменте Сены.

Объясняется это, конечно, тем, что здесь именно налицо большие возможности в отыскании и получении какой бы то ни было работы.

А работа нужна ныне всем русским: давно прошли времена, когда кое у кого были еще остатки вывезенных средств, когда проживалось все, что было с собою, в надежде на скорое возвращение. Скоро наступили черные дни в эмиграции, которой в поисках трудового устройства пришлось столкнуться с рядом препятствий и ограничений, которые не облегчали, а очень и очень затрудняли задачу нахождения работы.

Эмигрантскому комитету – представительному органу русской эмиграции во Франции, все эти годы пришлось всю напряженность своей работы направить именно по этому пути: бороться с бесправием русского беженца и добывать ему не только укрепленное право на жительство, но и право на труд, и не в порядке единичных разрешений того или иного случая, а в проведении единых законных норм, регулирующих жизнь русского во Франции.

Так долго, в течение многих лет, ждавший своего признания статут русских беженцев, наконец, принят, прошел через законодательные учреждения, утвержден Президентом и распубликован в законном порядке – стал законом. Нельзя сказать, что этим сполна и благоприятном смысле разрешен весь беженский вопрос, что лучшего делать нельзя: еще многое в правовом положении эмигранта русского остается и неясным, и неудовлетворительным, но статут настолько расширил и главное уяснил и уточнил наше положение во Франции, что признание его надлежит считать явлением несомненно значительным, и важным, и положительным. Все самое существенное извлечено из этого закона – ему посвящена первая статья Справочника нашего.

Очерк о социальной помощи служит лучшим доказательством значительности принятого статута. Вопрос идет не только о правовом положении русского во Франции, но и ор связанных с этим тех или иных видах помощи, на которую можно рассчитывать в случае нужды уже от Франции, от государства. Значительность этого достижения станет еще более ясной, если вспомнить, какого вообще положение материальное в общей массе русских в настоящее время, когда средства всех русских благотворительных и общественных организаций катастрофически убывают, и помощь этих организаций, в первые годы своего существования оказывавших широкую поддержку нужде русской, сократилась до крайности.

Мы уже указывали выше, что не все вопросы получили разрешение ясное и окончательное; к сожалению, возник в прошлом вопрос, естественно взволновавший эмиграцию. Вопрос большой важности и, вместе с тем очень спорный. Это вопрос о воинской повинности. Эмигрантский комитет сделал очень многое для того, чтобы и Военное министерство и другие, так или иначе заинтересованные в этом вопросе министерства, получили совершенно ясное представление о мнении и отношении к мероприятиям (к сожалению, уже проводимым в жизнь) власти рус эмиграции. Вопрос задержан в окончательном разрешении, и к моменту выпуска Справочника все неясно в этом чрезвычайно сложном положении. Остается надеяться, что Франция, нас приявшая, и этот болезненный вопрос разрешит достойно и в полном согласии с добрыми принципами Великой Страны.

Мы должны были остановить внимание русских и на других вопросах, получивших окончательные формы в последние годы: на Нансеновском сборе и на порядке его расходования. И в этом вопросе достигнуты существенные результаты: весь сбор идет на нужды русских беженцев, но распоряжение в половине его, распределение средств передано самим русским. Избранный Эмигрантским Комитетом Распределительный комитет в составе: председателя графа В.Н. Коковцова и членов Н.Д. Авксентьева и Н, В. Савича распределяет 50 % сбора среди русских гуманитарно-благотворительных организаций во Франции.

Последние изменения в выдаче карт д’идантите получили также отражение в справочнике, равно как и другие не менее важные вопросы русского бытия во Франции.

Одного перечисленного было бы достаточно для оправдания своевременности и необходимости вообще в выпуске настоящего справочника. Все эти сведения, как и новые точные адреса общественных, благотворительных, профессиональных и административных русских учреждений и организаций, так равно и адреса лиц свободных профессий – являются тем справочным материалом, полезным и нужным, знать который, казалось нам, должен не только русский во Франции, но и в других странах нашего рассеяния.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. – С. 3–4.

Юридический статут русских
эмигрантов во Франции

Юридический статут русских эмигрантов во Франции определяется прежде всего теми общими законами и правилами, которыми определяется во Франции положение иностранцев вообще.

Кроме этих общих законов и правил, положение русских эмигрантов регулируется специальными актами. Они имеют свой особый юридический статут. Этот статут установлен специальными международными соглашениями, выработанными на международных конференциях. Эти международные соглашения, принятые отдельными правительствами, затем получили в некоторых странах силу закона. К этим странам принадлежит Франция. В настоящий момент юридический статут русских эмигрантов во Франции регулируется двумя основными Актами:

1. – Конвенцией 30‑го июня 1928 года о Представительствах во Франции Нансеновского Офиса (прежде всего «Верховного комиссариата по беженским делам»). (Так называемый «Аккор»).

2. Женевской конвенцией о юридическом статуте от 28 октября 1933 года.

ЖЕНЕВСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ЮРидическом СТАТУТЕ 28 ОКТЯБРЯ 1933 Г.

Конвенция эта введена в силу во Франции декретом Президента Республики от 3 декабря 1936 года. Декрет с опубликованием текста Конвенции напечатан в «Журналь Офисьель» в № от 5декабря 1936 года.

 

Общий характер конвенции

Новая конвенция 1933 года является тем вторым международным актом, который определяет юридический статут эмигрантов во Франции. <…> для того, чтобы знать каков же новый режим русских беженцев, нужно знать, при оценке некоторых постановлений конвенции, каковы права местных граждан, а при оценке других постановлений конвенции – каковы права наиболее привилегированных иностранцев. Другими словами: в первом случае надо знать, какой закон регулирует положение местных граждан, а во втором – когда дело идет об уравнении беженцев с наиболее благоприятствуемыми иностранцами – нужно иметь представление, в чем именно заключается этот режим. Ответ на последний вопрос можно найти в международных договорах, заключенных Францией с теми государствами, для которых установлен этот наиболее благоприятный режим.

В женевской конвенции имеется специальная статься (статья 14‑ая) которая устанавливает общий принцип, что беженцы могут пользоваться всеми теми правами и преимуществами, которые предоставлены другим категориям иностранцев. Вопрос чрезвычайно трудный. Разрешить его можно лишь путем анализа не только всего действующего договорного права, но и ряда специальных законов, предусматривающих предоставление тех или иных специальных прав под условием взаимности.

Общий же итог любопытен: в очень большом количестве случаев режим наиболее благоприятствуемых иностранцев, который предусматривает конвенция, путем ссылки на соответствующие международные договоры, дает уравнение русских беженцев в правах с французами.

В настоящем обзоре мы будем касаться лишь вопросов, имеющих отношение к юридическому статуту.

<…> постановление о высылках, в общем благоприятное для беженцев, имеет два недочета. Она ослабляется, прежде всего, неопределенностью понятий «публичный порядок» и «национальная безопасность». У администрации всегда есть склонность к неумеренному расширению этих понятий, в особенности, если принять во внимание, что фактически часто решают эти вопросы подчиненные и даже низшие органы.

Второй недочет – отсутствие пока «мер внутреннего порядка», которые имеет в виду конец статьи о высылках. О них много говорилось за последнее время, но фактически во Франции еще не существует никакого специального режима для тех высланных, которые не могут уехать в другую страну. Высылка русских беженцев к границам Франции, хотя и в меньшей степени, чем раньше, продолжается.

<…> По-прежнему личным законом русских беженцев считается закон их местожительства, за известными изъятиями в отношении прав, ими ранее приобретенных по старому русскому закону. По-прежнему религиозные браки, которые были заключены в тех странах, где такие браки допускаются, будут иметь юридическую силу и в стране, подписавшей конвенцию. По-прежнему расторжение браков беженцев и развод будут, как общее правило, производиться согласно закону той страны, где они имеют жительство.

<…> статья [Конвенции о праве на труд] не может явиться препятствием к применению во Франции всякого рода законов и правительственных актов, которые устанавливают пропорцию рабочих-иностранцев, обязательную для каждого работодателя.

<…> Как известно, вопрос о вознаграждении в несчастных случаях при работе регулируется во Франции специальным законом 8 апреля 1898 года. Закон это в своих основных линиях применяется не только к французам, но и к иностранцам вообще. Однако в нем имеются специальные оговорки, уменьшающие права иностранцев, в частности, в том случае, если их С. 14. правопреемники имеют местопребывание в другой стране или сам потерпевший выехал из Франции.

Ст. 9‑ая испанской конвенции от 2 ноября 1932 года устанавливает полное уравнение граждан этой страны с французами. Таким образом, русские беженцы получают ссылкой на эту конвенцию также уравнение в правах с французами.

<…> Есть все основания утверждать, что русские должны быть приравнены к французам, как в отношении права на пособия, выдаваемые муниципалитетами и публичными фондами, так и в отношении права по приисканию труда. Режим наиболее благоприятствуемых иностранцев предусматривает все эти права для некоторых категорий иностранцев. (Нужно сослаться, прежде всего, на конвенцию с Испанией от 2 ноября 1932 года, ст. 8; имеются, впрочем, и другие конвенции: с Бельгией, Италией, Польшей).

В отношении призрения и социальной помощи у Франции имеется ряд договоров с другими странами: имеется франко-бельгийская конвенция от 30 ноября 1921 года, конвенция с Австрией – 28 мая 1930 г., с Румынией 28 января 1930 г., Югославией – 29 января 1932 г., и, наконец, конвенция со Швейцарией от 9 сентября 1931 г., вступившая в силу 1 ноября 1933 г.

Мы не будем разбирать постановления всех этих конвенций. Остановимся на одной из них: на конвенции со Швейцарией.

Согласно этой конвенции, швейцарские граждане в отношении призрения приравниваются к местным гражданам. Правда, в конвенции существуют оговорки, согласно которым каждая из договаривающихся сторон имеет право репатриировать призреваемых ею граждан другой страны, если бы последняя отказалась, по истечении известного срока, возместить издержки за ту помощь, которая было оказана. Так как русские беженцы не могут быть репатриированы (высылка в этих случаях тоже исключена) ни в какую другую страну, нужно считать, что эти оговорки не применимы.

Следовательно, в области призрения и социальной помощи можно считать, что русские беженцы приравниваются к местным гражданам.

Это толкование подтверждается также и позицией, занятой в этом вопросе министерством здравоохранения.

Министерство здравоохранения циркуляром от 13 января 1936 года сообщило подлежащим властям в Париже и провинции, что согласно статье 9‑ой русские беженцы имеют право на применение к ним того режима, который существует в отношении швейцарских граждан и который предусмотрен франко-швейцарской конвенцией 9‑го сентября 1931 года, иными словами, русские имеют право на призрение в такой же степени, в какой этим правом пользуются французы, причем даже нет надобности, чтобы они представили доказательства в том, что они живут на французской терриории в течение такого-то определенного срока.

Русские беженцы, которые пожелали бы воспользоваться преимуществами , вытекающими для них из статьи 9‑ой конвенции, должны представить в соответствующие учреждения удостоверение в том, что они являются беженцами.

Беженцы будут пользоваться всеми теми преимуществами, которые предусмотрены французскими действующими законами о социальной помощи и призрении, а именно: законом 30‑го июня 1838 года о душевнобольных; законом от 15 июля 1893 года о бесплатной врачебной помощи; законом 27 июня 1904 года о помощи призреваемым детям; законом 14‑го июля 1905 года о помощи старикам, недужным и неизлечимым; законами 17‑го и 30‑го июля 1913 года о помощи женщинам после родов; законами 24‑го октября 1919 года и 16‑го апреля 1930 года о помощи женщинам, кормящим своих детей; законом 14‑го июля 1913 года о помощи многосемейным; и, наконец, законом 7‑го сентября 1919 года – о помощи туберкулезным.

Согласно этому распоряжению, русские беженцы имеют право как на денежную помощь, предусмотренную этими законами, так и на то, чтобы быть помещенными в госпиталях, убежищах, приютах и других учреждениях, организованных государством, муниципалитетами и пр.

Ст. 10. Социальное страхование. Если исходить из текста конвенций, которые имеются у Франции на этот предмет с Италией (1919 года), с Польшей (14 октября 1920 года), в Австрией (ст. 11–13, от 27 мая 1931 года) и с некоторыми другими странами, которыми устанавливается уравнение граждан договаривающихся стран с французами, то можно придти к заключению, что и в этой области русские беженцы приравниваются к французам

С этой точки зрения, можно считать, что на русских беженцев распространяется: во-первых, статья 3‑я пункт 3‑й закона 21 августа 1936 года, который дает право отсрочки по обязательствам коммерсантов; во-вторых, закон о коммерческой собственности, который дает ряд преимуществ коммерсантам-иностранцам под условием взаимности, и, наконец, в-третьих, на русских беженцев должны будут, по-видимому, распространяться все те права, которыми пользуются французы в отношении договоров найма квартир, так как этими правами некоторые категории иностранцев пользуются при условии взаимности.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. – С. 10–17.

Нансеновский сбор.
Правила и порядок его взимания
[во Франции]

Нансеновский сбор, поступления с которого идут на гуманитарные нужды русской эмиграции, введен на международной конференции 12 мая 1926 году в Женеве. Конвенция эта была ратифицирована во Франции в 1934 году, и с этого момента сбор стал здесь носить повсеместный и обязательный характер.

Взимание сбора приурочено законом к обмену карт д’идантите и возложено на префектуры, которые обязаны наклеивать нансеновские марки на выдаваемые ими карт д’идантите.

Порядок взимания нансеновского сбора регулируется в данный момент декретом 29 июля 1936 года…

Согласно этому декрету, при выдаче 160‑франковой карты, префектура должна дополнительно взыскать с беженца 15 золотых франков (т. к. курс золотого франка остался, пока, при уплате нансеновского бора тем же, что до девальвации, т. е. 15 золотых франков=75 нынешним франкам); при выдаче 35 франковой карты – 71/2 золотых франков, т. е. 371/2 французских франков. Эти ставки соответствуют трехлетнему сроку карты.

Если беженец выплатит при выдаче карты нансеновский сбор за 3 года, карта ему выдается также сразу на весь трехлетний срок.

Декрет 29 июля предусматривает, однако, возможность уплатить причитающийся сбор не в один, а в три приема, каждый раз уплачивая пятифранковый или же (для 35‑франковой карты) – 2 ½ франковый сбор.

В этом случае он получает карту сроком только на один год.

Вторая часть сбора должна быть им уплачена в момент подачи заявления о возобновлении карты, что должно быть сделано за две недели до истечения годичного срока. Карта будет тогда возобновлена сроком еще на один год.

Третья часть сбора должна быть уплачена в тех же условиях, в течение двух недель, остающихся до истечения двухлетнего срока, причем карта будет возобновлена на третий день. …

Как известно, декрет 16 июля 1934 года предусматривает полное освобождение от него неимущих, а также пониженный ежегодный сбор в 2 ½ и 1 ¼ золотых франка.

Ниже мы приводим те правила, которые действуют сейчас в отношении освобождения от нансеновского сбора.

Освобождение, частичное или полное, производится на основании свидетельств, выданных представителем нансеновского офиса во Франции…

Полное освобождение. – 1. На него имеют право беженцы, которые по их возрасту, вследствие отсутствия у них средств к существованию, состоянию их здоровья или неспособности к труду, живут только на ту помощь, которую они получают от государственных или частных организаций, в убежищах, в госпиталях и пр., или у себя дома…

2. На полное освобождение имеют также право безработные, получающие шомажные в момент уплаты сбора….

3. Освобождаются от сбора и те безработные, которые или не получают пособия, или перестали его получать…

4. Имеют право на освобождение и те семьи, общий заработок всех членов которых меньше или не превышает общую сумму того шомажного пособия, которое могли бы получать все челны семьи рабочие, если бы они были записаны на шомаж.

5. Многосемейные. – В том случае, если семья состоят из главы и нескольких других членов, которые должны были также платить нансеновский сбор, в принципе сбор взимается только за главу семьи и еще за одного ее члена. Остальные члены семьи в этом случае имеют право на полное освобождение.

В этом случае глава семьи должен установить положение семьи с помощью специального сертификата, выданного мэром или полицейским комиссаром ил, за отсутствием такого сертификата, с помощью удостоверения, выданного беженским офисом или же корреспондентами центральных беженских офисов.

Частично освобождение. – Оно дается беженцам, которые не удовлетворяют условиям, необходимым для получения полного освобождения и принадлежат к следующим категориям:

1)         Студенты, получающие субсидии или стипендии.

Чтобы получить освобождение, эти лица должны представить документы, удостоверяющие, что они являются студентами, а также удостоверения от учреждений, из которых получают стипендии или субсидии.

2)         Военные или рабочие инвалиды, не находящиеся в учреждениях призрения и которые могут еще работать.

3)         Они должны представить доказательства о значительном уменьшении их работоспособности.

4)         Таким доказательством может служить или документ, удостоверяющий их инвалидность, или право на пенсию, или же сертификат, выданный организациями, занимающимися призрением инвалидов, или союзами инвалидов.

5)         3) Беженцы, которые находятся в особо трудном положении, и для которых уплата нансеновского сбора полностью является слишком тяжелой. Каждый такой специальный случай рассматривается особо и заинтересованные лица должны представить все необходимые доказательства затруднительности для них уплаты сбора. ..

Распределение собранных сумм.

Распределение собранных от нансеновского сбора средств ведают Женевский центр («смешанные комиссии» нансеновского офиса) – 50 %, и распределительный комитет в Париже, члены которого избираются каждые три года Российским эмигрантским комитетом и утверждается министром иностранных дел. (В данный момент комитет состоит: из председателя гр. В.Н. Коковцова и членов: Н.Д. Авксентьева и Н.В. Савича). Парижский комитет распределяет остальные 50 % сбора. Вначале распределительный комитет получал лишь 40 % сбора, 10 % шло в распоряжение Армянского эмигрантского комитета. Теперь порядок изменяется: армянские беженцы получают для себя особую нансеновскую марку и будут платить сбор отдельно от русских беженцев.

То, в распределении нансеновского сбора сейчас принимают участие сами беженские организации.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. – С. 18–20.

 

Воинская повинность для русских беженцев
[во Франции]

Военные бюро Франции недавно получили инструкцию произвести регистрацию «лиц без определенной национальности» («personnes sans nationalite definie»). Дело идет не о призыве на воинскую службу (incorporation»), а только о регистрации, на предмет отбывания воинской повинности («recensement»).

Вызываемые должны дать о себе сведения чиновникам военных бюро, и те заполняют специальный опросный лист.

Какие же категории русских беженцев подлежат регистрации?

…все мэрии Франции должны произвести …регистрацию молодых людей, родившихся или имеющих местопребывание в их коммуне, которые достигли или достигнут 20‑летнего возраста между 1‑м июня 1936 года включительно и 31 декабря 1937 года.

Если исходить из того толкования, которое было дано понятию «апатрид» инструкцией 4‑го декабря 1935 года, нет сомнений, что в число лиц, подлежащих регистрации, попадают и русские беженцы. Более того, из содержания тех же текстов вытекает, что кроме лиц, принадлежащих к призывным классам 1936 и 1937 гг., в ту же категорию попадают и «апатриды», т. е. русские беженцы, так называемые «omis», т. е. те, кто в свое время не был зарегистрирован, начиная с призывного класса 1924 года.

Согласно новому циркуляру, лица эти являются военнообязанными и должны будут отбывать воинскую повинность. Одни будут призваны на действительную службу; другие будут отбывать лагерный сбор…

Циркуляр предусматривает, что лица, отбывшие воинскую повинность, должны быть уравнены с французами в отношении права на труд, помощи семьям. Желающим должна быть оплачена натурализация.

Идея об отбывании русскими воинской повинности в Иностранном легионе окончательно оставлена. Военные бюро не уполномочены ни предлагать, ни тем более настаивать на запись в Иностранный легион. Сделано это может быть только по собственной инициативе молодых людей.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. – С. 22.

Правила въезда во Францию и выезда из Франции
для русских эмигрантов

Для русских эмигрантов, не имевших никогда советского паспорта, установлен так называемый нансеновский паспорт. Этот документ заменяет для эмигрантов национальные паспорта. Выдается этот паспорт в том государстве, где проживает эмигрант, на основании документов, удостоверяющих личность и подтверждающих, что данное лицо – эмигрант.

Нансеновский паспорт, выданный русскому эмигранту, теряет силу, если эмигрант отправляется на территорию советской России.

Нансеновские паспорта не могут быть выданы лицам, легально выехавшим из советской России.

Дети, моложе 15 лет могут не иметь отдельного паспорта при въезде во Францию, но должны быть вписаны в паспорт одного из родителей.

Кроме паспорта, иностранец, желающий въехать во Францию, должен иметь специальное разрешение на въезд – визу. Виза выдается консульскими учреждениями Франции за границей. Эмигрантам виза ставится на нансеновском паспорте и может быть дана на срок или на постоянное проживание.

Если иностранец, прибывший с временной визой, пожелает остаться во Франции навсегда или на более продолжительное время, он должен по крайней мере за месяц до истечения срока возбудить перед министерством внутренних дел ходатайство о разрешении продления своего пребывания. Ходатайство это подается префекту департамента (в провинции) или префекту полиции (в Париже и департаменте Сены). Соответствующее прошение подается на гербовом бланке в 4 франка. В прошении должны быть указаны мотивы, по которым иностранец желает остаться во Франции (пребывание с семьей, проживающей во Франции; болезнь; научные работы; искусство; открытие торгового или промышленного предприятия и т. д.). Прошение это пишется на имя министра вд, но подается, как сказано, префекту. Оно должно быть написано на французском языке очень кратко и ясно, без ненужных подробностей. Прошение надлежит подавать лично в префектуру, а не посылать по почте, ибо прошения посылаемые по почте, не рассматриваются вовсе. <…>

При прошении необходимо представить в префектуру: 1) паспорт и 2) «карт д’идантите или »ресеписсе», если один из этих документов имеется, или «сертифика де домисиль», если нет ни «карт д’идантите» ни «ресеписсе». «Сертифика де домисиль» должен быть обязательно заверен комиссаром полиции того района, где проживает проситель.

Лица, въехавшие с советским паспортом, но окончательно порвавшие с «советами» и не возобновившие советского паспорта в течение пяти лет, могут ходатайствовать о выдаче нансеновского паспорта в министерстве внутренних дел.

Для русских эмигрантов, желающих получить высшее образование во Франции, рекомендуется возбуждать ходатайство заблаговременно (по крайней мере за 4–6 месяцев до начала занятий).

Для получения визы нужно представить французскому консулу вашей страны: 1) нансеновский паспорт, 2) удостоверение о зачислении вас в число студентов того учебного заведения, в котором предполагаете проходить курс наук, 3) международный студенческий паспорт CIE, который выдается Правлением Международной студенческой конфедерации в столице вашей страны, по представлении удостоверения о зачислении вас в число студентов (§ 2), 4) нотариальное свидетельство какого-либо лица, принимающего на себя обязательства покрывать расходы по жизни в Париже в течение периода вашего обучения и 5) фамилии и адреса двух французских граждан, которые могут вас рекомендовать.

 

ВЫЕЗД

Для выезда из Франции также необходимо иметь паспорт. Русские эмигранты, желающие выехать из Франции, но нансеновские паспорта которых просрочены, должны получить новые нансеновские паспорта в префектуре того департамента, в пределах которого они проживают. Эти паспорта выдаются на основании старого паспорта и «карт д’идентите». Нансеновский паспорт, выдаваемый префектурой, является документом индивидуальным. Муж и жена не могут получить общего паспорта, и каждый член семьи старше пятнадцати лет должен получить отдельный нансеновский паспорт.

Для выезда необходимо иметь на паспорте выездную визу префектуры.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. – С. 24–25.

Карт д’идентите

Каждый иностранец, желающий остаться во Франции более двух месяцев должен исхлопотать себе карт д’идентите. Такая карта обязательна и для детей старше пятнадцатилетнего возраста.

Иностранцы, проживающие в Париже или ближайших окрестностях (в департаменте Сены) – ходатайствуют непосредственно в префектуре полиции (зал «Норд-Эст»). Заявление о карт д’идентите подается на специальном бланке, выдаваемом бесплатно в префектуре (в Париже). На этом бланке надлежит указать имя и фамилию просителя, время и место рождения, национальность; фамилии и имена родителей, их время и место рождения, девичью фамилию и имя жены, время и место ее рождения, иена детей, адрес, время прибытия во Францию и фамилии и адреса двух французских граждан, могущих, в случае надобности, дать справку о просителе. К прошению прилагаются: паспорт, с которым иностранец прибыл во Францию (с визой французского консула), четыре фотографических карточки, сертифика де домисиль (удостоверение о месте жительства), заверенный комиссаром полиции (выдается консьержем или домовладельцем) и стоимость таксы – сбор за карт д'идантите.

В провинции заявление о карт д'идантите надлежит подавать в комиссариат полиции или мэрию (в местностях, где нет комиссариатов).

По предоставлении прошения и вышеуказанных документов префектура (мэрия или комиссариат в провинции) выдает иностранцу «рессеписе», которое обменивается там же на карт д'идантите через три месяца.

В зависимости от таксы карт д'идантите бывают трех видов:

1) карт д'идантите в 160 франков выдаются: а) лицам не имеющим права работать или служить; б) служащим, зарабатывающим 18 000 франков в год и более (или 60 франков и более в день); в) занимающимся либеральными профессиями, не состоящим ни на какой службе. Это так называемая carte sans profession». Она не дает права на работу.

2) карт д'идантите в 35 франков выдаются: а) студентам или учащимся учебных заведений, не профессионального характера. Список учебных заведений, дающих право на карту 35 франков имеется в префектуре и комиссариатах; б) журналистам и писателям, состоящим в союзах иностранной прессы, или в соответствующих синдикатах; в) ученым; г) служащим и рабочим, прибывшим во Францию по контрактам, или получившим разрешение на работу от министерства труда или его административных учреждений (в провинции).

На членов семьи студентов, журналистов, писателей и ученых льгота на получение карты в 35 франков не распространяется.

Право на карту в 35 франков имеют родители и дети (не работающие и не служащие), находящиеся на полном иждивении упомянутых выше в пункте 4‑м лиц, жены их, а также лица, имеющие детей, родившихся С. 28. во Франции, коим обеспечено французское гражданство, путем соответствующего заявления мировому судье. В этом случае карта в 35 франков выдается по предъявлении декрета о натурализации ребенка. Родители, имеющие дочь, вышедшую замуж за французского гражданина, пользуются правом на карту в 35 франков, если при бракосочетании дочь заявила мэру о желании приобрести национальность мужа.

3) Карта бесплатная выдается участникам великой войны, состоявшим в рядах французских полков или иностранного легиона. Жены и дети участников войны бесплатной картой не пользуются.

Карт д'идантите действительна на три года, считая со дня прибытия иностранца на французскую территорию. Это правило распространяется на лиц, прибывших во Францию после 23‑го июля 1929 года (до этого времени неполный год считался за полный). Отметка о сроке, на который выдана карта, обозначена вверху второй страницы карты. Это, так называемая, «постоянная карт д'идантите». Кроме постоянной существует «ограниченная». Она выдается на срок, указанный в визе, с которой иностранец прибыл во Францию. Обычно этот срок не превышает шести месяцев, но в виде исключения, выдаются иногда карты, действительные на один год.

EXTRAIT DIMMATRICULATION

Кроме карт д'идантите каждый рабочий должен одновременно с получением рабочей карты (или рабочего ресеписсе) получить так называемый extrait dimmatriculation – документ, дающий право на работу, в котором указывается, на каком основании данное лицо приобрело право на труд.

Этот extrait обязателен также и для лиц вообще зарабатывающих деньги во Франции (коммерсантов и лиц, занимающихся либеральными профессиями и работающих за свой счет на дому). Стоимость его 6 франков 65 сантимов.

 

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ КАРТ д'идантите

Нерабочая карт д'идантите. – Для возобновления нерабочей карт д'идантите нужно подать прошение, написанное на гербовой бумаге (4 франка) на имя префекта полиции, дву фотографические карточки, сертифика де домисиль, заверенный комиссаром полиции. В зависимости от положения иностранца уплачивается такса в размере 160 или 35 франков. Одновременно же русскими эмигрантами уплачивается нансеновский сбор. Этот сбор исчисляется в 25 франков за год для держателей карт д'идантите в 160 франков и в 12 франков 50 сантимов за год для карт в 35 франков…

Рабочие карт д'идантите. – В начале 1935 года рабочие карт д'идантите возобновлялись через министерство труда. Нужно было всем без исключения хлопотать о новом «ави фаворабль». Те, которые получили тогда «ави фаворабль» на два года … должны теперь возобновлять свои карты, минуя министерство труда. Нужно обращаться непосредственно в префектуру полиции или в комиссариаты или мэрии…

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. – С. 27–30.

Акты гражданского
состояния

О браке.

Лица, желающие вступить в брак во Франции, должны заключать брак в мэрии (гражданский брак). Церковный брак может быть заключен только после гражданского, и он необязателен. Для вступления в брак нужно представить в мэрию карт д'идантите, сертифика де домисиль, метрические выписки о рождении жениха и невесты (или свидетельство о разводе или вдовстве). Метрические выписки, случае невозможности их представления, могут быть заменены так называемыми acte de notoriete, выдаваемыми мировыми судьями. По заключении брака мэр выдает брачное свидетельство и семейную книжку. В течение восьми дней со дня вступления в брак иностранцы должны явиться в префектуру (мэрию или комиссариат) для подачи заявления о выдаче новых карт д'идантите (перемена гражданского состояния)…

 

О разводе.

Развод во Франции производится по приговору гражданского суда. Для развода необходимо обращаться к адвокату. Церковный развод, произведенный во Франции, силы не имеет.

Церковный развод, произведенный за границей в государствах, где церковный развод действителен, действителен также и во Франции…

 

О натурализации

Иностранец, желающий получить французское гражданство, должен написать об этом прошение на имя министра юстиции на гербовой бумаге. Прошение подается в префектуру лично.

…Прошение о натурализации может подать иностранец, проживающий на французской территории беспрерывно в течение трех лет. Иностранцы, женатые на француженках, могут натурализоваться до истечения года со дня прибытия во Францию. Точно также сокращается стаж для лиц, окончивших высшие учебные заведения во Франции или оказавших Франции особые услуги.

Подавая прошение о натурализации, иностранец должен подготовить следующие документы: 1) национальный паспорт (или нансеновский паспорт), с которым он прибыл во Францию; 2) доказательство трехлетнего пребывания во Франции (серию сертифика де домисиль выданных домовладельцами или управляющими, но не консьержками), которые должны быть заверены комиссаром полиции, или квитанции об уплате квартирной платы; 3) квитанции об уплате налогов; 4) документы об отбытии воинской повинности; 5) карт д'идантите; 6) extrait dimmatriculation; 7) метрическое свидетельство о рождении; 8) рабочее свидетельство; 9) русские эмигранты должны представить еще свидетельство о национальности, выдаваемое организацией беженцев, 8, рю Геннего, Париж.

…Ребенок, родившийся от брака иностранца с француженкой, считается французом.

Француженка, потерявшая французское гражданство вследствие брака с иностранцем, может вернуться во французское гражданство… путем подачи, тем же порядком кА и для натурализации, прошения о реинтеграции во французское гражданство.

Натурализоваться и реинтегрироваться можно лишь находясь на территории Франции.

Русские во Франции. Справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж, 1937. С. 40–41

А. Ст-ий.
Институт международного права
о положении беженцев

Сессия Института в Брюсселе. Принята резолюции одна из них об апатридах.

Апатриды первой категории: лица, которых ни одно государство не признало своими подданными.

Второй категории: от апатридов необходимо отличать беженцев: лицо, которое в связи с политическими событиями, происходящими на территории государства, подданными которого оно являлось, оставило добровольно или не по своей воле эту страну, и который не принял никакого другого подданства и не пользуется дипломатическим покровительством никакого другого государства.

Институт международного права о положении беженцев не является учреждением официальным, нос его постановлениями считаются правительства, т. к. в него входят наиболее выдающиеся авторитеты публичного международного права.

Последние новости. Париж, 1936. 26 августа.

А. Ступницкий.
«Апатрид» или « политический беженец»

Русских беженцев причислили к категории апатридов в момент, когда вопрос об определении их юридического положения был впервые поставлен на очередь. Но и при этом много вопросов оставалось открытыми.

Применение понятия «апатрид» к русским беженцам привело к двум результатам:

1.       государства стали относиться к апатридам с меньшим предубеждением

2.       применение этого термина к русским беженцам осложнило их положение

Проблема юридического положения беженцев имеет уже свою длинную историю. За это время менялось многое. Пришлось производить переоценку бесспорных, казалось бы, положений. Еще недавно казалось, что к русским беженцам мог быть применен только старый русский закон мог быть принят в качестве их личного закона. Но это время прошло. В глазах некоторых иностранных судов старый русский закон стал уже «законодательным трупом». И уже по необходимости личным законом в качестве общего принципа стал для русских беженцев закон той страны, где они живут. Практика показала, что это решение и удобно и естественно.

Последние новости. Париж, 1936. 1 сентября.

А. Ступницкий.
Беженский вопрос и Лига Наций
(от нашего специального корреспондента

17‑я сессия общего собрания Лиги Наций занималась обсуждением беженской проблемы. Образована специальная подкомиссия под председательством Мота и представителей 6‑й комиссии; утреннее заседание 4‑й бюджетной комиссии 9 октября.

7 октября состоялось обсуждение доклада Крэнборна, лорда

В ходе обсуждения доклада:

Никаких дополнительных финансирований офиса. К 31 декабря 1938 г. офис должен прекратить существование. Лига против всего, что может прямо или косвенно продлить деятельность офиса.

К русским и армянским беженцам прибавились германские, саарские, испанские. Делегат Австралии Брюс: расширение рамок беженской проблемы, беженского вопроса по тем осложнениям, которые он способен вызвать, может стать угрозой самому существованию Лиги Наций. Данная точка зрения отражает общие настроения.

В прошлом году советская делегация воздерживалась от публичных обсуждений беженского вопроса. В 6‑й комиссии СССР представлял Б. Штейн: советское правительство не будет препятствовать работе офиса в тех рамках, в которых это предполагалось при его создании. Но Лига Наций должна возможно скорее ликвидировать орган, занимающийся помощью русским. За ликвидацией органа должна следовать ликвидация самой проблемы. В результате выступления советской делегации в кредите на обследование тяжелейшего положения русских беженцев, в особенности русских женщин на Дальнем Востоке, было отказано.

В состав контрольной комиссии Лиги Наций вошел Б. Штейн. Советская делегация активизировалась из-за стремления части эмиграции придать участию беженских представителей в офисе политическое звучание.

Последние новости. Париж, 16 октября 1936.

Административная виза,
выдаваемая русским беженцам
местными властями в Польше

Удостоверяю, что г.__, гражданин _______________, оказался в границах Польской Республики вследствие обстоятельств от него независимых, а потому разрешаю ______________ пребывание до __ 193_г, по истечении какового срока обязан он оставить границы Республики через любой пограничный пункт в _____________. Действительно до __ 193__ г. включительно. Староста _______________.

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 34. Л. 29.

Письмо А.П. Вельмина
председателю Русского попечительского
об эмигрантах комитета в Польше
К.Н. Гулькевичу

27 марта 1935 г.

Баронесса Елизавета. Арминовна. Фелькерзам[4] огорчена полученным письмом от Джонсона от 20 марта 1935 г.

После переговоров в Женеве она считала, что Офис будет содействовать ее оставлению в Варшаве либо в качестве заведующей трудовой мастерской офиса, либо как временно прикомандированной к Красному Кресту при условии согласия польских властей

Министерство внутренних дел заявило ей, что не будет возражать против заведующей трудовой мастерской офиса

Министерство иностранных дел заявило, что дало согласие на прикомандированной к Красному Кресту и послало письмо в Женеву.

Джонсон сообщил, что Офис не может дать просимой суммы на развитие мастерской и признано ненужным дальнейшее сотрудничество баронессы с Красным Крестом.

Просьба оказать свое любезное содействие к тому, чтобы в той или иной форме Офис путем отпуска средств для сохранения для нас, русских эмигрантов в Польше, столь ценную ее работу здесь.

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 34. Л. 40–40 об.

Письма представителя международной
нансеновской организации по делам эмигрантов
в Германии Е.А. Фальковского К.Н. ГУлькевичу
о ликвидации представительства

№ 1

Берлин 14 ноября 1933.

Глубокоуважаемый Константин Николаевич

Вам, сердечному печальнику беженских интересов в Женеве. Считаю я своей обязанностью сообщить свободную информацию о положении, создающемся ныне здесь в обслуживании беженского права.

Мой шеф, связанный своим положением, естественно может говорить только о прекращении работы; Вас же наверное будет интересовать и ряд противоположных вопросов.

За отсутствием официального сообщения, нельзя еще судить, будет ли прекращено возглавление Представительства должностным лицом, или же самое его функционирование. Вероятнее последнее. Значит тогда, никакое иное учреждение осуществлять помощь беженцам под флагом офиса – а тем более уж Секретариата Лиги Наций – не сможет.

Куда же денется весь драгоценный документальных материал многолетней работы? В папках представительства зафиксированы сведения о большей части беженцев в Германии, это многие тысячи семейств. При том явлении, что у беженца русские бумаги отсутствуют или исчезли, а заграничные также с неизбежностью исчезают по прошествии 2–3 лет – эти лицевые папки содержат в себе единственный материал для последующих справок и установления необходимейших фактов! Неужто все это будет свалено где-нибудь на чердаке какого-нибудь равнодушного архива? Аналогичное учреждение (правительственное) о военнопленных до сих пор не прекратило своей справочной работы, и сведения его подчас неоцененны.

Вместе с тем, пользование всяким архивом жизненно только в руках того, кто его создавал. Я смело скажу, что наилучшим хранителем архива Представительства был бы нижеподписавшийся, вложивший в его папки много души и много искусства.

В первую очередь, необходимо было бы составить подробную именную картотеку, отсутствие которой уже теперь часто чувствуется, – тем более необходима она для будущего, когда разбросанный материал для сжатых справок мало пригоден.

Есть, думается, и другая задача по архиву: литературная разработка, воссоздание общей картины работы, которая, облеченная в форму достаточно живого и входящего в бытовые детали отчета – станет в то же время картиной самого беженства в Германии за этот более чем 10‑летний отрезок времени.

Но что же станется, дальше, с накопленным опытом, знаниями, навыками? Ведь не в выдаче разных свидетельств – как преимущественно представляет себе Положение 1928 года – заключался главный комплекс работы. Эта функция – т. е. установление беженских фактов – была уже трудной, но еще не самой трудной. При шаткости положения беженцев, неписанности их прав, деловой беспомощности большей их части – надо было по каждому делу взваливать на себя функции адвоката: сверх соответственного свидетельства писать, просить, напоминать, настаивать, идти в высшие инстанции. Для этого – знать точно и подробно пределы прав и возможностей иностранца, и еще более того – изучить мелочи компетенции всех властей, из взаимоотношения, бытовую значимость и полезность той или иной инстанции; а в Берлине еще (и это добрая половина практики) – с кем лучше всего поговорить устно, чтоб не заглушить дело бумажной перепиской.

Все это очень, очень сложно. И я смею с твердостью сказать, что ни один человек в Берлине не обладает столь подробными сведениями во всех тупиках этой области как я. У нас есть составленная с 1931 года тетрадь различных, приспособленных к группам случаев, формуляров для бумаг и удостоверений. Просмотревши их на днях, я насчитал таких премудрых формуляров свыше сотни.

Как сберечь действенность этой потенциальной рабочей возможности на пользу беженцев? Конкретной формы я пока не придумывал, может быть Вам оттуда это виднее; чувствую только очень убежденно необходимость такую форму изобрести. Может быть, удалось бы прислонить некоторую работу к функции хранения архива? Или может быть надобно открыть новое «Справочное бюро», что ли, для беженцев? Под эгидой какой-нибудь из организаций русских, имеющей юридическое лицо (т. е. так называемый «Eingetragener Verein»?

Все это, ясное дело, требует средств, хотя конечно и весьма сравнительно скромных. Может быть они могли бы быть даны не в порядке бюджета, а в порядке «возвратной ссуды»? Если Вас заинтересует, я почту долгом обдумать детали и предложить Вам конкретные планы и смету.

Вот, многоуважаемый Константин Николаевич, мои личные мысли по предмету, который позволяю себе сообщить Вам в совершенно частном порядке. Думаю, что за них меня не осудите. Очень уж жалко подумать, что такт шибко развернутая работа – Вы помните по отчетам: около 5000 бумаг в год, – и еще около 3000 живых «пациентов»! – оборвется без всякой дальнейшей пользы.

PS Все предыдущее излагалось с точки зрения невозможности сохранить прежнюю конструкцию. А может быть эта возможность еще окажется? Попытки к тому были отсюда, со Stretemanustr., сделаны с полным напряжением усилий и уменья; они не удались; не будут ли удачнее попытки Женевы? Дай-то Бог!

Так грустно читать, например, вот сегодняшнее письмо, корявое и грязное, от деревенского беженца:

«Благодарю вас чтовы незабываетя обнас еслибы Невы тонам бы пропадать в Германии каждый нанас лезет; гонет нас на Рус, но еще баятся вас да феркибунт (Volkerbund) скора говоря поиде прочи не хоча вас, но нам жалка вас тогда мы пропал; нихто занас низасаит Баятса вас все полисая (Polizei) тоже боятся что вы напишыте все скора принимают. А вас небудет где наам абратится ненаидем резону.

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 114. Л. 1–5 об.

 

№ 2

25 ноября 1933 г.

<…> Так как официальная сторона работы будет, на некоторое по крайней мере время, неисполнима за отсутствием управомоченного лица – каковым ни прежнее, ни какое-либо новое лицо не сможет быть назначено, ибо будет отвергнуто – то оставалось бы на мой взгляд оставить существующее положение de facto, с задачею – совершать ликвидационные работы и выждать, не вернут ли упомянутые настроения к status quo aute. В течение ближайших же месяцев было бы видно, надлежит ли предпринять более глубокие перестройки, или можно восстановить деятельность в прежней форме, не ломая работу очень хорошо налаженную и для беженцев без различия рангов, различий и проч. – весьма полезную.

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 114. Л. 6–7.

 

№ 3.

24 декабря 1933 г.

…Теперь мы получили и официальное сообщение.

Я очень огорчен. По мнению моему, для живой работы необходимо было удержать в ней a tout prix милого д-ра Стоббе, «отставка» которого ведь явно была вызвана внешними причинами и ни в какой мере не умаляла его готовности – как всегда весьма лояльной и сердечной – помогать работе «ликвидации» и в дальнейшем. Без него эта работа, боюсь, повиснет в воздухе без достаточной опоры. Она будет открыта для сомнений и прямых укоров с самых разнообразных сторон, не исключая быть может просто хулиганских нападений отдельных беженцев. И наоборот, присутствие в ней бывшего официального представителя, оставшегося прожектором, создало бы и достаточно убедительную преемственность и возможность ее защищать, где надобно, и даже – вопреки Вашему мнению – возможность представительствовать у властей, официозно или частно, по делам отдельных беженцев. Наконец, такое сохранение всего аппарата давало бы наиболее безболезненные шансы на восстановление официального представительства, если бы таковое стало на очередь.

Именно все эти соображения мои, думается, лежали и в основе предложенного самим д-ром Стоббе. Плана «ликвидации», и на тех же предпосылках основывалась телеграмма его о возможности осуществления этого плана.

<…> В настоящий момент благодарность д-ру Стоббе – им более чем заслуженная равно от офиса выражена попутно в очередной канцелярской бумаге.

Если бы от имени Президента он получил таковую же, с просьбой остаться и далее без содержания, honoris causa, советчиком и покровителем работы по «ликвидации» – то может быть он и согласился бы на это. Одновременное предложение ему небольшой но необидной суммы в возмещение его расходов и разъездов, вероятно, не представило бы затруднений для Офиса.

Для точности подчеркиваю, что все сказанное – мое собственное и частное мнение. Я пробовал позондировать д-ра Стоббе насчет изложенного мною плана, но без успеха: он человек гордый и сдержанный. Да и я не любитель передавать мысли чужие.

Возможно, что вообще мои опасения продиктованы излишним пессимизмом, и я оказался бы не прав. Но когда на карту ставятся большие интересы многих людей, то хочется устранить опасения и неосновательности.

Позвольте воспользоваться случаем и сказать Вам мои наилучшие пожелания к Рождеству и Новому Году. Дай Бог, чтоб он принес хоть какие-нибудь облегчения (конвенция?) многострадальному русскому беженству. Вчера читал Вашу статью в «С [овременных] З [аписках]» и радовался, что Вы не даете заглохнуть в печати этим темам и говорите понятным языком широкой публике о том, чего она совсем, совсем не знает.

Крепко жму Вашу руку, подпись

PS В начале января обращусь к Офису с просьбой о выдаче мне доверенности на «ликвидацию» (если не уладится с д-ром Стоббе). Поддержите мою просьбу, пожалуйста. Нельзя же пускаться в новое плавание без всякой легальной оснастки.

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 114. Л. 10–11.

 

№ 4

Берлин, 29 декабря 1934 г.

К наступающему Новому Году и русскому Рождеству позвольте принести Вам мои искренний привет и добрые пожелания. Если бы можно было испросить исполнения чудесного пожелания: чтобы прекратились повсеместные мучения эмигрантов!

Подытоживая работу нашего Представительства со времени перестройки в прошлом ноябре, приходится отнести ее почти что к чудесам. Никто бы не поверил тогда, что она протянется весь год, без перебоев и заминок, и с очень значительными результатами. Мало того, и для будущего создается впечатление, что базис ее – переместившись из писанного права в обычай и привычку – только окреп. И радостно признать, что эти факты заметны и центру, что и повело совершенно правильно к сохранению бюджета на 1935 год.

Могу на основании истекшего опыта выразить твердое убеждение в полной необходимости также и в бюджете на 1936 год предусмотреть возможность продолжения нашей здесь работы в той мере, в какой позволяют финансовые возможности Офиса и фактические возможность на местах. К моему очередному январскому отчету – он охватил весь год – лишь хотелось бы приложить некоторые предложения о смете на 1936; но еще не знаю, будет ли это удобно?

ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 114. Л. 12–13.

4. Отношение России к эмигрантам и эмиграции,
юридическое оформление явления
и разных его проявлений

Письмо М. Горького П.П. Сувчинскому

Сорренто, 17 февраля 1930 г.

Уважаемый Петр Петрович, -

Я буду искренне рад, если мне удастся помочь Вам в деле, серьезное значение которого мне совершенно ясно.

Совершенно согласен с тем, что, работая за рубежом России, Вы и Ваша группа принесете значительно больше пользы родине, чем принесли бы, работая в ее границах, в хаотическом и мощном грохоте ее строительства. Для того, чтоб действовать, мне нужно знать: могу ли я сообщить Ваше предложение в Москву и какие – в цифрах – средства необходимы на организацию еженедельника, на издание его в течение года?

Затем – моя просьба: нет ли среди Вашей группы человека, который мог бы давать для журнала «Наши достижения» бытовые очерки из жизни эмиграции, а также очерки быта французской интеллигенции, мелкого чиновничества и быта провинции? Может быть, это работа не для одного человека – все равно, пусть будут двое, трое.

К истории «евразийства»: М. Горький и П.П. Сувчинский. Публикация Джона Мальмстада // Диаспора. – Т. 1. – С. 338.

 

«Жму вашу руку, дорогой товарищ».
Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина

 

Горький и Сталин

М. Горький и И.В. Сталин

 

М. Горький – И. В. Сталину

<17 февраля 1930 года. Сорренто.>

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Считаю необходимым сообщить Вам письмо, полученное мною из Парижа от Петра Петровича Сувчинского. Вместе со Святополком-Мирским Сувчинский был основоположником «евразийской» теории и организатором евразийцев. Летом 27 г. оба они были у меня в Сорренто. Это – здоровые энергичные парни, в возрасте 30–35 лет, широко образованные, хорошо знают Европу. Мирский показался мне особенно талантливым, это подтверждается его статьями об эмигрантской литературе и книгой о текущей нашей. За эту работу эмиграция возненавидела его, и он принужден был переехать в Лондон, где сейчас пишет книгу о В.И. Ленине. У него и Сувчинского широкие связи среди литераторов Франции и Англии.

У нас делать им нечего. Но я уверен, что они могли бы организовать в Лондоне или Париже хороший еженедельник и противопоставить его прессе эмигрантов. Влияние этой прессы на прессу Франции – несомненно, особенно за последнее время благодаря выступлениям сволочи вроде Беседовского, Соломона и др. Так же и еще более вредно влияние газет Милюкова – Керенского – Гессена на русскую молодежь, студенческую и рабочую, которой немало и из среды которой рекрутируются парни, активно выступающие перед рабочими французами на заводах. Далее – бывшие евразийцы могли бы в известной степени влиять и на французских журналистов, разоблачая ложь и клевету эмигрантов. Может быть, Вы найдете нужным поручить т. Довгалевскому вступить в сношения с Сувчинским и дать Вам отчет о его, Довгалевского, впечатлении?

Ко всему сказанному могу с полной уверенностью добавить, что эти «евразийцы» люди несравнимо более крупного калибра, чем Дюшен, Кирдецов и другие, безуспешно пытавшиеся поставить за рубежом советский журнал.

Отвечая Сувчинскому, я не сообщу, что его письмо отправлено мною в Москву, но спрошу его: на какую сумму он рассчитывает поставить журнал.

Книгу о В. И. пишет по-английски. В «Британской энциклопедии» помещена его статья о В. И.12, в ней он называет В. И. «гением». За это и потерпел от эмигрантов.

Привет! А. Пешков.

 

Комментарий издателя:

В Архиве А.М. Горького хранится письмо Сувчинского Горькому из Парижа от 11 февраля 1930 года, в котором он сообщал, что эмигрантские деятели, группировавшиеся вокруг газеты «Евразия» (десять человек), окончательно разочаровавшись в «так называемом «Евразийском движении», хотели бы служить СССР; эти люди «являются вполне сознательными <…> идеологами советского дела» (АГ, КГ-п 74–1-4). В связи с тем, что газета «Евразия» прекратила существование из-за отсутствия средств, Сувчинский выражал желание «издавать хотя бы ежемесячный журнал» и советовался с Горьким, где найти материальную поддержку для этого издания. Горький немедленно запросил Сувчинского, «какие – в цифрах – средства необходимы на организацию еженедельника, на издание его в течение года» (там же, ПГ-рл 42–2-2), а машинописную копию письма Сувчинского от 11 февраля 1930 года со своей правкой, не дожидаясь ответа последнего, отправил Сталину (хранится в АПРФ, ф. 45, оп. 1, д. 32, л. 33). Сувчинский ответил только 27 февраля: отказавшись из-за «политического положения во Франции» от организации журнала или газеты, он предложил выпускать четыре сборника в год, считая, что каждый из них обойдется в 130 английских фунтов в месяц (АГ, КГ-п 74–1-5).

К письму от 7 марта 1930 года своему секретарю П.П. Крючкову Горький приложил написанную им «записку о «евразийцах»» с предложениями Сувчинского и просил «сообщить» ее «Иосифу Виссарионовичу и Г. Г.» (Г.Г. Ягоде, зам. председателя ОГПУ. – Публ.), заключив: «Мое мнение: сборники – оружие недостаточно активно-боевое и поэтому не нужны. «Евразийцев» хорошо бы использовать для журнала «За рубежом». Хорошо зная быт интеллигенции и мелкой буржуазии, они могут быть полезными осведомителями» (там же, ПГ-рл 2а-1–273).

Замысел издания журнала или сборников не был осуществлен. Горький и в последующие годы переписывался с Сувчинским.

«Жму Вашу руку, дорогой товарищ». Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина. Публикация, подгот. текста, вст. и комментарии Т. Дубинской-Джалиловой и А. Чернева // Новый мир. 1997. № 9. С. 171–172.

В.Л. Генис.
Невозвращенцы 1920‑х – начала 1930‑х годов

Вопрос «О работниках совхоз учреждений заграницей, отказавшихся вернуться в СССР», был впервые внесен в повестку секретариата ЦК ВКП(б) летом 1928 года; когда численность так называемых невозвращенцев достигла 123 человек, из которых 18 являлись членами партии, треть из них с дореволюционным стажем. В связи с этим 24 августа было решено «поручить Орграспреду ЦК в месячный срок, изучив материалы Наркомторга и ОГПУ, сделать сообщение на Секретариате». В принятом 5 октября постановлении секретариат констатировал «недостаточно внимательный и бессистемный подбор ведомствами работников для постоянной работы заграницей» и предписывал ЦКК ВКП(б) привлечь к ответственности тех, кто давал рекомендации невозвращенцам, а «учраспредам НКТорга, ВСНХ, НКИД и Комиссиям по выездам максимально усилить проверку посылаемых на работу заграницу, не допуская туда лиц, в чем-либо с скомпрометированных или прошлое которых не ясно». Предполагалось также укрепить инспекторский аппарат торгпредств и подготовить для них в течение года преданные ВКП(б) кадры – «по преимуществу из рабочих-выдвиженцев… и работников местных органов НКТорга, не живших ранее заграницей и не имевших там родственных связей».

Позже, 25 января 1929 г., партколлегия ЦКК приняла инструкцию по проверке ячеек ВКП(б) при совучреждениях заграницей» с целью, как указывалось в документе, «очистки их от лиц социально чуждых, примазавшихся, обюрократившихся, разложившихся и поддерживающих связь с антисоветскими элементами». Проверке подлежали все коммунисты и кандидаты в члены партии, а для ее осуществления учреждались «проверочные тройки» во главе с представителями ЦКК. Утвердив 1 февраля указанную инструкцию, секретариат ЦК принял «предложение ЦКК о поручение комиссиям, командируемым для проверки заграничных ячеек ВКП(б), проверки всего личного состава учреждений СССР заграницей».

Однако, несмотря на начавшуюся политическую чистку, за последующие полтора года численность невозвращенцев увеличилась более чем вдвое и составила, согласно справке, препровожденной 5 июня 1930 г. в ЦКК старшим уполномоченным ИНО ОГПУ Х.Я. Рейфом, 277 человек, из которых 34 являлись коммунистами. Причем, если в 1921 г. было зарегистрировано всего 3 невозвращенца (в том числе 1 коммунист), в 1922 г. – 5 (2), в 1923 г. – 3 (1) и в 1924 г. – 2 (О), то по мере свертывания и ограничения демократических свобод в стране происходит резкое увеличение числа совслужаших, решивших не возвращаться в СССР: в 1925 г. – 24 человека (в том числе 4 коммуниста), в 1926 г. – 42 (4), в 1927 г. – 32 (6), в 1928 г. – 36 (4), в 1929 г. – 75 (1,0) и за первые пять месяцев 1930 г. – уже 45 человек. Только с октября 1928 г. по август 1930 г. за границей осталось 190 сотрудников советских торгпредств, из которых не менее 24 были членами ВКП(б), в том числе: в Германии – 90 человек, Франции – 31, Персии – 21, Англии – 14, Турции и Китае – по 6, Латвии – 5, Италии – 4, Америке и Финляндии – по 3, Польше – 2, Эстонии, Чехословакии и Швеции – по 1.

«Часть из этих сотрудников, – отмечал ось в упомянутой справке ОГПУ, – как-то взяточники, антисоветски настроенные, информаторы инофирм и т. д., отказались выехать после того, как им предложено было отправиться в командировку в СССР. Другая часть отказалась выехать после увольнения с работы в связи с со крашением штатов или по другим причинам… Часть сотрудников бежала в связи с обнаруженными растратами, подлогами и т. п. В список вошли также и те сотрудники, которые были приняты и уволены на месте. Эта часть выехала за границу с различными целями: учиться, лечиться, свидания с родственниками и т. п.» По сведениям ОГПУ, 113 невозвращенцев (в том числе 10 коммунистов) были «изобличенными взяточниками», 35 (5) – «шпионами» и 75 (14) – «связанными с белыми, меньшевиками, растратчики и проч.».

На своекорыстие и безыдейность большинства невозвращенцев указывал и лидер меньшевиков Ф.И. Дан, писавший, что в числе тех десятков «служащих И командированных, высоких сановников и мелких сошек, которые стряхивают советский прах со своих ног» в тот самый момент, когда они отзываются из-за границы в «социалистическое отечество», немало «хищников, рвачей, взяточников, карьеристов» или даже «ловкачей, умудряющихся, несмотря на декрет об объявлении их «вне закона», при самом уходе с советской службы сдирать с большевистского правительства изрядные куши и пожизненные пенсии за «молчание». Признавая существование среди невозвращенцев «и честных людей, с горечью убеждающихся в невозможности плодотворной работы в той атмосфере не только физического, но и духовного и морального террора, которая составляет неотъемлемую принадлежность «генеральной линии», Дан оговаривался, что «больше всего, конечно, и тут простых обывателей, которых, после годов пребывания заграницей, до ужаса пугает обстановка всевозможных лишений и потрясающего культурного убожества, в которой им пришлось бы очутиться на родине».

Иной точки зрения придерживался редактор парижских «Последних новостей» П.Н. Милюков, считавший, что рассматривать всех невозвращенцев как «людей, которые и прежде и теперь руководились и руководятся исключительно расчетом собственной выгоды» и «элементарным чувством животного самосохранения», было бы слишком просто и несправедливо по отношению к ним. Очевидно, замечал он, «уходящие. от коммунистической власти ответственные чиновники, спецы и просто советские граждане» предварительно попали на замечание начальства как политически ненадежные и неверные слуги режима, а «для попавшего в опалу разрыв есть лишь последнее звено некоего душевного процесса, приведшего его в категорию неблагонадежных». Да и сам факт ухода со своего «корабля» на чужой сопровождается «риском не только материальных потерь, нищеты и голода в неизвестной и враждебной среде», но и реальной угрозы для собственной жизни со стороны всемогущего ОГПУ. «Личная трагедия «невозвращенства», – вторил Милюкову один из авторов газеты А. Байкалов, – для самих невозвращенцев часто очень велика. Поставлен крест над многими годами самоотверженной работы; ошибочной признана целая полоса, часто самые лучшие годы жизни; совершен прыжок в неизвестное».

<…> Как это ни парадоксально, но в числе первых невозвращенцев… оказалось немало знаменитых революционеров-подпольщиков, активных участников Октябрьского переворота и гражданской войны.

Обычно Москва спешила объявить невозвращенцев растратчиками и взяточниками, и, например, советник парижского полпредства 34‑летний Г.З. Беседовский, автор сенсационно-разоблачительных воспоминаний «На путях к термидору» (Париж, 1930–1931), обвинялся в присвоении казенных денег в сумме 15 270 долл., за что в январе 1930 г. был заочно приговорен Верховным судом СССР к лишению свободы на 10 лет с конфискацией всего имущества и поражением во всех политических и гражданских правах на пять лет. Анархо-коммунист с 1910 г., левый эсер с 1917 г., член Украинской партии левых социалистов-революционеров (борьбистов) с 1919 г, и, наконец, большевик с августа 1920 г., Беседовский возглавлял губсовнархоз и губпрофсовет в Полтаве и состоял членом Всеукраинского ЦИК. Переведенный в 1922 г. на дипломатическую работу, он служил в Австрии, Польше, Японии, с 1927 г., – во Франции, но был «на ножах» с полпредом В.С. Довгалевским и вторым советником Ж.Л. Аренсом. В итоге 28 сентября 1929 г. политбюро ЦК ВКП(б) поручило Наркоминделу СССР «отозвать т. Беседовского согласно его просьбе из Франции и предложить ему в день получения шифровки выехать в Москву со всеми вещами». На следующий день политбюро утверждает текст телеграммы, адресованной непосредственно Беседовскому: «На предложение ЦК сдать дела и немедленно выехать в Москву от Вас до сих пор нет ответа. Сегодня получено сообщение, будто бы Вы угрожали скандалом полпредству, чему мы не можем поверить. Ваши недоразумения с работниками полпредства разберем в Москве. Довгалевского ждать не следует. Сдайте дела Аренсу и немедленно выезжайте в Москву»

Одновременно политбюро телеграфировало в Берлин: «ЦК предлагает немедленно выехать в Париж Ройзенману или Морозу для разбора недоразумений Беседовского с полпредством. Дело в парижском полпредстве грозит большим скандалом. Необходимо побиться во что бы то ни стало немедленного выезда Беседовского в Москву для окончательного разрешения возникшего конфликта. Не следует запугивать Беседовского и проявить максимальный такт». Но дело принимает самый нежелательный для Москвы оборот, ибо ослушник фактически не скрывает своего намерения порвать с советским режимом, и 2 октября политбюро предупреждает прибывшего в Париж Б.А. Ройзенмана: «По политическим соображениям и чтобы окончательно не оттолкнуть Беседовского, производство обыска считаем нежелательным без самой крайней необходимости».

Однако Беседовский так и не поддался на уговоры Ройзенмана и, видя. что тот не остановится перед применением насильственных мер для отправки его в СССР, бежал из полпредства, перемахнув через забор его сада. «Через полтора часа, – вспоминал он позже, – я возвратился в сопровождении господина Бенуа, директора судебной полиции, взял жену и ребенка и навсегда оставил посольство». Поскольку же правительство Франции отклонило требование Москвы о выдаче бывшего советника как якобы уголовного преступника, уже 10 октября политбюро ЦК ВКП(б) признало необходимым организацию судебного процесса по делу Беседовского, но 7 января 1930 г. решило ограничиться обвинением его лишь «в мошенничестве и растрате». Это было сделано для того, чтобы дискредитировать Беседовского как возможного свидетеля на открывавшемся в Париже судебном процессе по делу С.М. Литвинова (младшего брата тогдашнего замнаркоминдела СССР), который обвинялся в фабрикации векселей берлинского торгпредства.

<…> В утвержденном политбюро 5 января проекте подготовленного комиссией постановления говорилось, что «основной и важнейшей причиной предательства значительной части сотрудников советских учреждений заграницей является их политическая неустойчивость, неверие и, подчас, враждебность к политике наступления на капиталистические элементы и зачастую рождающаяся в связи с этим враждебность к успехам социалистического строительства в нашей стране, а также и легкая подверженность буржуазному идеологическому воздействию и материальным соблазнам окружающей обстановки». Исходя из этого, Политбюро требовало обеспечить тщательный подбор служащих загранучреждений с точки зрения их «политической устойчивости и преданности партии и советской власти» и максимально усилить «идейную большевистскую работу», причем еще 3 января президиум ЦКК постановил провести «проверку и чистку заграничных ячеек ВКП(б) в Берлине, Варшаве, Вене, Праге, Лондоне, Париже и в Италии».

Однако не прошло и трех месяцев после процесса по делу Беседовского, как советник полпредства СССР в Швеции, 37‑летний С.В. Дмитриевский открыто заявил о своем решении остаться на Западе.

В заявлении «Как И почему я порвал с большевиками», опубликованном 15 апреля парижскими «Последними новостями», Дмитриевский писал: «О моем отозвании я узнал из газет. Причины, конечно, мне достаточно хорошо известны. Чисто формальная причина – провокация недобросовестных лиц, использовавших мой частный разговор с ними о желании уйти с дипломатической и государственной службы и остаться на научной работе заграницей.

[…] До последнего дня я честно служил советскому государству. Сомнения, колебания – их было много – были моим внутренним делом. Я никогда не выносил их за круг моих ближайших друзей. Никто из тех, кто меня здесь знает, не сможет привести ни одного примера, когда бы я не защищал интересы моего государства. Сейчас, уходя, я считаю нужным сказать: никто не услышит от меня сенсационных разоблачений государственных тайн». (В 1930–1932 гг. Дмитриевский опубликовал три книги – «Судьба России: Письма к друзьям», «Сталин» и «Советские портреты» (Стокгольм, Берлин).

Еще 23 апреля 1930 г. политбюро принимает постановление «О состоянии партийных организаций и советских аппаратов в Западной Европе», в котором констатируется их значительная засоренность «чуждыми и предательскими элементами», что-де «особенно ярко сказалось в отказе от возвращения в Союз со стороны ряда ответственных беспартийных работников при проведении реорганизации в заграничных учреждениях», а также «наличие в значительных размерах элементов разложения и бытового загнивания в среде партийцев и даже отдельные факты прямого предательства со стороны некоторых коммунистов». В связи с этим заграничной инспекции НК РКИ СССР предлагалось «произвести негласную проверку всего беспартийного состава сотрудников торгпредств и подконтрольных им организаций и удалить из аппаратов всех сомнительных и ненадежных лиц», равно как и всех коммунистов, «не оправдавших на заграничной работе доверия партии, на основе выводов и решений проверочной комиссии».

Однако чистка заграничных учреждений лишь многократно увеличила количество невозвращенцев <…>

Но если большинство сотрудников заграничных торговых учреждений не представляли для кремлевских правителей особой опасности, то поистине эффект разорвавшейся бомбы имело для Москвы бегство бывшего начальника Восточного сектора ИНО ОГПУ и действующего нелегального резидента по Турции и Ближнему Востоку, члена партии с 1918 г., 35‑летнего Г.С. Агабекова. Прибыв во Францию 26 июня 1930 г., он четыре дня спустя объявил о своем разрыве с режимом, «создающим невыносимую жизнь громадному 150‑миллионному народу СССР и властвующим силой штыков» по причине несознательности армии и неорганизованности рабочих и крестьян. «Я имею сотни честных друзей-коммунистов, сотрудников ГПУ, – подчеркивал Агабеков в заявлении, опубликованном 1 июля в «Последних новостях», – которые также мыслят, как и я, но, боясь мести за рубежом СССР, не рискуют совершить то, что делаю я. Я – первый из них, и пусть я послужу примером всем остальным честным моим товарищам, мысль которых еще окончательно не заедена официальной демагогией нынешнего ЦК. Я зову вас на борьбу за подлинную, настоящую, реальную свободу». После выхода сенсационной книги Агабекова «ГПУ. Записки чекиста» (Берлин, 1930) за «предателем» началась форменная охота, которая увенчалась успехом лишь в 1937 году.

«Невозвращенчество, – злорадствовала эмигрантская пресса, – принимает характер эпидемии. Почти не проходит дня, чтобы ряды «третьей эмиграции» не увеличивались новыми пришельцами. Бегут не только заподозренные в «уклонах» и «разложении», но и … стопроцентные коммунисты!» Ссылаясь на политический разрыв все возрастающей части коммунистов «с идеями социального утопизма и террористической диктатуры», Дан замечал, что «возвращенчество» русских эмигрантов в нэповскую Россию «рассеялось, как дым», и, наоборот, невозвращенчество стало настоящим «знамением временю), когда сотни тысяч жителей СССР, этих своеобразных «сменовеховцев наизнанку», с удовольствием и немедленно ринулись бы сейчас за границу, «если бы имели к тому хоть какую-либо физическую, материальную и полицейскую возможность!»

Между тем «жестокое сокращение и еще более жестокая чистка» со стороны заграничных учреждений, численность сотрудников которых, по утверждению Орджоникидзе, уже к ХVI съезду ВКП(б) уменьшилась почти наполовину (на 41,6 %), фактически привели к дезорганизации внешнеторгового аппарата. Более того, решение направлять за рубеж лишь, «абсолютно стойких, проверенных, выдержанных рабочих»-коммунистов, которые, по мнению ЦКК, только одни и могли устоять против тлетворного «влияния буржуазных соблазнов», явилось причиной того, что, например, в парижском торгпредстве остались всего два владевших французским языком руководящих работника, а большинство служащих, как жаловался начальству исполнявший обязанности торгпреда Б.А. Бреслав, составляли мало на что способные новички, не имевшие никакого «коммерческого и торгового опыта».

По неполным данным Наркомвнешторга СССР, в 1932 г. было зарегистрировано 11 невозвращенцев, в том числе 3 коммуниста, а в 1933 г. – 5, в том числе 3 коммуниста. <…>

Новый пик невозвращенчества придется на вторую половину 30‑х годов и будет связан со сталинскими репрессиями.

[Статья приводится с сокращениями.]

Вопросы истории. – 2000. – № 1. – С. 46–63.

Вадим Роговин.
Облава на троцкистов за рубежом

«Ни одна фракция в истории рабочего движения, – писал Троцкий в 1937 году, – не подвергалась таким злобным и отравленным преследованиям, как так называемые «троцкисты». Эти слова характеризовали положение приверженцев Троцкого не только в СССР, но и в капиталистических странах.

В то время, когда в Советском Союзе «троцкистов» расстреливали по обвинениям в сотрудничестве с немецкими спецслужбами, гитлеровская власть преследовала сторонников IV Интернационала в Германии. В конце 1936 года в Данциге была раскрыта троцкистская нелегальная группа «Спартакус». Из шестидесяти её членов десять были преданы суду по обвинению в ведении антифашистской пропаганды и выступлениях против участия Германии в испанской войне.

В обвинительном заключении указывалось, что данцигские троцкисты «втаптывали в грязь всё немецкое и, наоборот, возвеличивали Советскую Россию». В свою очередь германские сталинисты незадолго до процесса заявляли, что «троцкистский филиал в Данциге давно уже является шпионским и провокаторским центром данцигского гестапо».

В отклике на данцигский процесс Троцкий отмечал, что подсудимые на нём в отличие от подсудимых московских процессов не отрекались от троцкизма, а открыто говорили о своей солидарности с движением IV Интернационала. Другое отличие между данцигским и московскими процессами Троцкий видел в том, что в Данциге суд ограничился сравнительно небольшими сроками тюремного заключения и не обвинял подсудимых в вымышленных преступлениях. Троцкий объяснял это тем, что «тоталитарный режим в Данциге ещё молод, и общественное мнение самой правящей партии не подготовлено к таким мероприятиям… ГПУ даёт уроки гестапо».

Спустя несколько месяцев, суд над местной группой троцкистов состоялся в Гамбурге. Обвиняемые были приговорены к 5–10 годам тюремного заключения. Во время следствия они подвергались пыткам, а один из них покончил с собой, чтобы положить конец мучениям.

В буржуазно-демократических странах сталинская агентура неустанно провоцировала власти на преследование троцкистов. В этой связи провокационную роль играла также советская печать, объявлявшая зарубежных троцкистов агентами фашистских спецслужб, ведущими подрывную работу против своих правительств. Только за февраль-март 1937 года на страницах «Правды» появились статьи «Троцкисты под покровительством польской разведки», «Подрывная работа троцкистов в Бельгии», «Разоблачение троцкистов в США», «Происки троцкистских агентов Франко», «Гнусная комедия троцкистских пособников Франко» и т. п. В статье «Шпионский интернационал (троцкисты на службе фашистских разведок)» «разоблачались» «итальянский шпион и одновременно агент югославской охранки» Цилига, «выродки Рут Фишер и Маслов», «старый шпион А. Нин», «прожжёный авантюрист, проходимец Суварин, который в своих грязных брошюрках, по заданию своего шефа – бандита Троцкого восхваляет убийц товарища Кирова (т. е. жертв процесса 16‑ти – В. Р.)» и многие другие деятели троцкистских и иных антисталинских коммунистических групп в разных странах. «Вся эта троцкистская мразь, предводительствуемая обер-шпионом Троцким и его отпрыском Седовым, – говорилось в статье, – объединена в международную шпионскую организацию, руководимую германским гестапо, японской, итальянской и другими разведками». С нескрываемой злобой автор статьи писал о Л. Карденасе, обвиняя его в том, что «благодаря нажиму и прямым угрозам реакционных и фашистских кругов Америки, он разрешил Троцкому жить в Мексике». «Гонимый проклятиями и ненавистью рабочего класса, – завершал свою статью автор, – гнусная гадина Троцкий безопаснее всего чувствует себя под охраной полиции и тайной разведки. Так было в Норвегии, так получилось и в Мексике».

Вслед за советской печатью зарубежные органы сталинистов распространяли домыслы о подрывной работе троцкистских групп. Жак Дюкло, один из лидеров французской компартии, объявил делом рук троцкистов террористические акты в Париже, виновников которых полиция не сумела обнаружить. Нью-Йоркская газета «Дейли Уоркер» опубликовала статью, обвинявшую китайских троцкистов в связях с японским генеральным штабом.

Эта пропагандистская кампания сталинистов шла рука об руку с попытками спровоцировать «троцкистские» процессы за рубежом. Весной 1937 года начальник иностранного отдела НКВД Слуцкий сказал Кривицкому, что бывший руководитель советской агентуры в США Маркин, убитый три года назад при таинственных обстоятельствах, начинил троцкистами всю советскую разведывательную службу в Америке. Это «замечание о «троцкистах» в американской службе ОГПУ, – рассказывал впоследствии Кривицкий, – очевидно, означало, что что-то готовилось именно в США. Слово «троцкисты» употреблялось советскими должностными лицами для обозначения любых оппонентов Сталина». По сведениям, имевшимся у Кривицкого, НКВД провоцировало «троцкистско-фашистский» процесс в Соединенных Штатах, планируя замешать в него американских троцкистов и других противников Сталина из числа бывших членов компартии США.

Особенно активно сталинская агентура действовала в тех странах, которые поддерживали дружественные отношения с Советским Союзом. «Пользуясь международными затруднениями, на всё готовыми наёмниками Коминтерна и, не в последнем счете, ресурсами возросшей золотой промышленности, – писал по этому поводу Троцкий, – Сталин надеется добиться применения тех же методов (что и в СССР. – В. Р.) и в других странах». Эти его усилия облегчаются тем, что «реакция везде не прочь избавиться от революционеров, особенно если работу подлогов и убийств из-за угла берёт на себя иностранное «революционное» правительство, при содействии внутренних «друзей», оплаченных из того же иностранного бюджета».

Весной 1937 года Сталин попытался организовать «троцкистский процесс» в Чехословакии, правительство которой испытывало всё больший нажим со стороны Германии и поэтому стремилось к сближению с Советским Союзом. Главной жертвой намечавшегося процесса был избран один из старейших деятелей немецкого рабочего движения Антон Грилевич, исключённый из КПГ в 1927 году за участие в группе левой оппозиции. С 1930 года Грилевич руководил издательством, выпускавшим книги Троцкого, был официальным издателем «Бюллетеня оппозиции» и редактором журнала «Перманентная революция», органа немецких сторонников IV Интернационала. В марте 1933 года штурмовиками был учинён налёт на квартиру Грилевича, вслед за чем он эмигрировал в Чехословакию, где продолжал издавать работы Троцкого.

В «Записках» И. Райсса сообщалось, что сталинская агентура предоставила чешской полиции материалы, изображавшие Грилевича агентом гестапо, и что Сталин часто звонил Ежову, запрашивая, как продвигается «дело Грилевича». В этой связи Райсс отмечал, что Сталин был «готов сделать всё, чтоб иметь троцкистский процесс в Европе».

Это свидетельство дополняет рассказ Кривицкого о телефонном разговоре Слуцкого с Ежовым. После этого разговора, свидетелем которого случайно оказался Кривицкий, Слуцкий сказал ему:

– Сталин и Ежов думают, что я могу производить аресты в Праге, как в Москве.

– Что Вы имеете в виду? (спросил Кривицкий)

– Требуется суд над троцкистскими шпионами в Европе, – ответил Слуцкий. – Это имело бы огромный эффект, если бы удалось его устроить. Пражская полиция должна арестовать Грилевича. Вообще говоря, они готовы сотрудничать (с НКВД – В. Р.), но с чехами нельзя обходиться попросту, как мы обходимся со своими. Здесь, в Москве, достаточно открыть пошире ворота Лубянки и гнать туда столько, сколько надо. Но в Праге остались ещё легионеры (бывшие члены чехословацкого легиона, поднявшего в 1918 году антисоветский мятеж. – В. Р.), и они саботируют наши действия.

В июне 1937 года Грилевич был арестован пражской полицией, которая предъявила ему чемодан, оставленный им у одного из товарищей. В нём находились брошюры, листовки и деловые письма, которые никак нельзя было представить в качестве вещественных доказательств шпионской деятельности. Поэтому в чемодан были подброшены фальшивые паспорта, фотоплёнка со снимками шпионских документов и немецкая печать, дающая право на переход границы с Германией. Грилевич смог доказать, что все эти вещи ему не принадлежат. Тогда полицейские стали допрашивать Грилевича относительно его мнения о московских процессах. При этом, по словам Грилевича, они «весьма резко, прямо-таки злобно защищали сталинские судебные подлоги». После нескольких месяцев заключения в следственной тюрьме Грилевичу было вручено постановление о запрещении его пребывания в Чехословакии. На этом основании его поместили в пересыльную тюрьму, а затем заставили перейти австрийскую границу.

Не ограничиваясь подобными провокациями, сталинская агентура организовывала террористические акты против зарубежных троцкистов. Для этого была создана особая группа при иностранном отделе НКВД, в которую входили политэмигранты, отбиравшиеся туда руководством Коминтерна.

Наиболее нашумевшим политическим убийством стала зверская расправа с Игнатием Райссом, одним из ведущих работников советской контрразведки в Европе.

http://trst. narod. ru/rogovin/t4/oglav. htm

 

 

Л.Д. Троцкий

 

Л.Д. Троцкий

 

Картинка 17 из 32

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)

 

http://stuff. mit. edu/people/fjk/BO/index. html

Председателю Совета Народных комиссаров
Союза ССР тов. В.М. Молотову

Известное Вам письмо академику А.Е. ЧИЧИБАБИНУ с предложением сообщить намерен ли он возвратиться в СССР или нет было направлено ему 20 февраля с/г.

Ответ на это письмо до сего времени не получен, хотя нам достоверно известно, что письмо акад. А.Е. ЧИЧИБАБИНУ вручено 11‑го марта с/г.

Ввиду этого, Президиум Академии Наук СССР считает необходимым на ближайшей сессии Академии поставить вопрос о выводе акад. А.Е. ЧИЧИБАБИНА из состава действительных членов Академии Наук СССР.

Просим Ваших указаний.

 

ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ

Академии Наук СССР академик Г.М. Кржижановский

 

НЕПРЕМЕННЫЙ СЕКРЕТАРЬ

Академии Наук СССР академик Н.П. Горбунов

http://www. ihst. ru/projects/sohist/document/an/202. htm#let

О лишении Ипатьева В.Н. звания
действительного члена Академии наук
СОЮЗА ССР

Постановление общего собрания Академии Наук Союза ССР
от 29 декабря 1936 г.

 

С 1927 г. действительный член Академии Наук Союза ССР В. Н. Ипатьев находится за границей. В. Н. Ипатьев сообщил Президиуму Академии Наук Союза ССР, что считает невозможным в настоящее время вернуться на родину и возобновить работу в Академии Наук, так как связан контрактом с иностранной коммерческой фирмой.

Отказываясь возвратиться к работе в Академии Наук, решительно предпочитая работать в иностранной коммерческой фирме, В. Н. Ипатьев грубо нарушает основной долг каждого гражданина Союза ССР – трудиться на благо своей родины.

Считая поведение В. Н. Ипатьева явно несовместимым с достоинством советского гражданина и тем более с званием действительного члена Академии Наук, Общее собрание Академии Наук Союза ССР, в соответствии с § 24 Устава Академии, постановляет:

лишить В. Н. Ипатьева звания действительного члена Академии Наук Союза ССР.

 

О лишении Чичибабина А.Е. звания
действительного члена Академии наук
СОЮЗА ССР

 

Постановление общего собрания Академии Наук Союза ССР
от 29 декабря 1936 г.

 

Действительный член Академии Наук Союза ССР А. Е. Чичибабин в 1930 г. выехал за границу и до настоящего времени остается за пределами Союза ССР.

Академия Наук Союза ССР неоднократно ставила А. Е. Чичибабина в известность о необходимости вернуться к работе в Академию Наук. А. Е. Чичибабин, уклонявшийся долгое время от прямого ответа, в последнем письме сообщил об отказе вернуться, ссылаясь на то, что Академия Наук не предоставит необходимых условий для дальнейшей работы.

Аргументация А.Е. Чичибабина является явно неосновательной и не объясняет действительных мотивов его поведения. Предлагая А. Е. Чичибабину вернуться, Президиум Академии Наук указывал, что «примет все меры к созданию для него благоприятных условий по научной работе и в бытовом отношении».

Считая действия А.Е. Чичибабина несовместимыми с званием действительного члена Академии Наук Союза ССР. Общее собрание Академии Наук Союза ССР, в соответствии с § 24 Устава Академии, постановляет:

лишить А.Е. Чичибабина звания действительного члена Академии Наук Союза ССР.

Вестник АН СССР 1937. № 1. С. 20–21

О лишении гражданства СОЮЗА ССР
Ипатьева В.Н.

Постановление Президиума Центрального

исполнительного комитета Союза ССР

 

На основании ст. 17 «Положения о гражданстве Союза ССР» от 22 апреля 1931 г. (С.3. Союза ССР. 1931 г. № 24, ст. 196) Президиум Центрального исполнительного комитета Союза ССР постановляет:

лишить гражданства Союза ССР Ипатьева Владимира Николаевича, как отказавшегося выполнить свой долг перед родиной, и запретить ему въезд в пределы Союза Советских Социалистических Республик.

 

Председатель Центрального исполнительного комитета Союза ССР

М. Калинин.

Секретарь Центрального исполнительного комитета Союза ССР

И. Акулов.

Москва, Кремль, 5 января 1937 г.

О лишении гражданства СОЮЗА ССР
Чичибабина А.Е.

Постановление Президиума Центрального

исполнительного комитета Союза ССР

 

На основании ст.17 «Положения о гражданстве Союза ССР» от 22 апреля 1931 г. (С.3. Союза ССР, 1931 г., № 24, ст. 196) Президиум Центрального исполнительного комитета Союза ССР постановляет:

лишить гражданства Союза ССР Чичибабина Алексея Евгеньевича, как отказавшегося выполнить свой долг перед родиной, и запретить ему въезд в пределы Союза Советских Социалистических Республик.

Председатель Центрального исполнительного комитета Союза ССР

М. Калинин.

Секретарь Центрального исполнительного комитета Союза ССР

И. Акулов.

Москва, Кремль, 5 января 1937 г.

Собрание законов СССР. 1937. № 5. Ст. 11; Вестник АН СССР. 1937. № 1. С. 20–21.

К итогам декабрьской сессии
Академии наук СССР

<…>

V

В числе вопросов организационного характера Сессия разрешила вопрос об академиках-невозвращенцах – В. Н. Ипатьеве и А. Е. Чичибабине, пренебрегших своими обязанностями академика и гражданина.

В. Н. Ипатьев и А. Е.  Чичибабин, в продолжение многих лет находясь за границей, отказались возвратиться в СССР для работы в Академии Наук. Академией было сделано все возможное для того, чтобы вернуть этих людей советской науке.

Последним обращением Академии Наук к В. Н. Ипатьеву было следующее письмо: «Вы уже около шести лет находитесь вне пределов СССР и не принимаете никакого участия в грандиозной работе по социалистическому строительству. Вы являетесь гражданином СССР, крупным ученым. действительным членом Академии – Вы нужны нашей стране. Поэтому, по поручению Президиума Академии Наук, я прошу Вашего прямого, ясного и откровенного ответа на следующий вопрос: считаете ли Вы себя обязанным целиком работать для своей родины – Советского Союза, для усиления ее мощи и процветания, и если считаете, то готовы ли Вы немедленно сделать из этого практические выводы? Вопрос этот является вполне законным потому, что Ваш добровольный отрыв от нашей родины принял слишком затяжные формы. Если Вы отвечаете на поставленный Вам вопрос утвердительно, то Вы должны в ближайшее же время вернуться в СССР для научной работы. Академия Наук примет все меры к созданию для Вас благоприятных условий как по научной работе, так и в бытовом отношении. В противном случае Академия Наук и, вероятно, вся страна, должны будут сделать соответствующий вывод о Вашем отношении к СССР. В ожидании скорого извещения о Вашем решении и с надеждой на скорое Ваше возвращение. Непременный секретарь Академии Наук СССР Н. П. Горбунов».

В ответ на это письмо В. Н. Ипатьев прислал 1 ноября 1936 г. обстоятельное письмо, выдержки из которых были приведены в «Правде», в статье акад. В. Л. Комарова [См. статью акад. В.Л. Комарова: «Академики-невозвращенцы», «Правда», 21 декабря, 1936 г.], В этом письме он, между прочим, пишет:

«По получении Вашего письма я немедленно ознакомил директоров той фирмы, где я работаю, с его содержанием и получил снова категорическое подтверждение о невозможности расторжения моего контракта и выезда немедленно из Америки. Кроме того, они заявили, что СССР получил большую выгоду от моей работы здесь, так как за счет Компании были сделаны важные открытия для нефтяной промышленности».

Далее Ипатьев указывает в письме, что он вряд ли мог бы рассчитывать сейчас на те условия, которые имеет в настоящее время, и что весь строй его идей, связанных тесно с его сотрудниками и проводимый ныне в великолепно оборудованной годами лаборатории, будет нарушен и только принесет, якобы, вред всей его исследовательской работе, а следовательно, и науке и технике.

Таким образом, В.Н. Ипатьев совершенно определенно заявил, что те связи, которые он имеет в Америке, для него дороже тех, на которые так ясно и просто указал ему в своем письме Н. П. Горбунов.

С А. Е. Чичибабиным велась продолжительная переписка, и, кроме того, ряд лиц по поручению Академии Наук, вел с ним специальные беседы о необходимости возвращения в СССР. В конце концов, после ряда писем и переговоров ему было написано Н. П. Горбуновым письмо, более или менее аналогичное тому, которое было послано В. Н. Ипатьеву.

А. Е. Чичибабин ответил на это письмом, сущность которого сводится к отказу вернуться в СССР.

В ответ на такое поведение обоих академиков виднейшие ученые нашей страны и ряд научных коллективов обратились в Академию Наук с письмами, в которых решительно осуждалось изменническое по отношению к своей родине, поведение обоих ученых и выдвигались требования научной общественности лишить их звания советских академиков, как перебежчиков в лагерь капитализма.

Сессия вынесла по этому вопросу единственно возможное решение. Сессия лишила Чичибабина и Ипатьева почетного звания действительных членов Академии Наук СССР.

Вестник АН СССР. 1937. № 1. С. 20–21.

5. Степень связанности
«Русского мира» в той или иной стране:
организации, печать, праздники,
акции, лидеры

Записка о необходимости создания
Третейского суда в Болгарии


София, апрель 1928 г.

Несколько дней тому назад в местной газете «Русь» появилось письмо княгини Лобановой-Ростовской с резкими обвинениями против Повало-Швейковской в ряде неблаговидных поступках в связи с деятельностью последней в Обществе, в котором и княгиня Лобанова-Ростовская, и госпожа Повало-Швейковская принимают участие. На следующий день появилось объявление в газете, оправдывающее госпожу Повало-Швейковскую и обвиняющее Лобанову-Ростовскую во лжи.

На чьей стороне правда рядовой русский читатель газеты судить не может. …взаимные обвинения вносят еще большую рознь в наше общество, не отличающееся особой сплоченностью. Болгарское же общество, вообще плохо разбирающееся в наших взаимоотношениях, выносит о русской эмиграции в целом самое безотрадное впечатление и делает выводы чрезвычайно обидные для нашего национального самолюбия в государствах, не питающих симпатий к России, в подобных случаях появляются статьи самого обидного характера для русской эмиграции и для русских вообще.

За год мы знаем несколько случаев конфликтов, возникавших между нашими соотечественниками. Оскорбление действием князя Лобанова-Ростовского в Посольской церкви, клеветнические листовки, выпущенные против глубокочтимого большинством русской эмиграции протопресвитера о. Г.И. Шавельского, избиение в трамвае присяжного поверенного Н.Н. Алексеева и другие печальные факты, позорящие русское имя, не могут не привлекать всеобщего внимания. Безнаказанность создает у виновников уверенность в возможности повторения подобного рода выходок, особенно при нежелании пострадавших обращаться к болгарскому суду, чтобы еще более не раздувать печальных фактов и не давать пищи неблагожелательно настроенной к русским прессе.

В начале 1922 г. в Болгарии по инициативе проф. К.Н. Соколова (ныне покойного) о создании в Софии особого третейского суда, который имел бы право не только разбирать столкновения между эмигрантами, но и привлекать к ответственности тех из них, чья деятельность могла бы опозорить русское имя. Проект был разработан. К нему сочувственно отнеслись и болгарские власти, и бывший дипломатический представитель России в Болгарии [А.М.] Петряев, и вопрос об официальном признании властями русского третейского суда для эмигрантов был вопросом дней. Но возникшее дело о «черном блоке», с которым связано было и имя редактора газеты «Свободная Речь», окончившееся разгромом редакции высылкой К.Н. Соколова в Сербию. …Насколько известно, подобный суд действует в Сербии и имеет чрезвычайно благотворное влияние на жизнь русской эмиграции.

Наша эмиграция почти вся примыкает к тем или иным объединениям, и создание из представителей таковых особого органа, который пользовался бы высоким авторитетом не только в глазах русских, но и болгар, и быть может был бы признан болгарскими властями, казалось бы не представляется особенно затруднительным. Наличность в Софии нескольких видных юристов значительно облегчает составление положения о такого рода третейском суде.

ГА РФ. Ф. 9145. Оп. 1. Д. 79. Л. 1.

Юбилей Союза русских Адвокатов
в Германии

Недавно отпразднован десятилетний юбилей «Союза Русских Адвокатов в Германии». Празднество это показало, что Союз успел встретить широкое признание не только в Русских эмигрантских кругах, но и в Германском судебных кругах. Юстицрат Магнус, автор выдающегося сочинения о всемирной адвокатуре, в своей речи отметил то уважение и внимание, которым пользуются в широких кругах немецких юристов Союз Русских Адвокатов. В особенности почтенный оратор подчеркнул плодотворную деятельность бессменного председателя Союза Б.Л. Гершуна. На торжество откликнулись не только юридические, но и всякие другие Русские эмигрантские организации. Среди приветствии было оглашено и приветствие Русского Юридического Общества в Латвии, а также редакции журнала: «Закон и Суд». От души желаем юбиляру развивать по прежнему свою полезную деятельность и в ширь и в глубь.

Закон и суд. – 1930. – № 14/15. – Ст. 478

Египет. Русские организации

1)      Бюро для регистрации русских. Эти Бюро имеются в Каире, Александрии и Порт-Саиде

В Каире: ул. Кавалла, № 8. Директор Бюро Н.И. Виноградов. Секретарь П.В. Антаки.

В Александрии: улица Заглула Паши, № 15. Директор А.М. Петров. Секретарша – В Семенова.

В Порт-Саиде – Директор г. Скабриевский.

Эти Бюро открыты Египетским правительством и входят в число учреждений Министерства внутренних дел. Бывшие русские консулы; Петров и Виноградов приглашены в качестве представителей русских колоний, стоять во главе Бюро и заведовать делами, касающимися русских: выдачей бумаг, видов на жительство, справок из консульских архивов и проч.

2)      Русские Благотворительные Общества…

Русская эмиграция. Альманах. 1920–1930 гг. – Вып. 2. – Белград, 1931. – С. 11–12.

А.В. Толстой.
Русская художественная эмиграция
в Европе. ХХ век

В 1929 году в Праге был учрежден Союз русских художников в Чехословакии. Среди его основателей были: архитектор В. Брандт (автор проекта храма Успения Богородицы на Ольшанском кладбище в Праге, расписанного по эскизам И. Билибина в 1941 году), скульпторы А. Головин и Е. Бржезинский, живописцы П. Деев, Е. Калабин, Н. Штуцер-Ягудкова; председателями Союза были последовательно архитектор и скульптор Н. Акатьев и сценограф, портретист и иллюстратор, директор художественной школы при Русской академии наук Н. Бакулин. Кроме этого наиболее крупного и представительного объединения русских художников в Чехословакии существовали и другие их организации – такие, как Русский кустарь, Русский очаг, а также Украинская студия пластических искусств, где преподавали и художники из России. Как и в Югославии, русские художники в Чехословакии не чувствовали себя изолированными от местных коллег и охотно принимали участие в интернациональных артистических объединениях (например, Скифы 1931–1932 годов), а также в нескольких чехословацких объединениях (Художественная беседа, Манес, Холлар и другие в Праге, Объединение моравских художников в Брно и другие).

Далее автор подробно останавливается на деятельности Русского культурно исторического музея (РКИМ) и его картинной галереи, собиравшей исключительно произведения эмигрантского искусства. К концу 1930‑х годов художественная коллекция Музея довольно полно отражала не только основные направления изобразительного творчества русских эмигрантов, но и круг их историко-художественных интересов. Там хранились живописные и графические работы, архитектурные проекты, фоторепродукции произведений, находившихся в других собраниях, а также портреты деятелей эмиграции, связанные с ними архивные документы и реликвии, включая театральные костюмы и многочисленные предметы декоративно-прикладного искусства. Художественное собрание РКИМ было отражено в подробном каталоге, составленном В. Булгаковым и его рижским соавтором А. Юпатовым и изданном в 1938 г. в Праге. Из-за нехватки средств коллекция формировалась в основном из даров самих эмигрантов, получаемых при содействии его добровольных представителей в главных центрах русской диаспоры в Европе и в Харбине. Поэтому она отличалась неравноценностью качественного уровня, неполнотой и некоторой случайностью подбора экспонатов, хотя пополнение собрания работами русских парижан в 1937 году взял на себя сам директор РКИМ В. Булгаков. Тем не менее, в Музее были представлены И. Репин, К. Коровин, мирискусники А. Бенуа, М. Добужинский, 3. Серебрякова, И. Билибин, Н. Рерих, а также Ф. Малявин, Б. Григорьев, Н. Гончарова, М. Ларионов, С. Виноградов, В. Масютин, Н. Богданов-Бельский и другие более или менее известные художники из разных центров русской эмиграции. Разносторонняя собирательская и выставочная деятельность РКИМ была прервана германской оккупацией, арестом В. Булгакова (1941) и расформированием Музея с рассеиванием его собраний по многим советским музеям и архивам в конце и сразу после второй мировой войны. В этом же разделе второй главы говорится о других собраниях русского искусства в Праге – в частности, об Архиве славянского искусства при Славянском университете (произведения А. Бенуа, М. Добужинского, К. Коровина, Ф. Малявина, Н. Гончаровой и др.). До сих пор в государственных музеях и частных коллекциях Чехии и Словакии хранится немало работ, созданных выходцами из России, в том числе и весьма известными мастерами русского искусства начала и первой трети XX века.

Толстой А.В. Русская художественная эмиграция в Европе. ХХ век. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. доктора искусствоведения. – М., 2002. – С. 19–20.

Д. Стюарт Дюррант.
По материалам архива Д.В. Философова

Философов скептически относился к попыткам организовать эмигрантов в политически эффективное всеевропейское объединение. В то же время ему, вместе с Мережковским, принадлежит проект создания литературной академии русского зарубежья, о котором он писал еще в «Молве» (1933); проект, к сожалению, так никогда и не был реализован. Весь свой опыт и знания Философов посвятил организации варшавских литературных объединений, таким образом поощряя сотрудничество между русскими и польскими литературными кругами. Так, в эти годы он – один из организаторов Союза русских писателей и журналистов, известного своими конкурсами начинающих писателей. Другим начинанием Философова было Литературное содружество, которое просуществовало с 1929 по 1935 г. и первоначально являлось литературной секцией Союза русских писателей и журналистов. Его собрания, проводившиеся два раза в месяц, посещали близкие литературные друзья Философова Лев Гомолицкий, Владимир Бранд, Антоний Домбровский, Соня Киндякова, С.П. Кунцевич, С.Л. Войцеховский. Сюда приглашались такие знаменитости, как Юлиан Тувим (чьими стихами и переводами неизменно восхищался Философов), К. Вежинский.

И все-таки в своих дневниках Философов постоянно жаловался на отсутствие в Варшаве литературного кружка для русской интеллигенции. В этом смысле, вершиной деятельности Философова была организация литературного клуба «Домик в Коломне», получившего название по одноименной поэме А.С. Пушкина и просуществовавшего с ноября 1934 по февраль 1936 г. В какой-то мере собрания «Домика в Коломне» отражали настроения школьных лет Философова, когда он и его близкие друзья проводили время в дискуссиях об искусстве, музыке и литературе. Эти встречи чем-то напоминали и бдения в парижском салоне Мережковских «Зеленая лампа» (с 1926 г.). По мысли Философова «Домик в Коломне», так же как и прекратившее свое существование в 1924 г. Русско-польское общество, должен был содействовать распространению художественных ценностей русской культуры в условиях глубоко укоренившейся в те годы среди поляков русофобии. Многие из бывших «ветеранов» Общества стали членами новообразованного клуба. Программа «Домика в Коломне» носила отчасти формальный характер: встречи более походили на симпозиумы, расписание которых, а также темы дискуссий и имена участников заранее публиковались в газетах.

Большинство участников клуба собиралось в ожидании неисчерпаемого, казалось, запаса историй и анекдотов, рассказываемых самим Философовым. Он, однако же, отказывался от роли председателя в этих беседах и в первую очередь интересовался мнением молодых и малоизвестных писателей. Философов жил чрезвычайно скромно, и вечера проходили за столом с бутылкой вина, пирогами и чаем из старинного самовара. На собраниях обычно председательствовал один из постоянных членов литературного кружка. Эти собрания были дороги не только гостям, но и самому Философову. Для него эти встречи служили ценнейшим источником информации о новостях в культурной жизни Польши и в среде русской эмиграции. До самого конца Философов, к удивлению многих близко знавших его, испытывал неподдельный интерес ко всему новому в культуре и художественной жизни.

Так как Философов был и основателем, и вдохновителем, и душой образовавшегося кружка, то, к сожалению, во время его отсутствия по причине болезни, обострившейся в 1936 г., руководство клубом осталось без естественного преемника.

Лица: Биографический альманах. – М.; СПб., 1994. – № 5. – С. 444–459.

Екатерина Куликова.
Праздники, радости, скорби
Ивана Шмелева

К Рождеству, например, в семье Шмелевых готовились задолго до его наступления. И сам писатель, и, конечно, Ольга Александровна, и маленький Ив делали разные украшения: цепи из золотой бумаги, всякие корзиночки, звезды, куклы, домики, золотые или серебряные орехи. Елку наряжали в эмиграции многие семьи. Рождественская елка в каждой семье сильно отличалась от других. Во всякой семье были свои традиции, свой секрет изготовления елочных украшений. Происходило своего рода соперничество: у кого самая красивая елка, кому удалось придумать самые интересные украшения. Так, и потеряв родину, русские эмигранты находили ее в хранении дорогих сердцу обрядов.

 

Рождественская елка

 

И.Б. Иванов.
Русский Обще-Воинский Союз
(Краткий исторический очерк)

25 апреля 1928 года в Брюсселе скончался барон Петр Николаевич Врангель. Причину этой внезапной смерти энергичного и не старого генерала (ему не было еще пятидесяти лет) не смогли определить ни русские, ни бельгийские врачи. Последними словами Врангеля была молитва: »Я слышу благовест… Боже, спаси Армию…»

В 1992 году сын Главнокомандующего барон Петр Петрович Врангель помог пролить свет на загадочную историю смерти своего отца. Выяснилось, что накануне смерти генерала Врангеля в его доме побывал подозрительный гость из СССР, который приехал якобы навестить своего брата, служившего денщиком у Главнокомандующего. Очевидно, что в то время подобный визит из-за «железного занавеса» был немыслим без санкций советских спецслужб, по всей видимости, и организовавших это тайное убийство.

После смерти Врангеля распоряжением Е. И. В. В. К. НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА его заменил генерал-от-инфантерии Александр Павлович Кутепов. После же смерти Верховного Главнокомандующего генерал Кутепов вступил в управление РОВСом, приняв на себя и те обязанности, которые до этого исполнял почивший ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ.

* * *

 

В РОВСе с именем Кутепова связан так называемый «период активизма». До конца 1920‑х годов российская эмиграция жила надеждой на «весенний поход», то есть на продолжение вооруженной борьбы с большевизмом. Но время шло, и надежда становилась все слабее. Генерал Кутепов был одним из первых руководителей РОВСа, понявших необходимость перехода на другой путь. Обращаясь к офицерам, он сказал: »Нельзя ждать смерти большевизма, его надо уничтожать». Под руководством Кутепова началась систематическая посылка добровольцев на подпольную работу в СССР. Десятки офицеров обращались к нему с просьбами об отправке их через «зеленую границу» в Россию, но, не имея возможности удовлетворить все эти просьбы, генерал должен был установить своеобразную жеребьевку, при которой не более одной трети записавшихся были намечены для боевой работы.

Работа РОВСа в подсоветской России велась в двух направлениях. Первое заключалось в установлении связи с высшими чинами красной армии (во времена Кутепова среди них было немало бывших офицеров), выявлении единомышленников и подготовке совместно с ними вооруженного восстания. Второе представляло собой систему так называемого «среднего террора», при которой наносились удары по отдельным учреждениям компартии и ОГПУ в столицах.

В ходе этих операций белые добровольцы несли большие потери. Среди погибших были: А.А. Шорин, С.В. Соловьев, Трофимов, Г.Н. Радкевич-Шульц; Н.П. Строевой (наст. фам. – Стрекаловский); В.А. Самойлов, А.Б. Болмасов, А.А. Сольский; А. фон Адеркас; Мария Захарченко-Шульц, руководившая одной из боевых групп, и другие.

Контрудар по деятельности РОВСа нанес печально известный «Трест» – провокационная организация, созданная под непосредственным руководством председателя ВЧК Ф. Дзержинского. Под видом монархической внутрироссийской организации удалось установить контакт с русским Зарубежьем и отчасти ослабить его антибольшевицкую деятельность. Но, даже несмотря на дезорганизующую работу Треста», руководимое Кутеповым подполье добилось определенных успехов; к тому же, в 1927 году «Трест» был разоблачен. Стремясь обезглавить РОВС, ОГПУ разрабатывает план похищения генерала Кутепова. Замыслу чекистов способствовало то обстоятельство, что, сберегая средства РОВСа, Кутепов отказался от телохранителей.

26 января 1930 года в Париже неожиданно и бесследно генерал Кутепов исчез. Вышел днем из церкви и больше домой не возвращался… По одной из версий, похитившим Кутепова советским агентам удалось доставить генерала на борт советского судна. На пути к Новороссийску генерал Кутепов скончался.

После этого похищения активная деятельность РОВСа постепенно замирает. Причина этого не только исчезновение такой сильной личности, какой был генерал Кутепов. Избранная РОВСом тактика подразумевала наличие в красной армии единомышленников из числа бывших офицеров, между тем в РККА постепенно происходила их замена на рабоче-крестьянские кадры, и расчеты на старые связи рушились.

* * *

 

К началу 1930‑х годов надежды на «весенний поход» окончательно исчезли. Тем не менее, Белые считали своим долгом поддерживать любую борьбу, любые выступления против коммунистического режима, не скрывавшего тогда своей цели – мировой революции. Иногда это толкало людей на самые неожиданные шаги. Так, например, некоторая часть дальневосточной военной эмиграции поддерживала в Маньчжурии борьбу Чан Цзо-лина против войск Гоминдана, который в те времена поддерживал Советский Союз.

Воевали Белые воины и в других уголках земли, в частности, в 1932–1935 гг. участвовали в войне между Парагваем и Боливией. Война эта закончилась победой Парагвая, главным образом, благодаря участию русских белогвардейцев под предводительством начальника Отдела РОВСа в Южной Америке генерал-майора Н.Ф. Эрна и генерал-майора И.Т. Беляева. В конечном итоге война вылилась в соперничество между русскими и немцами: с парагвайской стороны многие военные операции велись под руководством русских генералов и под командой русских офицеров, тогда как в Боливии в главном штабе доминировали немецкие офицеры. Когда в 1957 году генерал Беляев скончался, благодарный Парагвай объявил день его похорон днем национального траура, а сам Беляев был провозглашен национальным героем. Погребение состоялось в специальном мавзолее, сооруженном на средства парагвайского правительства.

Но ни парагвайская, ни китайская войны не коснулись основной массы Белых бойцов в организациях РОВСа. Совершенно иное настроение создалось, когда генерал Франсиско Франко начал борьбу за освобождение Испании от коммунизма, а советские руководители стали создавать там интернациональные бригады. Сам генерал Франко, которого вскоре стали называть «Испанским Корниловым», о целях этой борьбы говорил: »Наша война – это война религиозная. Мы все, кто боремся, христиане или мусульмане, мы солдаты Бога, и мы воюем не против других людей, а против атеизма и материализма…»

Испания 1936 года удивительно напоминала Россию 1918‑го и не только сутью происходивших событий, но даже и внешне. Те же красные флаги, те же оскверненные храмы, те же военные комиссары, тот же интернациональный сброд, съехавшийся со всех континентов, даже те же портреты на стенах домов: Ленина, Троцкого, Сталина…

Генерал-лейтенант Е.К. Миллер, возглавивший РОВС после исчезновения Кутепова, объявил участие в гражданской войне в Испании продолжением Белой борьбы. По его поручению в штаб каудильо направился генерал-от-инфантерии П.Н. Шатилов, который встретился с «Испанским Корниловым» и провел переговоры об использовании добровольцев РОВСа. Вскоре генерал Миллер издал циркуляр о порядке приема добровольцев в Испанский иностранный легион. Но попасть в армию Франко было непросто. Легальный переход испано-французской границы был невозможен, и русские Белые добровольцы небольшими группами переходили ее тайком. Узнав об этом, французские власти перекрыли границу наглухо. Проникнуть в Испанию стало практически невозможно, но часть русских добровольцев все же успела уйти к генералу Франко.

 

 

В борьбе против республиканцев и красных интернациональных бригад приняли участие русские генералы (А.В. Фок, Н.В. Шинкаренко), офицеры и молодежь, никогда до этого в армии не служившая.

Правда, из-за трудностей проникновения в страну русских франкистов, сражавшихся в Испании, было не так много. Из них тридцать четыре погибли в боях, девять человек были ранены. Среди погибших – генерал-майор Анатолий Владимирович Фок, который, будучи опытным артиллеристом, командовал в Арагоне артиллерией укрепленного района Кинто. В одном из своих последних писем генерал Фок писал: »Те из нас, кто будет сражаться за национальную Испанию, против III Интернационала, а также, иначе говоря, против большевиков, тем самым будут выполнять свой долг перед белой Россией».

1 апреля 1939 года национальная Испания победила, и генерал Франко воздал должное русскому отряду в своем приказе… Большинство русских добровольцев получили отличия за храбрость, а генерал Фок и капитан Я.Т. Полухин были посмертно удостоены высших испанских наград.

* * *

 

Однако РОВСу в эти годы приходилось сражаться не только на испанских фронтах. Тайная война ОГПУ против РОВСа достигла в 30‑х годах своего апогея. 22 сентября 1937 года генерала Миллера постигла участь его предшественника. Он был похищен советской агентурой, доставлен в Советский Союз и расстрелян по приговору закрытого суда.

Это дерзкое похищение помогли организовать изменники – генерал Н. Скоблин и его жена, известная певица Н. Плевицкая, которые на протяжении длительного времени являлись платными агентами советских спецслужб (Иностранного отдела ОГПУ и НКВД СССР). Генералу-предателю удалось бежать, а его жену задержали. Французский суд приговорил ее к двадцати годам каторжных работ. Некоторое время после исчезновения Миллера обязанности начальника РОВС выполнял генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов – начальник Отдела РОВС в Болгарии. Но болгарское правительство не позволило генералу Абрамову занять пост председателя Союза.

23 марта 1938 года Абрамов передал эту должность находившемуся в Брюсселе генерал-лейтенанту Алексею Петровичу Архангельскому, на долю которого выпал, пожалуй, один из самых трудных периодов в истории РОВСа.

* * *

 

Едва успели стихнуть последние залпы гражданской войны в Испании, как в Европе уже готова была разразиться новая, куда более страшная война… С началом Второй Мировой войны, когда в борьбу вступили многомиллионные армии держав мира, РОВС уже не мог иметь большого самостоятельного значения. Да и возможности его целостного использования не было, так как чины РОВ Союза, разбросанные по всему свету, сразу же оказались по разные стороны фронта воюющих государств.

Иванов И.Б. Русский Обще-Воинский Союз (Краткий исторический очерк). – СПб, 1994. – С. 79–87.

Приказ Генерала Врангеля
№ 1


Брюссель, 1\14 января 1928 г.

Ушел еще год. Десятый год русского лихолетия. Россию заменила Триэсерия. Нашей Родиной владеет Интернационал. Но национальная Россия жива. Она не умрет пока продолжается на русской земле борьба с поработителями Родины, пока сохраняется за рубежом готовая помочь этой борьбе зарубежная Армия.

Час падения Советской власти недалек. Наши силы понадобятся Родине. И тем ценнее будут они, чем сплоченнее сохранится наша спайка, чем крепче останется дух.

Не обольщаясь призрачными возможностями, но не смущаясь горькими испытаниями, помня, что побеждает лишь тот, кто умеет хотеть, дерзать и терпеть, будем выполнять свой долг.

Генерал Врангель.

ГА РФ. Ф. 9145. Оп. 1. Д. 38. Л. 11.

Листовка русского отдела
международного Объединения по борьбе
с
III Интернационалом

(Брюссель)

Союз

Во имя

Родины

Русский отдел

Международного объединения

Против III Интернационала

Отдел

Охраны и защиты

[неразборчиво] и истор.

Востояния России

Для печати

Памяти генер. бар. Врангеля

От русского отдела международного

Объединения по борьбе с III интернационалом.

 

Смерть отца, стражника, начальника и главнокоманд. Русской Армии тяжким эхом отозвалась в душе всего русского народа и особенно его горячо любившей Армии.

К сожалению, далеко не все могли присутствовать на этом последнем душу раздирающем смотре своих верных соратников, долгой вереницей дефилировавших перед гробом покойного вождя и сопровождавших его остатки к месту вечного упокоения.

Учитывая фактическую невозможность и [неразборчиво] горячее желание всего русского народа, если не присутствовать, то [неразборчиво] и пережить эту беспредельно грустную картину, – союзу удалось заснять на кинематографическую ленту этот последний путь своего горячо любимого и незабвенного вождя.

Общество предлагает всем организациям, союзам и частным лицам в местах рассеяния русской эмиграции продемонстрировать у себя этот последний исторический документ его жизни, деятельности и похорон.

За всеми справками обращаться: «La Partie» Boite Postale № 189-Bruxelus-centre Belgique

Печать, подпись.

Рукопись.

ГА РФ. Ф. 9145. Оп. 1. Д. 38. Л. 10.

 

.

 

Перенесение праха Главнокомандующего на кладбище.
Отпевание и предание земле

 

Могила П.Н. Врангеля

 

Русские скауты

 

Андрей Корляков – Andrei Korliakov.
Emigration Russe France 1917–1947.
Русская эмиграция в фотографиях,
Франция 1917–1947. Париж:
ИМКА-ПРЕСС, 2001.

 

Слово скаут известно во всем мире. «Хотя в России полк. О.И. Пантюхов назвал своих первых скаутов «юными разведчиками», с широчайшим развитием скаутизма слово «скаут» постепенно укоренилось и в русском языке. Установилась и традиционная форма: защитная рубашка, широкая шляпа, русская ленточка на левом погоне и оранжевый фуляр, обвитый черным шнуром, для сочетания цветов Герогиевской ленты. Однако не тольок одно название и не просто форма объединяет русскую молодежь, раскинутую по всему свету, в одну большую и дружную семью русских скаутов».

 

Русские скауты в медонском лесу.

 

Сын генерала Корнилова, Юрий, Бельгия.
Скауты в летнем лагере в Приморских Альпах.

 

Отъезд в лагерь под Парижем.

 

Зимний спорт под Греноблем.
Горный лагерь под Греноблем.
Отряд русских скаутов фотографируется
на фоне русской церкви в Лондоне.
3‑й справа в 1 ряду – Петя Струве,
1938 г.

 

Скаутский отряд в гостях у Ивана Бунина на вилле Бельведер.
В группе находяться Александра Вдовина, Лидия Добужинская,
Кира Кудрявцева, Фаина Бердяева, снимал Ростислав Добужинский.
Грасс 1930‑е г.

 

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ, ИДЕЙНЫЕ ТЕЧЕНИЯ, ЛИДЕРЫ

Меморандум меньшинства Заграничной Делегации
партии социалистов-революционеров

 

(Перевод с французского)

В.М. Чернов, Г.И. Шрейдер, Н.С. Русанов и В.Я. Гуревич Исполнительному Комитету Социалистического Интернационала

 

<…> самый факт наличия многочисленной с. – р. Эмиграции за границей есть явление ненормальное с точки зрения общей политики партии, которая в ряде резолюций, запретила своим членам покидать советскую Россию без разрешения партии…

И, однако, некоторое число членов партии, которые находились во время гражданской войны на территории, занятой белыми армиями, и, к несчастью, вопреки постановлениям партии, поддержали эти белые армии или, в лучшем случае, проводили к ним тактику благожелательного нейтралитета, вынуждены были после победы большевиков на всех фронтах, эвакуироваться из России за границу вместе с остатками белогвардейских войск. Именно эти элементы образовали ядро с. – р. – эмиграции, устроили в Париже главный штаб за границей, и заняли политические позиции, идущие вразрез с позициями партии.

К этому времени огромное большинство этой группы образовало так называемое «Внепартийное объединение», руководимое «Административным центром», которое ставило себе целью свержение советской власти путем вооруженного восстания, в том время, как такая тактика, в силу политических соображений была отвергнута Центральным комитетом партии в России… Тому же Центру принадлежала инициатива созыва в Париже совещания бывших членов Учредительного Собрания, которое выбрало исполнительный орган, имевший ярко выраженный характер коалиции с.-р., народных социалистов и к. – д. Русская партия социалистов-революционеров, которую по этому поводу не запрашивали, категорически осудила всю эту затею. После ряда настойчивых требований со стороны партии в России, требований, сопровождающихся энергичными угрозами исключения из Партии, «Внепартийное объединение» было ликвидировано самими же основателями…

После ликвидации всех этих затей, после переноса за границу издания Центрального органа партии «Революционная Россия» и командировки т. Чернова за границу, наконец, после образования З[аграничной] Д[елегации] ПСР, взаимоотношения между с-.р. фракциями за границей приняли несколько иной характер. Разногласия меду ними, как будто смягчаются… Мало помалу большинство членов партии, находящихся за границей, объединяется в одну заграничную организацию, и на Марсельском конгрессе в 1925 г. делается первая попытка привлечь к участию в с. – р. Делегации на конгрессе нескольких членов прежней, отклонившейся группировки (Минор, Лазарев, Брушвит). <…>

Крайне правое крыло с.-р. В эмиграции (Авксентьев, Руднев, Вишняк, Фундаминский, Степун), которых не напугал даже уход некоторых из его влиятельны членов, как Маслов и Аргунов, образовавших новую «крестьянскую партию» и гордо заявивших себя противниками социализма и сторонниками частной собственности, продолжает все более решительно двигаться по реакционному пути. Крайне правые провозглашают необходимость «религиозного возрождения». <…>

Более умеренная часть правого крыла, во главе с Керенским, разделяет в несколько смягченных формах заблуждение крайне правых. Она подменяет пафос интернационального социализма пафосом националистической демократии. Она ищет против большевиков союзников в среде наших национальных активистов, наших антисоциалистических крестьянофилов и наших конституционных демократов, вроде Милюкова. Ее программа выражается настолько же гибкой, насколько расплывчатой формулой: «отечество, свобода, труд». <…>

Еще более налево идет, как будто бы… в рядах правых групп, представленная редакцией журнала «Воля России», которая избегает, насколько это возможно, высказывать антидемократические и антисоциалистические мнения, но находит уместным, в лице своих редакторов, присоединяться к правому блоку всякий раз, когда нужно занять чисто социалистическую и революционную позицию.

Таковы глубокие разногласия и внутренние раздоры, которые нарастали уже давно внутри ПСР и которые рано или поздно должны были прорваться наружу и разбить заграничные организации ПСР. Окончательный раскол этой организации был ускорен провалом нелегальной организации ПСР в России, провалом, который надолго изолировал ЦК от З[аграничной] Д[елегации], вызвал деморализацию последней и развалил ее.

Половина З[аграничной] Д[елегации], состоящая из Чернова, Русанова, Шрейдера и Гуревича, опиравшаяся на своих сторонников, проживавших в различных городах, сгруппировалась в 1926‑м году вокруг Центрального органа партии «Революционная Россия» и остается верной партии с ее классовым социализмом, запечатленным в резолюциях съездов, советов и конференций партии. Другая половина З[аграничной] Д[елегации], а именно Слоним, Сталинский, Сухомлин и Постников, вступила в союз с крайне правым крылом Авксентьев–Руднев, и в правым крылом, возглавляемым Керенским, и вместе с ними на состоявшемся весной 1928 года съезде в Париже отказалась признавать «Революционную Россию» центральным органом партии, против которой она восстала и программу которой истолковывало произвольно, применительно к своей особой точке зрения, и присвоила себе права общепартийного конгресса.

Члены партии, отказавшиеся следовать по тому пути, на который вступили диссиденты и не пожелавшие принять участие в парижском съезде, образуют в настоящее время «заграничный союз с-р.». Они считают, что заграничная организация ПСР потеряла свое право называться партийной организацией, как ввиду ее идеологии, так и по причине ее узурпаторских действий. Они полагают, что эта организация должна быть распущена, – судьба, постигшая уже в свое время ядро большинства парижской группы. <…>

Члены З [аграничной] Д [елегации] ПСР и Заграничного Союза ПСР

В.М. Чернов, Г.И. Шрейдер, В.Я. Гуревич, Н.С. Русанов.

Социалист-революционер. – Париж, 1929. – Октябрь. – № 2. – С. 13–14.

Письма О.С. Минора
С.П. Постникову

№ 1.

4 июня 1928 г.

Мне очень важно быть осведомленным о Ваших архивных делах, ибо, думаю, они отчасти и мои. Дошли до меня слухи от Коновалова о пертурбации Архива. Особенно на мне отзывается тяжело вся эта разруха: ведь мой заработок зависит только от покупки тех или иных матер через меня. Между тем в Париже покупаются материалы и помимо меня… А те материалы, которые идут через меня или оцениваются низко, и продавец предпочитает их не продавать Архиву, или переговоры затягиваются на месяцы и в конце концов я трачу время, труд, хлопочу и … в итоге нуль! Так было с Деникинскими материалами, которые были прозеваны из-за 250 долларов; так, видимо, будет и сейчас с материалами Лисицкого и с архивом Зелинского, первый ни за что не согласится отправить материалы в Прагу из-за имеющейся у него уверенности, что МИД непременно снимет копию и тем обесценит его материалы. И я-таки не понимаю, почему архив не удовлетворяется отзывом Милюкова. Неужели его отзыва мало и его надо проверить отзывом, несомненно, менее компетентного Мельгунова? А архив Зелинского оценен в 5000 крон вместо просимой суммы в 500 долларов! Разница поразительная! Между тем, я уверен, что материал этот в высшей степени ценен. Не говорю о мелком материале, который подчас оценивается слабовато … Что касается моей работы, то я предпочел бы вернуться к прежней системе оплаты в 1000 франков в месяц и отдавать свое время, чем «работать из процентов» и ничего не зарабатывать. Все у нас как-то пошло вразброд: никто ничего не знает, никто не интересуется ничем, кроме своего кутка, своего угла, своих забывают, что мы теперь похожи, мы находимся в состоянии упавшей с высоты капли ртути… Капля разбилась на маленькие шарики, двигающиеся независимо свободно и капли эти, чтоб слиться в кучку, на что–нибудь годное, должны кем-то быть согнаны к одному пункту. Я – оптимист, думаю, что вот именно О [бластной] К [омитет] должен взяться за эту работу, чтоб всех членов партии заставить слиться ДЛЯ РАБОТЫ. Что Вы по этому поводу думаете? Я же думаю, что центром притяжения должен стать комок товарищей так называемого центрального направления, вроде Ивана Петровича, Вас Гавриловича, Бор [иса] Ник [олаевича] и др. К этой группировке непременно начнут постепенно приходить товарищи и справа, и слева. А ведь это необходимо до общего съезда. А там другое дело! Там, если нам удастся сохранить основу партии, – там мы будем в чистую лаяться и до конца будем отрицать религиозников, стремящихся обратить партию в церковь, да еще православную! Будем бороться за социализм. Будем бороться против фетишизма демократии. Там будем бороться за действительно объективное понимание, за переоценивание всей нашей теперешней идеологии, исходя из переоценки только что протекающего периода революции.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 13–13 об.

 

№ 2.

12 ноября 1928 г.

Дорогой Сергей Порфирьевич,

Только вчера получил Ваше письмо и сегодня узнал обо всяких условиях, которые ставятся для распространения книги разными книгопродавцами.

По их единогласному мнению книга не будет иметь широкого распространения в Париже. Иное дело, если бы она давала не «русских в Праге», а «Русские заграницей». Я думаю, что их книжный опыт в общем правилен: Париж требует не монографий, а книг общего характера. Поэтому, я думаю, что Вам удобнее всего, чтобы не иметь постоянной переписки с рядом магазинов, вступить в сношения с Поволоцким, который за 40 % берет на себя всю эту работу. Конечно, трудно сказать, какова будет его работа по распространению, но у него все-таки есть хоть какой-нибудь аппарат, в то время как у Коварского и Родштейна АБСОЛЮТНО НИКАКОГО АППАРАТА НЕТ. …

Я еще поговорю с одним французским магазином, который торгует и русскими книгами.

Мне кажется, что главный рынок для Вашей книги – славянские страны.

Ваши соображения об О [бластном] К [омитете] и его желании работать – верны. Но мы уже поняли, что для начала работы НЕОБХОДИМО ВСЕМ НАМ СОБРАТЬСЯ и иметь совершенно деловой разговор. Посмотрим тогда, что из него получится. Пока же все обстоит «благополучно», т. е. никто ничего не делает: по крайней мере, мне о работе ничего не известно, а может быть кто-нибудь что-то делает?.. Вести из России так противоречивы, что понять что-то трудно, что там делается. Одни говорят, что об СР и СД и не слыхать ничего, другие утверждают, будто в крестьянстве определилось сочувствие к СР, а в рабочей массе к СД. Вот и пойми!

Здешняя наша жизнь замерла и трудно думать, чтоб скоро произошло оживление коллективное. Каждый больше надеется только на свою «могучую» силу, а в итоге – нет ничего. С Василием Васильевичем Стал [инским] и другими Волеросцами вижусь лишь случайно, а наших «правых» и вовсе не вижу: живу как в монастыре. На старости лет это скучновато.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 2–3.

 

№ 3.

21 сентября 1929 г.

№ «С. Р» запаздывает потому, что в Париже не имеется меморандум Областного Комитета, посланный в Интернационал в ответ на подлый меморандум Чернова и Русанова. МЫ ПРОСИМ НЕМЕДЛЕННО ВЫСЛАТЬ ЭКСПРЕССОМ ЭТОТ МЕМОРАНДУМ ПРЯМО В АДРЕС ТИПОГРАФИИ (Менилмонтаж, 32). Как только он будет получен, немедленно его наберут и начнут верстать, ибо все остальное уже набрано.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 20.

 

№ 4.

7 января 1930 г.

На днях получил Ваше письмо о Вашем соглашении с Василием Васильевичем о подготовке истории п[артии] с[оциалистов] р[еволюционеров]. Что до меня, то могу лишь приветствовать принятое вами решение. Необходимость такого труда вытекает, конечно, не только из того, что роль партии извращается историками, непосредственными участниками революции, которые всякий на свой салтык ее излагает, глядя на события только из своего угла, как это сделал Милюков, Мартов в своей истории Общественных движений, и даже Керенский, не говоря уже о Суханове, Теодоровиче и других, но и потому, что, будучи изложена партийными людьми, может быть удастся наметить и то, что надо будет делать в ближайшем будущем нашей партии, если жизнь нас вновь как-нибудь вытолкнет на арену истории. И вот это последнее мое соображение делает меня энтузиастом Вашего предприятия. Но есть и еще одно соображение: может быть создание истории нашей партии СОВМЕСТНЫМИ усилиями всех социалистов-революционеров создаст новую возможность более мирной и толковой между нами жизни и работы. Вот почему я не только приемлю Ваше предложение принять участие в Вашем предприятии, но горячо благодарю Вас и Вас. Васильевича за Ваше решение позвать и меня в редакционную тройку. Не знаю только, буду ли я достаточно компетентен как редактор, для этого нужно быть не только партийным рядовым работником, но может быть для этого нужна более высокая квалификация.

Что касается Ваших соображений о том, кому какую часть истории поручить, то в Вашем предложении добиться полной объективности путем поручения той или другой части не кому-либо из тех, кто принимал в этой части непосредственное участие, есть доля целесообразности, но есть в этом и большое неудобство, ибо кто лучше может знать например, историю гражданской войны на Юге, как не те, кто в ней принимал непосредственное участие? Да и вообще можно ли и должна ли быть история написана без участия субъективных оценок? Ведь, в конце концов, все мы так или иначе участвовали в «истории» последних 25–30 лет! И никто из нас не в силах избежать некоторой доли субъективизма. Пусть мы «исторически» и столкнемся, пусть каждый из нас снесет свою струйку в изложение, но то, что удастся создать, явится уже настоящим матерьялом для будущего историка, который взглянет на нее на расстоянии сотни лет. Во всяком случае хорошо и то, что Вы предполагаете заказывать очерки и самим участникам событий. Таким образом, у того, кто будет писать уже самую историю партии, будет богатый материал. Одним словом, НАДО НЕПРЕМЕННО ДОБИТЬСЯ ВЫПОЛНЕНИЯ ЗАДУМАННОГО ТРУДА.

И я весь к Вашим услугам. Но… где деньги? Чтоб осилить предлагаемое Вами предприятие надо их добыть? Но где и как? СВОИМИ СИЛАМИ МЫ ИХ НЕ ДОБУДЕМ. Поэтому надо думать о тех источниках, которым такая задача может показаться достойной поддержки так же, как поддержка многих русских акций. Но это Вам виднее. Если Вы согласны с моим предположением, то надо действовать быстро, в ударном порядке… Ибо, ведь этого же могут восхотеть и другие с. – ры… Думаю, что этот вопрос должен быть обмозгован Вами, ибо Вам это географически ближе, чем менее или В. В-чу.

…думаю, что историю ВО могла бы быть поручена В.О. ФАБРИКАНТУТ и Фундаминскому, которые в делах этого рода принимали довольно близкое участие, при чем я знаю, что у первого имеется по этой области довольно много материала. История дальне-восточных дел могла бы быть поручена Н. А. АЛЕКСЕЕВСКОМУ, который их хорошо знает за долгий период.

Наконец, прошу Вас прислать мне копию библиографии всего вопроса: у меня лично тоже имеется кое-какие материалы

П. С. – Татьяне-Самойловне я не имел еще возможности прочесть ваше письмо, но думаю, что Ваши надежды на ее деньги навряд ли реальны, да кроме того на них зрятся товарищи, думающие об издании «С. Р-а», что тоже крайне важно и необходимо. Пора же гам очухаться от спячки, пора же приняться за работу. Что касается «частного издательства» то я к нему отношусь скептически. Кто из нас мог бы реально в нем участвовать? У нас нет людей с капиталами… Впрочем все это надо хорошенько обдумать совместно и как можно скорее.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 4–6.

 

№ 5.

19 февраля 1930 г.

…воспользовался случайным свиданием с Татьяной Самойловной и попытался с ней поговорить о сакраментальной сотне фунтов… Ну, как я и ожидал, она сразу пустилась в ламентации, стала жаловаться на свое нежелание нарушать «наказ» ЦК из оставшихся денег тратить на что бы то ни было. И тут она быстро достала письмо Абрама к Влад Мих. И к ней и дала мне его прочитать для того, чтоб убедить меня в невозможности нарушить наказ. А когда я ей указал, что очевидно, она не всегда держалась такого взгляда, ибо из 3000 осталось … почти ничего… только 100, она мне стала говорить, что израсходована была большая часть во время процесса ЦК…

… Мне кажется, что надо бы обдумать вопрос, нельзя ли создать небольшое акционерное общество «Изучения роли и значения ПСР в истории революционного движения в России», общества, цель которого было бы собирание документов, литературы, воспоминаний и прч, а также и для издания материалов и Истории ПСР. Для общества с таким названием или подходящим другим. Я думаю, что можно было бы собрать хоть небольшой капитал для нала работы. Я думаю, что я мог бы продать несколько акций по 500 фр. Думаю, что и другие могли бы попробовать продать, да и Американские товарищи вероятно не отказались бы помочь. С такими акциями можно было бы обратиться и к посторонним людям и предложить им тоже, как несомненно выгодное дело. Затем надо бы сейчас же дать во все подходящие газеты оповещение о создании такого общества и намерение его приступить к сбору мат и созданию Истории ПСР. …И все-таки, я считаю, что Брушвит мог бы исхлопотать некую помощь. Если для разведения кур можно достать 1000 фунтов. То неужели для подсчета работы ПСР нельзя?

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 7–8.

 

№ 6.

4 февраля 1931 г.

Я 3 раза писал Василию Гавриловичу и просил объяснить мне, что со мной проделал архив, лишив меня без всяких предупреждений работы и оплаты ее с 1 января , но до сих пор он молчит самым упорным образом. Обращаюсь теперь к Вам в надежде, что Вы здоровы и выберете минуту для сообщения мне причин такого оскорбительно-некорректного отношения Архива ко мне.

…молчание Архива мен глубоко возмущает и волнует, а в моем возрасте – это почти окончательный удар. Это я не шучу. Я совершенно измучен, мои нервы уже не в силах переносить таких экспериментов. Неужели ни В.Г., ни Вы не понимаете необходимости простых товарищеских отношений? Или я в самом деле ДОСТОИН ТАКОГО ОТНОШЕНИЯ? Не могу хладнокровно писать. Простите, если что недосказал или пересказал лишнего. Но уверяю Вас, что таких оскорбительных отношений я НИКОГДА не испытывал.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 19.

 

№ 7.

5 февраля 1931 г.

…Групповая жизнь, видимо, начинает оживать. Василий Вас. в последнем заседании защищал платформу Сталинского И ВСЕ С НИМ СОГЛАСИЛИСЬ! Вот тебе и фунт!

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. Л. 24.

 

№ 8.

Париж, 7 апреля 1931 г.

<…>

Безумно хочется написать для «Истории П.С. Р.», часть, относящуюся к периоду от ее возникновения до 1905 г., но состояние моего здоровья не позволяет мне поехать в Прагу для работы в Архиве (партии), без чего добросовестная работа невозможна. С другой стороны, я уверен, что другие члены нашей партии, бывшие на воле в период от 1889 по 1905 смогли бы лучше написать, например, Бабушка, Чернов или кто-либо другой. Что до меня, то я могу дать матерьял для истории, который мне лично известен и это я дам в обработанном виде. Повторяю, дорогой Сергей Порфирьевич, что мое здоровье совсем плохо дважды за последние месяцы чуть не подох, и строго обозначить, как Вы хотите срок, когда я смогу сдать мою работу – не могу. Но начну я работу немедленно.

Беда моя в том, что нервы истаскались благодаря удивительному хамству моих товарищей и справа и слева: у них полное единодушие в отношении меня. «Единый фронт» сооружен против человека, который ничего дурного не сделал ни тем, ни другим… но я смирён… Наверно, причина во мне, а не в тех других товарищах… Для меня это не весьма утешительно, когда в оценке меня сошлись Сталинский, Слоним, Чернов, Сухомлин, Керенский, Авксентьев, Зензинов и иже с ними… Что делать, такого почти всегда положение стариков: друг другу старики противны, а молодым они не нужны. Пора выходить в тираж. Но и говорить об этом не охота: могут подумать, что доброго, что я впал в манию преследования или самоунижения. Уверяю Вас, что нет ни того, ни другого. Но мне противно вырождение партийного интереса: все только думают – о власти, о славе, о почестях и т. д., но не о судьбе партии. «Партия С.Р.» – осталась лишь пока удобной вывеской и для Чернова, и для Керенского, и для Авксентьева, Сухомлина и иже с ними, и. т. д. Но любви, преданности, жертвенности я не вижу… Вот почему вся работа по съезду, напр., не вызывает ни в ком из членов партии, не только энтузиазма, в даже простого добросовестного отношения к делу.

Я боюсь, что Вы обвините меня в голословности. Но вот Вам пример. 17 марта мною был созван Об. К., после многих попыток [неразборчиво] и, по моему предложению, решили… приступить к выработке программы съезда 23 марта. Я разослал повестки… Пришел один Роговский… поговорили, решили созвать вновь на 31 марта… И опять никто не пришел И только Роговский по телефону справлялся, есть ли кто?.. Но никого не было … А я ждал… и все это несмотря на то, что я в повестке просил уведомить меня, если этот день неудобен и тогда можно будет назначить другой день… Но никто ни слова не написал… Что же это? Хамство? Или нет? Я запросил все группы о планах и желаниях по поводу съезда. От всех я получил, кроме … пражской, парижской, несмотря на многократные просьбы. А Василий Гавр. В ответе на мое письмо ответил.. Обращаться к Минахоряну, который и ведает, видимо, дела по съезду. Но тогда к чему Обл. К.? Надо его распустить?.. Наша «молодежь» («полковничьяго» возраста) как-то усвоила большевистскую жесткость, советское хамство… Чл. О. К., например, В.И. Лебедев просто уехал по братушкинским делам и счел нужным даже уведомить О. К., что он уезжает… А я ему шлю повестки… А это – не хамство?

Ради бога, дорогой Сергей Порфирьевич, простите мою откровенность, но я устал молчать и терпеть грубость, терпеть по неизвестным мне причинам какую-то злобу… Прорвало меня! Не утерпел и пишу Вам, как старому товарищу, и только для Вас.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 9–10.

Письмо О.С. МинорА
В.Г. Архангельскому

5 февраля 1931 г.

… А я, ведь Вы это знаете, нестерпимо подозрителен, иногда даже боюсь, что я болен манией преследования… Вспомните мое положение, ну хотя бы за границей: в 1920 году я принял участие в создании газеты «Пур ла Рюси». Не прошло и года, как мне пришлось из нее уйти… Затем создаются «Дни» в Праге, через 8 месяцев мне из нее опять пришлось уйти… Само собой разумеется ни в «Волю России», ни тем более в «С[овременные] Зап[иски]» мне попасть уже не пришлось. Далее организуется «Рюси Оппримэ» . Пригласили меня только потому, что я нужен был не затычку… Прошло два года и мне опять стало так трудно психологически работать в газете, что я из нее ушел… В Берлине Интернационал делает, помимо моей воли, предложение воссоздать З. Д. и… что же? Я отказываюсь, говорю, что это вряд ли выйдет, в Вас. Вас. говорит – а Вам, О. С., лучше не ходить. Ему впоследствии вторит Чернов… Нет, я очень хорошо знаю свою цену и никогда ее не был склонен преувеличивать, но если я с этим мирился в старину, когда кругом меня были орлы, то теперь, когда вокруг меня тоже далеко не орлы, а такие же черные вороны, как и я сам, мне стало непереносно. Испытывать на себе со стороны таких же ворон, как и я, «орлиное» поведение… (Оболенскому сохранили жалованье еще на полгода) Я работаю в Архиве 8 лет.

Передайте Борису Ник., что задачи П[олитического] Кр[асного]. Кр[еста]. требуют, чтобы мне было известно, кто из наших старых товарищей в какой город попал и нуждается ли в посылках или деньгах.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 63. Л. 25–25 об.

Письмо Е.Д. Кусковой 
С.Н. Постникову


Прага, 19 июня б/г

Получила несколько писем о тяжкой болезни Ал. Ник. Потресова. В том числе от жены. Его положили в госпиталь известного диагноста, prof Tremonll’я. А сегодня я получила еще два письма – от Валентинова (Юрьевского) и от Португейса. Диагноз поставлен. Он скоро умрет и в страшных мучениях. Но им надо помочь: нищета у них полная… «Записки социал.» – не заработок. Жили лишь массажем Ек. Ник. А теперь она парализована. Валентинов пишет, что она шатается, до того истощена.

Я пыталась достать деньги у частного лица, – у инженера, хорошо знавшего Ал. Ник. по Петербургу. Но он как раз сейчас потерял работу (к тому же живет в Берлине…) и сделать ничего не может. Нельзя ли обратиться Вам и Вашим друзьям к здешним социал-демократам? Ведь он всю жизнь служил социал-демократии и служил в благородной не демагогической форме. В Париже социал. партии расщеплены, ругаются и – как пишет Валент. – к ним обращаться тяжело. Америка, куда написал Иванович, – вряд ли откликнется. Нельзя ли тут? Ведь это последняя помощь, – это скоро кончится…

Адрес Алек. Ник. Потресова сообщаю: Madam Potressoff

144, avenue de Versailles Paris XVI.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 57. Л. 35–37.

Письмо Е.Д. Кусковой 
П.Н. Милюкову


Ioachimsthal, 27 августа 1934 г.

Дорогой Павел Николаевич!

Мы только неделю тому назад выбрались из Праги. Отчасти задержала болезнь Н.И. [Астрова]. Бывает так, что вдруг как-то особенно близко подойдут друг к другу два не очень близкие по духу люди. Так вот подошли за этот ужасный месяц и к Соф.[ье] Вл.[адимировне]. Доктора нам заранее сказали, что не вынесет он этого приступа, а она все надеялась… И так надеялась. А вот игра судьбы. Покойный Н.И. [Астров] страшно преследовал А.Ф. Изюмова за сов[етский] паспорт. Так преследовал, что нам с С.Н. [Прокоповичем] пришлось вмешаться в это дело и поставить Астрову ультиматум: или он прекратит это преследование, или мы привлечем его к обществ.[енному] суду. А пришлось вмешаться потому, что он хотел поставить в ученой комиссии вопрос: допустимо ли заведывание отделом документов (в Архиве) человеком, живущим по сов[етскому паспорту? После нашего очень резкого вмешательства он это свое намерение не осуществил и вообще утих. А когда он захворал и С[офья] В[ладимировна] выбилась из сил, у его постели встала сестра Шауфус (помните, я Вам писала о двух сестрах, присланных мне Винавером из России?). Эта сестра, поразительно ловкая и умелая, была при нем безотлучно и закрыла ему глаза… С сов [етским] паспортом. И даже не высланная, а уехавшая по разрешению. Обе сестры (Шауфус и Родзянко) теперь работают у Alice Masaryk на очень ответственных местах. Я еще при жизни Н.И. [Астрова] спросила его, как могла С[офья] В[ладимировна] рекомендовать этих сестер Alic’е? Он ответил: «Но они же прелестные…» А Изюмова – замучил! Тот ведь не из храбрых и не из смелых, – бороться с Н.И. [Астровым] не мог.

Из Праги мне пишут, что Соф[ья] Вл[адимировна] продолжает быть в совершенно ненормальном состоянии: все забросила и сидит по целым дням на могиле. А когда Нат. Фед. Розенберг хотела подойти к ней на кладбище, она отмахнулась, не поздоровалась и бросилась бежать. Боюсь за нее. Ей нечем жить духовно. Очаг погибает, окружена она людьми вовсе не высокими, – чем ей жить? Все думаю, на что бы ее натолкнуть… Я уже говорила с сестрой Шауфус, чтобы она раскачала на что-нибудь Alice’у для С.В. Но она занята сейчас отцом: очень он плох. Был тромб в ноге, негласно приводили его совсем парализованного сюда, в Ioachimsthal, – для радия. Говорят, теперь ему немного лучше, но все же – не до наших дел им! Нахожу, что очень сжившимся старикам надо уходить вместе.

Второе пражское горе – Дм. Ив. Я видела его, приехавшего из отпуска. Это же ужас… Все время t – 38–38,5. Серый, слабый. Альтшуллер должен был ему делать снова выемку гноя из печени. Но выяснилось, что операция гланд – не поможет в этой второй болезни: не было связи. Печень самостоятельное заболевание. До возвращения Ив. Ив. Манухина он будет лечиться в Праге. Если ничто не поможет, поедет к Вам, в Париж.

Очень большое впечатление произвело на нас самоубийство Ледницкого. Волковысский пишет, что он встал в окне спиной к улице и спиной упал. Только этим объясняется смертельное падение всего со 2‑го этажа. Причина – затравили газеты. <…>.

Оказывается, в пользу амнистии работает не только Эррио, но и чехи. Ужасная работа… Б[ольшеви]кам очень выгодно ее дать, а для всех слоев эмиграции – это резкое ухудшение положения. Несомненно, очень большая часть эмиграции ею воспользуется. Это – факт. Но что из этого выйдет? У Вас была превосходная передовая на эту тему. Критики находят ее слишком «академичной», а мы думаем, что иного тона и способа трактовки столь болезненного вопроса сейчас и быть не может. Посмотрим, как будет развиваться этот вопрос дальше. Этот и – японско-русские свары. Оба эти вопроса до известной степени связаны.

Теперь о нас. С.Н. угостил меня недели за две до отъезда понижением состава крови. Пришлось усилить инъекции и одернуть его в его работе. А то лазал по всем библиотекам как молоденький. Здесь увидела, до чего был необходим ему хоть временный полный отдых. Уже через неделю чувствует себя хорошо.

А меня взял в обработку чех д-р Volizer из пражской клиники проф. Pelnar (или Pelirar)’а . И так накачивает разными процедурами с радием, что не знаю, вылезу ли отсюда живая. Самая неприятная процедура – эманация. Человек 20 запирают в кабинку. Посреди кабинки стоит аппарат. Затем аппарат приводят в движение. Кабинка наполняется таким густым паром, что уже через 10 минут нельзя видеть соседа. В этом пару надо сидеть час и глубоко дышать. Немного пахнет ладаном… Затем радиоволны. За неделю кровяное давление спустилось с 200 до 170. Но раздутые пальцы пока в объеме не уменьшились. Курс лечения назначен до 10‑го сентября. И в этот же день мы уедем в Прагу.

Неприятно окружение – безногие, в креслах, с разбухшими ногами и руками. Но без этого – место чудное. Жизнь очень дешева, но лечение, напротив, очень дорого. Всё борюсь с чехами: отказались сделать мне скидку!! Оказывается, скидка полагается иностранным журналистам, а не русским эмигрантам… Все-таки заставила управление курортом послать мое прошение в центр, в Прагу. Но уже вижу, что мы стали гости не желанные… Спрашиваю врача: действительно ли это модное лечение? Говорит – очень действительно: многие и многие бросают после него костыли. Ну, посмотрим. Так жить было в последнее полугодие трудно. Надо надеяться, что тут подкормлюсь.

…Иг. Пл. пишет, что с ним произошло чудо: уехал калекой, а сейчас – восстановлен. Ох, хорошо бы: совсем, совсем не вижу кругом людей для дела. Все какие-то четвертушки, а то и восьминки… Горе!

С Ек. Ив. вышло «неудовольствие»: пришлось отослать ей статью обратно для переделки. Чтобы ее исправить, я достала сборник «Памяти погибших». А там 2/3 из ее статьи!! Она объясняет это тем, что она же давала Н.И. Астрову эти сведения. Но ведь читателю так не объяснишь, – скажет, списано!

Чудачка! Перепишет, тогда снова.

… любящая Вас Кускова.

ГА РФ. Ф. 5856. Оп. 1. Д. 210. Л. 3–7об.

Письмо Е.Д. Кусковой 
П.Н. Милюкову


Прага, 15 июня 1939 г.

Родные, родные друзья! Синяя птица уже прилетела и уже уселась на паспортах. Но это – полпути. Сегодня же начинаем второй трудный путь Надо достать свидетельство о том, что мы – чистые арийцы (Метрики недействительны, ибо православие не доказательство). Иначе никакие визы не действительны. Об этом старается дорогой старик, Пет. Дмит. Но все это очень трудно. С.Н. [Прокопович], т. е. род его, записан в 6‑й дворянской книге. Но где сейчас эти книги? Кажется, евреев туда не записывали. А про меня в словаре Гранта сказано, что моя мать – чистейшая татарка. Про отца ничего не сказано. Все это будем делать. Долго ли? Кажется, долго. К тому же, последний месяц – клиника, похороны и какая-то особая, не только из-за узко личных несчастий, скорбь так растоптала меня, что я с трудом двигаюсь. А двигаться надо много, много. Сегодня даже не могу пойти на чрезвычайно торжественные похороны княгини Яшвиль. Идет только один С. Н.

Не знаем также, как мы поедем. По-видимому, через Швейцарию, ибо С. Н. обязан сделать работу при International Office (oln??) Travail. Иначе не вылезем из всех этих бед материально. Все это выяснится в течение этой недели и тогда сообщу вам точно. Лишь бы удержаться на ногах. Совершенно не предвидела еще и этой вещи, надеясь на свою татарскую крепость. А отдохнуть предварительно – нельзя: мы уже отказались от квартиры. И кроме того, надо скорее сесть на место и начать работу. Отдых будет после.

ГА РФ. Ф. 5856. Оп. 1. Д. 210. Л.15–15 об.

Евразийство.
Декларация, формулировка, тезисы

Декларация

Первый съезд Евразийской Организации принимает от имени всего Евразийства следующую декларацию:

I.         Как система мировоззрения и жизни, евразийство покоится на религиозной основе. Православные евразийцы придают первостепенное значение Православию в его обращенности к социальной жизни, как праведному началу, на котором строится евразийское государство труда и общего дела. Евразийцы, принадлежащие к другим исповеданиям России-Евразии, подходят к тем же задачам от глубины своих религиозных убеждений.

II.      Утверждая религиозный характер своей системы, евразийцы признают в то же время область религиозных убеждений сферой безусловной свободы. Никакое принуждение здесь не применимо.

III.   Евразийцы, исходя от религиозных основ, придают исключительно большое значение понятию и явлению личности. Но личность не воспринимается евразийством в отрыве от соборного целого. Служению общему делу должны быть посвящены все ее силы. Из этого служения вытекают и им оправдываются ее права.

IV.  Своей основной задачей евразийцы считают практическую организацию жизни и мира. Наиболее мощным орудием этой организации они признают государство. Во имя осуществления своих целей, они стремятся к овладению государственным аппаратом.

V.     Евразийский государственный строй определяется как идеократия.

VI.  Евразийская идеократия осуществляется евразийским ведущим отбором, духовной и практической основой образования коего является действенное служение евразийской идее.

VII.                           Утвержденные в основном законе права ведущего отбора обеспечивают начало преемственности и постоянства в государственном строе.

VIII.                        Евразийский ведущий отбор осуществляет государственную деятельность через систему свободно избранных советов.

IX.  Из самого существа Евразийства вытекает, что национальностям Росси-Евразии Евразийское государство гарантирует возможность действительно-свободного культурного развития, подлинного самоуправления и сотрудничества всех евразийских национальностей. Всего этого нет при коммунистическом режиме.

X.     Утверждая культурную и историческую самобытность мира России-Евразии и исходя в своем мировоззрении из основ религии и ценности личности, как индивидуальной, так и коллективной, евразийцы признают за остальным миром и его делениями на разнообразные культуро-сферы права на самостоятельное развитие и самобытное творчество. Единение всего мира они видят не в стандартизации, являющейся скрытой целью буржуазной западной культуры и открытой задачей III-го (коммунистического) Интернационала, а в действенном союзе разнородных и даже вовсе отличных друг от друга культур, на основе единства экономических интересов и общей воли к служению ближнему. Не в насильственной нивелировке под одну меру, а в творческом соборе трудящихся всех рас и национальностей они видят то истинное братство людей, к которому человечество призвано великими заветами своей истории.

XI.       Евразийскому государству евразийцы ставят два задания: а) задачу организации жизни особого мира России-Евразии; б) задачу духовной и экономической эмансипации трудящихся.

XII.    Средство к осуществлению обоих заданий евразийцы видят в построении государственно-частной системы хозяйства. В ней государственное хозяйство и государственный план кладутся во главу угла. То и другое направлено: 1) на укрепление экономической независимости России-Евразии; 2) на обеспечение интересов трудящихся.

XIII.     Евразийская государственно-частная система служебна в отношении интересов трудящихся. Частное начало признается в ней в функциональном порядке, т. е. поскольку оно выполняет определенную функцию по поднятию общего благосостояния и заполнению тех пробелов и прорывов в производстве и распределении, которое оставляет государственное хозяйство. По утверждению евразийцев государственно-частная система наиболее продуктивна в экономическом смысле.

XIV.    В Евразийской государственно-частной системе частные предприниматели являются не классы, а профессией, имеющей функциональный характер. Законодательство Евразийского государства должно быть направлено к обеспечению действительного проведения в жизнь этого положения.

XV.       Частный сектор, путем обязательного синдицирования, организационно связывается с государственным и вводится в рамки планового хозяйства. Государственно-частная система, обеспечивая свободу хозяйственного самоопределения личности, не выходит в то же время из рамок планового хозяйства.

XVI.    Всем трудящимся обеспечивается свобода выбора хозяйственных форм и видов заработка. В частности, рабочим гарантируется свобода выбора между работой в государственном или частном предприятии, крестьянам – между работой в совхозе, колхозе или своем единоличном хозяйстве. Крестьянам обеспечивается свобода перехода в рабочие, а рабочим свобода такого же перехода в крестьяне.

XVII. Евразийцы всецело разделяют проводимое в политике ВКП(б) принципиальное признание социального строя служебным в отношении интересов трудящихся и приветствуют план индустриализации, как усилие к обеспечению экономической независимости особого мира России-Евразии. Но они решительно заявляют, что осуществление этого плана осложнено множеством ненужных и вредных, с их точки зрения, моментов.

XVIII.                 Евразийцы решительно отвергают материалистическую философию марксизма. Сам марксизм, отрицая в теории самостоятельное значение идеи, своею исторической ролью подтверждает решающее значение идеи в истории. Поэтому для евразийцев неприемлемы все элементы коммунистических планов, связанные и пропагандой материалистических идей.

XIX.    Осуществление коммунистического плана индустриализации, в его нынешнем варианте, связано с полным порабощением личности, проявляющемся в насильственном уничтожении частного сектора, насильственной коллективизации, тенденции к прикреплению рабочих к предприятию и т. д. Все это проводится коммунистами в угоду отвлеченному догмату полного обобществления, вопреки соображениям экономической целесообразности. Этой стороне Плана евразийцы противопоставляют лозунг государственно-частной система, которая ставит на службу интересам трудящихся и задачам обеспечение экономической независимости страны все наличные ее силы.

XX.       Отказ коммунистической теории и практики от использования полностью и без догматической предубежденности всех возможностей, как государственного, так и частного сектора Росси-Евразии, приводит к постоянным перебоям, снижению и отрыву от реальности государственного строительства. Неизбежно должен наступить момент, когда среди коммунистов те, которые не утратили чувства реальности, должны будут обратиться к лозунгам и целям Евразийства.

XXI.    Предвидя и приветствуя такое обращение, евразийцы подчеркивают полную независимость Евразийского дела от принципов и установок коммунизма. Евразийцы стремятся к преображению существующего в СССР строя на основе Евразийства.

ЕВРАЗИЙСТВО. Декларация, формулировка, тезисы. Прага, 1932. С. 3–6, 7–11.

 

Письмо Л.Д. Троцкого
единомышленникам в СССР


Принкипо, 23 мая 1930 г.

Дорогие друзья! От вас, конечно, не ускользнул тот факт, что «Правда», «Большевик» и вся остальная официальная печать возобновила сейчас во всей силе кампанию против «троцкизма». Хотя закулисная сторона поворота нам, к сожалению, неизвестна, но самый факт возобновления дискуссии, почти прекращенной в течение известного времени, является крупнейшей нашей победой.

Полгода тому назад Молотов специально рекомендовал французским коммунистам воздержаться от всякой полемики с «троцкизмом» ввиду его фактической ликвидации. Около того времени я писал французским товарищам, что наша победа будет наполовину обеспечена в тот момент, когда мы вынудим официальный аппарат вступить в полемику с нами, ибо здесь наш идейный перевес, давно накоплявшийся, неизбежно обнаружится с полной силой. И мы начнем пожинать плоды теоретической и политической работы оппозиции за последние семь лет. Это в первую очередь относится, разумеется, к западным странам, где у лас имеются свои издания и где мы может отвечать ударом на удар. В СССР аппарат может, благодаря одностороннему характеру полемики, затянуть развязку Идейной борьбы. Но только затянуть. В прошлом путаницы, лжи, противоречий, зигзагов, ошибок было столько, что простейшие общие выводы навязываются теперь сами собою широким кругам партии и рабочего класса. И так как эти элементарные выводы насчет нынешнего руководства совпадают в основном с тем, что проповедовала оппозиция, то аппарат оказался вынужден начать сначала всю свою проработку «троцкизма», чтобы попытаться таким путем помешать контакту между критическим недовольством партии и формулами оппозиции. Но нет сомнения, что в подогретом виде сие блюдо не принесет спасения. В некоторых последних статьях, например, у этого беспомощного Покровского, запоздалый призыв к проработке «троцкизма» имеет явно-панический характер. Нельзя достаточно высоко оценить значение этих симптомов. В партии многое сдвинулось и идет нам навстречу

На Западе мы делаем серьезные успехи, особенно в романских странах. Официальная печать французской компартии окончательно отказалась следовать приведенному выше совету Молотова, от которого (совета) Молотов, впрочем, и сам успел отказаться от глупейших наскоков в стиле «врангелевского офицера» французская компечать пытается переходить к принципиальной полемике. Только этого нам и надо! Французская оппозиция все более активно участвует в выступлениях компартии, регистрирует их, критикует и разрушает постепенно стену между собой и партией. Оппозиция нашла опору в синдикальном движении, где наши единомышленники опубликовали свою платформу и создали свой центр, продолжая, разумеется, вести борьбу за унитарную конфедерацию труда (CGTU). В итальянской партии за последнее время также произошли очень серьезные сдвиги. Вы знаете об исключении из партии тов. Бордиги, недавно вернувшегося из ссылки, по обвинению в солидарности с Троцким. Итальянские товарищи писали нам, что Бордига, ознакомившись с последними нашими изданиями, действительно заявил будто бы об общности взглядов. Одновременно с этим в официальной партии произошел давно подготовлявшийся раскол. Несколько членов центрального комитета, выполнявших самую ответственную работу в партии, отказались принять теорию и практику «третьего периода». Они были объявлены «правыми», но на самом деле они не имеют ничего общего с Таска, Брандлером и компанией. Расхождение по вопросу о «третьем периоде» заставило их пересмотреть споры и разногласия последних лет, и они заявляют о своей полной солидарности с международной левой аппозицией. Это чрезвычайно ценное расширение наших рядов!

В одном из прошлых писем я подчеркивал, что истекший год был годом большой подготовительной работы международной левой оппозиции и что теперь можно ждать политических результатов проделанной работы. Приведенные выше факты, касающиеся двух стран, свидетельствуют, что эти результаты уже начали принимать осязательную форму. Недаром же органы Коминтерна сочли себя вынужденными, вслед за органами ВКП, встать на путь открытой «принципиальной» полемики с нами, что, конечно, послужит нам только на пользу.

XVI съезд, разумеется, еще не обнаружит этих явных, бесспорных, многообещающих, но все же лишь начинающихся сдвигов в ВКП и Коминтерне. Это по-прежнему будет съезд сталинской бюрократии. Но бюрократии испуганной, растерянной, «задумавшейся». Организационно Сталин, вероятно, сохранит свои позиции на съезде. Более того, формально этот съезд ведь подытожит всю серию «побед» Сталина над противниками и увенчает систему «единоличия». Но несмотря на это, вернее сказать, вследствие этого, можно сказать без малейших колебаний: XVI съезд будет последним съездом сталинской бюрократии. Как XV съезд, увенчавший победу над левой оппозицией, дал могущественный толчок распаду право-центристского блока, так XVI съезд, который должен увенчать разгром правых, даст толчок к распаду бюрократического центризма. Этот распад должен будет пойти тем быстрее, чем дольше он сдерживался системой грубой и нелояльной аппаратчины. Все это не только открывает перед оппозицией новые возможности, но и налагает на нее величайшие обязанности. Путь в партии лежит только через возрождение самой партии, следовательно, через усиление принципиально выдержанной теоретической и (Политической работы оппозиции в партии и рабочем классе. Все остальное приложится.

Троцкий Л.Д. Дневники и письма. – М., 1994. – С. 49–51.

Л. Черникова и М. Дроздов.
О чем писали шанхайские эмигрантские газеты
70 лет назад

 

О чем писали шанхайские эмигрантские газеты 70 лет назад

 

Работая в Архиве г. Шанхая и в Шанхайской городской библиотеке я натолкнулась на массу документов и печатных изданий, относящихся к истории русской эмиграции в Шанхае (и Китае в целом). Например, газеты, которые издавали русские эмигранты в 30–40‑е годы в Шанхае, содержат самую разнообразную информацию – обзоры мировой прессы, события в мире, политическая ситуация в Китае, положение в СССР, правовые вопросы эмиграции не только в Китае, но и во всем мире – куда судьба забросила русских скитальцев, распылив их по странам и континентам. В частности, много сообщений о том, как живут русские (или сейчас бы сказали – русскоязычные) эмигранты во Франции, в Японии, в Родезии, в Польше, Англии, Германии и т. д. и т. п., и , конечно, в Китае.

Кроме серьезных аналитических статей очень подробно подавались и научно-популярные статьи об открытиях в научном мире, информация из жизни путешественников, новинки тогдашней моды, новости из мира автомобилей, радио и т. д. Регулярно появлялись новости спортивной жизни не только с мировых чемпионатов, но и с европейских, а также с китайских.

Множество статей посвящены остро волновавшим эмигрантов вопросам – почему мы оказались «за чертой», почему судьба оказалась столь несправедлива и жестока к нам – если не лучшим, то, по крайней мере, не худшим представителям русского общества. Много исторических эссе и воспоминаний. Вот только несколько тем: Исторические записки о Петре Великом, Екатерине II, О графе Суворове-Рымникском, Декабристах и Пушкине, «Крымская война», «Русско-Японская война», «Убийство Столыпина. Два письма императора Николая II», «Первая мировая война», Дипломатические секреты старого времени, «Убийство Николая II и его Августейшей семьи», «Адмирал Колчак», «Как был заключен Брестский мир» и много-много других.

Нельзя не сказать и об удивительном литературно-художественном наследии русской эмиграции. В газетах и журналах того времени печатались рассказы и эссе как шанхайских авторов, так и поэтов и писателей из Харбина, Парижа, Бельгии (и вообще европейской эмиграции), подробно освещались гастроли знаменитых маэстро (таких, как Шаляпин, Вертинский), и не очень маститых артистов, художников, композиторов вписавших свои имена в сокровищницу мировой и русской культуры.

 

Шанхайская Заря

Шанхайская Заря

Эмигрантская ежедневная многостраничная газета «Шанхайская заря». Руководил ею М.С. Лембич, в прошлом сотрудник петербургской газеты «Русское Слово». Он начал издательскую деятельность в эмиграции в Харбине, где его газета «Заря» быстро стала самой известной газетой на Дальнем Востоке. Затем он основал газеты «Наша Заря» (в Тяньцзине) и «Шанхайская Заря», в которой печатался одаренный публицист и журналист Л.В. Арнольдов…

Олег Будницкий.
Братство Русской Правды – последний литературный
проект С.А. Соколова-Кречетова

«Близко наблюдая в течение многих лет работу для спасения России различных обществ, союзов и организаций, я убедился в том, что систематически, неуклонно и настойчиво ведет активную работу против коммунистов только Братство Русской Правды, на кровь отвечающее кровью, на разгром отвечающее соответствующим разгромом советских учреждений», – удостоверял генерал Краснов. И заключал: «Я стараюсь всячески помогать Братству и к тому же призываю всех русских людей».

Другой авторитетный деятель антибольшевистского движения, в прошлом управляющий КВЖД генерал Д.Л. Хорват, был более сдержан, но не менее определенен: «Я с большой симпатией отношусь к Братству Русской Правды и его самоотверженной борьбе с коммунистами, а лозунги Братства считаю наиболее жизненными и приемлемыми, как для эмиграции, так и для широких слоев населения Советской России».

Краснов помог Братству, выпустив в 1928 году роман «Белая Свитка» с посвящением БРП. В предисловии от издательства говорилось, что роман является «началом нового цикла, имя которому «От Красного Знамени к Двуглавому Орлу». Как роман это, конечно, фантазия автора. Но вымысел этот построен на «фактах – на бывшем, существовавшем и существующем»… В этом «романе» автор повествует о том, что воистину имело место».

Краснов, слегка переработав, использовал в романе сводки БРП и смачно расписывал, как «наши… всю Луцкую Чеку разгромили. Шесть комиссаров повесили» и тому подобные подвиги «братчиков». В финале романа атаман Белая Свитка (привет Кречету и Дергачу!) совершает переворот в Петербурге. Любопытно, что «документальную основу» книги отметил не только восторженный рецензент «Нового времени» Д. Персиянов, подчеркивавший, что все персонажи «выписаны Красновым настолько живо, что как будто ощущаешь этих невымышленных людей», но и обращавший внимание на односторонность и тенденциозность книги В. Татаринов. «И все-таки, – отмечал он, – живыми людьми и реальными событиями оперирует автор, искусно перемешивая правду с вымыслом и под конец давая волю своей фантазии и своим патриотическим помыслам». Любопытно, что современная исследовательница как будто также склонна доверять автору: «В свойственной Краснову манере он основывает свой художественный вымысел на реальных фактах» и только в четвертой части «дает волю своей фантазии, изображая то, что так легко (! – О. Б.) могло бы свершиться, если бы явилось лицо, подобное его герою, настоящему рыцарю без страха и упрека, Белой Свитке» .

Гораздо критичнее был автор разоблачительной статьи о БРП в виленской «Новой России»: «Перечислять все боевые подвиги «братчиков», о которых пишет автор и которым посвящает свою книгу, нет надобности, ибо это – сплошная фантазия-вымысел, могущая вызвать только улыбку и жалость к издательству «Медный Всадник», которое, очевидно, так же как и ген. Краснов, пало жертвой тех аферистов, которые бесстыдно давали свои сенсационные лживые сообщения».

Рецензенту и в голову не могло прийти, что Брат № 1 и директор «Медного всадника» – одно и то же лицо!

Однако же, главной причиной успеха «проекта БРП», кроме умения Соколова убеждать «спонсоров» и других добровольных радетелей Братства, а также поддержки влиятельных «рекомендателей», был мифологизм мышления определенной части русской эмиграции. Грандиозный социальный катаклизм, вызванный мировой войной, митрополиты антонии, атаманы красновы и прочие палеологи были склонны объяснять заговором – сначала германским, затем жидомасонским или иного комплота темных сил, для простоты именуемого Третьим Интернационалом. В самом деле, чем иным можно было объяснить, что какие-то «псевдонимы» – все эти ленины, сталины, троцкие, каменевы – водворились в Кремле? Но если неведомые ранее миру люди подполья сумели стать властью в России, значит, их методы борьбы были вполне эффективными. Следовательно, надо бить врага его же оружием – террором, неосуществимым без заговора. Если успех сопутствовал всем этим ссыльным и каторжным, которых знали раньше в лицо лишь кучка сообщников да агенты наружного наблюдения по фотографиям, хранившимся в картотеке Департамента полиции, а теперь узнают миллионы людей, то почему такое же не может случиться с благонамеренными кречетами и дергачами, воплощенными Красновым в светлом образе Белой Свитки. Если батьку Махно, ставшего при жизни почти мифом, можно встретить на парижских улицах, то почему не поверить в реальность атамана Клима? Надо сказать, что поразительное легковерие достаточно опытных людей во многом извиняется фантастической реальностью русской революции и Гражданской войны.

Бурцев, Амфитеатров, Гучков и другие политики и литераторы призывали использовать опыт русских революционеров, в особенности «классиков» терроризма – народовольцев. Нам неизвестно, сознательно или нет Соколов использовал «модель» «Народной воли», но пронумерованные братья и Верховный Круг БРП поразительно напоминают народовольческий Исполнительный комитет и его агентов. Причем в случае ареста член Исполнительного комитета должен был признавать себя всего лишь агентом, поддерживая легенду о всесилии и неуловимости ИК. Агентом Исполнительного комитета представился на суде по делу о цареубийстве 1 марта 1881 года лидер партии Андрей Желябов.

Практически все тексты «Русской Правды» были написаны самим Соколовым-Кречетовым . Крайне редко и в значительной степени случайно на страницах «РП» появлялись тексты других авторов – рассказ И. С. Шмелева, стихотворение Марианны Колосовой. Им же, возможно, при участии секретаря Верховного Круга А.Н. Кольберга, Брата № 14, фактически единственного сотрудника Соколова в Берлине во второй период существования БРП, составлялись сводки о «боевой» работе БРП в СССР.

После смерти и Соколова, и Амфитеатрова вдова последнего, И.В. Амфитеатрова, писала Бурцеву о Брате № 1: «Теперь стараются его обсахарить, но, на самом-то деле, сводки стряпались, не выходя из кабинета, его больным мозгом. Это, конечно, несчастье, болезнь, за которую больной человек не ответственен, но нельзя же обижаться на здоровых, если они под этим не желают подписываться. И, – вполне разумно добавляла Амфитеатрова, – кроме того, когда знаешь, что и все предыдущее, когда человек был здоров, так же строилось на лжи» [78].

Сводки составлялись, по-видимому, по большей части по советским газетам и по сведениям, сообщавшимся представителями БРП в пограничных с СССР государствах. Отделы Братства были созданы все теми же Соколовым и Кольбергом в основном для сбора пожертвований, рассылки «Русской Правды» и получения информации.

В отделы входили весьма странные люди, вперемешку откровенные проходимцы, идеалисты, информаторы ГПУ. Так, руководителем Виленского отдела был некий Адамович, по сведениям местной газеты «Новая Россия», он-то и выдавал себя за атамана Дергача. Начальником подотдела – О. Трайкович, помощниками по литературно-агитационной части – Сиверс-Гапанович и некто, скрывавшийся под псевдонимом Иван Густолес. По утверждению газеты, Иван Густолес получал две-три тысячи экземпляров «РП» для переправки в СССР. На самом деле большая их часть оказывалась в конечном счете в мелочной лавке и использовалась для заворачивания селедок. «Братчики» собирали у антибольшевистски настроенной публики деньги, которые впоследствии тратили по большей части на себя же и, возможно, какую-то часть посылали в Берлин.

Среди этой компании оказался и экзальтированный юноша Трайкович, боготворивший вел. кн. Николая Николаевича и говоривший, что он обязан служить России, как завещала ему перед смертью покойная мать. Кончилось это дело тем, что Трайкович отправился в советское полпредство в Варшаве и пытался застрелить советского дипломата, однако сам был убит [79].

Того же поля ягода, что и Адамович-Дергач с компанией, оказался Анатолий Толь, руководитель БРП в Финляндии в 1927–1929 годах:

Не менее мутная публика оказалась и во главе Прибалтийского отдела БРП, а именно двое баронов-литераторов – Л.Н. Нольде и В.А. Вреде. Похоже, что «латвийский филиал» БРП с самого начала освещался, если вообще не был организован при поддержке ГПУ [81].

В самом конце 1920‑х у Соколова возникли определенные проблемы. По-видимому, в 1928 году прекратило свое существование издательство «Медный всадник», в следующем скончался герцог Лейхтенбергский.

Однако на смену покойному в качестве финансистов БРП пришли лидер правой эмиграции в Югославии С.Н. Палеолог и, что было более существенно, А.А. Вонсяцкий – участник Гражданской войны, случайно познакомившийся в Париже с богатой американкой, женившийся на ней и обосновавшийся в США. Вонсяцкий возглавил Северо-Американский центр БРП; в 1930 году он передал Палеологу крупную сумму для поддержки Братства.

Палеолог, откликнувшись на призыв П.Н. Краснова материально поддержать работу вел. кн. Николая Николаевича, создал «фонд спасения Родины» и собрал для передачи в так называемую Особую казну великого князя 1 млн. 350 тыс. динаров (то есть примерно 24 тыс. долларов, что составляло по тем временам немаленькую сумму; в 1926–1932 годах один доллар соответствовал приблизительно 56 с половиной динарам [83]). Однако смерть Николая Николаевича в 1929 году и похищение генерала А. П. Кутепова большевистскими агентами среди бела дня в Париже продемонстрировали, среди прочего, насколько подчиненные Кутепову структуры были пронизаны большевистскими агентами. После этого Палеолог, вспомнив предостережения генерала Врангеля, осуждавшего неправильную организацию тайной работы неопытным в такого рода делах Кутеповым, решил сменить объект своих благодеяний.

Подобно генералу Врангелю, – писал Палеолог о себе в третьем лице в письме к матери покойного вождя белого движения, М.Д. Врангель, – С. Н. Палеологу было ясно, что тайная борьба против большевиков, если она ведется открытой эмигрантской организацией (в данном случае Русским Обще-Воинским Союзом), будет или идти впустую, или под неослабным наблюдением заграничного ГПУ. Поэтому С.Н. Палеолог с 1 мая 1930 г. открыто порвал с «фондом спасения Родины» и перешел в Братство Русской Правды, тайную противобольшевицкую <так! – О. Б.> организацию, которая, законспирировав всю свою деятельность и своих руководителей, словом и делом ведет внутри России через русский народ свою анти-большевицкую <так! – О. Б.> работу по взрыву коммунизма внутри России. Для помощи БРП С.Н. Палеолог основал Русскую Освободительную Казну в память Царя-Мученика Николая II, которая за год своего существования постепенно стала привлекать к себе сочувствие наиболее патриотически настроенных и не зараженных партийностью русских людей .

Палеологу удавалось собирать, в общем, довольно приличные деньги. В «Царском вестнике» в начале 1930‑х годов сообщалось, что он собрал

1) на Русскую Армию, голодавшую в Галлиполи, – 100 000 динар (далее все суммы приведены в динарах. – О. Б.); 2) в Казну Великого Князя Николая Николаевича – 1 350 000; 3) Борису Коверде – 5000; 4) на Топчидерскую здравницу имени ген. Врангеля – 150 000; 5) в фонд по увековечению памяти ген. Врангеля – 200 000; 6) в Русскую Освободительную Казну для Братства Русской Правды – 200 000.

Надо заметить, что Палеолог отличался некоторой оголтелостью; ему были свойственны, с одной стороны, завышенная самооценка, с другой – вера во всевозможные заговоры, среди которых масонскому отводилось, разумеется, почетное место. Вот что он писал М.Д. Врангель, к примеру, об одном из самых верных врангелевцев, В.Х. Даватце, авторе апологетической по отношению к генералу книги «Русская армия на чужбине» (Белград, 1923, в соавторстве с Н.Н. Львовым) и одном из редакторов белградского «Нового времени»:

«Вы, конечно, уже знаете о преждевременной и напрасной кончине «Нов [ого] Времени». Белградская молва уверяет, что эту газету угробили единодушными усилиями гг. Даватц и Рыбинский». По сведениям Палеолога, Даватц достиг столь высокого положения среди масонства, «что ему неудобно было в этом качестве продолжать работать в «Новом Времени», а для того, чтобы отличиться перед масонами, он его и угробил».

В начале 1930‑х годов излюбленной мишенью «РП» стал Сталин.

НЛО. – 2003. – № 64.

Е.Г. Пашкина.
Программные установки
«Нового Града»

12 ноября 1931 года в газете «Последние Новости» появилось следующее объявление: «Вышел первый номер журнала «Новый Град», посвященного социальным вопросам современности». В редакцию журнала вошли И.И. Бунаков [Фондаминский], Ф.А. Степун, Г.П. Федотов.

«Новый Град» («Cité nouvelle») выходил в свет до 1939 года и насчитывает всего 14 выпусков: в 1931 году вышел 1 номер журнала, в 1932 году – 4, в 1933 и 1934 годах – по 2 номера. Объем журнала в эти годы составлял в среднем 100 страниц. С 1935 по 1939 выходил лишь 1 номер в год, при этом их объем увеличился в 1,5 раза (в 1938 году – почти в 2 раза).

В «Новом Граде» было опубликовано 149 статей и 35 рецензий 39 авторов (некоторые статьи были написаны под псевдонимами, которые удалось раскрыть, и лишь авторство одной статьи, подписанной A. M. I., осталось неустановленным).

Редакционные статьи, открывающие большинство выпусков «Нового Града», принадлежат перу Г.П. Федотова (кроме редакционной статьи в № 7 за 1933 год, написанной Ф.А. Степуном). По числу основных статей авторы распределяются следующим образом: Г.П. Федотов (12 статей), Ф.А. Степун (9), Н.А. Бердяев (9), И.И. Бунаков (Фондаминский) (5), С.Н. Булгаков (5), П.М. Бицилли (5), С.И. Гессен (5), остальные авторы написали не более трех основных статей. По числу рецензий первенство принадлежит П.М. Бицилли (11), за ним следуют Г.П. Федотов (8), Б.С. Ижболдин (6), С.П. Жаба (4) и т. д. Следует отметить, что работы 20 авторов лишь однажды появлялись в журнале.

Открывался «Новый Град» статьей от редакции, написанной Г.П. Федотовым. Статья не являлась программой нового журнала в узком смысле, т. е. не содержала каких-либо четко сформулированных, пронумерованных или как-то иначе выделенных пунктов, как это было сделано, например, в первом номере «Утверждений». Редакторам «Нового Града» было важнее объяснить читателю мотивы, по которым они вышли на поиски нового града: «Не легкомысленная жажда новизны, не слепая ненависть к старине соединила нас, искателей нового града. Нет, в старом городе просто становится невозможно жить». «Старый город» непрерывно сотрясают кризисы – экономический, политический, социальный, национальный. Новоградцы видят, что начался упадок Европы, которая «не выходит из состояния брожения, лихорадочных метаний и беспорядка», и новая «война уже затягивает горизонт кровавыми зорями».

Но участь России – еще тяжелее: «Она расплатилась и за свои собственные грехи, наследие своей трагической истории, и за грехи капиталистического мира, вовлеченная в общий его пожар». Сравнивая Европу и Россию, Федотов пишет: «В Европе экономический кризис, – в России безвыходная нищета и голод. В Европе борьба классов, – в России уничтожение их. В Европе насилие, – в России кровавый террор. В Европе покушение на свободу, – в России каторжная тюрьма для всех. В Европе помрачение культуры, – в России систематическое ее истребление. И Россия, жертва безумного самоубийства, готовится стать палачом всего мира, собирая взрывчатые материалы для последней катастрофы».

В этих условиях редакция призывает своих читателей не поддаваться мысли об апокалипсисе культуры, а «быть с теми, кто готов бороться, готов странствовать – не в пустыню, а к новому Граду, который должен быть построен нашими руками, из старых камней, но по новым зодческим планам». Надежды новоградцев связаны с тем, что духовные и материальные силы старого человечества еще не исчерпаны: «Европа – и продолжающие ее материки – бьется, как стальное сердце мирового двигателя».

Редакция считает, что новая Европа во многом здоровее старой, и свидетельство тому – «мощное религиозное движение». Христианские церкви развивают большую социальную энергию, «ставят своей целью объединение и организацию разъединенного мира». Но исход завязавшейся духовной битвы еще не предрешен, и редакция убеждена в том, что «для всех, кто видит возможность спасения, борьба за него – общий долг».

В области хозяйственного строя у редакции нет готовых рецептов. «Социализм понятие слишком многосмысленное», а потому будущий строй новоградцы предпочитают называть трудовым, «ибо труд, а не капитал займет в нем почетное место». При этом они не прельщаются мечтой «об абсолютном государственном принуждении в области труда», а желают сохранить начало свободы и творчества в хозяйственном процессе.

Пашкина Е.Г. Журнал «Новый Град» в идейно-политической жизни русской эмиграции. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук. – М., 2007. С. 94–97.

 

6. Меры по поддержанию
русского языка, образования,
развитию русской культуры
или приобщённости к ней

Н.О. Лосский.
Воспоминания

<…> осенью 1929 г. нам удалось получить квартиру в Праге в Русском профессорском доме на Бучковой улице. …Условия для моих занятий философией были чрезвычайно благоприятны. В библиотеке Карлова университета философский отдел был богат книгами и хорошо пополнялся. Кроме того, правительство Чехословакии основало Славянскую библиотеку; для русского отделения этой библиотеки покупались целые библиотеки русских ученых и писателей, а также приобретались все сколько-нибудь заслуживающие внимания книги, печатавшиеся в Советской России и в таких эмигрантских центрах, как Париж, Берлин, Прага, Белград, София.

<…> В Збраславе во время квартирного кризиса жило много русских эмигрантов. Потребность в общении привела к тому, что установился обычай собираться еженедельно по пятницам в 5 вечера… Збраславские «пятницы» приобрели большую популярность. На них приезжали русские также из Праги, так что число участников доходило иногда до ста человек. Сидя за ресторанными столиками, мы беседовали о самых различных вопросах, затем кто0либо читал краткий доклад, не более чем получасовой, и он подвергался обсуждению. Темы докладов брались из самых разнообразных наук и областей жизни. Иногда прочитывалось какое-либо новое, еще ненапечатанное художественное произведение, например, два раза читал Е.Н. Чириков.

<…> В [чешской] среде, пропитанной шовинизмом и увлеченное стремлением строить демократию без религиозных основ на почве позитивистического миропонимания, наш младший сын Андрей был бы поставлен в неблагоприятные условия для духовного развития и, став подданным Чехословакии, считался бы как русский гражданином второго разряда. Поэтому мы решили отдать его в школу, в которой преподавание велось бы на одном из мировых языков Западной Европы. …Это была реальная гимназия с английским языком преподавания.

<…> радость доставляло нам общение с Сергеем Владиславичем Завадским… На юридическом факультете Русского университета в Праге С.В. был профессором гражданского права. Теоретические и практические знания его в области юриспруденции были замечательны…

Кроме вопросов юриспруденции, Сергей Владиславич страстно увлекался исследованием русского языка. В этой области у него было много оригинальных наблюдений и соображений. Им было основано в Праге общество для изучения русского языка. Его знания в области русской и иностранной литератур были изумительны. Особенно любил С. В. древнюю греческую литературу и греческий язык. …Завадский много мог еще дать для русской культуры, если бы не тяжелая болезнь сердца, которая свела его в могилу. <…>

С чешским обществом русская колония в общем мало сближалась: помехою было различие нравов, уклада жизни и особенно различие характера русского и чешского народа. <…>

В 1929 г. начался экономический кризис. Помощь русским эмигрантам стала сокращаться. Русский юридический и историко-филологический факультеты закрылись. Многие видные русские ученые выехали в другие страны. В нашей семье Мария Николаевна Стоюнина лишилась половины стипендии, и нам стало очень трудно жить. <…>

Нам, русским, вследствие своеобразия наших духовных интересов, очень трудно долго жить в среде чужой культуры без общения с русскими. В Palo Alto [США] я не испытывал этого неудобства. В этом маленьком городке оказалось много русских интеллигентов.

Лосский Н.О. Воспоминания. Жизнь и философский путь. – СПб., 1994. – С. 248–249, 251–252, 256–257, 259, 274, 288.

С.А. Беляев.
Семинарий имени академика Н.П. Кондакова –
неотъемлемая часть русской национальной культуры

Революционные события 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война коренным образом изменили положение в русском обществе. Не стала исключением и русская наука. Часть ученых погибла в вихре революционных событий, часть осталась в Советской России, часть была вынуждена эмигрировать.

Многочисленные ученые оказались без привычных бытовых условий, без своих личных, университетских и публичных библиотек, без своих учеников и, наконец, без денег. Надо было выжить, причем не только физически, но и внутренне, сохранить себя как личность. И ученые стали объединяться, ибо вместе выжить легче, чем поодиночке. Стали появляться в разных странах различные объединения ученых: группы, ассоциации и даже целые институты. Семинариум Кондаковианум представлял разительный контраст по сравнению со многими подобными организациями ученых, оказавшихся в эмиграции.

 

 

Как видно из названия, это объединение ученых связано с именем академика Никодима Павловича Кондакова. Академик Никодим Павлович Кондаков – ученый с мировым именем, крупнейший специалист в области византийского, древнерусского и вообще средневекового искусства – эмигрировал из Одессы на французском военном корабле в 1919 году. Первые годы после отъезда из России он провел в Софии, где условия жизни были, по-видимому, не особенно благоприятные. Сведения об этом дошли до Праги, где у Н.П. Кондакова было довольно много друзей по его предыдущей деятельности. Началась переписка о возможности переезда Н.П. Кондакова в Чехословакию и о приглашении его сверхштатным профессором Карлова Университета. Так как имя Н.П. Кондакова было лично известно Президенту Чехословацкой Республики Т. Масарику (1850–1937), то эти усилия увенчались успехом, и с осени 1922 года Н.П. Кондаков приступил к чтению лекций в Карловом Университете. Благодаря своему особому положению в Чехословакии Н.П. Кондаков мог много сделать в деле оказания помощи русским беженцам, в особенности молодым. Вскоре Н.П. Кондаков стал тем центром, около которого собирались русские ученые и русская молодежь, оказавшиеся на чужбине. Из относительно старшего поколения это, прежде всего, Георгий Владимирович Вернадский (1887–1973), Александр Петрович Калитинский (1880–1940), княгиня Наталья Григорьевна Яшвиль (1861–1939).

Атмосфера в этом кружке была домашняя, как в старых профессорских московских и петербургских домах. Отношение между всеми были очень дружеские. Непременной составной частью общения были чаи у Н.П. Кондакова с живым обсуждением общих научных проблем и новой литературы. Так возникло то сообщество ученых, которое вошло в историю как Семинариум Кондаковианум.

31 октября 1924 года Н.П. Кондаков отпраздновал свое 80‑летие, которое прошло в Чехословакии на государственном уровне. А в ночь с 16 на 17 февраля 1925 года Н.П. Кондаков скончался. <…> возникло дружеско-научное объединение – «Семинарий имени Н.П. Кондакова» (Seminarium Kondakovianum). В состав этого семинария вошли: Андреева М.А., Беляев Н.М., Вернадский Г.В., Калитинский А.П., Кондарацкая Л.П., Лосский В.Н., Родзянко Т Н., Рассовский Д.А., Толль Н.В., Толль Н.П., Яшвиль (княгиня Н. Г.). Собрания семинария начались в апреле 1925 г. На собраниях Семинария выслушивались и обсуждались доклады двух родов: 1. изложение вопросов, связанных с научной работою членов Семинария, 2. ознакомление членов Семинария с новостями научной литературы. …есть и другая сторона, куда более существенная, которая определяла характер всех работ – и самого Н.П. Кондакова, и работы его учеников и сподвижников, работы всей его школы. Имеются в виду подходы к изучаемому материалу и методы его обработки. Основой стал метод, который получил в науке название «иконографический метод Н.П. Кондакова». Суть этого метода можно сформулировать следующим образом: полная внутренняя связь созданного произведения с той средой, в которой оно возникло.

Одним словом, Семинарий имени Н.П. Кондакова являл собою группу исследователей, очень сплоченную и объединенную совершенно ясными и твердыми исследовательскими принципами. Эти принципы были не только усвоены ими от своего учителя, но и приняты всем сердцем и уже на протяжении ряда лет воплощались ими в своих работах. Уже в 1926 году вышел первый том трудов Семинария: «Сборник статей, посвященный памяти Н.П. Кондакова. Археология. История искусства. Византиноведение» (Прага 1926).

Внутренние потрясения совпали с внешними – примерно в это время прекратилась так называемая «русская акция» чехословацкого правительства, и Семинарий лишился даже тех скудных средств, которые он получал от правительства. Рассчитывать приходилось только на свои силы. Тяжелее всего переживался всеми отъезд в Америку в августе 1927 года научного руководителя Семинария Георгия Владимировича Вернадского. Это был большой удар для Семинария, который расстроил многие научные планы. И хотя Г.В. Вернадский оставался научным руководителем вплоть до 1935 года и не только формально. …к 1931 году Семинариум Кондаковианум оказался совершенно обезглавленным… В конце концов, выход был найден, и Семинарий еще многие годы продолжал радовать ученый мир своими изданиями: и ежегодниками, и двумя своими сериями – по древнерусскому искусству и по кочевникам. И особенно большую радость доставила всем «Русская икона» Н.П. Кондакова, выход в свет этой книги стал большим событием. В этих условиях уже нельзя было существовать с таким неопределенным статусом, который был раньше. Так возник вопрос о присоединении Семинария к фонду Н.К. Рериха на правах ассоциированного члена с большой автономией. По этому поводу возникла обширная переписка… Перед Семинарием и его участниками стояли две проблемы, которые нужно было решить в очень краткие сроки, если Семинарий хотел выжить и продолжать свою деятельность. В случае положительного решения оформления Семинария как одного из подразделений Рерих-Музеум решение этого вопроса также казалось возможным. Финансовые вопросы как-то решались и при другом, пражском, варианте. Но эта попытка окончилась неудачей, и Семинарий Кондаковианум вскоре был легализован в самой Чехословакии. Текущей деятельностью практически руководил Н.П. Толль, а душой Семинария, как и при его основании, продолжала оставаться княгиня Наталья Григорьевна Яшвиль. …тот путь, которым предлагал идти Семинарию Рерих, означал отказ от научных принципов работы Семинария, отказ от тех методов и подходов к проблемам, которые завещал своим ученикам академик Н.П. Кондаков.

Отказ от этих принципов был бы и отказом от своего учителя, предательством его, отказом от национальной русской культуры. Напомню, что выбор этот участники Семинария должны были сделать в условиях, когда Семинарий и в организационном, и в финансовом отношении находился на грани полного краха. И к чести всех участников Семинария нужно сказать, что все без исключения выдержали это испытание, не поступились совестью, не отказались от духовных заветов Н.П. Кондакова.

Из письма А.П. Калитинского Ю.Н. Рериху от начала 1932 года (ответ на письмо Ю.Н. Рериха от 31 декабря 1931 года): «Вы, конечно, совершенно правы в том, что оформление вопроса о восточном отделении может быть сделано лишь по выяснении основной проблемы аффиляции. Совершенно ясно, что все затронутые в наших переговорах вопросы, все, о чем мы сейчас договариваемся, на чем сходимся, – все это остается, пока что, проектом: будь то вопрос Протектората, восточного отделения или чего-либо другого, менее важного. До получения положительного ответа от Совета Вашего Музея о том, что он берет на себя материальную поддержку Института, все находится в стадии предварительных переговоров, и все надуманные нами отделения, должности и звания остаются предположительными. И с формальной точки зрения, и по существу дела это бесспорно, ибо сначала нужно заложить фундамент, а потом уже строить здание, о стиле которого, однако, следует заранее договориться». Из письма А.П. Калитинского княгине Н.Г. Яшвиль от 21 января 1932 года: «А сейчас звонил ко мне Шклявер и вот что рассказал. Получил он письмо от старого Рериха, который де обеспокоен происшедшей неловкостью, допущенной в Нью-Йорке с опубликованием титула Протектора прежде времени. По этому поводу Шклявер принес свои извинения. Думаю, этого достаточно, и инцидент можно считать исчерпанным. Говорил он далее, что получил копию того письма Юрия Николаевича ко мне, что я Вам послал сегодня утром. Из длинного разговора я понял, что их интересует, была бы для нас достаточна ежегодная субсидия в 2000 долларов. Я дал понять, что да. Очень точно мы сговорились, что и протекторат, и восточное отделение будут приняты, утверждены и опубликованы Правлением только после того, когда окончательно и точно будет решен вопрос субсидии». Из письма княгини Н.Г. Яшвиль А.П. Калитинскому от 10 февраля 1932 года: «Сегодня мы четвером собрались для обсуждения проекта вашего ответа Ю.Н. Рериху, и вот к каким мы пришли заключениям;: для дальнейших ваших переговоров с Рерихами хотим обратить Ваше внимание на такую возможность: может статься, что Рерих-Музеум действительно даст нам обещанную сумму в 2000 долларов, но единовременно, а затем сможет и перестать давать, звание же протектора за Рерихом утвердится навсегда. Поэтому мы решили, что если в сопроводительной к деньгам бумаге от Рерих-Музея не будет прописано, что деньги будут систематически высылаться и впредь, ежегодно, то и нам, в таком случае, осторожнее будет выбрать Рериха Протектором на один год, чтобы в неблагоприятном случае расстаться с ним безболезненно, а не скандально. Подымаем этот вопрос потому, что надо помнить «шахер-махеры» Рериха с теми 500 долларами, которые были Вами получены в сентябре 1930 года, а также вторичный подобный же случай с покупкой «Скифики» 111, когда Ю. Рерих имел в виду новую покупку, а затем через Шклавера потребовал включить сумму от продажи за эти 100 экз. Скифики все в счет того же якобы нашего долга Рерих-Музею за закупленные на 500 долларов книги, когда первоначально эти деньги предназначались на личный состав. По поводу избрания в члены Института Президента Масарика и министра Бенеша должны Вам сообщить, что я спрашивала у канцлера Шамала об этой возможности и получила ответ, что Президент для принятия какого-либо членства или протектората должен получить разрешение Парламента. Ввиду громоздкости дела мы решили оставить этот вопрос. Что же касается Бенеша, то, ввиду уж очень резкого расхождения его политики с настроениями русских в Чехии, избрание его теперь было бы несвоевременным: да и проблематична и польза от этого – ведь он ни разу ничем не помог Институту». Из переписки конца 1931 – начала 1932 годов видно, что с точки зрения членов Семинария имени Н.П. Кондакова финансовая нечистоплотность Рерихов, проявившаяся в ряде случаев нарушения ими своих обещаний, породила недоверие и к другим их обещаниям и, в конце концов, расстроила все переговоры о соединении Института Кондакова и Института Рериха. Не менее важным, на наш взгляд, является и различие в отношении к культурному наследию, в частности, к православной культуре Византии и России. Судя по контексту писем, у членов Семинария существовали опасения, что соединение с Рерихами может привести к утрате Семинарием своих научных принципов и подходов к проблемам и изучаемому материалу, к отказу от заветов своего учителя – академика Н.П. Кондакова, что все это своеобразие может раствориться в общекультурном подходе Н.К. Рериха. В переписке эти опасения нашли выражение в рассуждениях о подходах и методах. Опасения эти перевесили, в конце концов, весьма сомнительные материальные выгоды, и дело о соединении расстроилось. Письмо Александра Петровича Калитинского, директора Семинария имени Никодима Павловича Кондакова Юрию Николаевичу Рериху относится, пожалуй, к одному из самых трудных периодов из жизни Кондаковского Семинария. 1930–1931 годы были переломными годами в жизни Семинария, когда действительно стоял вопрос, будет ли он дальше существовать как самостоятельное учреждение или же навсегда отойдет в историческое небытие, как уже это случилось со многими русскими эмигрантскими организациями. В начале 1931 года директором был избран Г.В. Вернадский, более близкий Семинарию по духу, к тому же один из его основателей, а в феврале 1931 года Семинарий был легализован чешскими властями и стал самостоятельным Институтом в составе Славянского института при Министерстве иностранных дел Чехословацкой Республики. А деньги для своей работы участники семинария научились впоследствии добывать сами. В 1936 году крупный русский византинист профессор Мэдисонского университета А.А. Васильев сменил Г.В. Вернадского на посту председателя Семинария. Как это ни странно, но Семинарий очень активно работал и в годы Второй мировой войны во время оккупации немцами Праги.

Только совершенно сознательно были прекращены все публикации, чтобы не создалось впечатления, что русские люди сотрудничали с немцами. Семинарий Кондаковианум продолжал существовать формально до 1953 года, когда он организационно со всей своей богатейшей библиотекой, очень хорошей коллекцией русских икон, замечательной коллекцией коптских тканей и другими богатствами, в частности богатейшим архивом, был передан с согласия советской стороны Институту истории искусств Академии Наук Чехословацкой Республики.

<…> Два магистральных направления было в жизни Семинария Кондаковианума. Одно из них – это работа членов Семинария, развивающих методологию его основателя. Второе – это издательская деятельность. Основным изданием Семинария был ежегодник, выходящий под таким же названием «Семинариум Кондаковианум», с 1938 года – «Анналы Института имени академика Н.П. Кондакова». Всего вышло 12 томов: 11 со сплошной нумерацией и один, первый: «Сборник статей памяти Н.П. Кондакова». У этих томов было два приложения, две серии монографий – «Зографика» по церковной живописи и «Скифика» по кочевническим древностям. В первой серии впервые была опубликована замечательная работа А.И. Анисимова о Владимирской иконе Божией Матери. Кроме этих периодических и серийных изданий, Семинарий издавал еще отдельные монографии.

«Русская икона», помимо всего прочего, – шедевр полиграфического искусства. Было издано еще несколько книг, в частности работа К.И. Тенишевой «Инкрустации и эмаль» (Прага 1930). Издания Семинария выходили очень маленьким тиражом.

Приводится с сокращениями.

http://nature. web. ru/db/msg. html?mid=1###189###841

Н. Волкова.
Общество «Икона» в Париже.
Коротко о главном

Трудно переоценить значение Общества «Икона», созданное эмигрантами из России в Париже. В нелегкие годы XX века его деятельность была направлена на то, чтобы сохранить и популяризовать то, что являлось главной ценностью русской жизни. В этом году ему исполняется уже 80 лет. Николай Иванович Исцеленнов, второй председатель Общества, говорил о нем так: «Открытие красоты и значения древней русской иконы».

Общество «Икона» было создано в 1927 году (первое учредительное собрание состоялось 24 июня) по инициативе известного общественного деятеля и совладельца крупного коммерческого и банковского дела Владимира Павловича Рябушинского, который стал первым его председателем. Оно объединяло многих художников-иконописцев, архитекторов, ученых и писателей Франции, Англии, Чехии, Германии, Бельгии, Швейцарии, Финляндии, оказавшихся после революции за пределами России.

Членами-основателями Общества «Икона» были В.П. Рябушинский, его брат С.П. Рябушинский, П.П. Муратов, С.К. Маковский, Д.С. Стеллецкий, И.Я. Билибин, кн. Г.Н. Трубецкой, кн. М.А. Трубецкая, кн. С.А. Щербатов, Н.Т. Каштанов, В.Ф. Грюнейзен и И.В. Шнейдер. После основания общества в него вступили Н.И. Исцеленнов, Н.В. Глоба, Н.Л. Лихачев, Ф.И. Бокач, Н.Н. Шебеко, Л.И. Савич, А.П. Калитинский, Альберт А. Бенуа и А.С. Мерзлюкин, а также иконописцы княжна Е.С. Львова, В.В. Сергеев, П. Федоров, Г.В. Морозов, гр. О.Б. Орлова-Денисова, С.Я. Рыжкова-Чекунова, Ю.Н. Рейтлингер, Т.В. Ельчанинова, монах Григорий (Круг) и Л.А. Успенский.

Цель у «Иконы» – распространение знаний о русской иконе как в русской, так и французской среде. Н.И. Исцеленнов так писал об этом: «С первых же лет деятельности общества его работа определилась сама собой. В зарубежье повсеместно создавались храмы, и для них были необходимы иконы и иконостасы. В общество вступил ряд начинающих иконописцев, чтобы общими силами овладеть этим искусством, имеющим свою особую технику, приемы композиции и требующим знаний по иконографии, подчиненных каноническим правилам. Многие православные русские в рассеянии не были в курсе возрождения древней иконы и в большинстве случаев стремились иметь иконы в духе Васнецова или академического письма XIX века. Таким образом, Обществу пришлось заниматься пропагандой в защиту древней иконы.

Среди почитателей искусства древней иконы с самого начала его открытия определилось три главных устремления:

1) изучение икон как памятников национального русского творчества и понимания красоты их;

2) богословское и каноническое изучение икон с точки зрения их церковного и литургического содержания;

3) продолжение искусства иконы для церковных целей и для молитвенных надобностей.

Упомянем также попытку создания современного светского искусства, опиравшегося на красоты древней иконы, подобно тому, как русскими композиторами были созданы замечательные музыкальные произведения исходя из народных русских напевов. Все эти устремления были представлены в парижском Обществе «Икона». К группе ценителей искусства принадлежали П.П. Муратов, С.К. Маковский, А.Н. Грабар и Н.Л. Окунев. К богословско-литургической – В. П. и С.П. Рябушинские, к группе продолжателей искусства иконы – почти все иконописцы, [в частности] Д.С. Стеллецкий и И.Я. Билибин. Архитекторы Н.И. Исцеленнов и Альберт Бенуа были в третьей группе как создатели храмов в старорусском стиле и соответствующих иконостасов».

Общество «Икона» приобрело прибежище при Свято-Сергиевском Подворье, основанном в Париже в 1924 году и возглавляемом митрополитом Евлогием (Георгиевским), почетным членом Общества. Храм, перестроенный из протестантского храма в русскую православную церковь, был расписан Дмитрием Семеновичем Стеллецким (1925–1927), много позже звонницу спроектировал и построил Н.И. Исцеленнов. На Подворье жила талантливая художница сестра Иоанна (Юлия Рейтлингер), церковные работы которой, как и Д.С. Стеллецкого, наиболее ярко характеризуют так называемую парижскую школу иконописи.

 

 

В начале 30‑х годов при Обществе была создана иконописная артель, куда вошли не только иконописцы, но и резчики, архитекторы, золотошвейки. В «Иконе» появилось два подразделения: одно занималось историко-теоретической деятельностью, второе – производственной. Развитие артели соответствовало интенсивному росту приходов в местах расселения русских во Франции и других европейских странах. Как писал об этом Г.И. Вздорнов, «храмы возникали во всех городах и поселках, приютивших беженцев. Почти нищие по наполнению утварью и иконами, такие храмы держались исключительно верой и сердечной молитвой прихожан. Со временем, когда произошла концентрация русского населения в столицах, горнозаводских и фабричных городках, число малых церквей уменьшилось, а окрепшие большие общины получили возможность строить более поместительные храмы, заказывать для их украшения иконы, резные кресты, иконостасные рамы, утварь, даже стенные росписи. И Общество «Икона» явилось идеальным посредником между заказчиками и исполнителями таких художественных задач».

Довоенное время было временем расцвета Общества: существовали контакты с известными учеными, проводились многочисленные выставки, устраивались лекции, иконописцы достигали высокого уровня иконописи. Немало усилий было положено на строительное дело, Общество «Икона» содействовало сооружению и украшению трех известнейших храмов, объединявших беженцев из России: Успенской церкви на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (архитектор А.А. Бенуа, 1939), храма праведного Иова Многострадального – памятника императору Николаю II, царской семье и всем русским людям, в смуте убиенным, в Брюсселе (архитектор Н.И. Исцеленнов, 1836–1950) и Успенской церкви на Ольшанах в Праге (архитектор В.А. Брандт, 1924–1925).

Обществом была организована школа иконописи для начинающих иконописцев, создана собственная библиотека, включавшая в себя важные документы и книги по иконографии. Общество вело работу по составлению на основании древних иконописных образов иконописного лицевого подлинника в фотографиях; собирало сведения по устройству иконостасов, правильному изображению праздников и малоизвестных святых. Обществом была издана книга «Техника иконописи» (авторы – И.В. Шнейдер и П.А. Федоров), которая является теперь библиографической редкостью.

 

Биографическая справка

Рябушинский Владимир Павлович (1873–1955)

Основатель и первый председатель Общества «Икона». Происходил из семьи старообрядцев, именитых купцов, банкиров и заводчиков. Ученик Гейдельбергского университета, с началом Первой мировой войны добровольно ушел на фронт, воевал в Галиции, был ранен, произведен в прапорщики, заслужил Георгия четвертой степени.

Оказавшись в эмиграции, пробовал начать крупное промышленное дело. Потерпев неудачу, не пал духом, нашел применение своим силам в литературном труде и в организации Общества «Икона».

Убежденный патриот, говорил, что процветание России зависит исключительно от деятельной любви к родине, армии и культуре. Для него икона была проявлением древнего русского благочестия, которое должно быть восстановлено.

http://www. eparhia-saratov. ru/index. php?option=com_content&task=view&id=4189&Itemid=4

 

Информация о книге:

Вздорнов Г. и др.

Общество «Икона» в Париже. М., 2002.

 

 

Общество «Икона» в Париже – общественная организация, созданная в 1927 году по инициативе известного общественного деятеля и совладельца крупного коммерческого и банковского дела B.П. Рябушинского, объединяла многих художников-иконописцев, архитекторов, ученых и писателей, оказавшихся после революции за пределами России. Материалы по истории этого Общества извлечены из архивных источников и зарубежной прессы 1920–1990‑х годов. Издание выходит в двух томах: в 1 томе даны сведения о многообразной деятельности Общества, во 2 томе публикуются научные статьи членов Общества, большая часть которых напечатана впервые. Издание включает в себя много редких иллюстраций.

Планируя издание материалов для истории Общества «Икона» в Париже, авторы-составители стремились дать по возможности общее представление о роли и значении Общества и первой волны русской эмиграции, о том, как в очень непростых экономических и политических условиях русские люди сумели сохранить силу духа и не только выстояли в чужой среде, но и оказали немалое влияние на культуру, науку и искусство приютивших их стран, прежде всего Франции и Югославии, собственная история которых уже немыслима без участия русских.

В.Л. Телицын.
П. Н. Апостол и «Общество друзей
русской книги в Париже»

Павел Николаевич Апостол – ученый-экономист и финансист, талантливый педагог и публицист, библиофил и библиограф. Но в России его никто не помнит. Причиной забвения на Родине стала вынужденная эмиграция…

Заслуги и достижения П.Н. Апостола в области экономики и теории финансов уже были объектом для исследования, однако такие значимые в его жизни аспекты, как библиофильство и сотрудничество в «Обществе друзей русской книги в Париже» еще не нашли должного отражения в научных трудах.

Наибольшую известность в кругах русской эмиграции и зарубежной общественности Апостолу принесло увлечение, совершенно далекое как от его научных изысканий в области экономики и финансов, так и педагогической деятельности.

Писатель Б. Зайцев вспоминал: «За спиной же у нас rue Scheffer, где тихо процветает замечательное книжное сокровище. Павел Николаевич Апостол собирал его десятки лет. Большеголовый, элегантно-невысокий, на тоненьких ножках, был он образцом порядочности и культуры, завсегдатай антикваров, аукционеров, букинистов. Редкостные Олеарии, Герберштейны, всякие старинные издания, роскошные и просто художественные, в превосходных переплетах украшали гостиную (книги на полках в три ряда вглубь!)». Старательно подобранные, эти издания представляли собой особую редкость за границей, так как многих из них не имела даже Парижская национальная библиотека.

Апостол не был просто «собирателем» книг. Уже в 1922 г. были опубликованы тщательно подобранные им очерки и литографии западноевропейских путешественников, посетивших Россию в XVI–XVII вв. Благодаря стараниям Г.К. Лукомского, сотрудника издательства «Academia» и страстного библиофила, этой книге удалось дойти и до советского читателя.

Но еще больше Апостол сделал в союзе с такими же, как он, любителями книги, объединившимися в «Общество друзей русской книги в Париже» еще в начале 1920‑х гг.

«Общество друзей русской книги в Париже» было образовано 22 июня 1924 г. Общество определяло свою задачу как «изучение, охрану и распространение сведений о русской книге». Для этого необходимо было собрать и зафиксировать библиографию русской книги, вышедшей в годы эмиграции, и иностранную «Rossika» – сведения о книгах и статьях в периодических изданиях. В трудных условиях эмиграции группа любителей русской книги продолжила ту работу, которую в России вел, например, «Кружок любителей русских изящных изданий». У «друзей русской книги» за границей существовали и свои задачи, которые придавали их пребыванию за пределами Родины фактор осмысленности. Это – изучение русской книги, «эмигрировавшей» вместе с авторами или уже давно осевшей в иностранных библиотеках и книжных собраниях.

Председателем общества был избран В.А. Верещагин, председателем правления – П.П. Гронский, товарищем председателя – Г.Л. Лозинский, генеральным секретарем – Я.Б. Полонский, казначеем – Л.А. Гинзберг, членами правления – И.Я. Билибин, В.П. Катенев, Ж. Порше и А.П. Струве.

После отказа в 1923 г. Гронского от поста председателя правления на эту должность единогласно был избран Апостол, а после смерти в январе 1931 г. председателя общества Верещагина он, по сути, возглавил общество.

Членами общества состояли известные писатели и поэты, журналисты и художники, артисты и музыканты: А. Бенуа, Б. Унбегаун, М. Алданов, А. Изюмов, Б. Зайцев, С. Лифарь, М. Осоргин и другие. В 1932 г. в обществе насчитывалось более ста членов.

С первых же шагов своей деятельности общество поставило себе одной из задач устройство выставок в целях ознакомления иностранцев с русским книжным искусством в его постепенном развитии. В связи с этим общество приняло на себя устройство книжного отдела Выставки Русского искусства, состоявшейся в мае – июне 1928 г. в Брюсселе.

Инициатор этой выставки В.С. Нарышкина, а затем и Управление Дворца Искусств бельгийской столицы обратились к обществу с предложением организации русского подотдела графики и иллюстрированной книги. Правление общества приняло предложение и для его осуществления выбрало особую комиссию в составе П.Н. Апостола, М.В. Добужинского и С.К. Маковского.

Нельзя было и думать об устройстве выставки старой русской книги или даже иллюстрированной книги 1830–40‑х гг.: заграничные частные и общественные книгохранилища не давали для этого необходимых элементов. Решено было начать подбор с более позднего периода – с «Мира искусства». Составлен был список художников, работавших в области книжной графики, и главнейших их произведений. В Национальной библиотеке Франции, в частных собраниях и у издателей нашлись главнейшие из книг, иллюстрированные русскими художниками и изданные в России и за границей за последние сорок лет. В итоге среди экспонатов выставки книжной графики были представлены работы талантливых русских художников А. Алексеева, Ю. Анненкова, А. Бенуа, И. Билибина, Д. Бушена, М. Врубеля, Н. Гончаровой, Б. Григорьева, М. Добужинского, Н. Исцеленова, Б. Кустодиева, Д. Митрохина, Г. Лукомского, И. Нивинского, С. Судейкина, В. Шухаева, А. Яковлева и других.

Деятельность общества не ограничивалась участием в выставках. Так, оно издавало «Временник», на страницах которого публиковались результаты научных изысканий, сообщения о работе различных конференций, о выставках и новых находках, хроника деятельности общества, воспоминания и прочее. Бессменными редакторами издания были коллеги и друзья Апостола – Г.Л. Лозинский и Я.Б. Полонский, страстные библиофилы и подвижники русской культуры.

«Временник» по праву может занять место в ряду таких «изящных изданий» в коллекции библиофила, как журнал «Библиограф» или «Библиографические записки». При отсутствии в среде российской эмиграции других журналов с аналогичными задачами «Временнику» невозможно было замкнуться в какой-либо специальной области. Все, что имело какое-либо отношение к редкой или красивой (с точки зрения издания) книге, находило приют на его страницах.

Члены общества были желанными гостями на важнейших форумах российской эмиграции, так или иначе связанных с тематикой развития российской культуры в эмиграции, например – на Первом съезде русских писателей и журналистов в сентябре 1928 г. в Белграде, в ходе которого с обстоятельным докладом об уровне, объемах и качестве издания русской книги в эмиграции выступил Полонский.

Огромный объем работы выпал и на долю председателя правления. Прежде всего Апостол представлял общество на различных международных форумах. Так, в 1935 г. он участвовал в организации книжного отдела на выставке русского искусства в Лондоне, где была представлена история русского книгопечатания: с книг петровских времен до 40‑х гг. XIX в.). Кроме того, он популяризировал русскую книгу, выступая со своими библиографическими исследованиями на открытых собраниях общества, привлекавшими множество публики.

Назовем только некоторые из них.

26 мая 1934 г. Апостол выступил с сообщением «Об отделе «Rossika» Петербургской публичной библиотеки», а 4 мая 1936 г. – с докладом «Кто изобрел книгопечатание: Гутенберг или Костер?». Темой для последнего послужили вызвавшие в Германии бурю негодования исследования Г. Цедлера, являющиеся результатом двадцатилетней работы автора, приписавшего первенство изобретения голландцу Костеру. Основанием для утверждения Цедлера послужило сделанное им открытие, что Костер из Гаарлема первый начал печатать большими подвижными литыми буквами. Приведя ряд благожелательных и отрицательных отзывов о труде Цедлера, Апостол сделал заключение, что Цедлеру не удалось с достаточной убедительностью подтвердить свое определение и, по его мнению, вопрос о первенстве книгопечатания надо отнести к тем неразрешимым историческим загадкам, которых в истории человечества имеется немало.

31 января 1938 г. на очередном заседании ОДРК был заслушан блестящий доклад Апостола «Альбомы рисунков участников похода 1812 г.». Не секрет, что большинство участников Отечественной войны 1812 г. были людьми не просто хорошо образованными, но и одаренными от природы. Но, не будучи «свободными художниками», они не стремились к популяризации своего таланта, оставляя будущим поколениям лишь единичные свидетельства своих творческих увлечений. Собрать их, описать, сохранить для потомства – такова была задача, стоявшая перед профессиональными коллекционерами и библиографами.

Председатель общества не был ученым-затворником. Его часто видели в кругу эмигрантской общественности. 21 октября 1933 г. он принял участие в чествовании А.А. Плещеева, 75‑летие которого отмечал «Союз деятелей русского искусства» на проводимом по этому поводу «Плещеевском вечере».

10 мая 1934 г. Апостол был избран в правление «Российского музыкального общества». Тут, по всей видимости, сыграла свою роль его любовь к музыке, имевшая большое значение для гармоничного развития его личности. Свою роль сыграло и трепетное отношение к музыке со стороны жены Апостола – Ольги Марковны.

18 апреля 1937 г. Апостол выступил с речью на чествовании устроителя Пушкинской выставки С.М. Лифаря (организатор – Пушкинский комитет). Он, в частности, отметил удивительную широту в выборе жанра: Лифарь обращался к самой разной музыке, сохраняя при этом неизменный интерес к современным поискам.

Сегодня …в фондах Российской государственной библиотеки можно обнаружить книги со штампом «P. Apostol».

Новый исторический вестник. – 2001. – № . 1. – С. 92–100.

 

А. Ренников (А.М. Селитренников).
Маленький фельетон.
Толковый словарь великорусского языка эмиграции

Алор (фр.). Шоферское восклицание, обозначающее: ну, вот, что поделаешь, айда, ну тебя к черту, все равно, что будет, то будет, от судьбы не уйдешь и пр. Например: алор, алор, дела коленкор. Какой тебе алор, когда неподвижен контер? На одном алоре далеко не уедешь.

Аманды (фр.). Штрафы, пени. Изамандиться – израсходоваться на уплату всевозможных штрафов. Примеры: какой реприманд: новый аманд! Аманды денежку любят.

Арранжuроватъ (фр.). Привести запущенные дела в порядок, прибрать квартиру, вещи. Я арранжировал сонаты Бетховена, т. е., подобрал растpeпавшиеся ноты страница к странице и положил аккуратно на полку. Мы этo арранжируем в два счета, т. е. придем к соглашению в быстром темпе.

Банда (серб.). Духовая музыка, дух. оркестр. Пойдем шататься (гулять) В Калимегдан, послушаем банду. Мой племянник, юноша вредный (прилежный), ему только девятнадцать годин, а он, представьте, уже участвует в банде.

Баня (серб.). Курорт, лечебное место. Давно вы ездили в баню? К сожалению, я уже два года в бане не был. Устроить кому-нибудь баню – помочь отдохнуть, отправить на курорт на отдых.

Бойки (англ., главным образом – шанхайское). Слуги, прислужники. Примеры: Мой бойка работаете бойко. Встретились наш бой да ваш бой, и завязался бой. Боюкать ребенка – предоставить бою смотреть за младенцем. Напр.: «Спи, младенец мой прекрасный, боюшки-бою…»

Булка (болг.). Молодая женщина. Вы знакомы с этой хорошенькой бyлкой? Нет, я малко знаком. А я в эту булку давно влюблен и, когда ее не вижу, испытываю сильную грыжу (тоску). О, значит, ваша любовь действительно големая (большая)!

Бок (фр.). Кружка пива. Не толкайте в бок – опрокинется. Который бок ваш? Хорошо после бока да на боковую. Крепкий человек легко и десять боков выдержать может.

Вандироватъ (фр.) – продавать. Вандезка – продавщица. Трудно вещи лансировать, еще труднее вандировать. Хорошая вандезка не должна говорить резко. Не прорекламируешь, не провандируешь.

Глумиться (серб.) Играть на сцене. Моя дочь сделала в Белграде большую карьеру: каждый день глумится над публикой в народном позориште (театре).

Деменажнтъся (фр.) – переезжать с места на место. Часто ли вы деменажируетесь? Почти каждый раз, когда приходит юсье. Издеменажиться обессилеть от переездов, переезжать чаще, чем следовало бы.

Депансы (фр.). Расходы. Я сижу в сплошных депансах. Какие у меня шансы, когда одни только депансы! Депансами жив не будешь. Издепанситься – довести расходы до крайнего предела, окончательно израсходоваться.

Дневник (рус.). Шофер, ездящий днем. Мой муж дневник. Удобно сыну, когда отец дневник: каждое утро отвозит мальчика в школу. Тот дневник на хорошем счету, который не получает отметок у ажана.

Дневннчар (серб.). Поденный служащий. Дневничариться – тянуть лямку в качестве поденного служащего. Он совсем одневничарился, т. е. забыл о существовании мест на жаловании. Радит ли (работает ли) в воскресенье ваш муж? Да, в качестве дневничара он радит и по праздникам, иначе откуда мы возьмем пары (деньги)?

Дебруйар (фр.). Человек, легко выпутывющийся из затруднения. Дебруйекать – выпутаться, не заплатить, напр.: Чем живет эти годы ваш брат? А он занимается дебруйементами.

3аборавитъ (серб.). Забыть. Простите, я заборавил, что вы меня приглашали. Не заборавьте, пожалуйста. Я своего мужа буравила, буравила, и он все же заборавил о моем поручении.

3афатигетъ (фр.). Устать, замотаться. Ах, как я зафатигела от беготни по сольдам! У ливрезки фатигеют ноги, у бродезки руки. Береги себя, Андрей, не фатигей! Новое метье да новое ученье – опять мученье да фатигенье.

Каше (фр.). Облатка. Если у вас что-либо болит, обратитесь к Елене Ивановне; у нее масса каше. У мнительного человека каше в кармане.

Канон (фр.). Пушка. Отчего вы так громко спорите по церковному вопросу? Потому, что мы разбираем вопрос канонически. Канонами по воробьям не стреляют. Когда кончаются apгyмeнты, начинают вступать в дело каноны.

Кензена (фр.). Пятнадцатидневка. Какова у вас последняя кензена?

Ужасная, а у вас? У меня дело дрянь: что ни кензена, то перемена.

Киссатъ (англ.). Целовать. Май дир, Пелагея Петровна, крепко киссаю вас, пишите почаще. А как ваши чильдренята (дети)? Кисните их от меня. Обратите внимание на вашу дочь: она вчера вечером с кем-то киссалась за корнером (за углом). Киснуть кого-нибудь в фейс – поцеловать в лицо.

Кутюр (фр.). Рукоделие. Кутюрный дом – дом, в котором кто-нибудь умеет кое-как шить и потому принимает заказы. Кутюрное ремесло – уменье показать заказчице, что платье правильно сшито. Каждый мезон де кутюр имеет в работе свой аллюр. Плохи те кутюрьерки, которые не умеют снять мерки. С отчаяния каждая женщина может кутюрнуть, но не надолго. Окутюриться – обзавестись бездоходным мезон де кутюр. Прокутюриться – разориться. Почему эта дама не кутюряет? Увы, она уже перекутюрилась.

Лuврuроватъ (фр.). Доставлять на дом, разносить что-либо по клиентам. Княгиня монтирует, баронесса ливрирует. Благоденствует мезон, когда хорош ливрезон. Неопытны те ливрезы, у которых от грубого обращения консьержки навертываются на глазах слезы.

Мародироватъ (фр.). Блуждать с пустым такси по улицам и искать пассажиров. Всю неделю я мародировал, но все же долгов не ликвидировал. Плох тот шофер, который не мародер. Хорошо мароднуть, да флик не велит. И в мародировании нужна мера: иначе возрастет депанс на эссанс.

Масон (фр.). Каменщик. Масонить – работать на постройке. Омасониться – втянуться в ремесло каменщика. Трудно масону после работы остаться в белоснежной одежде. Полезен масон, когда создается мезон. Не всякий масон, кладущий камни в верхней части постройки, считается старшим. Ты давно в масонах? Да вот, с тех пор, как решил получше устроить свою судьбу.

Мезон (фр.). Всякий дом с вывеской или без оной. Я открыл свой мезон, а что буду делать, еще неизвестно. Разгар сезона – благодать для мезона. Одна ночная рубашка да один комбинезон – вот и мезон. От мезона до мезонина один только шаг. И Мальмезон можно превратить в мезон, лишь бы разрешили поселиться. Безмезонная эмигрантка – бездомная, не имеющая ни работы, ни клиентуры.

Ночник (рус.). Шофер, работающей по ночам в противоположность дневнику. Один ночник да один дневник – одна машина на круглые сутки. Ночник с дневником, что солнце и луна: один всходит на подножку, другой закатывается спать. Ночник освещает семью своим присутствием днем, дневник – ночью. Не буди ночника на заре: он все равно не спит. Ночнику холодно, но не голодно; дневнику голодно, но не так холодно.

Пары (серб.) – Деньги. Работать на всех парах – добросовестно относиться к работе, получая определенное жалованье. И на пару чулок нужны пары. Разводить пары – копить деньги, сколачивать состояние. Когда работают и мужья, и жены, образуются приличные пары.

Пост (фр.) – приемный аппарат или отправительная станция радио. Я добился отличного поста: даже речи Лиги Наций слушаю. В Европе недурной пост легко получить за наличные деньги и даже в рассрочку. Только умалишенный может твердо стоять на своем посту. Ура! Наконец-то у меня есть, большой пост! Какой? В семь ламп.

 

Сиковатъ (англ.) – болеть, чувствовать нездоровье. Как живется твоему дедушке в Лондоне? Ничего, но, к сожалению, он часто сикует. А бабушка? Бабушка тоже недавно что-то засиковала.

Стопаж (фр.). Штопка, или просто штопаж. Штопажить – штопатъ. Заштопажить – заштопать. Я еду летом на пляж и потому отдал костюмы в штопаж. Хорошо, что у тебя сейчас шоммаж: ты сам можешь произвести на брюках штопаж.

Сюжет (фр.). Подданный какой-либо страны. Это правда, что ты стал французским сюжетом? Да, я французский сюжет уже около двух лет. Рассказ с сюжетом – произведение, в котором описывается русский человек, принявший иностранное подданство. Беженец без сюжета – бесподданный. Отсюжетиться – устроиться прочно в данной стране.

Возрождение. – 1934. – 2 сентября.

И.П. Демидов, К.И. Зайцев, В.В. Зеньковский,
В.В. Руднев, И.И. Фондаминский.
Родина и родная речь.
От группы борьбы с денационализацией
русской молодежи

Русскому Зарубежью грозит судьба жестокая и мало достойная: бесследно растаять в чужой среде. Старшие поколения, сложившиеся в России, выбывают из строя. Кто придет им на смену?..

Если взглянуть на поколения, еще помнящие Россию, – ответ уже будет неутешительный. Если же обратиться к детям, родившимся в эмиграции, ответ прозвучит приговором. Детей, вырастающих русскими, знающих русский язык, близких к русскому быту и русской культуре, становится все меньше и меньше.

Где причина этому безрадостному явлению?

Трудные материальные условия?.. Нет. Опыт показывает, что денационализация детей быстрее всего обнаруживает успехи в среде материально наиболее обеспеченной.

Низкий уровень культурного развития?.. Тоже нет. Опыт показывает, что простые люди часто национально устойчивее квалифицированной интеллигенции.

Причина одна: отсутствие достаточно сильного и дисциплинированного национального самосознания, и, как естественное следствие, – слабое развитие национально-культурной самодеятельности.

Мы – группа «Родина и родная речь» – люди разных политических убеждений, объединившиеся для борьбы с денационализацией русских детей, прекрасно понимаем, что нашим скромным силам трудно переломить это горестное национально-культурное безразличие массовой зарубежной среды. И все-таки мы подымем свой голос: мы обращаемся ко всей русской эмиграции, ставя перед ней большую, общеэмигрантскую задачу. Если наш призыв получит отклик, многие дети будут спасены.

Надо дать родину зарубежному русскому ребенку.

Мы все – от первого до последнего, – родившиеся в России, выросшие и духовно сложившиеся там, должны обеспечить нашим детям за рубежом возможность обучиться русской грамоте, русской истории, географии, вероучению и т. д.

Каждая русская семья должна ощутить своим долгом воспитание русских детей; все родители должны везде объединиться для организации местных очагов обучения и воспитания детей.

Однако семья, предоставленная себе, не в силах осуществить этой своей задачи. Бессильна и работа отдельных местных разрозненных организаций. Нужна помощь, идущая из центра, – помощь, опирающаяся на деятельную поддержку всего русского зарубежья в целом.

Эта самодеятельность на периферии и эта помощь из центра в какой-то мере существуют сейчас. Однако обе они недостаточны, да к тому же до сих пор они в значительной мере опирались на чужие средства …

Сейчас мы можем рассчитывать только на себя.

Зарубежье не в силах, конечно, создать русские школы, гимназии и университеты. Русские дети в массе получают и получат свое образование в школе тех стран, где они живут. Обязанность Зарубежья лишь в том, чтобы дать русским детям русское до- и внешкольное образование и воспитание.

Группа «Родина и родная речь» надеется создать исходную точку приложения общественного интереса и внимания к делу борьбы с денационализацией русских детей. Мы надеемся создать тот центр, который мог бы служить посредником между всем обществом – «Mipом», – идущим на помощь этому делу, и теми отдельными организациями, которые на местах служат ему.

Содействовать возникновению и развитию на местах дополнительных занятий для русских детей, а также заочного обучения; содействовать изданию дешевых русских учебников и пособий, картин, лент для проекционных фонарей и т. д.; содействовать созданию русской детской среды (детских уголков, клубов, площадок и т. д.); содействовать распространению русского детского хорового пения – вот в чем задача.

Каждая школа дополнительного обучения должна получить комплект учебных пособий.

Дешевые русские грамматики, географическая карта России, учебники Закона Божьего, начальная книга для чтения по русской истории и русской литературе должны быть изданы и сделаны предметом общедоступного дешевого распространения.

Для такого же распространения должны быть изданы картины русских художников, изображающие русскую природу, русскую историю и русский быт.

Русские песни, хоровое пенье должны войти в быт эмигрантской семьи. Должны быть созданы серии чтений, сопровожденные туманными картинами передвижных проекционных фонарей.

Должна быть оказана деятельная помощь существующим и вновь возникшим организациям обучения детей, а также и всем организациям русской детской среды.

Для всего этого нужны работа и нужны средства. Мы обращаемся к Русскому Зарубежью с горячим призывом:

Родители, организуйтесь для создания очагов внешкольного и дошкольного воспитания и образования!

Люди Русского Зарубежья, откликнитесь на детскую нужду и пожертвуйте на ее заполнение: каждый присланный франк до последнего сантима будет использован на дело борьбы с денационализацией русского молодого поколения.

Группа «Родина и родная речь. (И. Демидов, К. Зайцев, В. Зенъковскuй, В. Руднев, И. Фондаминский).

Россия и славянство. – 1931. – 24 октября.

Воззвание Союза ревнителей
чистоты русского языка
в Югославии


Февраль 1930 г.

Русский язык находится в опасности. Берегите его. Мы все должны немедленно принять ряд мер к сохранению его чистоты.

Уже более десяти лет несколько миллионов русских вынуждены жить вне своей Родины, рассеянными между разными приютившими их народами. За истекшие годы выросло целое поколение русских детей, родившихся на чужбине и ставших маленькими людьми среди народов нерусского языка. Местный государственный язык все русские, и большие и малые, должны знать хорошо, это язык постоянных служебных, деловых общений, и для многих детей даже и язык школьного образования. И не удивительно, если постоянное вынужденное пользование данным местным языком с течением времени становится привычкою настолько, что многие взрослые начинают отвыкать от своего родного языка, путаются в русских словах и оборотах, вставляют в русскую речь множество иностранных слов, даже не всегда замечая это.

Не удивительно и то, что многие русские дети не научаются правильно говорить на языке своего народа, что большинство выросших на чужбине русских детей начинают думать на более близком и лучше им знакомом местном языке, что, играя между собой, русские дети говорят не по-русски, что даже те дети, которые имеют редкое счастье учиться за рубежом в русской школе, все же говорят по-русски не свободно, не без ошибок, не без обильного засорения русского языка словами и выражениями нерусскими.

Миллионы русских в тяжелых условиях беженства борются за свое существование, не желая сливаться с другими народностями, твердо зная, что их дело сохранить себя и своих детей русскими, что их ожидает, быть может, уже не столь далекое, возвращение в Россию, что в счастливый день возвращения в освобожденную и возрождающуюся Родину они должны привезти на Родину здоровых духом русских детей, а не маленьких чужестранцев.

Одним из первых условий сохранения своей национальности, конечно, является родной язык. Человек, плохо говорящий по-русски, вероятно, уже утерян для русской культуры.

Русский язык среди рассеянных на чужбине русских людей явно находится в опасности. Надо сознательно принять ряд мер к сохранению его чистоты. Это необходимо и это вполне осуществимо. Для этого нужно:

– чтобы все мы начали внимательно следить за собою, всемерно стараясь в устной и письменной речи избегать неправильностей и, в особенности, засорения языка ненужными иностранными словами;

– чтобы мы все начали следить за правильностью речи русских детей, всячески помогая им научиться говорить правильно и чисто;

– чтобы особенным вниманием были окружены самые маленькие русские дети, в раннем возрасте, когда слагается у ребенка чувство родного языкa, необходимо, чтобы этим родным языком для него стал русский;

– чтобы, по возможности, русские дети учились в школах с преподаванием на русском языке. Следует всемерно поддерживать русские школы и детские сады и стремиться к увеличению их числа. Преподаватели русского языка должны глубоко проникнуться сознанием исключительной важности и ответственности своей задачи;

– чтобы подрастающее на чужбине юное поколение русских ознакомлялось с русской культурою во всех ее видах и, особенно, помощью русской книги. Надо цепко держаться хорошей русской книги, великой русской художественной литературы. Детские библиотеки должны быть живым, любимым учреждением русских детей;

– чтобы русские журналисты, работники повременных зарубежных изданий обратили большее внимание на правильность и чистоту русского языка во всем, что печатается в газетах и журналах;

– чтобы по возможности всюду возникали союзы, общества и кружки по охране чистоты русского языка и чтобы в них деятельное участие принимали учащиеся.

Союз ревнителей чистоты русского языка в Белграде, отнюдь не приписывая себе чести почина в этом деле, горячо взывает ко всем русским, находящимся за рубежом, приглашая их безотлагательно при ступить к действенной борьбе за сохранение в нас всех чистоты нашего бесценного общего достояния – великого, могучего и свободного русского языка. Союз твердо верит, что более его авторитетные лица и учреждения и, прежде всего, русские писатели, публицисты, профессора словесности и учащиеся своим веским словом укрепят в сознании русской общественности необходимость борьбы за язык и укажут лучшие способы этой борьбы. Но только пусть каждый на своем месте сделает все, что может и что подскажет ему сознание и национальное чувство.

ПРАВЛЕНИЕ СОЮЗА

Русский язык в Зарубежной России. – М., 2007. – С. 194–198.

Е.А. Елачич.
За чистоту родного языка

Даже в области точных наук особенно трудным является доказать очевидное. В области общественных, национальных вопросов это тем более частое явление. Так, огромное значение языка в понятии о национальности признается всеми как нечто бесспорное. Язык и национальность – неразрывны. И, казалось бы, отсюда совершенно очевидный, почти математический, вывод: значит, всякое стремление охранить, защитить, отстоять национальность должно неизбежно включать в себя и вопрос о бережном отношении к родному языку и действенных мерах к охране его чистоты. Во многих сильных культурных нациях (напр., итальянцы, французы, немцы) ныне осуществляется сознательная и последовательно проводимая работа по освобождению языка от ненужных, чужеродных иностранных слов и по внедрению во все слои населения возможной любви к чистоте своего родного.

К сожалению, среди славянских народов, и в частности у нас – русских, сознание необходимости действовать в защиту чистоты своего языка прививается лишь очень слабо, я бы сказал – робко. Весьма редко поднимаются в русском зарубежье, а также и в Москве, голоса отдельных лиц (кн. Волконские, М. Презент и др.), указывающих на угрожающую порчу русского книжного, газетного и разговорного языка и на необходимость не оставлять этого прискорбного явления без противодействия; но широкого общественного движения они еще не вызвали.

Недавно в Белграде Союз ревнителей чистоты русского языка скромно и тихо отпраздновал пятилетие своего существования. Его неоднократные попытки вызвать к жизни подобные союзы в других городах, привлечь к борьбе за язык печать, писателей и журналистов – имели весьма слабый успех и, вероятно, не только по вине самого Союза. Много есть русских обществ, именующих себя национальными, но к вопросам охраны чистоты родного языка они относятся совершенно равнодушно, хотя часто и, конечно, искренно скорбят о «денационализации» русских, особливо детей. Неужели же все еще надо доказывать, что человек, с трудом, с грубыми ошибками говорящий на каком-то полурусском, полуиностранном языке, уже наполовину перестал быть русским, что русский ребенок, не научившийся правильно говорить, писать и думать по-русски, уже утрачен для русской культуры, что надо же делать что-то, чтобы бороться с этим ужасающим калечением русского языка, которое наблюдается, хотя и по-разному, и за рубежом и на родине.

Деятели Союза ревнителей чистоты русского языка, насчитывающего ныне свыше ста членов, упорно продолжают свою работу и полагают, что помимо таких мер, как русская школа, библиотека, печать, – должны быть всюду основаны Союзы русских людей, согласившихся между собою тщательно следить за правильностью своей устной и письменной речи, терпеливо и неукоснительно исправлять ошибки друзей и в особенности детей. Стоит только начать честно и внимательно следить за самим собою (и всегда исправления следует начинать с самого себя), и без труда замечаешь, сколько мы, по небрежности, по лени, употребляем иностранных слов, когда имеются равнозначащие свои, как мы засоряем наш язык грубыми, пошлыми словечками (вроде «извиняюсь», «шикарно», «ничего подобного»), как мы портим его неверным употреблением слов (напр., «зверски», «ужасно» вместо «очень» «масса» – вместо «много»), как мы грешим в ударениях, как мы портим чистоту и красоту поистине самого богатого и едва ли не самого красивого языка.

Не потешаться следует над столь обычными искажениями речи, а осознав, что это грозная опасность, грустное проявление непродуманности и деяние, быть может, близкое измене своей родине, – надо всемирно бороться против него и призывать к тому же других. Надо не отвлеченно любить русскую культуру и свою родину, а крепко держаться за нее и действенно защищать одно из главных достояний русской вековой культуры и главную связь между всеми Русскими – наш несравненный русский язык. А он находится в явной опасности.

Евгений Елачич,

председатель Союза ревнителей чистоты русского языка

Русский язык в Зарубежной России. – М., 2007. – С. 199–200.

С.М. Волконский, А.М. Волконский.
В защиту русского языка

От издателя

Уже брезжит вдали рассвет новой России. В огне войны и революции сгорели все противоречия прошлого, исчезло преклонение перед всем иностранным, забыто «самооплевывание» … Будущая Россия – христианская и национальная – будет строиться на двух главных основах: вере и языке. За веру нам бояться не приходится: уже ясно нам, что она жива и торжествует, несмотря на все испытания.

С языком – хуже. Он испорчен, засорен, запоганен разными наростами, начиная с словосокращений военного времени и кончая словоблудием большевизма. Его надо лечить, очищать для того, чтобы он вновь стал достойным великого будущего великого Русского народа.

В толпе народной, среди Руси серой, «сермяжной», Русский язык, конечно, не умер и не умрет; вместе с нерусской политической властью слетит и нынешний «тарабарский» язык большевизма и интернационала, и в России вновь восстановится природная, прекрасная Русская речь.

Но культуру творят более образованные слои населения, творят литература, печать, газеты, а эти образованные слои в Зарубежье, в силу рассеяния и иных обстоятельств, нередко утрачивают сами чистоту Русского языка. Дети их учатся в иностранных школах, не хотят и часто просто не умеют говорить и писать настоящим Русским языком. Им надо помочь, дать путеводную нить.

Братья Волконские, задавшись этой благой целью, выступают «в защиту Русского языка». Мы сочли нашим долгом и счастливы дать им возможность издать свой труд.

Всем строителям грядущей России и, в частности, Русской молодежи посвящается эта книжка.

Герцог Г. Лейхтенбергский

Сееон. Бавария.

День Благовещения. 1928 г.

Волконский С., Волконский А. В защиту русского языка. Берлин, 1928.

 

Е.В. Спекторский.
Судьба русского языка

Есть два взгляда на значение языка. Один – механический. Для него язык – это не более как алгебра понятий, их ходячая монета. Ценность языка не этическая, а техническая, подобно телеграфу, телефону и радио. Другой взгляд – органический. Язык – это проявление души народа, его национальная святыня, его, как выразился Вильгельм Гумбольдт, настоящая родина. Слово «язык» недаром считается синонимом народа: как объяснял Юнгманн, сколько языков, столько и народов.

Если принять вторую точку зрения, то судьба всякого народа связана с судьбою его языка. Это понял не один только Тургенев. Это понимают все те, для которых родной народ – это не просто арифметическая сумма индивидов, Т. е., буквально, неделимых, а органическое целое, причастное живой жизни со всеми ее радостями, но также и недугами. Это в особенности понимают те, которые с тревогою замечают, что после войны их родной язык впал в вульгарность и варварство и стал проявлять признаки упадка.

Такую тревогу испытывают, например, французы. В 1919 году Мейе (Meillet) обратил внимание на то, что для современной демократии уже становится непосильным «традиционный, литературный, аристократический» французский язык, которым действительно могут владеть только люди с очень высокой культурой. Спустя четыре года был поставлен вопрос, не стал ли уже мертвым французский язык (А Тherive, Le Frащаis, Langue morte?). Вопрос преждевременный. Французский язык, конечно, еще жив. Но он действительно болен. И согласно диагнозу известного датского языковеда Ниропа, его болезнь тяжела.

Если таково сейчас положение родного языка у свободных народов, то что же сказать о языке русского народа? Он не только вместе с другими европейскими языками подвергся вульгаризации и варваризации. Он еще испытал насилие со стороны двух революций. В отличие от французской революции февральская революция несла русскому языку денационализацию. В революционной Франции проблемой языка занялись «патриоты» С аббатом Грегуаром во главе. Они поставили себе национальную задачу – создать и в языковом отношении единую и неделимую Францию, ибо, как объяснял мозельский префект Воблан (Vaublanc), «бесспорно, что язык создает родину».

И им удалось сохранить чистоту французского литературного языка, а также преодолеть, отчасти даже вытеснить местные наречия, поддерживавшие старорежимное разноязычие.

Февральская революция действовала в прямо противоположном направлении. Она засорила сознание и язык русского народа множеством иностранных слов, заимствованных у западного, преимущественно немецкого, революционного жаргона. Она поощрила местные наречия в ущерб общерусскому языку. И она грубо вмешал ась в деликатный филологический вопрос о преобразовании правописания. Осторожному и всестороннему обсуждению русскими академиками возможного упрощения русского правописания был положен конец двумя некомпетентными, но самоуверенными революционными деятелями, Фальборком и Чарнолуским. Под их давлением бывший профессор политической экономии, ставший министром народного просвещения, Мануйлов отменил прежние понятия о грамотности и заменил их такой манерой писать, которая получила ироническое наименование мануилицы. Он не доказывал. Он приказывал. Но он хоть не прибегал к террору. И посему, например, «Русские ведомости», в которых он усердно сотрудничал, не приняли мануилицы и остались при старом правописании.

Октябрьская революция пошла гораздо дальше февральской в деле сознательного подрыва русского языка. Денационализация была дополнена интернационализацией. Живой словарь даже вытеснен чудовищными сокращениями и прочими, как выражается Ломоносов, «дикими нелепостями слова». Полуобязательная мануилица была превращена в принудительное и подкрепленное террором «советское правописание».

Благодаря насильственному вторжению в естественное развитие русского языка этому, как уверял Тургенев, «великому, могучему, правдивому и свободному» языку стала угрожать серьезная опасность превращения в язык малый, немощный, лживый и рабский. Советское правописание сообщило ему характер провинциального великорусского наречия. Чего стоило хотя бы упразднение буквы Ъ. Эта буква, в сущности, произносится иначе, чем буква с, особенно в Малороссии. Этим объясняется прием, оказанный советскому Правописанию украинскими самостийниками. Сначала оно их возмутило, ибо они острее, чем великороссы, почувствовали его безграмотность. Но затем они его приветствовали как лишний повод для углубления различия между языком кацапов и украинской мовою. Перестав быть великим благодаря советскому правописанию, русский язык стал беден и двусмыслен. Что значит, например, «все на фронт» – всё или всъ? Что значит «осел» – осёл или осъл? Наконец, свободное пользование лексическим богатством нашего языка было отменено. Запрещено было употреблять слова, относящиеся к Богу, нравственности, родине, чести. И был принудительно навязан чужеродный лексикон атеизма, материализма и марксизма.

Все это дает повод для огромной тревоги. Тургенев верил в народ, язык которого был и велик, и могуч, и правдив, и свободен. Но есть ли основание верить в народ, языку которого угрожает опасность потери всех этих свойств?

Русский голос. 1933. 6 августа.

Е.Р. Пономарев.
Лев Толстой в литературном сознании РУССКОЙ эмиграции 1920–1930‑х годов

Поток литературы о Толстом значительно увеличился к 1928 году – столетию со дня его рождения, которое широко отмечалось как в эмиграции, так и в СССР. Развернулась «борьба за толстовское наследство» – за право освятить авторитетом писателя собственные действия. Торжественное празднование столетия Толстого в Москве было политическим жестом – советское правительство заявляло о том, что оно считает себя идейным наследником Толстого. Но в основе этой идеологии лежит мысль о внутренней близости Толстого коммунистической идее. Ее высказывали и прокоммунистически настроенные эмигранты. Например, Давид Бурлюк в 1928 году написал поэму о Толстом под заглавием «Великий кроткий большевик», суть которой заключалась в нескольких строках: Провозглашал он большевизм, не проводя активно… В ответ эмиграция провела собственное чествование Толстого, главный пафос которого можно выразить словами из речи В.А. Маклакова «Толстой и большевизм», произнесенной еще в 1921 году: «Нет ничего общего между Толстым и большевизмом», поскольку великий писатель последовательно отрицает государство, насилие (и революцию как один из видов его), теорию прогресса. Не случайно наибольшее количество «толстовских» сборников Союза русских писателей и журналистов в Югославии и Союза ревнителей чистоты русского языка в Югославии приходится именно на 1928 год. В газетах появилось множество юбилейных материалов: статьи и воспоминания, анкеты с вопросами о Толстом (ответы европейских писателей начинались статьей Т. Манна), репортажи о праздновании юбилея в Берлине, Праге и других центрах русской эмиграции. Особое место занимали сообщения из Советской России, а также отклики на мероприятия, проведенные в СССР, – например, статья В.Ф. Булгакова «Большевистская цензура и юбилей Толстого». В противовес советским изданиям, имевшим возможность печатать все новые и новые толстовские материалы, эмигрантская пресса тоже публиковала неизданные письма и неизвестные главы из произведений великого писателя. Юбилейными материалами полны «Современные записки». Среди них серьезные статьи П.М. Бицилли, Н.О. Лосского, В.А. Маклакова с анализом творчества писателя. Появляются новые воспоминания. Так, И.А. Бунин написал свои воспоминания «О Толстом» в 1927 году, приурочив их к юбилею. Не случайно рецензии на воспоминания хранились в архиве Бунина с ошибочной датой – 1928 год. Отзвуки этой «борьбы за Толстого» можно найти и позднее – в трактате Бунина «Освобождение Толстого». Он цитирует статью Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции», не считая нужным комментировать ее, – как пример величайшей глупости, сказанной о великом писателе. Говоря о теме Толстого в литературе эмиграции, необходимо учитывать, что столетний юбилей великого русского писателя практически совпадает с десятилетним юбилеем советской власти. Примерно в это время общественное сознание эмиграции приходит к мысли о том, что большевизм победил всерьез и надолго. Эмигранты понимают, что им не суждено вернуться на родину и придется умереть изгнанниками на чужбине. Так, В.Н. Муромцева-Бунина записывает в дневнике 11 февраля 1932 года: «А в Россию нам не вернуться, раньше жила где-то на дне надежда, а теперь и она пропала. Надолго там заведена песенка.

И я вспомнила в сотый раз Ростовцева, как он в первый год эмиграции говорил:

– В Россию? Никогда не попадем. Здесь умрем. Это всегда так кажется людям, плохо помнящим историю. А ведь как часто приходилось читать, например: «не прошло и 25 лет, как то-то или тот-то изменились»? Вот и у нас будет так же. Не пройдет и 25 лет, как падут большевики, а может быть, и 50 – но для нас с вами, Иван Алексеевич, это вечность…"

В связи с переломом в сознании эмиграции Толстой перестает восприниматься как политическая злоба дня. Толстовство отходит на второй план, его историческое значение часто преуменьшается. А.А. Кизеветтер пишет в воспоминаниях, изданных в Праге в 1929 году: «Но это течение (толстовство. – Е. П.) никогда не получало такого широкого развития, чтобы про него можно было сказать, что оно налагало печать на духовный склад целого поколения». Несколько иначе об этом говорит В.А. Маклаков: ««Толстовство» прошло без влияния на строй русского общества; толстовцы были хорошие, но все-таки единичные люди. Они задавались недостижимой целью – сочетать мир и культуру с учением Христа, то есть повторяли то, что сделал весь мир, когда стал считать и называть себя «христианским». <…> Поэтому их попытки забыли, зато не забыли и не забудут самого Толстого, который хотел воскресить перед людьми настоящего Христа, освободить его от внесенных в его учение мирских компромиссов». Маклаков отделяет значение моральной проповеди Толстого от значения толстовства как общественного движения.

В 1920‑е годы сознание эмиграции было направлено вовне, ее миссией была борьба с большевизмом. В 1930‑е годы эмиграция обращается к себе и собственной судьбе, что приводит к созданию идеологических концепций, согласно которым русская эмиграция стоит в авангарде человечества. Разумеется, периодизация более чем условна. Она касается общественного сознания в целом. В реальности кто-то пришел к таким выводам раньше, кто-то позже, а кто-то вообще не разделял подобной точки зрения. Например, еще 16 февраля 1924 года Бунин открыл вечер «Миссия русской эмиграции» речью, в которой, в частности, утверждал: «Можно ли говорить, что мы чьи-то делегаты, на которых возложено некое поручение, что мы предстательствуем за кого-то? Цель нашего вечера – напомнить, что не только можно, но и должно». И несмотря на то, что в этой речи еще звучит надежда на падение большевиков и возвращение в Россию, в ней появляются и иные нотки, подготовляющие настроения 1930‑х годов: «А кроме того, есть еще нечто, что гораздо больше даже и России и особенно ее материальных интересов. Это – мой Бог и моя душа».

Во второе десятилетие эмиграции о Толстом говорят как о человеке, затронувшем основные вопросы бытия, своеобразном «мирском философе». П.М. Бицилли выпускает в конце 1920‑х годов книгу «Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого», а В.А. Маклаков в юбилейной статье в журнале «Современные записки» заявляет: с основным утверждением Толстого приходится согласиться – жизнь в обычном ее понимании действительно бессмысленна. В 1930‑е годы эмиграция выделяет у Толстого проблему смерти и практически сводит к ней все творчество великого писателя.

В 1930‑е годы тема смерти становится чрезвычайно злободневной, так как среди эмигрантов преобладают люди пожилые. Г.Н. Кузнецова отмечает в «Грасском дневнике», что эмиграция живет в «атмосфере беспрестанных смертей». К этому добавляется историке-культурное самосознание зарубежья. После юбилея советской власти возникает острое ощущение, что русская культура умерла, – и похороны видных деятелей эмиграции приобретают символическое значение похорон России. Окрашенное же русским имперским сознанием, с одной стороны, и осмыслением политической ситуации 1930‑х годов, с другой, это мироощущение превращалось в гамлетовское «порвалась связь времен», в мысль о свершившейся мировой катастрофе.

Рассматривая разные произведения 1930‑х годов, где основной темой является дробление и распад жизни, тленность и призрачность бытия, мы почти всегда можем обнаружить толстовские мотивы.

Во многих эмигрантских произведениях 1930‑х годов, затрагивающих тему смерти, появляются аллюзии или цитаты из Толстого. В этом контексте неудивительно, что Бунин, задумав книгу о Толстом, выделил ее как основную в творчестве великого писателя.

Такое понимание жизненного пути Толстого вызвало гневную отповедь со стороны Русской Православной Церкви за рубежом. О. Иоанн (Шаховской) написал книгу, полемически направленную против Бунина. В ней указывается на смешение буддийских и христианских идей в сознании Бунина.

Тема смерти человека в соединении с темой смерти России – доминанта сознания русского зарубежья. Умершей представляется эмиграции и русская культура. В связи с этим чрезвычайно распространяется жанр биографии – в основном музыкантов (два романа Н.Н. Берберовой «Чайковский» и «Бородин») и писателей («Жизнь Тургенева» Б.К. Зайцева, «Державин» В.Ф. Ходасевича и т. д.). Появление этих сочинений вызвано осознанием необходимости сохранить, зафиксировать умершую русскую культуру.

http://www. portalus. ru/modules/shkola/rus_readme. php?subaction=showfull&id=1###195###564###009&archive=1###195###597###215&start_from=&ucat=&

Ник. Покровский.
Концерт Ф.И. Шаляпина

Четвертого июня 1929 г. в зале Плейель в Париже состоялся единственный концерт Ф.И. Шаляпина.

От площади Этуаль, через авеню Вагран, к громадному залу Плейель на фобург Сант Оперэ тянется бесконечная вереница автомобилей – Рейсы, Испано Сюизы, Паккары, Рено, Сидроены, Линкольны… Растянувшиеся вдоль авеню Вагран сотни автомобилей задерживают в этом районе движение:

– Сегодня в Плейель поет Шаляпин!..

При входе в зал – громадная толпа. До начала колнцерта осталось еще полчаса, парижская публика обычно не любит являться рано на концерты, но… нет правила без исключения, – в открытые двери Плейеля льется непрерывный человеческий поток.

– Было бы очень обидно пропустить выход Шаляпина…

Построенный по последнему слову техники зал Плейеля, вмещающий свыше 3.000 человек, набит битком. Партер, ложи, первый и второй балконы, – все переполнено. Заняты все приставные стулья и кресла. Билеты на концерт Шаляпина были давным-давно раскуплены, расписаны. Еще задолго до появления на парижских улицах афиш о концерте. В кассах – аншлаг. И все-таки кассы осаждаются англичанами и американцами:

– Хоть какое-нибудь место! За какую угодно цену!

Дирекция зала Плейель только руками разводит:

– Невозможно. Все места проданы. Никак невозможно…

Устроителя концерта князя А.А. Церетели атакуют артисты:

– Князь! Посадите нас куда-нибудь!

– Да куда же я вас посажу? Не могу же я расширить зал.

Впрочем, князь Церетели находит выход. С согласия Шаляпина на эстраде спешно устанавливается несколько десятков стульев. На стульях рассаживаются артисты.

Первым выступает пианист Макс Рабинович, постоянный аккомпаниатор Ф.И. Шаляпина. Он исполняет «Лотус» Скотта и «Вальс № 2» Шопена, и пожинает заслуженные аплодисменты. Минутный перерыв. На эстраде появляется Ф.И. Шаляпин. Зал встречает его громом аплодисментов, переходящим в долгую овацию. Шаляпин открытвает концерт «Ночью» Чайковского.

– «Ах, за что я люблю тебя, темная ночь»…

Чарующий голос певца сразу же экзальтирует затихший зал. Время не отразилось на голосе Шаляпина. Тот же прежний изумительно красивый тембр, беспредельные верхи, исключительная мощь и ширь, то же феноменальное дыхание, то же изучительное умение владеть голосом.

– Интерпретация? Но так исключительно художественно интерпретировать исполняемые произведения умеет только Шаляпин.

После каждого исполненного номера публика устраивает Шаляпину овацию, требует без конца повторений.

Ф.И. Шаляпин поет много. Почти все, кроме одного романса, исполненного им по-французски, – на русском языке. Композиторы – преимущественно тоже русские. «Ночь» – Чайковского. Ария Алеко из «Алеко» – Рахманинова. «Певец» и «Персидская песня» – Рубинштейна. «Элегия» – Масснэ. «Как король шел на войну», «Король Алладин» и «Эй, ухнем» – Кеннемана. «Она хохотала» – Лишина. «Мельник» и «Титулярный советник» – Даргомыжского. «Песнь о блохе» – Мусоргского. «Ходит смерть вокруг меня» – Саховского. «Два гренадера» – Шумана. Ария Кончака из «Князя Игоря» – Бородина.

Сотни певцов – плохих и хороших – подражают Шаляпину. Но, слушая Шаляпина, ясно понимаешь: подражать ему нельзя. Как певец, как артист, как исключительный художник-интерпретатор Шаляпин, конечно, неподражаемый.

В его исполнении каждое слово исполненного им произведения настолько художественно отточено, приобретает такой глубокий музыкальный смысл, так вяжется с характером музыки, что эта, идеальная по своей совокупности вокально-художественная интерпретация не может не захватить слушателя. Появляясь на эстраде, Шаляпин захватывает толпу обаянием своего безграничного таланта, держит ее в руках до конца концерта.

И не удивительно, что люди, слышавшие Шаляпина уже несколько раз и слушавшие его в отчетном концерте впервые, неистовствовали и не хотели отпускать певца с эстрады.

В зале уже гасли огни, была закрыта крышка рояля, а публика – весь зал – стоя аплодировала, аплодировала без конца и упорно вызывала:

– Шаляпин!.. Шаляпин!..

Шаляпин вышел – и пел еще.

Шанхайская Заря. 1929. 7 июля. (№ 1112).

А. Вертинский: из интервью и бесед
(Шанхай, 1938 год)

 

 

Понравился ли Шанхай прославленному русскому певцу и композитору? Успел ли он войти в соприкосновение с русской колонией Шанхая? Долго ли намерен пробыть в Шанхае? И куда предполагает направиться отсюда, после двух своих концертов?

Эти вопросы можно было задать А.Н. Вертинскому только вчера.

Ранее артист был лишен возможности принимать не только представителей прессы, но и вообще кого бы то ни было. Как известно, на следующий день по приезде, А. Н. занемог и некоторое время должен был провести в своем апартаменте «Катей Меншион», в условиях полной изоляции, под неослабным наблюдением врача. Однако, как только представилась первая возможность, сотрудник нашей газеты посетил знаменитого артиста и был принят им для продолжительного интервью, занявшего час… Знаменитый творец жанра настроений выглядит вполне здоровым. И по уверениям присутствующего врача, находится в хорошей форме. Следовательно, всякая опасность для предстоящих концертов миновала. Обстановка самая благоприятная для беседы с артистом, в речи которого значителен каждый штрих, каждый оттенок.

– Русская речь мне мила за границей при всех обстоятельствах! Русаки же мои милые мне звонят, не иностранцы. И, в конечном итоге, я, разумеется, только рад, что мои соотечественники так тепло встречают меня в далеком и чужом Шанхае. Легко и непринужденно вступает А. Н. в беседу, показывая себя блестящим собеседником.

 

 

Понравился ли мне Шанхай? Я его почти не видел, но то, что видел, меня очаровало. Это – действительно экзотический город, несмотря на подчеркнуто европеизированный вид. Чувствуется дыхание мирового центра. Но, к моей радости, оно не заглушило движений русской жизни. Она здесь властно чувствуется на самой поверхности. В Европе и Америке этого не замечается. Там внешняя русскость растворяется в основном потоке каждой страны. В Берлине, Париже, Сан-Франциско и пр. вы русского не отличите на улице от аборигена. А здесь, наоборот, иностранцы тонут в русской массе авеню Жоффр, которую я видел краешком глаза. Вы спрашиваете, что на меня произвело большее впечатление? Китайские женщины! Я был ими ошеломлен. Не был подготовлен, вернее, просто не думал на эту тему, когда сюда ехал. Китаянки, особенно полуевропеизированные, какие-то маленькие идолы, для которых можно строить разукрашенные, маленькие же, храмы и жечь курения! Это – совершенная экзотика! Конечно, эти странные женщинки с другой планеты! К сожалению, пять дней у меня совершенно пропали и я был лишен возможности познакомиться с милой моему сердцу русской колонией, о которой так много слышал еще в Париже, затем в Америке. Я ехал сюда, словно возвращался на Родину. Хотя в Китае вообще впервые. И вдруг – на несколько дней заболел. Вы понимаете мое огорчение? Впрочем, концерт уже близок. И я скоро встречусь со своими соотечественниками. Ведь я пою, а значит, и живу только для них! Только для русских. На других языках я не пою. Петь на другом языке, значит, вовлекать иностранцев в невыгодную сделку. Весь смысл моего пения исчезнет и люди уйдут разочарованными. Тяжело без Родины. Ой, как тяжело! Всем художникам тяжело. Посмотрите на наших старых русских писателей. Бунин. Куприн. Они же не могут писать ни о чем, кроме России. А России нет. Как писать? Так и мы – артисты. Мы оторваны от истоков родной жизни, от ее животворящей почвы. Сколько артистов погибло в этой оторванности! Сколько растворилось в чужой атмосфере! Мне было так же тяжело, как и каждому. Но я избег страшной участи. Я спасся от растворения в иностранщине только тем, что подвижнически замкнулся в святости русского слова и русской песни. Я закрыл во внешний мир окна и двери. Я замуровал себя в кельи моей песни. Я отбросил все легкие соблазны. Жизнь моя стала сплошным служением русскому искусству и ничем больше. И страшная чаша меня миновала… Вертинский внезапно возвращается к основной для него теме – технике творческого мастерства, и сразу вспыхивает внутренним огнем. – Мое творчество является до сих пор загадочным для меня самого процессом. Это необъяснимо! Оно приходит ко мне непрошеным и властно повелевает моей душе. Вот почему я не люблю на концертах биссировать. Повторять пропетую вещь, это то же самое, что раскрывать перед слушателями тайны колдовства. И если мне все-таки приходится петь на бис, я каждый раз пою по-новому. Кроме того, разве биссированье не напоминает вам… вторичное объяснение в любви любимой женщине. Это то же самое. Вы объяснились ей один раз. И она откликнулась вам всем своим сердцем. Это – чудно хороший миг! Но вы недовольны результатом и желаете объясниться вторично… Как будет ваша женщина слушать во второй раз те же пламенные слова? Ясно, что уже с оттенком легкого анализа, с закрадывающимся сомнением в искренности…

А. Вертинский. За кулисами: песни, рассказы, заметки, интервью, письма, воспоминания. – М., 1991. С. 191–194.

 

 

Г.А. Кузина.
Значение «Дней русской культуры»
в жизни российской эмиграции первой волны

С 1928 г. в «День русской культуры» стали отмечать юбилейные даты текущего года (в 1928 г. – 100 лет со дня рождения Л.Н. Толстого). В материалах Педагогического Бюро был опубликован специальный календарь текущих дат истории российской культуры, празднование которых можно было присоединять к торжествам «Дня русской культуры». В 1939 г., по инициативе Музыкального общества границей, торжественно отмечалось столетие М.П. Мусоргского. Но основой, фундаментом праздника служило чествование А.С. Пушкин его роли и заслуг в русской культуре. Как отмечал Н.А. Струве, «так, преодолевая отчужденность от родины, распри в своей среде, русская эмиграция строила нерукотворный храм культуры, обращаясь в первую очередь к Пушкину, им вдохновляясь, через него обретая единство, смысл своего существования и недостающую волю к жизни».

Подготовка к празднованию велась в изменившихся по сравнению с 20‑ми гг. условиях. К середине 30‑х гг. длительное изгнание привело к распаду общественно-политической жизни эмиграции. Ряд газет и журналов закрылись из-за недостатка средств. Призрачность обреченность эмигрантского существования ощущались с особым трагизмом и безысходностью. Общее настроение многих эмигрантов хорошо выражено Б.Л. Покровским: «Скорбна и мрачна наша эмигрантская жизнь. Чужая страна, чуждые нам нравы и обычаи, бесправность нашего состояния, лишения и постоянные заботы о хлебе насущном, страдания за дорогую Родину и за родной народ, взаимные распри, окружающее нас торжество безверия, материализма, зла и обмана – спутники нашей настоящей жизни».

В этих условиях только культура, духовный труд уберегал эмиграцию от окончательного распада. «Напрягать свои слух для уловления духовных процессов на родине, возделывать на свободе родную культуру, расширять ее… », – вот тот многотрудный путь который видела для себя эмиграция. Комитеты по празднованию пушкинского юбилея занялись не только подготовкой «Дня русской культуры», но организацией выставок и изданием книг и брошюр. В Париже под редакцией Н.К. Кульмана было издано полное собрание, сочинений Пушкина, которое продавалось по особо низкой цене и разошлось в очень большом количестве по всему Зарубежью. Л.И. Львов издал книгу «Парижские отклики на смерть Пушкина». Местные комитеты также издали много литературы к юбилею. В помещении Пушкинского комитета в Париже целый шкаф был заполнен изданиями, посвященными юбилею А.С. Пушкина.

Под редакцией М.Л. Гофмана был издан также специальный однотомник А.С. Пушкина, «безупречный по тексту и изящный по внешности». Пушкинский комитет издал специальную газету на двенадцати страницах с публикацией статей, посвященных поэту: И.А. Бунина, Б.К. Зайцева, М.А. Алданова, И.С. Шмелева, М.А. Осоргина, А.М. Ремизова, Н.А. Тэффи, Н.Н. Берберовой, К.Д. Бальмонта, М.И. Цветаевой, П.Б. Струве, С.Л. Франка, В.А. Маклакова, П.Н. Милюкова и др. Редактором этого выпуска был Н.К. Кульман. Одновременно независимо от Пушкинского комитета правая газета «Возрождение» выпустила специальный пушкинский номер, опубликовав своих постоянных авторов: Б.К. Зайцева, И.С. Шмелева, Д.С. Мережковского, В.Ф. Ходасевича, И.И. Тхоржевского.

В Париже, по инициативе С.М. Лифаря, была организована выставка «А.С. Пушкин и его время», в основу которой легла Дягилевская коллекция. Демонстрировались подлинные рукописи А.С. Пушкина, пистолеты Дантеса, привезенные для дуэли, картины, мебель, фарфор пушкинских времен.

Прошли торжественные собрания в Белграде, Праге, Париже, Варшаве, Софии. Широко отмечался пушкинский юбилей в США: в Нью-Йорке, Филадельфии, Питсбурге, Бостоне, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и других городах.

«Изгнанием из страны родной хвались повсюду как свободой», – «И изгнанья воздух горький, как отравленное вино», – в этих строках М. Лермонтова и А. Ахматовой заключается, по оценке Н.А. Струве, вся диалектика эмиграции, вся ее трагедия. «Изгнание – стояние за свободу и как таковое доблесть и служение. Но оно же горький, трудный, отравленный путь, так как нарушает естественную, необходимую связь с родной стихией». Празднование «Дней русской культуры»,. позволяло эмиграции почувствовать, что она есть часть России, свободная и призванная служить родине, стоять на страже русской культуры.

«Дни русской культуры» продолжались до второй мировой войны и возобновились, но уже в более скромном размере в 1947 г.

Идея празднования «Дня русской культуры» оказалась плодотворной: она объединила эмиграцию в ее разных слоях, несмотря на разницу в политических взглядах. Ни до этого, ни после ни одному празднику, ни одной общей идее не удавалось объединить и собрать вокруг себя такого числа участников, как вокруг проведения национального культурного праздника. Важнейшая особенность праздников – общественный характер его организации, ведущая роль инициативы эмигрантских общественных кругов в его организацииИ это было, и постепенно становилось все более важным для эмиграции. «Только так – на фоне России – эмиграция и интересна, только так она имеет историческое значение, имеет призвание, культурного и морального характера».

Опыт 15‑летнего празднования эмигрантами первой волны «Дней русской культуры» убедительно проявляет единство русской культуры за рубежом и в СССР: два рукава одного культурного потока происходят из одного источника – многовековой культуры России. Каждая из культур, советская и зарубежная, по-своему развивая эту традицию, дополняя друг друга, оставили нам общее культурное наследие.

Приводится с сокращениями.

Культура российского Зарубежья. – М., 1995. – С. 52–56.

Н.А. Струве.
Русская эмиграция и Пушкин

Париж, 1987 г.

<…> Ежегодные и повсеместные «дни русской культуры» подготовили эмиграцию к достойному чествованию 1937 года. К середине 30‑х годов политическая жизнь в эмиграции почти всюду замерла. После похищения генерала Кутепова боевитость бывших участников Белого движения притупилась. К тому же непроницаемость железного занавеса делала всякую прямую борьбу безнадежной. Потухали и политические споры, не вести же их до бесконечности. Ряд газет и журналов, за недостатком средств, закрылся («Руль», «Воля народа»). Все чаще раздавались голоса о призрачности и обреченности эмигрантского существования. Но на смену политике пришла культура. В 1933 году присуждение Нобелевской премии Бунину приподняло дух эмиграции, наконец замеченной и оцененной.

К юбилейному чествованию Пушкина эмигрантские круги готовились заранее и с особой тщательностью. За год до юбилея образовался в Париже Пушкинский комитет. Председателем его был избран все тот же В.А. Маклаков, товарищами председателя – Иван Бунин и Павел Милюков, секретарем – ученый-филолог Григорий Лозинский (брат знаменитого переводчика Данте, оставшегося в России). Парижский комитет организовывал не одно только чествование во Франции: по его инициативе и при поддержке возникло больше 150 местных Пушкинских комитетов, действовавших как в столицах и крупных городах, так и в захолустьях, где, часто на тяжелых работах, жили значительные группы эмигрантов. Парижский комитет высылал своим провинциальным и заграничным филиалам примерные программы чествования, необходимые литературные материалы, партитуры опер, ноты романсов. Юбилейная деятельность была чрезвычайно разнообразна – от торжественных собраний до издания художественных произведений Пушкина. В частности, Комитет решил издать однотомник, одновременно безупречный по тексту и изящный по внешности, на тонкой «библейской» бумаге, такое издание, которое стало бы настольной книгой каждого русского…

Юбилейный однотомник, под редакцией известного еще до революции пушкиноведа Модеста Гофмана, теперь стал библиографической редкостью. По удобству и изящности он, вероятно, удовлетворил бы Розанова: в нем нет тяжеловесности и графической серости как дореволюционных, так и советских однотомников.

К торжественной дате Комитет выпустил однодневную газету в 12 страниц, которая до сих пор не потеряла значения и интереса. В ней принял участие почти весь цвет литературной и общественной эмиграции: стоит только назвать имена Бунина, Зайцева, Алданова, Шмелева, Осоргина, Ремизова, Тэффи, Берберовой, Бальмонта, Цветаевой, Цеглина, П. Струве, С. Франка, Маклакова, Милюкова, А. Тырковой, не говоря о других dii minores. «Наша газета, – писал ее редактор проф. Н. Кульман, – дань преклонения перед Пушкиным. На страницах ее сошлись свободно и легко люди разных взглядов, стремлений, убеждений: имя Пушкина покорило всех. Приняли в ней участие и иностранцы. На Пушкине наше национальное сплетается с мировым…» Подчеркнул Кульман и нравственно-политическое значение чествования Пушкина: «Пушкин – символ высшей, духовной свободы, и восславление ее всем его творческим подвигом может иметь огромное значение в наш жестокий век, не сравнимый по жестокости с тем, в котором он жил». В газете находим ряд выдающихся статей, нисколько не устаревших и по сей день: «Растущий и живой Пушкин» П. Струве (перепечатана в его сборнике «Дух и слово»); «Пушкин и духовный путь России» С. Франка; тонкие заметки Г. Лозинского об отголосках «Евгения Онегина» в «Мертвых душах»; кроткое, но сильное слово Шмелева, дерзнувшего сравнить Пушкина со священными книгами: «Есть у народов, – писал он, – книги священного откровения. В годины поражений народы черпали силы у них. Сердце нам говорит, что есть у нас наше откровение – Пушкин».

Одновременно, в том же феврале 1937 года, независимо от Комитета, парижская правая газета «Возрождение» выпустила специальный номер, посвященный Пушкину: по именитости сотрудников (разве что их меньше), да и по качеству статей, он не намного уступает однодневной газете. Есть и общие сотрудники, как Зайцев и Шмелев; есть и свои громкие имена: Мережковский, еще в 90‑х годах прошлого столетия, в «черную осень», когда переживалась «убыль пушкинского духа» в литературе, первый заговоривший о Пушкине как о «великом мыслителе и мудреце»; отменный пушкиновед – поэт Ходасевич; и вереница более скромных имен: Иван Тхоржевский, Георгий Мейер, Юрий Мандельштам…

Специальный выпуск посвятил Пушкину и парижский еженедельный журнал «Иллюстрированная Россия», и рижский журнал того же типа «Для Вас», но в них, помимо многочисленных репродукций, лишь перепечатки или общие статьи биографического характера…

Особым событием в Париже была большая пушкинская выставка, устроенная на основании Дягилевской коллекции его учеником, известным танцором С. Лифарем: выставлялись подлинные рукописи Пушкина, пистолеты, привезенные для дуэли Дантесом, картины, мебель, фарфор, восстанавливающие домашнюю обстановку пушкинских лет. Прекрасную афишу о выставке нарисовал известный французский писатель Жан Кокто.

В Париже празднества завершились торжественным собранием, на котором выступили Бунин, Мережковский, Шмелев, Карташев и профессора Сорбонны. В те же дни шли собрания и в других столицах: Белграде, Варшаве, Праге, Софии. Независимо от комитета состоялись в Париже и другие собрания: в парижском Богословском институте, где выдающуюся речь произнес о. Сергий Булгаков; Марина Цветаева устроила свой собственный вечер, на котором читала «Мой Пушкин», к тому же она присутствовала (упомянем об этом ради курьеза) на собрании, где под председательством советского полпреда французские негры чествовали своего далекого брата по крови.

Широкое, разнообразное чествование Пушкина в 1937 году сплотило эмиграцию, показало ей ее предназначение—стоять на страже культуры, дало ей почувствовать, что, несмотря на бездействие, на отсутствие и почвы и перспектив, она и есть—подлинная Россия…

Русскiй Мiръ. – М., 2001. – № 4.

 

Картинка 6 из 618

Издание комитета по устройству дня русской культуры во Франции.

 

http://www. sibcol. com/periodic. htm

В.П. Хохлова.
А.С. Пушкин и российская диаспора
«первой волны»

<…>

Россиянин, подплывающий на пароходе «Саратов» в 1920 г. к Александрии, восклицал: «Африка – вы только подумайте!.. Пушкин стремился «под небо Африки моей»! и не попал, а вот я, от ужасов – и вдруг в Африку … И Александрия… Об Александрии он, впрочем, помнил только, что здесь было место действия «Египетских ночей». Так вспоминал в 1928 году известный в дореволюционной России поэт, журналист, театральный критик и педагог Сергей Яблоновский.

<…> Ежегодное и повсеместное празднование «Дней русской культуры» подготовило организацию мероприятий 1937 г.

26 февраля 1935 г. был создан Парижский Пушкинский комитет под председательством В.А. Маклакова. В президиум его вошли И.А. Бунин, П.Н. Милюков, М.М. Фёдоров, Г.Л. Лозинский (секретарь). В комитет были приглашены писатель Франсуа Мориак, поэт Поль Валери, министр колоний Мариус Мутэ. Целью было – прославление имени Пушкина, организация повсюду комитетов по подготовке мероприятий, приуроченных к столетию гибели поэта. В разных странах возникло 150 местных комитетов, которым высылались программы, литературные материалы, партитуры опер, ноты романсов. Пушкинский комитет в Париже предложил обширную программу: панихиды в православных храмах, торжественные собрания, лекции профессоров, спектакли, исполнение музыки русских композиторов на пушкинские темы или на слова Пушкина, организация театральных вечеров, исполнение творений Пушкина артистами, открытие памятников, издание пушкинского наследия, его портретов, календарей, открыток, организация детских праздников. Эмигрантские источники сообщали, что празднование прошло на пяти континентах, включая Африканский (говорилось, в частности, об одном городе в Алжире, двух в Египте и двух в Тунисе) 6. Мне же известно только о трёх африканских городах (Каир, Тунис, Бизерта), где почтили имя Пушкина.

Грандиозные памятные мероприятия в Париже стали этапным моментом в жизни зарубежья. Основное действие состоялось в одном из лучших концертных залов, во дворце Трокадеро, 8 июня 1937 г. Прошли театральные и музыкальные спектакли. С лекциями по русской истории и культуре выступили учёные. Их выступления прозвучали в клубах, школах, церквах, русских домах искусств и были обращены прежде всего к российской молодежи. Не забыли устроить большое Пушкинский памятное представление для детей и юношества.

Молодым в ту пору Сергеем Лифарем, выдающимся танцовщиком, балетмейcтером, коллекционером, была задумана, исполнена и блестяще проведена в зале Плейель выставка «Пушкин и его эпоха». В её основу легла Дягилевская коллекция. На выставке было представлено много рукописей, гравюр, портретов, связанных с Пушкиным и его временем. Экспонировались предметы быта, отражающие пушкинскую эпоху. Афишу выставки нарисовал Жан Кокто. В Комитет по организации выставки входили Поль Валери, Мариус Мутэ. Некоторые предметы, принадлежавшие поэту, Лифарь приобрел у его внучки, Е.А. Пушкиной-Розенмайер, жившей некоторое время в Южной Африке у родственников мужа. Выставка пользовалась колоссальным успехом как у русских парижан, так и у остальных посетителей. Длилась она более месяца. На выставке был «весь Париж» и «весь русский Париж». Её посетили потомки Пушкина и Дантеса, Керн и Дениса Давыдова, Дельвига и Пущина, министры, дипломаты, академики, художники, музыканты, артисты, журналисты, литераторы. На выставке побывали Ф.И. Шаляпин, И.А. Бунин, Н.А. Бердяев, З.Н. Гиппиус, Н.А. Тэффи, М.И. Цветаева, И.И. Мозжухин, А.Н. Вертинский, А.Ф. Керенский и многие, многие другие.

В рамках памятной годовщины 1937 г. было издано много книг, сборников, брошюр, журнальных и газетных статей, календарей, открыток. Вышла книга поэта, писателя, журналиста Л.И. Львова «Сто лет смерти Пушкина. Парижские отклики в 1937 году». Был выпущен двухтомник А.С. Пушкина, а отдельными изданиями – «Евгений Онегин», «Путешествие в Арзрум», «Египетские ночи», «Дон Жуан», «Сказки». Вышли книги А.В. Тырковой-Вильямс «Жизнь Пушкина», П.Н. Милюкова «Живой Пушкин (1837–1937). Историко-биографический очерк». Милюковым же был прочитан доклад «Государство и общество в их отношениях к Пушкину» на вечере, организованном журналом «Современные записки». Организаторы памятных дней отпечатали также два выпуска специально вышедшей по этому случаю газеты «Пушкин. 1837–1937» . Среди её авторов были И.А. Бунин, М.И. Цветаева, М.А. Осоргин, А.М. Ремизов, К.Д. Бальмонт, Б.К. Зайцев, Н.А. Тэффи, И.С. Шмелёв, А.П. Ладинский, М.А. Алданов, С.М. Лифарь, Н.Н. Берберова, П.Б. Струве, С.Л. Франк, В.А. Маклаков, П.Н. Милюков и несколько иностранных ценителей пушкинского творчества.

На выставке «Пушкин и его эпоха» от Объединения поэтов и писателей и в поэтических вечерах, в прессе выступали поэты Смоленский и Ладинский. Последний в 1920 г. работал писцом в Международном суде Александрии… В малом зале Мютюалитэ 18 февраля состоялось чествование Пушкина представителями африканской общины Парижа. Среди них был известный гвианский поэт, один из основателей негритюда, Леон Дама. Он выступил с докладом, в котором попытался отыскать в творчестве поэта специфические для чёрной расы черты. Слова лицейского товарища поэта, Комовского, о «Пушкине – негре»: «Капля африканской крови, упавшая в русские снега» не упала, по мнению Дама, бесследно. Он прочёл стихотворение «Анчар» в переводе Проспера Мериме. На вечере выступил и гаитянский писатель, поэт, археолог, антрополог, дипломат Жак Румэн с собственным стихами. В своей речи памяти «великого метиса Пушкина» он высказался против «всяческого расизма». Автор газетного отчета о вечере отмечал: «Проживающие в Париже негры устроили литературный и артистический фестиваль по случаю сотой годовщины смерти того, с кем они насчитывают единокровных чёрных предков. Вечер этот, состоявшийся под почётным председательством министра колоний Мариуса Мутэ и полпреда В.П. Потёмкина, наполнил почти целиком зал «Мютюалитэ». Большинство публики – негры, – всех оттенков кожи, – от светло-шоколадного до густо чёрного. Тут были и абиссинцы, и уроженцы Центральной Африки, и гаитяне, и жители Антильских островов… Состоялись выступления чернокожих артистов, любителей-декламаторов, певцов и певиц. Исполняли они, главным образом, произведения своего фольклора. Всё это никакого непосредственного отношения к Пушкину не имело, но было наполнено искренним воодушевлением и желанием как-то отличиться в честь далекого северного родственника». Интереснейшая деталь: африканский вечер в честь Пушкина заинтересовал М.И. Цветаеву. Она выступила на нём с собственными переводами стихов Пушкина на французский язык. Кстати, интерес к африканским краям обнаружился у неё еще раньше. Известно, например, что она посещала Международную колониальную выставку в Венсене (1931 г.), и что её перу принадлежит стихотворение, написанное под впечатлением знакомства с африканским искусством.

В художественном оформлении выставки «Пушкин и его эпоха» принимала участие художница З.Е. Серебрякова, к тому времени дважды побывавшая в Марокко и оставившая как письменные свидетельства об этой стране, так и замечательные полотна. Её картины марокканского периода выставлялись в Париже, а сейчас хранятся в российских музеях.

Пушкин окончил Императорский Царскосельский (с 1843 г. Александровский) лицей в 1817 году. Известна сила лицейского единства и крепость лицейской дружбы. Лицеисты не могли не помнить, что вышли из учебного заведения, в котором учился великий поэт. Оказавшись за рубежом, они создали Объединение бывших воспитанников Императорского Александровского лицея. Они бережно хранили память о лицейском братстве и о самом знаменитом лицеисте. Ежегодно члены объединения сочиняли поэтические послания к 19 октября, дню основания Лицея. Традиция эта существовала со времён Пушкина. Они принимали самое близкое участие в подготовке и проведению памятных мероприятий. В 1937 г. в Париже было возрождено Пушкинское Лицейское общество, существовавшее с 1899 г. в Санкт-Петербурге. Была создана музейно-историческая комиссия при Объединении, затем музейно-архивный фонд. Памятные материалы лицейского прошлого экспонировались в рамках пушкинской выставки в зале Плейель. 15 марта состоялся литературно-музыкальный вечер, посвященный Царскому Селу. На вечере выступали А.И. Куприн, П.Н. Милюков, М.А. Оцуп. Стихи читали Н.Н. Берберова, А.П. Ладинский и другие.

Лицеисты были рассеяны по всему миру. В Каире, в частности, находился представитель Центрального Объединения Ю.В. Молоствов. Лицеисты разных выпусков работали и жили в различных странах Африки. Одни из них остались здесь навсегда, другие вернулись в Европу…

Перейдем теперь непосредственно к Африканскому континенту и посмотрим, как и где отмечали столетие гибели поэта те россияне, которые жили там более или менее постоянно.

Когда именно начали отмечать там пушкинские дни, пока не совсем ясно. Известно, что Дни русской культуры устраивались в Египте уже с 1926 г. Об этом пишет автор отчёта о праздновании в 1928 г. Н.А. Цуриков. Он располагал сведениями о том, что праздник проходил «все три года примерно в 17 странах», среди которых был и Египет. В 1929 г., в 130‑ю годовщину со дня рождения поэта празднования проходили в Александрии. Хроника за 1930 г. сообщает о праздновании 13 июля в Каире в Русском клубе Дня русской культуры. В рамках торжеств 1937 г., по всей вероятности звучали бессмертные строки поэта, звучали романсы на его слова. Инициатором выступало Русское объединение в Каире (бывший Русский клуб), при котором действовало литературное общество 16.
Как отмечают источники, памятные мероприятия прошли в двух городах Египта. Скорее всего, это были Каир и Александрия, где русские колонии были особенно многочисленны. Такая дата не могла обойти стороной эти города. Одним из свидетельств этому может служить сборник стихотворений Н. Войтенкова, вышедший в Александрии. Он открывается стихотворением «А.С. Пушкину». Большинство стихотворений в сборнике посвящены Египту и датированы 1926–1932 гг. Дарственная надпись П.Н. Милюкову, сделанная от руки 16 января 1937 г., возможно, говорит о том, что сборник был приурочен к памятной дате.

В Каире была многочисленная армянская диаспора. 3 марта по случаю столетия смерти поэта, по инициативе Армянского культурного общества «Амазгаин» прошёл пушкинский вечер. Врач Т. Навасардян прочла лекцию на армянском языке «Пушкин и его дело». Выступили доктор А. Оганджанян и публицист Л. Назарянц

Стихи и проза Пушкина звучали, а в 1937 г. – с особенной силой, не только в Европе, Америке, Китае (Харбин, Шанхай). Русские, заброшенные в Африку, знакомили с творчеством поэта и Чёрный континент. Известен, например, такой факт. Будущему императору Абиссинии (Эфиопии) Хайле Селассие сказки Пушкина читали в переводе молодой художницы Ольги Гогиной. Дочь эмигранта К.В. Гогина, работавшего санитарным инспектором в одной из провинций страны, она впоследствии преподавала амхарский язык в Римском университете и написала книгу об Эфиопии.

Парижские журналы «Иллюстрированная Россия», «Часовой» и газета «Возрождение» подробно сообщали о том, как отмечалось столетие со дня смерти поэта в городах Тунисе и Бизерте. 7 февраля в Бизерте, в местной православной церкви была отслужена панихида по Пушкину протоиереем о. Ианикием Полетаевым. В г. Тунисе настоятелем Русской Церкви протоиереем о. Константином Михайловским была прочитана лекция о Пушкине – православном христианине, затем отслужена панихида.

В Бизерте на сцене местного театра состоялся и литературно-музыкальный концерт из произведений А.С. Пушкина. В программе значились оркестр и русский хор под управлением пианистки Зеленой. Чествование было организовано капитаном I ранга М.Ю. Гаршиным. В театре присутствовала вся русская колония и многие местные французы. Среди зрителей была Л.К. Давыдова, вдова внука декабриста В.Л. Давыдова, в имении которого, «Каменке», Пушкин бывал. Поэт посвятил ряд стихотворений и эпиграмм членам семейства Давыдовых. На фотографиях той поры мы можем увидеть участников пушкинского вечера в Бизерте: Лидочку Купрееву, Володю Янушевского, певца Завалишина, скрипачей П.Л. Афанасьева и А.К. Зинкович, чтецов Н.Ф. Гаттенбергера, Мунтян и многих других.

21 февраля такой же вечер памяти поэта прошел в г. Тунисе, в зале «Сосьете франсез». Вечер был организован местными отделами Союза русских офицеров – ветеранов мировой войны под председательством капитана I ранга В.И. Лебедева. Госпожа Гюйон, супруга высшего представителя Франции в Тунисе, приняла вечер под своё покровительство. Было много иностранцев. Силами молодёжи был дан любительский спектакль по произведениям Пушкина. Сыграли отрывки из «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Цыган». Содержание сцен переводилось на французский язык. Пел известный в городе хор под управлением С.И. Русаневича. Режиссуру осуществили местные энтузиасты, возглавлявшие любительские труппы: Е.И. Борисова, П.Д. Люцернов, Г.А. Аноев. Известный на юге России политический и общественный деятель А.П. Подушко прочёл доклад, где подчеркнул значение поэта для России и её литературы. Как и в Бизерте, на вечере в Тунисе присутствовало много французов. Оба вечера, отмечает корреспондент, произвели большое впечатление на иностранцев. И здесь журналы тех лет донесли до нас фотографии участников музыкального спектакля: Коли Тихомирова, Лены Кожиной, Жоры Суркова Ирины Мартино, Тани и Светланы Ромушкевич и многих других.

21 марта в Бизерте полностью повторили спектакль, сыгранный ранее в г. Тунисе. Литературно-музыкальное утро, посвященное памяти А.С. Пушкина, было организовано совместными усилиями русской колонии Бизерты и Туниса при участии местного отделения «Альянс Франсэз» и председателя Пушкинского комитета вице-адмирала С.Н. Ворожейкина. С докладом о Пушкине выступил французский лектор, поставивший великого поэта в один ряд с Шекспиром, Шиллером и Гёте. Памятные мероприятия стали большим событием в жизни русской колонии. Кроме того, они принесли и материальный успех устроителям: сбор составил без малого 1360 франков. Часть это суммы решено было истратить на покупку французского издания сочинений Пушкина. Этими книгами награждались потом лучшие ученики местных школ.

Писатель и журналист из парижских «Последних новостей» К.К. Парчевский, побывавший в июле 1937 г. в Тунисе и описавший в серии очерков «Африканское лето» жизнь русских в Африке, поместил фотографию девушки в костюме Людмилы, избранницы Руслана, с красноречивой надписью, понятной каждому русскому: «Людмила» на пушкинских торжествах в Русском клубе»

В Марокко, открывающем этот перечень, памятная дата получила даже несколько неожиданный отклик. Узнав, (очевидно, из прессы метрополии) о широкомасштабных мероприятиях в Париже, султан этой страны (будущий король Мухаммед V) пригласил Сергея Лифаря посетить Марокко и дать балетный спектакль. Известно, что знаменитый танцовщик, подготовивший специально балетную программу, посвящённую Пушкину, вылетал в мае 1937 г. в Касабланку

…русское зарубежье внесло свой вклад и в то, чтобы Пушкина лучше знала не только Европа, но и Африка, на земле которой жили далёкие предки поэта. И не только предки: после 1917 г. Африка, во всяком случае Марокко, на долгие десятилетия дала приют и некоторым его потомкам. Так, правнучка А.С. Пушкина, А.Н. Быкова (в замужестве Апраксина) выехала в Касабланку в 1932 г. и прожила с семьей в Марокко около четырех десятилетий

http://www. africana. ru/news/Russian/culture/Push_hoh. htm

Лариса Черникова и Бэй Вэньли.
История одного памятника

Памятник Пушкина в Шанхае

Памятник А.С. Пушкину в Шанхае, 1937 г.

 

У памятников, как и у людей, тоже может быть своя история, своя судьба. Судьба этого памятника одновременно трагична и поучительна.

Один из известнейших в Азии памятников А.С. Пушкину находится в Шанхае. Он является молчаливым свидетельством пребывания в этом городе русских в 30–40‑е годы ХХ века. После Октябрьской революции и гражданской войны в России Китай принял несколько десятков тысяч белоэмигрантов. Начиная с 1920‑х годов, в связи с активизацией действий японцев в Манчжурии, белые русские начали перебираться в Шанхай. Наибольший наплыв белоэмигрантов Шанхай пережил в 30‑е годы, после создания в Северо-восточной части Китая японского марионеточного государства Маньчжоу-Го. Тогда число русских составило по различным оценкам от 20 до 30 тысяч человек. Несмотря на оторванность от родины и невостребованность на чужбине, шанхайские русские стремились всячески сохранять свою национальную самобытность и культуру.

В феврале 1937 г. исполнялось 100 лет со дня смерти А.С. Пушкина. Русское общество в Шанхае решило широко отметить день памяти поэта и установить ему памятник в месте компактного проживания русских (на территории французской концессии). Был специально учрежден Пушкинский комитет, куда вошли не только наиболее уважаемые в среде эмиграции люди, но и почитающие великого русского поэта китайские, английские и французские интеллигенты. Комитет провел конкурс творческих работ, отобрав в качестве наиболее приемлемых 6 проектов пушкинского памятника. Было решено органично объединить все положительные стороны проектов, поручив создание памятника творческой группе под руководством скульптора М.Н. Павловского. Управление французской концессии выделило участок земли под памятник (на пересечении современных улиц Fen yang lu и Yue yang lu). Впоследствии это место получило название площади Пушкина. Были собраны необходимые для установки памятника средства, а сам проект и работу над скульптурой русские художники и архитекторы провели бесплатно, считая своим долгом таким образом внести собственную лепту в увековечение памяти поэта. Создатели памятника Пушкину считали необходимым не только воспроизвести всем знакомый образ великого русского поэта, но и сделать так, чтобы памятник органично вписался в архитектурный облик города.

В конце января 1937 года в Шанхае начались юбилейные торжества, посвященные А.С. Пушкину. В них приняли участие белоэмигрантские благотворительные и просветительские общества, студенты и школьники, священнослужители русской церкви в Шанхае, представители китайской, французской и английской общественности. Так, торжества открыл Генеральный консул французской концессии, в тот же день состоялся концерт во французском клубе. В самом главном Соборе русской церкви в Шанхае (Свято-Николаевском соборе) был проведен торжественный молебен за упокой души погибшего поэта. В эти и последующие дни состоялось несколько литературных и музыкальных пушкинских вечеров. Утром 11 февраля 1937 г. состоялось торжественное открытие памятника Пушкину. На церемонии присутствовал Генконсул Франции в Шанхае, руководство Управления французской концессии, русская эмигрантская и французская общественность, представители Китайской армии и Шанхайской милиции. Присутствие руководящих лиц и множества народа показывало, насколько значительным было это событие в жизни города, а также то, что имя А.С. Пушкина вызывает большую любовь и уважение у многочисленных почитателей во всем мире.

При большом скоплении народа взору присутствующих открылась оригинальная высокая стелла, на которой был установлен бронзовый бюст поэта. На памятнике была высечена надпись на русском, китайском и французском языках: «1837–1937, Пушкин – в сотую годовщину смерти». Лицо поэта было обращено на север, в сторону далекой родины. Думается, для всех русских это было символично, как бы говорило о чаяниях потерявших родину людей, думающих о прошлом и будущем далекой России. По обеим сторонам памятника в парадной форме стоял почетный караул из предпринимателей-эмигрантов и офицеров бывшей русской армии, что придавало церемонии открытия особую торжественность и блеск. Тогда же епископ Шанхайский Иоанн сказал проникновенные слова о необходимости сохранения собственного языка и культуры вдали от России, о большом значении пушкинского наследия для каждого русского человека и для всех просвещенных людей мира. Впоследствии архитектурный ансамбль памятника и прилегающей площади, создающий атмосферу спокойствия и отдохновения, стал популярным местом отдыха многочисленной эмигрантской и китайской публики. Этот уютный уголок, где любили встречаться влюбленные, стали называть «уголком поэта».

Однако этой идиллии не суждено было продлиться. Через полгода, в июле 1937 г., началась японская война. Надо признать, 1937–1941 гг. считались относительно безопасными для иностранцев. Так, во франко- , англоязычной и белоэмигрантской литературе Шанхай в эти годы называли одиноким островком мира в море войны. В частности, русская эмиграция особых притеснений со стороны японцев не испытывала, жила относительно спокойной тихой жизнью, наслаждаясь прелестями мирного времени, не желая признать, что война уже стоит на пороге их дома. Лишь в декабре 1941 г., после начала тихоокеанской войны, этой тихой патриархальной жизни в Шанхае пришел конец. Для русских эмигрантов, как и для других эмигрантских концессионеров, началась самая тяжелая, самая темная пора.

В годы оккупации японскими войсками Шанхая многие памятники китайской культуры и искусства были разрушены или закрыты. Поэтому не только для русских, но и для многих патриотов-китайцев уцелевший от бомбежек и погромов памятник Пушкину стал местом паломничества и даже своего рода демонстрацией независимости, символом свободы и непокорности оккупационному режиму. Не было дня, чтобы у памятника не было цветов или «уголок поэта» пустовал. Естественно, подобное положение вызывало недовольство японских властей. Вот почему в одну из ноябрьских ночей 1944 г. памятник был скрытно снесен японцами, а бронзовый бюст поэта был отправлен на переплавку для военных целей. Это тем более трагично, что спустя более полугода японцы покинули Шанхай.

14 ноября 1946 г. в русской газете «Новая жизнь» появилась большая статья о необходимости сбора средств на строительство нового памятника. В феврале 1947 г. исполнялась 110‑летняя годовщина со дня смерти поэта. Был организован Комитет по восстановлению памятника А.С. Пушкину, его председателем стал начальник отделения ТАСС в Китае И.М. Рогов. В Москве специалисты Государственной Третьяковской галереи получили деньги, фотографии и материалы первого памятника А.С. Пушкину и под руководством архитектора В.Н. Домогацкого разработали проект. Вскоре медный бюст А.С. Пушкина был отлит. Он был черно-фиолетового цвета, но в нем сразу можно было узнать пресветлый лик великого поэта. В октябре 1947 г. памятник прибыл в Шанхай, некоторое время бюст поэта был выставлен для всеобщего обозрения в редакции газеты «Новая жизнь», а в декабре он был установлен на прежнем месте.

 

Памятник Пушкина в Шанхае

Памятник А.С. Пушкину в Шанхае, 1960‑е гг.

 

Однако судьбу второго памятника А.С. Пушкину также постигла трагическая участь. В 1966 г. в Китае началась культурная революция. Хунвейбины, подстрекаемые неумелой пропагандой, осквернили все памятники русско – и советско-китайской дружбы. Не избег подобной участи и памятник А.С. Пушкину. В 1986 г. Народное правительство г. Шанхая приняло решение восстановить памятник А.С. Пушкину.

 

Памятник пушкину

Памятник А.С. Пушкину в Шанхае.
Современный вид

 

Третий памятник А.С. Пушкину был торжественно открыт в августе 1987 г.

http://www. russianshanghai. com/articles/post25

Е.Н. Евсеева.
Русский культурно-исторический музей в Праге
(1935–1948 гг.)

По инициативе В.Ф. Булгакова (1886–1966) Русский свободный университет в 1933 г. выступил организатором Русского культурно-исторического музея как хранилища и центра изучения культуры и быта Российского зарубежья. Булгаков был директором Государственного музея Л.Н. Толстого в Москве и одновременно – хранителем Дома-музея писателя в Хамовниках; в 1923 г. он вместе с семьей был выслан из СССР за пропаганду толстовского учения.

Как вспоминал ректор университета М.М. Новиков, «в это время университет стал почти единственным русским научно-просветительным учреждением в Праге, развивавшим энергичную деятельность. В.Ф. Булгаков, бывший секретарь Л.Н. Толстого, верный хранитель его заветов и строгий вегетарианец, лицо которого, однако, постоянно светилось здоровым румянцем, бодростью и энергией, пришел ко мне с проектом организации Русского эмигрантского музея. Задачей музея должно было явиться собирание памятников науки и искусства, а также других предметов, относящихся к истории, творчеству и быту русского зарубежья. Основная же цель заключалась в том, чтобы показать, что наши беженские массы не являются отбросами Родины, бессильно барахтающимися в непривычной для них чужой обстановке. Наоборот, во всех странах своего рассеяния они сейчас же берутся за творческий труд, обогащая культурное богатство приютивших их народов своей научной и художественной продукцией. Таким образом слава русского имени распространится по всему свету русского зарубежного населения вообще».

В будущем все коллекции музея предполагалось перевезти в Россию как ее «национальное достояние».

Предложение Булгакова пришлось Новикову по душе, но, признается он, «стало страшно»: откуда же взять средства, необходимые для его осуществления? Но Булгаков «со своей ласковой, застенчивой улыбкой» уверил ректора, что «его ноги, руки и голова представляют тоже большое богатство, и что свет не без добрых людей». В итоге, как пишет Новиков, «принялись за новое дело без гроша в кармане».

Председателем Музейной комиссии стал сам Новиков, секретарем – Булгаков.

Первым делом Новиков обратился за помощью к канцлеру Шамалю, который предоставил организаторам музея из средств канцелярии президента Чехословацкой республики 3 000 крон. Обещал помощь оборудованием и Пражский художественно-промышленный музей. А потом, как вспоминал Новиков, началась «погоня за дальнейшими денежными средствами, а главное – за музейными объектами из области живописи, скульптуры, литературы, сценического искусства, науки, техники и истории эмиграции».

По мере поступления музейных экспонатов все острее становилась проблема помещения, где могли бы храниться и экспонироваться реликвии отечественной культуры. Новиков вспоминал: «Интенсивное поступление коллекции обостряло нашу заботу о помещении. В Праге был в то время квартирный кризис, а нам требовалась обширная площадь, да к тому же еще бесплатно. Над нами посмеивались, как над Дон Кихотами. Но и на этот раз счастливая звезда сверкнула нам… Наш неизменный друг д-р Крамарж дал мне рекомендацию к своему приятелю и политическому однопартийцу К. Бартонь-Добенину, владельцу огромного замка, расположенного в нескольких километрах от Праги».

Бартонь-Добенин предложил для размещения коллекции музея свой Збраславский замок на реке Влтава, заложенный еще в ХII в. Он был охотничьим замком чешских королей; впоследствии его неоднократно перестраивали. Хозяин предоставил музею несколько больших прекрасных залов.

В сентябре 1935 г. состоялось торжественное открытие музея. «Для совершения молебствия, – вспоминал Новиков, – был приглашен епископ, который служил в своей живописной полосатой мантии и блестящей митре. Пел хор Архангельского, уже поредевший к тому времени, но еще сохранивший свое очарование… После богослужения и короткого акта, во время которого мы с владельцем замка обменялись приветственными речами, а вновь назначенный директор музея Булгаков прочел историю его возникновения, нас ожидал приятный сюрприз. В одном из соседних залов был накрыт громадный стол, заставленный изысканными яствами, от которых давно уже отвыкла наша беженская публика».

По окончании угощения Бартонь-Добенин преподнес Новикову, как он сам выразился, «еще один сюрприз»: «Позвольте предложить вам на первое время, на покрытие необходимых расходов десять тысяч крон». Эта неожиданная и щедрая помощь повторялась потом ежегодно и, наряду с другими доходами, позволяла руководству университета даже платить Булгакову – «нашему неутомимому директору» – жалованье в размере 500 крон в месяц (как уточнил Новиков, эта сумма составляла «приблизительно половину того, что получал наш лабораторный служитель в Карловом университете»).

Булгаков предпринял поездку в Париж, откуда привез богатую коллекцию ценных художественных произведений: работы Анненкова, Аронсона, Бенуа, Гончаровой, Григорьева, Коровина и других мастеров. Откликнувшись на его призыв, свои картины, рукописи и другие произведения прислали в музей многие представители русской культуры. Так, Богданов-Бельский и Виноградов прислали свои картины из Эстонии, Браиловский – из Рима.

По воспоминаниям Новикова, «Булгаков вступил в переписку с академиком Н.К. Рерихом, проживающим в Гималайских горах. Тот воодушевился идеей музея, прислал две свои картины, а так как в это время он поссорился с администрацией белградского учреждения, в котором хранились 13 его картин и два полотна его сына Святослава, тоже талантливого художника, то он распорядился, чтобы все это было переслано нам. Таким образом у нас собрался материал для целого Рериховского зала. Этот зал производил чарующее впечатление. Горные пейзажи, изображенные при различных освещениях дня и ночи, поражали своим величием, удивительной проникновенностью и гармонией красок. А большой образ преп. Сергия Радонежского, в лике которого были некоторые черты самого Рериха, сверкал своей выразительностью и благостной силой».

В 1936 г. в Збраславском замке была устроена небольшая выставка картин  И.Е. Репина, чуть позднее – Ф.А. Малявина, вызвавшие большой интерес к русской живописи в Чехословакии.

Из Франции, Италии, Индии и других стран в Прагу поступали работы русских художников, пожертвования русских литераторов: портреты, рукописи, работы известных техников, театральные коллекции, книги и многое другое. Собралась большая коллекция материалов и произведений И.А. Бунина, В.И. Немировича-Данченко, М.И. Цветаевой, А.Н. Бенуа, К.А. Коровина и других.

Экспозиция включала в себя несколько отделений: художественное (картины, рисунки, скульптура), архитектурное (чертежи и проекты зданий), истории эмиграции, русской старины (с отделом автографов и большим собранием фотографий), театральное и Пушкинское. При музее действовала библиотека редких книг о России. Музею предназначались и экспонаты книжной выставки изданий русских ученых-эмигрантов, посвященной 180‑летию основания Московского университета. На Татьянин день – 27 января 1935 г. – состоялась выставка печатных трудов русских ученых, большая часть которых была передана в музей.

22 июня 1941 г. Булгаков был арестован германскими оккупационными властями и до прихода Красной армией содержался в концлагере в Баварии. За это время много сделал для сохранения коллекции музея П.А. Остроухов.

Вернувшись из концлагеря, Булгаков продолжил свою деятельность по сохранению оставшейся в целостности коллекции музея, которую пришлось перевезти в советскую среднюю школу в Праге, одновременно готовя ее к передаче в СССР. В 1948 г. Булгаков записал: «В 1948 г. я выслал в Россию 25 ящиков с книгами, рукописями, предметами русской старины и более 150 работ русских художников: картины Репина, 15 картин Рериха, работы Билибина, Добужинского». По прибытии в СССР музейные коллекции поступали в Министерство иностранных дел, откуда направлялись в крупнейшие музеи Москвы. Фонды библиотеки и рукописного отдела поступили в Москву еще в 1945 г. в составе Русского зарубежного исторического архива и оказались на хранении в ЦГАОР СССР (ныне ГА РФ). Небольшая часть второстепенных по значимости коллекций осталась в распоряжении Комитета советских граждан в Чехословакии.

В 1948 г. во главе первого транспорта реэмигрантов из Праги в СССР вернулся Булгаков. Он привез с собой сохраненные им материалы о Л.Н. Толстом и передал их в Ясную Поляну, где и работал сначала научным сотрудником, а потом хранителем музея.

Новый исторический вестник. – 2001. – № 4.

Г.Н. Пио-Ульский.
Русская эмиграция и ее значение
в культурной жизни других народов

Доклад был прочитан в 1938 г. в Союзе русских инженеров в Белграде и опубликован уже после смерти Пио-Ульского.

Чтобы говорить о русской эмиграции в ее культурном значении для других народов, прежде всего, нужно охарактеризовать саму нацию с культурной точки зрения, так как указанное культурное влияние эмиграции может проявиться или в случае переселения в страны, стоящие на более низком культурном уровне, или в страны той же степени культуры, но с особенностями, чуждыми русской культуре.

Россия, как всем известно, является наибольшим по пространству государством Европы, обладающим наибольшим числом жителей. Исторические события, сопровождавшие образование и развитие такого большого государства, послужили причиной некоторой временной отсталости русского народа в смысле достижений промышленности, а вследствие этого и некоторого создавшегося поклонения Западу. «Немец выдумал обезьяну», говорит русский народ, и в этих словах кроется признание интеллекта иностранца. Отсталость промышленности отозвалась несомненно и на отсталости устройства городов и использования там западных достижений в смысле комфорта и удобства человеческой жизни. … промышленная отсталость и связанная с нею отсталость в самых методах создания культурных удобств человеческого существования не могли не отозваться на характере народа, сделав его неуверенным в своей культурной мощи, а потому часто отдающим предпочтение Западу даже в тех случаях, когда по существу это предпочтение не имело за собою никакого оправдания. Благодаря этому, а также и врожденной скромности, русский народ никогда не кичился своими достижениями, во всех его делах отсутствовало стремление к саморекламе и к возвеличению дел своего родного гения.

Болгария и Сербия в свое время в своих учебных заведениях воспитывали свое подрастающее поколение на образцах богатой русской литературы и в уважении к русской культуре, а потому неудивительно, что старая и средняя генерации сербов сохранили это уважение к русской культуре и поныне, тем более что среди них насчитывается немало не только учеников высших русских школ, но и таких, которые начали свою научную и служебную карьеру в России. Эти последние часто выражают желание снова возвратиться в Россию, как только там установится правовой порядок, и это желание высказывается не потому, что они не любят свою родину, а потому, что они сроднились с Россией и с русской культурой и считают Россию так же своею, как и свою родину.

Уважение к русской культуре во время эмигрантского пребывания нашего в Югославии особенно резко сказалось в учреждении так называемого русского «Культурного Отбора», составленного из видных местных политических деятелей – друзей Старой России во главе с академиком А.И. Беличем, и взявшего на себя задачу сохранения русских культурных ценностей. Этот комитет построил прекрасный дом, служащий памятником имени Царя Мученика императора Николая II. В этом доме помещаются русские национальные школы, русская публичная библиотека, учрежденный Отбором Русский научный институт, издающий свои ученые труды, русская «Соколана» и прекрасный русский национальный театр, с удовольствием посещаемый местными жителями. Этот же культурный Отбор взял на себя издание литературных произведений выдающихся русских писателей-эмигрантов.

Что касается Германии, она также приняла русских эмигрантов и, как полагается в этой стране, зарегистрировала их по всем их природным и профессиональным особенностям. Немцы – наши бывшие неприятели в Великую войну, а живется в Германии, хотя и тяжело, как и самим немцам, но без невыносимых придирок и осложнений. В Соединенные Штаты русским эмигрантам сейчас трудно проникнуть, в первые же годы после Великой войны эмигранты сумели просочиться в значительном количестве. Больше чем где бы то ни было незнание языка препятствовало получению работы по специальности. Отличные русские инженеры, например, за время, необходимое для изучения языка, были малярами, садовниками, обмывали покойников и т. д. Но, усвоив язык, получали работу по специальности, и дальнейшее зависело от энергии и способности и, конечно, удачи; многие русские заняли выдающееся положение в науке и промышленности.

Своеобразно положение русских на Дальнем Востоке. В Маньчжурии, в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, эмиграция застала многочисленную старую русскую колонию, прочно обосновавшуюся на дороге. Часть эмиграции осела в Харбине. Начиная с конца 1924 г. к ним присоединяется третья категория русских – уже советских подданных, присланных Советской властью для замены старых служащих на Китайско-Восточной железной дороге. Затем, с ходом политических событий, все перемешались, и прибавилась еще новая категория так называемых «невозвращенцев». В Харбине выстроено много православных храмов, некоторые совсем недавно, за время эмиграции. Установившийся еще до революции старый русский уклад жизни со своим культурным, просветительным и гуманитарным устройством с каждым годом все более и более разрушается – часть русских умирает, часть покидает этот недавний русский центр, едет искать лучшей жизни в другие места Дальнего Востока, а также в Соединенные Штаты Северной Америки, в Австралию и др. страны. Местом наибольшего скопления русских на Дальнем Востоке является теперь Шанхай, где русская колония еще недавно насчитывала до тридцати тысяч человек. Многие, раньше приехавшие в Шанхай и хорошо знающие английский язык, сейчас очень недурно обеспечены, главная же масса эмигрантов, конечно, не может похвастаться своими доходами.

Когда передвижение народов совершается в страны менее культурные, то само по себе ясно, что приход людей высшей культуры в той или иной степени повышает культурный уровень страны. В отношении русской эмиграции мы, собственно говоря, имеем в большинстве случаев факт переселения культурного народа в культурные страны; о сравнительной степени культуры одной культурной страны перед другой не следует говорить, так как оценка культурного уровня довела бы нас до очень сложных сопоставлений, для доказательств которых мы не нашли бы достаточно солидных аргументов.

В чем же выражается влияние русской эмиграции, в составе которой волею судеб оказались самые разнородные элементы и среди них люди большого опыта, исключительных знаний и больших природных дарований? При помощи каких признаков нужно проанализировать этот процесс внедрения особенностей русского интеллекта в жизнь других народов?

Русские кораблестроители занимали всегда высокое место в Европе, а в наивысшей научной области – о сопротивлении воды – едва ли не занимали одно из первых мест во всем мире.

Во Францию эмигрировал инженер И. Махонин, который посвятил свое изобретательство авиации; ему, между прочим, недавно присуждена премия Министерства Воздухоплавания в один миллион франков за создание самолета с изменяющейся площадью крыльев.

В.Н. Ипатьев, еще будучи молодым строевым офицером-артиллеристом, увлекся химией и на скромное офицерское жалование приобрел свою маленькую химическую лабораторию. В 1931 году В.Н. Ипатьева пригласило североамериканское общество «Universal Oil Products Co», занимающееся исключительно научно-техническими изысканиями в области нефтяной промышленности, и предоставило в его распоряжение в Чикаго громадные лаборатории с целым штатом ассистентов. (Из них четверо русских). Параллельно с этим В.Н. Ипатьеву было предложено читать его собственный курс о катализе в Nortn Westen университете. Американцы сразу оценили заслугу В.Н. Ипатьева и в 1937 году устроили ему пышный юбилей по случаю исполнившегося его семидесятилетия.

В Лондоне в весьма импозантной обстановке была вручена на торжественном заседании Британского института стали и железа полковнику артиллерии Н.Т. Беляеву золотая Бессемеровская медаль с его портретом на обратной стороне.

В Париже живет известный русский инженер-конструктор профессор В.П. Аршаулов, который своими талантливыми изобретениями сделал новую эру в области двигателей дизеля.

В Пражском политехническом институте состоят профессорами А.С. Ломшаков и А.П. Фан-дер-Флит. Первый из них почитается крупным ученым – специалистом по паровым котлам и их испытаниям и известен как талантливый изобретатель в области котельного дела. Второй является крупным ученым в области теории водяных и воздушных кораблей.

Кто не знает лаборатории по воздухоплавательному делу, основанной Д.П. Рябушинским около Москвы в Кучине, где работал известный профессор Московского университета Н.Е. Жуковский? В настоящее время Д.П. Рябушинский, стяжавший себе славу лучшего специалиста по аэродинамике, избран членом Парижской академии наук и заведует воздухоплавательной лабораторией при Сорбоннском университете, около него работают талантливые молодые люди – русские и иностранцы.

В «Возрождении» почти в каждом номере читаем под заголовком «Наша смена» биографии молодых русских людей, выделившихся из общей среды и сделавшихся, несмотря на свои молодые годы и тяжелые условия эмигрантской жизни, незаурядными специалистами. Большинство из молодых русских инженеров, живущих во Франции, объединено в Парижском союзе молодых дипломированных инженеров, основанном молодым талантливым инженером О.И. Ядовым.

Имя профессора Лосского произносится как имя крупного философа, и он приглашается иностранцами для прочтения лекций своих в местных ученых обществах. Пастеровские институты: в Лондоне вверен управлению профессора Коренчевского, а в Париже проф. Метальнкова. Всем нам известный П.Б. Струве слывет за выдающегося ученого-экономиста в Европе, и ему на его публичных выступлениях всегда отдается дань признания и уважения.

Бывший профессор академии офицеров Генерального штаба Н.Н. Головин признан за выдающегося знатока военного дела и приглашается для прочтения лекций по военным вопросам в Америку, Францию и Швейцарию. Труды его переведены на многие иностранные языки, а книга под заглавием «Тихоокеанские проблемы», составленная вместе с талантливым адмиралом Бубновым, возбудила в свое время в военных кругах большой интерес.

Кто не знал известного минералога профессора Никитина В.В., который своими методами исследования привлекал европейских ученых в Югославию для ознакомления с его научными работами? В области физиологии насекомых одно из первых мест в Европе занимает профессор Ю.Н. Вагнер, находящийся в Белграде. Имена русских профессоров юристов В.Ф. Тарановского, Е.В. Спекторского и А.В. Соловьева в славянских землях известны как имена выдающихся ученых. Первые два выбраны членами Белградской академии наук.

Русские ученые врачи считаются желанными гостями на ученых медицинских конгрессах и собраниях… В Югославии, в Белграде, университетская клиника многим обязана профессору А.И. Игнатовскому, приобретшему известность на медицинских конгрессах своими оригинальными докладами.

В Париже энергией русских инженеров основан Высший технический институт, в профессорском составе которого имеются крупные академические силы и который уже выпустил много инженеров русской формации. Федерация русских инженеров в Париже объединяет союзы русских инженеров, разбросанные по всему свету, имея в составе своего правления преданных русскому национальному делу председателя

Писатель, русский академик Бунин получил Нобелевскую награду как всемирное признание его исключительного таланта. Переводы на иностранные языки сочинений наших современных писателей, как-то: Шмелева, Куприна, Мережковского, Зайцева, Краснова и др. – сделались популярными на международном книжном рынке и с интересом читаются иностранной публикой. Между прочим, молодой – 24‑летний – Л.А. Тарасов (Анри Труайя), сейчас один из самых интересных французских писателей, получил французскую премию «При попюлист».

Двое сыновей писателя Амфитеатрова блистают сейчас в Италии, один из них как выдающийся дирижер. Музыка Рахманинова и Прокофьева стала интернациональной; а сколько похвальных отзывов мы читаем в иностранной прессе по поводу концертов, даваемых русскими талантливыми артистами: Орловым, Боровским, Магаловым, Петровым и многими другими.

Место балетмейстера и первого танцовщика Парижской оперы занимает уже несколько лет наш соотечественников С.М. Лифарь. Его художественные постановки уже составляют эпоху в современной хореографии. О нем и его творчестве написана уже целая литература. В.А. Трефилова прочно обосновалась в Париже, где она в муниципальном театре Шатле ведает хореографической частью. Там же она имеет свою школу хореографического искусства, где занимается с артистами театра и подготовляет кадр новых служительниц Терпсихоры. Работая не покладая рук с детьми, она вкладывает в их души, вместе с высоким искусством, традиции нашего единственного в мире классического балета. Место главного балетмейстера Королевского оперного театра в Риме занял наш первый танцовщик Б.Г. Романов. В Бухаресте балетмейстером Королевского оперного театра состоит В.Б. Коралли. В Ковно – Г. Кякшт, к сожалению, теперь скончавшийся. В Риге – А. Федорова. В Загребе – Маргарита Фроман. В Белграде – Е.Д. Полякова, которая, прибыв в Югославию, заняла место первой балерины и балетмейстера в Королевском театре. Слишком рано, к сожалению, оставив свою личную артистическую карьеру, она все свои силы и огромный педагогический талант отдала на служение молодым начинающим силам. За свои труды Е.Д. Полякова была два раза награждена блаженнопочившим королем Александром орденами Св. Саввы V и IV степени.

И по ту сторону океана наши знаменитые соотечественники прочно заняли достойные места. В Чикагской опере – Л.А. Новиков, достойный и долголетний партнер и спутник художественных триумфов незабвенной и бессмертной А.П. Павловой. В Нью-Йорке – Г.М. Баланчин. В Буэнос-Айресе – Е.А. Смирнов, не так давно скончавшийся в полном расцвете сил и таланта. Кроме того, во всех столицах мира имеются студии и школы, руководимые русскими артистами. Имена большинства из них всем известны и составляют гордость русского балета. В Париже обосновались: М.Ф. Кшесинская, О.И. Преображенская, Л.Н. Егорова, А.М. Балашова, А.Е. Волинин, Л.Р. Нестеровская, А.И. Федорова, Софья Федорова и др. В Лондоне – Т.П. Карсавина, Лидия Кякшт, Л. Лопухова и Н.Г. Легат, скончавшийся в прошлом году, которого в настоящее время заменила его жена Николаева. В Праге – Е. Никольская. В Ницце – Ю.Н. Седова и М.К. Невельская. В Берлине – Е.П. Эдуардова. В Америке – П.Н. Владимирова, Вильзак, М.М. Мордкин, Б. Новиков, Свобода и др. В Чикаго – Больм. Можно бы назвать еще десятки имен уже выдвинувшихся и ставших известными молодых балетных артистов и артисток, подвизающихся и пожинающих успехи во всех лучших театрах мира.

Художники Малявин, Яковлев, Рерих, Богданов-Бельский, Виноградов и др. заняли крупное положение среди европейских и американских художников. Музыка русских композиторов стала теперь еще более популярной, чем была раньше. Замечается также большое внимание к русским именам: так, празднование столетия со дня смерти А.С. Пушкина сделалось всемирной манифестацией; помнят о научных заслугах гениального И.П. Павлова; Шаляпин и Рахманинов царят, это в полном смысле слова, – мировые верховные служители искусства. А.А. Алехин уже много лет чемпион мира в области шахматной игры.

В Белграде издательским делом в крупном масштабе занимается «Народна просвета», основанная бывшим русским добровольцем, боевой генерал слывет за лучшего группового фотографа, ряд интеллигентных людей сделались наборщиками в типографиях и т. д. Стоит ли еще более доказывать, что блестки русского гения, таланта и знания, рассыпанные по всему свету, сделали и делают свое культурное дело и всюду оставляют следы эмиграции 1920 года. А сколько крупных достижений русских эмигрантов скрывается под именами их работодателей. Вероятно, многие из вас слышали и читали о прекрасных восхищающих публику павильонах на выставках в Милане и Барселоне. Эти павильоны не известны под именем автора – архитектора А.В. Панкова. Многие так и не знают, что генеральный план города Белграда, получивший награду на Парижской выставке и восхищающий в некоторых своих частях (Калимегдан) иностранцев, есть работа талантливого русского инженера Ю.П. Ковалевского, имя которого при описании этого плана в местной печати обыкновенно не выставляется. В заключение позвольте обратиться к представителям нашей русской молодежи. Гордитесь, что вы – русские, гордитесь этой чудной культурной страной и не берите пример с тех наших соотечественников-эмигрантов, которые, усвоив хорошо местный язык, стараются забыть, что они – русские. Эти люди не достойны своего Отечества. Кличка «русский» – кличка почетная, и к ней с вполне оправданным уважением должны относиться не только славянские народы, но и иноземцы, а что касается отношений разных народов к нам – эмигрантам, то могу сказать: есть Страшный Суд, но раньше еще будет неумолимый суд истории, который отделит правду от неправды, истину от заблуждения, и этот суд вынесет свой приговор над тем, что сделано и делается в Европе по отношению к сынам Национальной России, а эта последняя, когда будет восстановлена, разберется, кто и где ее истинные друзья, и русские люди сумеют всякому воздать по его заслугам.

Приводится с сокращениями.

Русская эмиграция и ее значение в культурной жизни других народов. – Белград. – 1939. – 61 с.

7. Роль Русской Православной Церкви
в объединении эмигрантов

Хронология жизни Русской Православной Церкви
за рубежом

1927, 6/19 сент. – послание Архиерейского Синода к сев. – американской пастве о запрещении в священнослужении митр. Платона и его духовенства за учинённый раскол с РПЦЗ.

1928, 29 мая – митр. Сергий (Страгородский) объявил из Москвы упразднёнными Архиерейский Собор и Синод РПЦЗ.

1928 – выходит в свет первый номер журнала «Православная Карпатская Русь», напечатанный в типографии преп. Иова Почаевского в монастыре в   Ладомирово на Карпатах.

1928 – иеромонах Пантелеимон покупает участок земли в местечке Джорданвиль, штат Нью-Йорк, США, на котором впоследствии будет создан Свято-Троицкий монастырь РПЦЗ.

1929, 2/25 сент. – обнародовано послание митр. Антония (Храповицкого) «Православному населению Дальнего Востока» с призывом к вооружённой борьбе против врагов Церкви.

1929, 18/31 дек. – Архиерейский Синод РПЦЗ установил празднование дня Равноапостольного Святого Великого князя Владимира 15/28 июля  как общего церковно-национального праздника  Русского Зарубежья.

1930 – весной после Пасхи, по благословению архиепископа Апполинария, иеромонах Пантелеимон и монах Иаков основывают Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле.

1930 – протопресвитер отец Константин Израсцов построил первый православный храм в Бразилии.

1932, 15 мая – объявление в СССР «безбожной пятилетки» декретом советского правительства за подписью Сталина: к 1 мая 1937 г. «имя Бога должно быть забыто» во всей стране.

1932, 28 авг./10 сент. – Архиерейский Собор РПЦЗ анафематствует масонство.

1932 – основана православная община в Вифании (Палестина) и при ней – школа для арабских девочек.

1933, 10/23 мар. – послание митр. Сергия (Страгородского) сербскому Патриарху о «Карловацкой группе».

1933, 3/16 авг. – постановление митр. Сергия и сергианского Синода об окончательном упразднении автономии Сев. – Американской епархии, запрещение митр. Евлогия в служении.

1934 – в Бразилии под управлением епископа Феодосия открыта епархия РПЦЗ для обслуживания всех стран Южной Америки.

1934, апр. – снятие запрещения с митр. Евлогия и епископов Северо-Американской епархии Архиерейским Синодом РПЦЗ.

1934, 9/22 июня – митр. Сергий (Страгородский) запрещает в служении клир РПЦЗ.

1934, 13/26 окт. – Архиерейский Собор РПЦЗ одобрил создание единого Фронта всего христианского мира для борьбы с безбожием и коммунизмом.

1935, 17/30 сент. – письмо Вселенского Патриарха Фотия II митр. Евлогию с одобрением поездки в Сремские Карловцы на съезд иерархов РПЦЗ.

1935, 28 окт. – в Шанхае открыто Китайское православное братство.

1935, 15 ноября – на совместном совещании под председательством Патриарха Сербского Варнавы в Сремских Карловцах митрополиты: Анастасий – исполняющий обязанности Первоиерарха РПЦЗ, Евлогий и Феофил – вернувшиеся из раскола, – подписали «Временное положение о РПЦЗ».

1935, 17 ноября – Архиерейский Собор РПЦЗ осудил еретическое учение протоиерея Сергея Булгакова о Софии, Премудрости Божией.

1936 – усиление гонений на РПЦЗ в Польше;   бессрочная ссылка без права выезда митр. Пантелеймона (Романовского) в Жировицкий монастырь; аресты духовенства и закрытие храмов на Волыни.

1936, 20 янв./2 фев. – произошла закладка Храма-Памятника в память Царя-Мученика Николая II в Брюсселе.

1936, 28 июня/10 июля – Блаженнейший митрополит Антоний (Храповицкий) преставился ко Господу.

1936 – митрополит Анастасий (Грибановский) избран Первоиерархом РПЦЗ.

1937 – в Белграде (Югославия) открыты Миссионерские курсы по борьбе с безбожием.

1937 – Православная богословская школа открыта в здании Архиерейского Синода РПЦЗ.

1937, 5–8 окт. – Всеамериканский собор клира и мирян исповедал себя частью РПЦЗ.

1938, 12/25 фев. – декрет правительства Германии о переходе всех церковных имуществ в распоряжение министра культов. Передача храмов Зап. – Европейской митрополии РПЦЗ.

1938, авг. – Второй Всезарубежный Собор РПЦЗ состоялся в Сремских Карловцах.

http://ortodoxz. narod. ru/hist. html

Л.А. Можаева.
Евлогий (Георгиевский Василий Семенович)
(1868–1946)

<…> Связь [Евлогия] с Москвой установилась слабая и непрочная, велась тягостная и безрезультатная полемика с митрополитом Сергием. Каждое неосторожное слово Евлогия подвергалось критике со стороны Москвы. Своей пастве Евлогий прямо заявил, что он сам не пойдет и свою паству не поведет «по путям, имеющим хоть какое-либо соприкосновение с советской властью».

Новая волна возмущения поднялась в эмиграции, когда в 1930 г. митрополит Сергий заявил иностранным журналистам, что в СССР гонений на церковь нет. В этой ситуации митрополит Евлогий принял участие в молениях о страждущей Русской церкви, проведенных по инициативе митрополита Кентерберийского в Лондоне. Сергий обвинил Евлогия в том, что он призывает к протесту против СССР, ультимативно потребовал от него осудить свою поездку в Лондон и уволил его от управления Русской церковью в Западной Европе.

В итоге митрополит Евлогий оказался равно запрещенным и «карловчанами», и Москвой. Он обратился за помощью в Константинополь и перешел под юрисдикцию Вселенского патриарха.

В 1934 г. произошло личное примирение Евлогия с митрополитом Антонием, крупнейшей фигурой среди «карловчан». Однако, несмотря на попытки, объединения «карловчан» и «евлогиан» до Второй мировой войны так и не получилось.

Все, что происходило в 1920–1930 гг. в РПЦЗ, митрополит Евлогий называл «Церковной смутой». Нацистская власть в Германии во второй половине 1930‑х гг. открыто способствовала легализации и усилению приходов и священников карловацкой юрисдикции (аналогичные действия она предпринимала и на оккупированных территориях в годы Второй мировой войны).

В 1938 г. эмиграция широко отметила 35‑летие архипастырского служения митрополита Евлогия.

Начало Второй мировой войны сильно повлияло на о. Евлогия. 1939 г. прошел под знаком обострения болезни.

Великую Отечественную войну он переживал как «всенародный подвиг спасения Родины». Победная для СССР военная зима 1944–1945 гг. окончательно сформировала у него убеждения церковного национализма, которые определили его действия и решения до конца жизни. В феврале 1945 г. он обратился к пастве с призывом вернуться «в лоно» Русской церкви: «Хочется облобызать родную русскую землю. Хочется успокоения в лоне родной Матери Церкви и нам старикам…, и молодым, и зрелым, чтобы поработать над возрождением Родины, залечить ее зияющие раны».

Осенью 1945 г., во время визита в Париж полномочного представителя Московской патриархии, начались переговоры, и было подписано официальное ходатайство о возвращении митрополита Евлогия под юрисдикцию Москвы. В ответ появился указ Московского патриарха, утверждающий это ходатайство. Экзархат западноевропейских церквей был сохранен, а митрополит Евлогий стал экзархом Московского патриарха.

Евлогий дважды обращался к Вселенскому патриарху за разрешением вернуться под юрисдикцию Москвы, но ответа не последовало. Поэтому до конца жизни он оставался в зависимости от Константинополя и назывался также экзархом Вселенского патриарха.

Митрополит Евлогий скончался в доме на рю Дарю при кафедральной Александро-Невской церкви в Париже ранним утром 8 августа 1946 г.

Похоронили его на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

На похоронах присутствовали архиереи из Москвы и толпы народа. Однако, как отмечали современники, в этой общерусской толпе, где смешались «свой» и «не свой», несмотря на соборное служение духовенства, не чувствовалось благодати единодушия и единомыслия.

[Приводится с сокращениями.]

Новый исторический вестник. 2003. № 1.

А.В. Попов.
Русская Православная Церковь за границей:
образование и раскол
(1920–1934 гг.)

<…> Вскоре после разрыва с РПЦЗ на грани разрыва оказались и отношения митрополита Евлогия с Московской Патриархией. Летом 1927 г. митрополит Евлогий получил послание митрополита Сергия (Страгородского) от 29 июля с требованием к заграничному духовенству о предоставлении письменных обязательств о лояльности к Советской власти.

После этого митрополит Евлогий принял решение перейти под юрисдикцию Константинопольского Патриарха. 17 февраля 1931 г. состоялась встреча митрополита Евлогия с Вселенским Патриархом Фотием в Константинополе. Во время встречи митрополит Евлогий получил грамоту Вселенского Патриарха о приеме Западно-европейских русских церквей в юрисдикцию Вселенского Патриарха и своем назначении Экзархом Вселенского Патриарха.

Попытка митрополита Сергия примирить с собой зарубежную часть Русской Православной Церкви в 1933 г. к успеху не привела и 22 июля 1934 г. митрополит Сергий и Священный Синод при нем подвели последнюю черту во взаимоотношениях с Зарубежной Церковью. Был издан указ № 944, согласно которому митрополит Антоний и еще 7 русских заграничных иерархов запрещались в священнослужении.

Получив этот указ, владыка Антоний на бланке председателя Архиерейского Синода РПЦЗ 7(20) августа 1934 г. за № 4036 отправил митрополиту Елевферию, через которого был получен указ, ответ. Архиерейский Собор 1934 г., одобрив личный ответ владыки Антония на указ митрополита Сергия о наложенных им на заграничных русских иерархов запрещениях, счел необходимым обратиться по этому поводу с Окружным посланием к зарубежной пастве, в котором говорилось: «В силу условий русской жизни нет возможности установить, где действует подлинное волеизъявление Высшей Церковной власти в России, а где действует злая воля. Единственным выходом из этого неопределенного и мучительного положения было объявить Зарубежную часть Русской Церкви временно независимой от Московской Патриархии, как это и сделано Собором в 1927 году».

С этого момента берет начало окончательный разрыв РПЦЗ от РПЦ Московского Патриархата.

Так наметились три главные ветви российского зарубежного православия: подчиненные Архиерейскому Синоду РПЦ за границей; перешедшие в новое качество как нерусские церкви (Американская Митрополия); перешедшие под юрисдикцию Вселенского Патриарха (Западно-Европейский Экзархат). Одновременно за рубежом существовали русские православные приходы, подчиненные Московскому Патриархату.

<…> В 1933 г. архиепископ Вениамин с благословения митрополита Сергия отправился с циклом лекций в США, получив от него поручение выяснить позицию митрополита Платона в Америке. И в случае его отделения от Православной Церкви Московского Патриархата остаться там управляющим, а потом и правящим архиереем. Во время встреч архиепископа Вениамина с митрополитом Платоном последний заверил его в неизменном послушании Русской Церкви и местоблюстителю патриаршего престола митрополиту Сергию. Митрополит Платон согласился выполнить требование митрополита Сергия и дать подписку о лояльности, но своего обещания не выполнил.

А после требования митрополита Сергия дать письменное подтверждение подчинения Патриархии и опубликовать его в газетах митрополит Платон пошел на окончательный разрыв с Матерью-Церковью: он организовал  в Свято-Ханаанском монастыре в Пенсильвании совещание с американским духовенством, на котором было принято решение об окончательном разрыве с Московской Патриархией, а Североамериканская епархия была самовольно объявлена автономной. После этого митрополит Сергий был вынужден своим определением от 16 августа 1933 г. уволить митрополита Платона от управления епархией и назначить владыку Вениамина временным американским экзархом, архиепископом Алеутским и Северо-Американским. В постановлении митрополита Сергия от 24 августа 1933 г., дополнившем определение от 16 августа, подчеркивалось: «Образованное митр. Платоном и его соумышленниками «самочинное сборище» объявить раскольническим обществом и всех остающихся в составе этого общества – отлученными от общения в молитвах и таинствах церковных». Митрополита Платона предписывалось предать церковному суду.

Однако митрополит Платон не подчинился воле Московской Патриархии, и его поддержала большая часть епархии. К экзарху Московской Патриархии перешел только архиепископ Вашингтонский Антоний (Покровский). Таким образом, в Северной Америке возникла еще одна церковная юрисдикция, Русский Патриарший Экзархат, – епархия, возглавляемая архиепископом Вениамином (Федченковым), перешедшим в юрисдикцию Московской Патриархии.

В 1934 г. митрополит Платон скончался, после чего было созвано Церковное собрание, которое подтвердило временное самоуправление Американской Церкви, а ее главой был избран архиепископ Феофил (Пашковский). Он стал митрополитом всея Америки и Канады.

Таким образом, в Северной Америке сложилась ситуация, когда на ее территории действовали приходы, подчинявшиеся  Синоду Зарубежной Церкви, Московской Патриархии и автономной Американской Митрополии. Подобная ситуация «чересполосицы» юрисдикций характерна для русского зарубежного рассеяния в целом.

[Приводится с сокращениями]

Новый исторический вестник. 2005. № 12.

В. Черкасов-Георгиевский.
История Русской Православной Церкви за границей:
1924–1938

Основавшая сергианскую лже-церковь Московской патриархии (МП) декларация митрополита Сергия (Страгородского)  была опубликована 16/29 июля 1927 г. Она явилась, по сути, последним документом МП, выпущенным ею более-менее самостоятельно, как справедливо отмечают историки: «Декларация 1927 года, означавшая отход от позиции аполитичности, привела к возникновению новой формы взаимоотношений Патриаршей Церкви с государством. Именно с этого времени был установлен тотальный контроль гражданских властей над внутрицерковной жизнью».

 

РПЦЗ ПОСЛЕ  СЕРГИАНСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ

Хорошо уяснив себе истинное значение Декларации – переход в обновленчество и полная капитуляция перед атеистическим государством – РПЦЗ высказалась по поводу фактического порабощения Церкви на Родине коммунистической антихристианской властью следующим Постановлением Собора русских архиереев заграницей:

«Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить административные сношения с Московской Церковной властью, в виду невозможности нормальных отношений с нею и в виду порабощения её безбожной Советской властью, лишающей её свободы в своих волеизъявлениях и свободы канонического управления Церковью.

Чтобы освободить нашу иерархию в России от ответственности за непризнание Советской власти заграничной частью нашей Церкви, впредь до восстановления нормальных отношений с Россией и до освобождения нашей Церкви от гонений безбожной Советской власти, заграничная часть нашей Церкви должна управляться сама, согласно священным канонам, определениям Собора 1917–1918 гг. и Постановлением Патриархии от 7(20) ноября 1920 г. за № 362, при помощи Архиерейского Синода и Собора Епископов. Заграничная часть Русской Церкви почитает себя неразрывной, духовно-единой ветвью Великой Русской Церкви и не считает себя автокефальной. Она по прежнему считает своей Главой Патриаршего местоблюстителя митрополита Петра и возносит его имя за богослужением.

В ответ на заявление Декларации митрополита Сергия: «мы потребовали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к Советскому правительству во всей своей общественной деятельности; не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии» (Послание от 16/29 июля 1927 г.), Собор Архиереев заграницей, в том же определении, заявил: «Решительно отвергнуть предложения митрополита Сергия и его Синода дать подписку о верности Советскому правительству, как неканоническое и весьма вредное для святой Церкви»… Если же последует постановление митрополита Сергия и его Синода об исключении заграничных епископов и клириков, не пожелавших дать подписку о верности Советскому правительству, из состава клира Московского Патриархата, то таковое постановление будет неканоническим» (Окружное Послание Архиерейского Собора от 27 августа 1927 г.).

9 мая 1928 г. указом московского Синода за № 104 заграничный Архиерейский Собор и Синод были объявленными упразднёнными и все их действия отменёнными. На практике это распоряжение, конечно, не могло иметь никакого реального значения. Этот указ, как отмечалось выше, уже не был свободным волеизъявлением московского Синода, а был написан под диктовку «органов».

22 июня 1934 г., после длительной бесплодной переписки с Сербским патриархом Варнавой, которого митрополит Сергий пытался привлечь на свою сторону, московский Синод решил: «Карловацкую группу, как ослушников законного священноначалия и учинителей раскола, предать Церковному суду с запрещением в священнослужении впредь до суда или раскаяния». Напомним, что 1934 г. – время знаменитых сталинских «показательных процессов», на которых всевозможные «враги народа» признавались в разнообразнейших преступлениях «перед Родиной».

Следует отметить, что митрополит Евлогий, вышедший из РПЦЗ в 1926 г. из-за решения Архиерейского Синода выделить из состава Западно-Европейской епархии, руководимой им, приходы Германии в самостоятельную епархию, дал подписку на верность СССР. Но уже через два года ему пришлось сожалеть о своём поступке. В то время по всему миру прокатилась волна протестов против ожесточившихся гонений православных: к числу прочих обвинений со стороны советской власти прибавилось ещё одно – непризнание Декларации. Организовывая моления за гонимых христиан в СССР, глава Англиканской Церкви пригласил митрополита Евлогия принять участие в этих молитвах. Отказаться тому было стыдно, и он принял в них участие, за что и был привлечён к суду МП. Тогда он перешёл в подчинение Константинопольскому патриарху. Но часть его духовенства осталась в подчинении МП.

В качестве свободной части Русской Церкви РПЦЗ пользовалась вниманием святейших патриархов и других иерархов братских Православных Церквей. Особое внимание и заботу о ней проявлял Сербский патриарх Варнава, старавшийся даже быть посредником между ней и митрополитом Сергием, которого он чтил и любил как своего ректора по академии. Однако вскоре он убедился, что митрополит Сергий находится в руках врагов Церкви и действия его вредны ей, о чём он прямо и написал ему.

9/22 июля 1930 г. Патриарх Варнава во время службы в русской Троицкой церкви, обратился к Русскому Зарубежью: «Знайте, что изуверы, гонящие Церковь, не только её мучают, но стараются её расколоть, разъединить и всячески простирают свои преступные руки к вам, находящимися за пределами вашего отечества. Вы, верные сыны России, должны помнить, что вы являетесь единственной опорой великого русского народа… Посеянные врагами вашей Родины церковные раздоры должны во что бы то ни стало прекратиться. Среди вас находится великий иерарх митрополит Антоний, который является украшением вселенской Православной Церкви. Это высокий ум, который подобен первым иерархам Церкви Христовой в начале христианства. В нём заключается церковная правда и те, кто отделился, должны вернуться к нему. Вы все, не только живущие в нашей Югославии, но и находящиеся в Америке, в Азии, во всех странах мира, должны составить во главе с вашим великим архипастырем митрополитом Антонием единое несокрушимое целое, не поддающееся нападкам и провокациям врагов Церкви. Я как Сербский патриарх, ныне ваш родной брат, горячо молюсь Богу, чтобы Он соединил русских людей, находящихся заграницей в единое целое, чтобы восстала Россия такою, какою она была во главе с Православным Самодержащим Царём, и от имени Господа Иисуса Христа и всех Его святых благословляю вас благословением патриаршим».

Патриарх Варнава участвовал в жизни РПЦЗ, созывал под своим председательством совещания представителей разных зарубежных церковных областей. При его участии и под его председательством в 1935 г. было выработано «Положение о Русской Православной Церкви Заграницей», подписанное им и русскими иерархами и явившееся основой для управления РПЦЗ. Такое же доброе отношение в РПЦЗ проявлял и Антиохийский патриарх Григорий, оказывавший ей всегда поддержку и пожертвовавший средства на издание Православного катехизиса, составленного митрополитом Антонием. В общении с РПЦЗ были и другие Православные Церкви.

В 1935 г. на юбилей 50‑летнего священнослужения главы РПЦЗ митрополита Антония прибыли представители от разных церквей. Он пользовался большим уважением в православных кругах. В частности, владыко написал целый ряд богословских и популярных трудов. Например, «Чем отличается православная вера от западных исповеданий» (1911 г.), способствовал написанию труда «Русская идеология (1939 г.) архиепископом Серафимом (Соболевым)   и др.

Когда в 1936 году, в последний год своей жизни митрополит Антоний почувствовал упадок сил, препятствующий ему с прежней энергией вести дело возглавления Зарубежной Церкви, он предложил Синоду избрать ему полномочного Наместника в лице митрополита Анастасия (Грибановского). Его же в свое время владыко рекомендовал как своего преемника, когда сам он переходил с Харьковской кафедры в Киев.

Кончина митрополита Антония наступила после нескольких дней изнурительной болезни. У одра его находился Патриарх Варнава, митрополит Анастасий, читавший отходную, Управляющий Синодальной Канцелярией граф Ю.П. Граббе, келейник архимандрит Феодосий, Н.П. Рклицкий (впоследствии архиепископ Никон) и другие. Весь православный мир откликнулся на это событие, отмечая значение для Вселенской Церкви светлой личности усопшего иерарха.

В это время гонения на Русскую Церковь в СССР продолжались. 10 октября 1937 г. был расстрелян Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Петр (Полянский). 20 ноября 1937 г., вместе с митрополитом Иософом (Петровых) расстрелян митрополит Кирилл (Смирнов), который должен был стать Местоблюстителем после митрополита Петра. В это время Русская Церковь находилась в состоянии крайнего опустошения. На свободе оставалось только несколько архиереев, большинство храмов было закрыто. Большинство оставшегося духовенства находилось в ссылке, на принудительных работах или проживало, скрывая свой сан. Но определенная  часть духовенства продолжала катакомбное служение, не подчиняясь приказам митрополита Сергия.

В 1938 г., по инициативе скончавшегося в 1936 г. митрополита Антония, состоялся Второй Всезарубежный Собор РПЦЗ. В нём приняли участие 13 архипастырей, 26 пастырей и 58 мирян. Были представлены различные доклады, а в заключение Собор принял два замечательных послания: «К Русскому народу в Отечестве страждущему» и «К Русской пастве в рассеянии сущей».

http://ortodoxz. narod. ru/hist. html

 

У Русской Церкви в Белграде. Октябрь 1929 г.

 

Протоиерей Феодор Шевцов.
«Мы чувствовали в нем что-то очень важное
и необыкновенное»
.
Из воспоминаний о митрополите
Антонии (Храповицком)

Наша семья жила в Сербии, в городке Сремские Карловцы, c 1934 по 1937 год.

Я хорошо помню владыку митрополита Антония и его неразлучного келейника архимандрита Феодосия (Мельника) в те последние годы жизни владыки Антония, когда он уже слабел, но тем не менее часто служил в очень скромной русской церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Карловцах. Если владыка Антоний не служил сам, то неизменно присутствовал на богослужениях.

Сремские Карловцы были тогда и сейчас являются важным духовным и административным центром Сербской Православной Церкви. В центре городка находится большой собор, рядом с ним – прекрасное большое здание Сербской Патриархии с небольшой, но прекрасно расписанной церковью, с жилыми помещениями и кельями, библиотекой и большим залом для торжественных заседаний и приемов. В Карловцах также находятся Сербская православная семинария (Богословия), основанная в 1794 году, и старейшая Сербская православная гимназия с богатой библиотекой старинных рукописей и духовной литературы (основана в 1749 году).

До настоящего времени полный титул Сербского Патриарха – Архиепископ Печский, митрополит Белградско-Карловацкий и Патриарх Сербский (Архиепископ Печский потому, что Сербское Патриаршество было основано в старинном городе Печ в южной Сербии в 1340‑х годах).

В 1921 году Сремские Карловцы становятся центром Русской Православной Церкви за границей после переезда туда из Константинополя, по приглашению Сербского Патриарха Димитрия, в марте 1921 года Высшего временного церковного управления за границей во главе с митрополитом Антонием (Храповицким). Несколько ранее в Сремские Карловцы прибыл также митрополит Евлогий (Георгиевский), который был тогда другом митрополита Антония и состоял в ВВЦУ. Позже, как известно, митрополит Евлогий переехал в Париж.

Самыми значительными событиями в Сремских Карловцах, связанными с историей русской эмиграции, были два Всезарубежных Собора РПЦЗ. Первый – ноябре 1921 года, под председательством митрополита Антония и Сербского Патриарха Димитрия, и второй – в августе 1938 года, под председательством митрополита Анастасия (Грибановского). Заседания этих Соборов проходили в главном зале Сербской Патриархии. А церковные службы были в большом сербском соборе в Карловцах.

О службах владыки Антония в скромной русской церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Сремских Карловцах у меня сохранились светлые воспоминания. Владыка обыкновенно служил иерейским чином, потому что не было иподиаконов. С владыкой неизменно служил протодиакон Димитрий Пономарев. Всегда на службе присутствовал архимандрит Феодосий, но не всегда сослужил. Если владыка Антоний сам не служил, то служил отец Феодосий с диаконом. Регулярно бывало три мальчика – прислужника: старший был Алеша Граббе, помоложе – Дима Степанов и самый младший – Федя Шевцов. Старостой церкви в те годы был отец Алеши, граф Юрий Павлович Граббе (будущий епископ Зарубежной Церкви Григорий).

К середине 1930‑х годов русская колония в Сремских Карловцах сильно поредела. Большинство военных чинов штаба генерала П.Н. Врангеля и сам генерал уехали в другие страны Европы или в Белград. Из духовных лиц, кроме выше упомянутых, я не помню никого, но митрополит Антоний продолжал считать Сремские Карловцы своим постоянным местом пребывания. Владыка и скончался в Сремских Карловцах 10 августа 1936 года.

 

Митрополит Антоний

Митрополит Антоний

 

Несмотря на внешнюю скромность русской церкви в Сремских Карловцах, благодаря митрополиту Антонию вся обстановка в храме – и особенно в алтаре – носила дух благоговения и благочестия. Никто не говорил в храме громким голосом даже вне службы. В алтаре во время службы не дозволялись никакие разговоры, и это не было по принуждению. Об этом говорилось новому прислужнику и детям и потом само собой разумелось. Другой особенностью было то, что во время богослужения никто не мог быть в алтаре, кто не был в облачении или в стихаре. На стихарь давал благословение всегда сам владыка Антоний.

Вне храма, в обычной жизни в Сремских Карловцах, митрополит Антоний был доступным и внимательным к людям. Владыка был небольшого роста, коренастый человек с большой седой бородой и очень добрыми, даже радостными глазами и таким же радостным выражением лица. В нас, ребятах, он вызывал уважение и почтение, мы чувствовали в нем что-то очень важное и необыкновенное, но в то же время совсем не страшное, а скорее интересное.

Иногда отец Феодосий водил нас, прислужников, к владыке Антонию для общения и краткой беседы. Как мне помнится, владыка жил очень скромно, в двух комнатах. Одна служила гостиной, столовой и рабочей комнатой, и в ней владыка беседовал с нами, сидя в кресле у письменного стола, над которым был небольшой киот с иконами и горящей лампадой. Владыка ласково расспрашивал нас о школьных занятиях и любимых играх. Запомнился мне приятный запах пчелиного воска и ладана в этой комнате.

Довольно хорошо мне помнятся близкие сотрудники владыки Антония, с которыми часто общался мой отец, иногда в моем присутствии. Это были Юрий Павлович Граббе, Петр Сергеевич Лопухин и Константин Николаевич Николаев – все люди, выросшие в дореволюционной России, очень образованные и церковные. Ю.П. Граббе жил с семьей в Сремских Карловцах с 1930 до 1939 год, пользовался большим доверием владыки Антония, был делопроизводителем (секретарем) Архиерейского Синода, который с 1922 по 1939 год заседал ежегодно в Сремских Карловцах. Юрий Павлович Граббе был также редактором журнала «Церковные ведомости», а потом «Церковная жизнь».

Значительные события детства запоминаются на всю жизнь. Многие факты и события, связанные с жизнью и историей русской эмиграции в Сремских Карловцах, я знаю по рассказам родителей, а позже от епископа Григория (Граббе), с которым общался в течение последних 20 лет его жизни в Америке. А самого митрополита Антония и архимандрита Феодосия и пребывание с ними прислужником в алтаре просто невозможно было забыть; и эти яркие и благодарные воспоминания остались у меня на всю жизнь.

http://www. pravoslavie. ru/put/28256. htm

 

Картинка 2 из 2

Граббе Юрий Павлович.
Протопресвитер Георгий Граббе.

 

http://zarubezhje. ru/gi/g_015. htm

 

Биографическая справка:

Митрополит Анастасий
(Грибановский Александр Александрович)
(1873–1965)

 

Митрополит Анастасий (Грибановский)

 

Родился 6 августа 1873 г. в Тамбовской губернии в семье священника. Окончил Тамбовскую духовную семинарию и Московскую духовную академию (1897). Кандидат богословия. Постригся в монахи в Тамбове (1898). Архимандрит и ректор Московской духовной семинарии (1901). Епископ Серпуховский, викарий Московской епархии (1906), Холмский и Люблинский (1914), Кишиневский (1915). Архиепископ Кишиневский и Хотинский (1916). Член Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 г., председатель отдела церковного имущества и редакционного отдела, председатель комиссии по выработке порядка избрания патриарха и его настолования. На Соборе был избран членом Св. Синода и Высшего Церковного Совета (декабрь 1917 г.). Покинул Россию в 1919 г. Управлял русскими православными общинами в Константинополе. Около 1924 г. был выслан из Константинополя за «антитурецкую пропаганду». С 1924 по 1935 гг. возглавлял русскую миссию в Палестине. Митрополит (1935). С 1936 по 1964 гг. стоял во главе Русской Зарубежной Церкви (Синодальной) в сане митрополита. Осенью 1944 г. эвакуировался вместе с Архиерейским Синодом и канцелярией в Вену, в 1945 г. – в Мюнхен, а с 1950 г. – в США. С 1964 г. на покое. Скончался 9 (22) мая 1965 г. в Нью-Йорке. Похоронен на кладбище Свято-Троицкого монастыря в г. Джорданвилль (США).

Протодиакон Герман Иванов-Тринадцатый.
70‑летие Второго Всезарубежного Собора РПЦЗ
1/14–11/24 августа 1938 года

Жаркие, трудно переносимые августовские дни наводят на раздумья. Как не вспомнить «старое доброе время», тем более, что в эти дни наступает знаменательный 70‑летний юбилей Второго Всезарубежного Собора Зарубежной Церкви. Будет ли по должному отмечен сей юбилей ? Можно усомниться – мало кому это было бы сегодня выгодно ; а тем не менее стоило бы всем, где бы они сейчас ни находились, выдающим себя за преемников РПЦЗ, сверить свои поступки, своё учение, своё поведение с Деяниями этого Собора, которого по праву можно считать пробным камнем истинности Зарубежного духа.

Определённо можно сказать, что этот Собор соответствует золотому веку Зарубежной Церкви. Первые годы Эмиграции были, естественно, великими хотя бы тем, что проходили под председательством Блаженнейшего Митрополита Антония, но в силу обстоятельств это были годы становления истинной Русской Церкви после революционного лихолетия. Пятнадцать лет спустя, Заграничная Церковь была прочно поставлена на рельсы, пользовалась всеобщим признанием и авторитетом среди Православного мiра и была неоспаримым голосом и душой многострадальной мученицы Русской Церкви. Три десятилетия спустя, при третьем Первоиерархе, впитавши всё учение и богатство прежнего поколения, среди расшатавшегося Православного мiра наша Церковь стала оплотом Православия, на который с умилением и почтением взирали все истинно-православные из разных Церквей и национальностей. При ея четвёртом и последнем Первоиерархе, ещё добрых десять лет стояла она на должной высоте, но вражие силы всё глубже стали подтачивать церковный фундамент и хватило всего нескольких лет, чтобы умело и ехидно подготовленный заговор разрушил её до основания.

<…> Перед нами книга Деяний сего Собора – «кирпич» из 750 страниц.

<…> Тяга к единству видна хотя бы в том, что Предсоборная Комиссия начала заседать в начале июля 1935 года, за три года до Собора, и в течении двух целых лет оттягивалось открытие Собора в надежде на полное восстановление единства Церкви в Эмиграции. Одна только Американская Митрополия вернулась в лоно Заграничной Церкви, и несмотря на искренне протянутую ему руку митр. Евлогий, увы, не нашёл силы перебороть пагубное влияние своего окружения и евлогиане остались у врат Собора.

Соборность видна была не только в том, что совместно, плодотворно и успешно удалось работать людям разных политических лагерей, бывших иногда до этого в конфликтных отношениях, но и в том как велись прения тактичной рукой Председателя Митрополита Анастасия. Но лучший тому пример виден в докладе Архиерейскому Собору о желательности созыва Всезарубежного Собора, составленном Митрополитом Антонием в январе 1935 года. Нельзя не поразиться, читая с каким тактом и смирением этот величайший богослов, истинный Отец Церкви и Первоиерарх выдвигает своё предложение на обсуждение младших собратьев.

http://karlovtchanin. com/index. php?module=pages&act=page&pid=310

 

Второй Всезарубежный Собор Русской Православной Церкви заграницей

 

http://www. bg-znanie. ru/print. php?nid=16596

Митрополит Антоний.
Воззвание к православным русским людям


31 августа (ст. ст.) 1929 г.

Ныне, 31 августа ст. ст., в 1924 г. обнародован Царский манифест о принятии Государем Императорской власти, которая согласно основным законам переходит к старшему в роде Царствующей Династии. Таковым старшим в роде, после кончины Государя Николая II, Его сына Цесаревича Алексея и Его брата Вел. Князя Михаила Александровича, бесспорно является Великий Князь Кирилл Владимирович – со дня издания того манифеста наш воцарившийся Государь Император, заявивший однако в том же манифесте, что если окажутся названные Высочайшие Особы живы, то Он без всякого извета отказывается от принятой Им власти и признает Их Своими Государями.

Если мы не примыкаем к обоим бунтам 1917 г., т. е. к бунту господскому или февральскому, ни к бунту солдатскому и еврейскому, или октябрьскому, то должны признать, что согласно законам, согласно древнему разуму и примеру прежних Государей, усопших трех Александров и обоих Николаев, власть Царскую получает законный наследник сам по себе, т. е. прямо от Промыслителя Господа без всякого избрания, ибо избрание рода Романовых с его потомством на царство совершилось в 1613 г. Великим Земским Собором в Москве, каковое избрание никакой законной властью отменено не было и не может быть отменено.

Не спеша заявил о Своей обязанности принять Царскую власть Великий Князь Кирилл Владимирович, но выждал время, когда доподлинно узнал о кончине Царя Николая II, Его Сына и Его Брата и тогда только объявил свой манифест.

Не поспешили и мы заявить свое подданство Его Императорскому Величеству новому Государю, но ожидали, как заявит себя в этом смысле признанный нами ранее Верховный Вождь русского народа и русского воинства Великий Князь Николай Николаевич. Однако и он, и Государыня Мария Федоровна, и полководец Врангель – все скончались в продолжении одного года, и верная Россия не предавшаяся большевикам – врагам Божиим и врагам народа русского осталась без Царя, что для нее невозможно, как показали последние годы, когда лишившаяся Царя Россия и сама почти перестала существовать, ибо от нее враги отняли самое имя ее, существовавшее 1067 лет и славившееся на весь мир – вместо России они провозгласили СССР <…>.

Долго молчал и я и не возвышал своего пастырского голоса к народу православному, но теперь, познав, что уже приближаюсь к исходу своему, обязуюсь повторить слова Пастыреначальника: «мне подобает делати дондежи день есть; приидет мощь егда никтоже может делати» (Иоан. 9,4).

Итак, отцы и братья, умоляю вас, отрекитесь окончательно от треклятой революции против Бога и Царя и предайтесь во имя Отца и Сына и Святаго Духа законному Царю нашему Кириллу Владимировичу и законному наследнику Его Владимиру Кирилловичу – не терпите больше, т. е. не примеряйтесь к тем, кто на ваших глазах в России разрушают Божий храмы, закрывают св. обители, убивают архиереев и весь священнический чин, выбрасывают чудотворные мощи угодников и благодатные иконы из св. храмов и часовен и стараются в своих мерзких школах уверять невинных детей и доверчивых юношей будто и Бога нет, и Христа не было, а можно спокойно и смело предаваться разврату, не слушаться родителей и обманывать своих жен. Евреи, распространяющие такие преступные убеждения, даже сами не живут таким зверским обычаем, а распространяют его, желая поголовно сгноить в пороках и затем совсем истребить русский народ.

Молитесь, чтобы Бог не попустил сего, но спас народ и отечество наше, возвратив наш народ к искреннему покаянию и православному благочестию. Аминь.

Политическая история русской эмиграции. 1920–1940-. Документы и материалы. М., 1999. С. 672–673.

Митрополит Евлогий.
Церковная смута

Каждый раз, когда случалось мне ездить на очередной Собор, я покидал Карловцы с горестным чувством: я согласился на сотрудничество с Синодом ради братского общения, а его-то и не было; ощущались недоброжелательность, агрессивная настроенность, я постоянно замечал попытки меня утеснить, мою власть ограничить, пользуясь какими-то лукавыми приемами… Бороться за свои привилегии – удручающая тягота, а мне бороться за них приходилось: они были мне вручены, и за них я должен был нести ответственность.

Основная линия моей церковно-административной деятельности, которой я неуклонно следовал с первого же общеэмигрантского Церковного Съезда в 1921 г., была последовательно и строго проводимая аполитичность.

<…> Летом 1927 г. я созвал первый за всю эмиграцию Епархиальный съезд. Значение он имел огромное. Я выступил с пространным докладом о церковных событиях, представил мотивировку моего поведения, разъяснил и то новое направление нашей епархиальной жизни, которому отныне нам предстояло следовать, пребывая вне сношений с Карловацким Синодом. Съезд единодушно поддержал меня. Эта солидарность со мною благотворно повлияла на всю мою паству: она успокоилась, церковное сознание прояснилось, укрепилась уверенность, что направление, по которому я веду церковь, правильно, канонически законно, а потому и морально оправдано.

В дни Съезда прибыл в Париж, якобы случайно, архиепископ Анастасий и осторожно повел агитацию среди моего духовенства, по-видимому, с целью вернуть мои взаимоотношения с Архиерейским Синодом на старые позиции. По окончании Съезда у старосты храма при Сергиевском Подворье П.А. Вахрушева был завтрак, на который, помимо епископов, приехавших на Съезд, был приглашен и архиепископ Анастасий (встреча наша была, очевидно, подстроена). В беседе за завтраком, в ответ на высказанное мною удовлетворение по поводу единодушия, проявленного на Епархиальном съезде, архиепископ Анастасий заметил, что, по его мнению, единодушию радоваться трудно: оно вырыло ров между мною и «карловчанами» еще глубже… Я возразил собеседнику, что ров вырыт не мною: не я оттолкнул Синод, а Синод – меня.

После Съезда наша церковная буря утихла и 1928–1929 годы мы прожили сравнительно спокойно. Хотя в недрах церковно-бытовой жизни, в приходах и эмигрантской общественности, процесс дифференциации на «евлогиан» и «карловчан» продолжался, причем мои противники широко пользовались в своей наступательной тактике страницами листовок и брошюр типа «Двуглавого Орла», «Царского Вестника» и др. … Но это была такая ничтожная литература, на которую не стоило обращать внимания; кроме мелкой злобы, там не было ничего.

В январе 12(25) 1928 г. паства трогательно единодушно чествовала 25‑летие моего архипастырского служения. Мой юбилей из скромного личного праздника, который мне хотелось отметить только молитвой, неожиданно превратился в церковно-общественное событие, в котором приняли участие организации и частные лица самых разнообразных направлений. Храм был переполнен молящимися. Речи, адреса, подношения, приветствия… Все эти выражения единодушия и горячей преданности по отношению ко мне, «запрещенному в священнослужении» епископу, озадачили, кажется, моих противников, а для меня они были огромной моральной поддержкой, подтверждающей правильность аполитичной линии моей архипастырской деятельности и оправдывающей мою борьбу за врученную мне Патриархом власть. Юбилейное торжество глубоко утешило меня…

Параллельно с Карловацкой распрей возник в 1927 г. еще один тягостный конфликт – с Московской Патриархией. Вскоре после закрытия Епархиального съезда я отправился на Вселенскую конференцию в Лозанну. Там я и получил Указ № 93 от 1(14) июля (1927 г.) заместителя местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, и опять всколыхнулись и забушевали в моей пастве успокоившиеся было политические страсти. Новое тяжкое испытание…

Указ обвинял эмигрантское духовенство за открытые выступления против советской власти и предлагал мне как Управляющему русскими церквами в Западной Европе и через меня всем заграничным русским архипастырям и священнослужителям – дать письменное обязательство (за собственноручной подписью) «лояльности» по отношению к советскому правительству и предписывал немедленно, – не дожидаясь этих подписей, – доложить заместителю патриаршего местоблюстителя, согласен ли я исполнить это обязательство.

Связь с Матерью Русской Церковью была мне очень дорога. Непримиримой позиции «карловчан», которые после грозного патриаршего Указа (от 22 апреля (5 мая) 1922 г. № 349) скрепя сердце признавали Московскую Патриархию, – я не разделял. Мне хотелось, не подчиняясь советской власти и оставаясь самостоятельным, найти какую-нибудь линию поведения, дабы с Москвою не рвать. С целью выяснения настроений в своей пастве я устроил совещание, в котором приняли участие о. Сергий Булгаков, А.В. Карташев, князь Г.Н. Трубецкой, М.Н. Гире, И.П. Демидов и др. Мнения разделились. М.Н. Гире высказался весьма резко против соглашения с митрополитом Сергием; о. Булгаков, Карташев, Демидов… стояли за соглашение. Эти два противоположных мнения отражали настроение моей паствы. Объединенная вокруг меня и мне преданная, она была Указом митрополита Сергия озадачена, встревожена и смущена…

Я решил исполнить требование митрополита Сергия не безусловно, а при условии, что термин «лояльности» означает для нас аполитичность эмигрантской Церкви, т. е. мы обязуемся не делать амвона ареной политики, если это обязательство облегчит трудное положение родной нашей Матери Церкви; быть же «лояльными» по отношению к советской власти мы не можем: мы не граждане СССР, и таковыми нас СССР и не признает, а потому политическое требование с канонической точки зрения для нас необязательно.

В моем «слове» на Литургии (4 сентября 1927 г.) я разъяснил мой ответ митрополиту Сергию, и многих это успокоило. Но не всех… Многие требовали решительного разрыва с Москвой. Бывший Главнокомандующий Добровольческой армией барон Врангель писал мне, что считает мой ответ двусмысленным и неопределенным. Другой генерал негодующе ставил вопрос: не ставленник ли я большевиков?.. Вообще писем с протестом я получил несколько.

В ответ на мое разъяснение о «лояльности» митрополит Сергий написал мне, что считает его удовлетворительным, но требует немедленно препроводить ему подписи всех зарубежных епископов и приходского духовенства. Я отправил предписание митрополита Сергия в Карловцы, но никакого ответа оттуда не последовало. А в моей епархии духовенство подписи дало, за исключением нескольких настоятелей приходов, которые из-за «лояльности» отпали и перешли в юрисдикцию Карловацкого Синода: протоиерей Орлов (Женева), о. Молчанов (Медон), протоиерей Тимофеев (Лондон)…

Связь с Московской Патриархией сохранилась, но не прочная, слабая, вот-вот готовая порваться. Каждое мое неосторожное слово подвергалось в Москве критике и осуждению. В течение трех лет между митрополитом Сергием и мною поддерживалась тягостная, безрезультатная полемика. Митрополит укорял меня за нарушение данного ему слова о невмешательстве в политику, а я обвинения опровергал, разъясняя, почему то или иное мое выступление нельзя назвать политическим – надо назвать молитвенно-церковным и религиозно-нравственным пастырским воздействием на паству, от которого ни я, ни мое духовенство никогда не отказывались и отказаться не можем. Свою позицию я разъяснял и моей пастве. Так, на общем собрании приходов моей юрисдикции (в Лондоне) 21 марта 1930 г. я дал всестороннее разъяснение моей линии поведения и заверил, что «сам не пойду и мою паству не поведу по путям, имеющим хоть какое-либо соприкосновение с советской властью».

Когда митрополит Сергий в 1930 г. заявил иностранным журналистам, что в советской России гонений на Церковь нет, в эмиграции поднялось сильнейшее возмущение столь явной неправдой. Мое положение стало весьма тягостным. Некоторые лица моей паствы снова требовали немедленного разрыва с Москвой. Мог ли я митрополита Сергия оправдать – сказать, что черное – белое? Конечно, можно было сказать, что митрополит Сергий был вынужден на ложь какими-нибудь высокими мотивами, которые нам неясны, неизвестны, но ложь оставалась ложью… Я старался его защищать, говорил, что его слова не ересь, не грех церковного порядка, не отпадение от веры, а поступок политический, и что нам все же лучше от Москвы не отрываться… Но, конечно, торжественное объявление неправды назвать политикой можно лишь условно, и с этой натяжкой паства никак примириться не могла. Поддерживать связь с Москвою стало трудно и успокоить негодующую паству, взывая к ее состраданию, невозможно.

В те дни я получил письмо из России от одного священника, которого очень хорошо знал в бытность мою архиепископом Волынским. В письме его описаны подробности трагических условий, при которых митрополит Сергий дал интервью иностранным журналистам. Текст заявления, прочитанный митрополитом Сергием, был выработан большевиками. Кое-какие редакционные поправки сделаны митрополитом собственноручно, подпись – тоже. В этом виде весь текст был сфотографирован и потом напечатан во французском иллюстрированном журнале «Vue». Сомнения не было:

митрополит Сергий и весь состав его Синода бумагу читали и подписали. Это вызвало возмущение не только у нас, за рубежом, но и в советской России. Народ негодовал: как… – Церковь лжет?!.. иерархи тоже лгуны?!.. «В день нашего храмового праздника митрополит Сергий должен был служить, – рассказывает в письме священник, – народу собралось великое множество, и вся толпа бурлит-кипит негодованием… Атмосфера накаленная, грозовая… Страшно стало за митрополита: не кончилось бы расправой… Я телефонировал митрополиту, чтобы он не приезжал, а сам я, закутанный в шубу, незаметно пробрался сквозь толпу в храм – предосторожность не напрасная: враждебное настроение толпы по отношению к митрополиту Сергию смешалось с негодованием на нас, «попов»: «Все попы – предатели!.. все они – заодно!..» Начал служить… Как нам, духовенству, не реагировать на то, чем глубоко взволнована паства? Как при таком настроении молящихся поминать митрополита Сергия? Могут подняться крики, брань… люди могут забыться и в эксцессе оскорбят святыни… Я решил митрополита не поминать. Народ оценил это. Послышались возгласы: «Верно!.. верно!.. не надо поминать лгуна!..» Так я и вышел из тягостного положения… На другой день утром я поехал к митрополиту Сергию. «Что вы делаете!» – упрекнул он меня. «А что делаете вы?» – «Чего не знаешь – не говори…» – ответил митрополит. Оказывается, что текст большевики дали митрополиту Сергию за неделю до интервью, а потом держали его в изоляции. Перед ним стала дилемма: сказать журналистам, что гонение на Церковь есть – это значит, что все тихоновские епископы будут арестованы, т. е. вся церковная организация погибнет;

сказать «гонения нет» – себя обречь на позор лжеца… Митрополит Сергий избрал второе. Его упрекали в недостатке веры в несокрушимость Церкви. Ложью Церковь все равно не спасти. Но что было бы, если бы Русская Церковь осталась без епископов, священства, без таинств – этого и не представить… Во всяком случае не нам, сидящим в безопасности, за пределами досягаемости, судить митрополита Сергия…

И вот произошло то, что уже подготовлялось в течение трех лет постепенным ослаблением моих связей с Московской Патриархией – летом 1930 г. между мною и митрополитом Сергием произошел разрыв. Случилось это так.

В начале поста 1930 г. архиепископ Кентерберийский пригласил меня в Лондон на однодневное моление о страждущей Русской Церкви. Я решил ехать. За нас будет молиться вся Англия, а я останусь в Париже безучастным свидетелем единодушного сочувствия всех Церквей к страждущей нашей Церкви? Невозможно! Моя совесть повелительно требовала моего участия в этих молитвах; так же, несомненно, была настроена и моя паства.

Я провел в Англии с неделю. Давно я не испытывал такого светлого чувства братской христианской любви между Церквами, какое испытал в эти незабвенные дни, когда вся церковная, верующая Англия, коленопреклоненно молилась о прекращении тяжких страданий нашей Русской Православной Церкви … Политических целей я никаких в Англии не преследовал и с политическими речами нигде не выступал. Всюду, где мне приходилось говорить речи, я лишь благодарил за сочувствие, просил и впредь поддерживать нашу страдалицу Мать Церковь своими молитвами. И вот эти выступления и послужили поводом к строгому запросу из Москвы от митрополита Сергия: на каком основании вы позволили себе разъезжать по Англии, призывая к протесту против СССР? Тут же было высказано требование свою поездку осудить и дать обязательство такого рода выступления более не повторять… Горько мне было читать эти несправедливые упреки, продиктованные внушениями советской власти, и я резко ответил митрополиту Сергию, что моление в Англии имело не политический, а религиозный характер: это был протест религиозной и вообще человеческой совести против страшных гонений на Церковь в советской России; доказательством тому – договор английского правительства с СССР, заключенный как раз во время моего пребывания в Англии. Митрополит Сергий на это письмо обиделся и потребовал от меня точного определения моей церковной линии. Я ответил. Очевидно, мое объяснение было признано неудовлетворительным, потому что вскоре же я получил от митрополита Сергия Указ от 11 июля того же 1930 г. № 1518 об увольнении меня от управления Русской Церковью в Западной Европе с предписанием передать все епархиальные дела архиепископу Владимиру.

Владыка Владимир принять должность отказался и послал в Москву соответствующее заявление, и потому я не мог сдать ему епархии. Продолжались мои пререкания с митрополитом Сергием, который прислал мне ультимативные требования: а) осудить мою поездку в Англию; б) дать подписку никогда не повторять таких выступлений на будущее время и в) подтвердить строгое исполнение данного обещания о невмешательстве в политику. Ответ на этот ультиматум мне очень облегчило очередное второе Епархиальное собрание, состоявшееся тем летом. Пред ним я со всей искренностью и во всех подробностях разъяснил историю моего конфликта с митрополитом Сергием и на его окончательный суд отдавал вопрос о моем увольнении. Собрание встретило весть о моем увольнении с возмущением. Оно окружило меня любовью, горячо выражало мне свою преданность. Трогательно и единодушно прозвучал этот соборный голос духовенства и мирян. Члены Съезда обратились ко мне с горячей просьбой не покидать епархии, не обрекать ее на новые гибельные потрясения, а продолжать управлять тем кораблем, который мне поручен волею почившего Патриарха Тихона. Никогда не забуду я этого любящего голоса моей паствы! Я почувствовал, что оставлять овец на расхищение я не могу, что мой пастырский долг оставаться на своем посту ради блага паствы, несмотря на грозные, несправедливые запрещения из Москвы. В этом смысле, опираясь на голоса Епархиального собрания, я сделал подробный и обстоятельный доклад митрополиту Сергию. Я доказывал ему всю несправедливость его решения, вытекающего из того, что ему не видно из Москвы особенного положения наших заграничных церквей, и просил ради блага Церкви отменить его несправедливый Указ об увольнении меня без суда. Если же наше ходатайство – и мое личное, и моих епископов, и всего Епархиального собрания – не будет удовлетворено, то во избежание на будущее время подобных недоразумений я просил предоставить нам право организовать временно, до установления нормальных сношений с центральной властью, самостоятельное управление заграничными церквами, на основании Указа местоблюстителя престола митрополита Агафангела от 1920 г. 20 ноября, хотя этот Указ был издан для русских епархий, оторванных от центра фронтами гражданской войны. Митрополит Сергий не внял моим доводам и подтвердил увольнение меня от управления епархией с запрещением в священнослужении; а управление было поручено митрополиту Литовскому Елевферию. Такое же запрещение налагалось и на сослужащих мне епископов и на все духовенство, если оно не подчинится митрополиту Елевферию. В юрисдикцию митрополита Елевферия отошли очень немногие: епископ Вениамин, иеромонахи Стефан и Феодор, имевшие его своим «старцем», и протоиерей Гр. Прозоров (Берлин), Согласно церковным канонам и церковной практике, и древней и новой, каждая церковь и каждый епископ имеют право апеллировать ко Вселенскому (Константинопольскому) Патриарху в тех случаях, когда они не находят справедливости у своей церковной власти. Случаев таких апелляций великое множество. Я посовещался с моими епископами, и мы единодушно пришли к решению – обратиться в Константинополь, о чем я и предупредил митрополита Елевферия. Епископ Вениамин и митрополит Елевферий уговаривали меня в Константинополь не ездить, но я в своем решении был тверд.

В Константинополь я выехал в сопровождении секретаря Епархиального управления Т.А. Аметистова.

Святейшим Патриархом тогда был Фотий II, прекрасный, чуткий и высокообразованный человек. Ему ставили в вину его отношение к «живоцерковникам»; от общения с ними он не уклонялся, полагая, что заблуждение «живой церкви» временное, что оно пройдет и ее разрыв с патриаршей Церковью не окончательный.

Заседаний по поводу меня было два. Определение судьбы состоялось на втором. Хотя кое-кто был против меня, резолюция была принята согласная с желанием Патриарха, а именно: Западноевропейские русские церкви и приходы принимались в юрисдикцию Вселенского Патриарха с сохранением всех привилегий Русской Православной Церкви, и я назначался его Экзархом наряду с существующим в Европе (в Лондоне) Экзархом Греческих Церквей и приходов – митрополитом Германосом.

Патриарший Указ был мне вручен в торжественной обстановке. Меня пригласили в зал заседаний. Патриарх сидел на троне. По сторонам в креслах восседали митрополиты. Папа Иоанн (воспитанник Петербургской Академии), юрисконсульт Патриарха, передал Указ («томос») с печатями, написанный особым каллиграфическим шрифтом, одному из митрополитов – генеральному секретарю Патриархии, который его прочитал и вручил мне.

Евлой (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. – М., 1994. – С. 558–575.

Из письма князя Н.С. Трубецкого
П.Н. Савицкому


[23 июня 1931 г.]

За сведения о «пименовской церкви» очень Вас благодарю. Я и сам предполагал, что это фактически замечательно, что карловчане приняли Серафима Ладе с распростертыми объятиями и никаких разговоров о благодати не поднимали, несмотря на то, что ведь, вероятно, на нем так же как на всех обновленцах РСФСР и Украины тяготит запрещение самого патриарха Тихона. Что касается до Ваших сомнений по поводу запрещения Евлогия, то полагаю, что Вы неправы. Запрещать можно только подчиненного священнослужителя. Если бы митрополит Сергий действительно хотел запретить Евлогия, то сделал бы это уже давно. Тем, что он выждал, пока Евлогий перешел к вселенскому патриарху и оказался вне юрисдикции московской патриархии, Сергий, по-моему, ясно показал, что запрещать Евлогия по настоящему не хотел. Ведь с момента принятия Евлогия в юрисдикцию вселенского патриарха никакие запрещения другого патриарха не действительны, – и Сергий не может не знать этого. Запрещая Евлогия, он исполнил предписание правительства но, в то же время (как я думаю сознательно) выбрал для этого такой момент, когда это запрещение уже не может иметь для Евлогия никакой канонической силы. Таким образом, я считаю, что можно без всякого зазрения совести оставаться под Евлогием. Конечно, надо отдавать себе отчет в том, что именно мы – эмигранты можем и должны искать в Церкви. По-моему, наши «требования» сводятся к тому, чтобы Церковь, к которой мы принадлежим, была канонически правильной, т. е. была связана каноническим подчинением с одной из существующих поместных православных церквей, и, во-вторых, чтобы в ней соблюдались наши русские обычаи и уставы и богослужение совершалось на привычном для нас славянском языке и привычным для нас образом. Больше мы ничего требовать не можем. Епархия, возглавляемая митрополитом Евлогием, вполне этим требованиям отвечает. Правда, она принадлежит не к Русской, а к Цареградской поместной Церкви. Но другого исхода нет. К Русской Церкви мы, оторвавшись от России, принадлежать уже не можем. С этой иллюзией теперь приходится покончить, как вообще постепенно приходится отказываться от личной нашей причастности к современной России. При всем желании, настоящего духа современной Русской Церкви в эмигрантские условия пересадить невозможно, и елеферьевская Церковь этого духа иметь не будет, так же как не имела его Церковь евлогиевская. Постепенно рушатся одна за другой те связи, которые объединяли нас с Россией в последние годы. Еще каких-нибудь два-три года тому назад мы чувствовали внутреннее родство с какими-то спецами, игравшими важную роль в советской жизни, с какими-то учеными, занимавшими господствующие позиции в советской науке, с какими-то писателями, задававшими тон советской литературе. Теперь все эти люди уже сметены, и на местах их встали новые, с которыми у нас нет ничего общего, которые нас не понимают и которых мы понять не можем. (Пожалуй, самоубийство Маяковского действительно знаменовало какой-то перелом в этом отношении.) И так обстоит дело во всем. В церковном вопросе – не иначе. Все это надо осознать. Не следует поддаваться эмигрантским иллюзиям и соблазнам. Эти иллюзии и соблазны многообразны. Иллюзией является не только «Царский Вестник» и антониевцы, убежденные, что старая Россия есть Россия «подлинная», что она «возродится», как только «падет советская власть», что это «падение» не за горами и что мы – эмигранты должны охранять «заветы», дабы принести их в «возрожденную» «самодержавную» Россию, но иллюзией являются мечты о том, будто мы, русские интеллигенты поколения 10‑х 20‑х годов, можем понимать современную Россию и идти с ней нога в ногу. Незаметно для самих себя мы рискуем тоже стать людьми прошлого, зафиксировав идеалы своего поколения, в то время как жизнь пошла дальше в совершенно для нас непонятную, чуждую сторону. В церковном отношении это выражается в подчинении Елиферию. Недаром бывшие кламаровцы, поскольку они вообще еще не отошли от Церкви, примкнули к Вениамину. Мне кажется, что линия Евлогия – единственная реальная церковная политика эмиграции. Раз современная русская жизнь (в том числе и церковная) нам непонятна и чужда, причем, ни мы их, ни они нас понять не могут, раз духа современной Русской Церкви мы при всем желании иметь не можем, – то нахождение под юрисдикцией Сергия сведется к пустой формальности, к тому же связанной с постоянными неприятностями. А раз «зарубежье» не есть особая нация, хранительница каких-то имеющих возродиться заветов, не есть «подлинная Россия», противопоставляемая какой-то «неподлинной» Совдепии, то не может это «зарубежье» иметь своей автокефальной церкви, являющейся якобы более «подлинной», чем Церковь советская. А раз так, то и остается нам только примкнуть к одной из Вселенских Церквей, гарантировав себе соблюдение тех обрядов и традиций, к которым мы привыкли. Константинопольская Патриархия не только была возглавительницей Русской Церкви до установления Московской Патриархии, но и после этого подчиняла своей юрисдикции православных русских, не входивших в Московское Государство. И эту свою роль она выполняет теперь, после революции; за исключением Литвы все поместные церкви русских меньшинств подчинены теперь Константинопольскому Патриархату. Совершенно естественно, что и эмигранты европейского расселения должны разделить эту судьбу. Будучи старостой эмигрантского прихода, я особенно ясно сознаю всю «реальность» этой линии.

Политическая история русской эмиграции. 1920–1940-. Документы и материалы. – М., 1999. – С. 691–692.

Окружное Послание
Собора Русских заграничных Архиереев
православной русской пастве
по поводу послания
Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола
Митрополита Сергия


23 марта 1933 г.

<…> Главный упрек, какой посылает Митрополит Сергий заграничным иерархам и клиру, повторяя его неоднократно на протяжении своего обширного послания, направлен против увлечения их политикой, «заслонившей» якобы и «поглотившей» все церковное в их деятельности и вызвавшей к бытию якобы даже самую организацию нынешнего церковного управления заграницей. Желая настоящим обращением очистить служение духовных лиц за рубежом «от посторонней примеси» (т. е. политики) и тем «возвысить» его. Заместитель Местоблюстителя не замечает, как, в действительности, он толкает их на тот чисто политический путь, на который давно уже встал он сам. Об этом ясно говорит сама конечная цель послания, стремящегося во что бы то ни стало примирить русскую эмиграцию и особенно ее пастырей с Советской властью в России.

<…> Мы вполне отдаем себе отчет в чрезвычайных трудностях положения Митрополита Сергия, фактически возглавляющего ныне Русскую Церковь, и сознаем всю тяжесть лежащей на нем ответственности за судьбу последней. Никто не возьмет на себя поэтому смелости обвинять его за самую попытку войти в переговоры с Советской властью, чтобы создать легальное положение для Русской Церкви. Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не без основания говорит в своей вышеупомянутой декларации, что только «кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всею организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти». Пока Церковь существует на земле, она остается тесно связанной с судьбами человеческого общества и не может быть представлена вне пространства и времени. <…>

<…> Советская власть не объявила открыто гонения на веру, но, отняв у Церкви не только все юридические права в государстве, но и почти все возможности для осуществления своей высокой миссии среди человеческого общества, наложив руку на ее святыни и целый ряд стеснительных ограничений на ее священнослужителей, – Советы поставили ее фактически на положение гонимой.

При таких обстоятельствах Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не только имел право, но даже был обязан выступить печальником за Церковь перед Советской властью, чтобы вывести ее из столь тягостного бесправного положения. Но он не соблюдал здесь должного достоинства последней; он связал ее таким союзом с безбожным государством, который лишил ее внутренней свободы и вместе отступил от правды, блюстителем которой должен быть Первоиерарх Русской Церкви. В своей декларации Митрополит Сергий, с одной стороны, оправдал Советскую власть во многих ее преступлениях против Церкви и религии вообще, а с другой, вопреки очевидной истине, обвинил многих из достойных русских святителей и пастырей, сделавшихся исповедниками за православную истину, во мнимых контрреволюционных стремлениях, и помрачил мученический ореол всей Русской Церкви, признанный уже всем христианским миром. Уже одними этими словами он связал совесть русских людей и отнял у них до известной степени силу внутреннего духовного сопротивления против всерастлевающего начала большевизма, которым насквозь проникнута Советская власть. Но Митрополит Сергий пошел в своей декларации гораздо дальше. Он объявил эту власть богоданной наравне со всякою другою законной властью и потребовал от всех духовных лиц, к какому бы чину они ни принадлежали, подчинения Советам не только «за страх, но и за совесть», т. е. по внутреннему христианскому убеждению. Известно, что такого именно полного подчинения требуют себе большевики. Они не довольствуются внешним только и формальным исполнением гражданских обязанностей, возложенных государством на своих подданных, – они домогаются от всех внутреннего убежденного приятия революции, духовного слияния с нею. Митрополит Сергий и пошел навстречу такому желанию Советов, попытавшись положить руку на самое святое святых человека – его совесть и подчинить ее своему контролю. Свое незаконное требование он не задумался распространить даже на епископов и клириков и других русских людей, находящихся за границей и не связанных подданством в отношении Советской власти. <…>

<…> Ни в Слове Божием, ни в прошлой истории Церкви мы не можем найти основания для того, чтобы почитать Советскую власть законною и повиноваться ей «за совесть». <…>

Надо поистине пожалеть об ослеплении Митрополита Сергия, который по-видимому так уверовал в непоколебимость Советской власти и потому хотел бы, чтобы все бросали фимиам на алтарь большевизма. <…> Неужели Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, который никогда не был чужд известной дальновидности, не замечает «знамений времени» и не видит, что Советская власть доживает несомненно последние дни, будучи обречена на неминуемую гибель, и хочет, чтобы народный гнев, который ополчится тогда на всех ее сторонников и защитников, пал своею тяжестью и на Церковь за то, что она – высшая носительница правды, блюстительница веры и проповедница любви – оказалась в союзе с большевиками в то время, когда они проливали моря невинной русской крови и запятнали себя другими несмываемыми преступлениями перед Богом и людьми?

Мы не можем, конечно, помешать ему идти избранным им путем, но сами не пойдем за ним. Мы знаем только одну правду, вечную правду Христову; если теперь хотят ее подменить какою-то другою, человеческою правдою, то мы готовы воскликнуть вместе с Исааком Сириянином: «да погибнет такая правда!» «Только молчите, – говорит нам Митрополит Сергий, – и не обличайте Советскую власть, ибо это есть акт политический».

<…> Если мы умолкнем перед лицом большевиков, то тогда подлинно возопиют самые камни. Мы были и остаемся поэтому непримиримыми в отношении слуг диавола и не сложим поднятого против них оружия, которое одно прилично нам, до тех пор, пока не падет в России «престол сатаны» и она не воскреснет к новой жизни. Мы не боимся громко сказать об этом вслух всему миру, принимая на себя полную ответственность за свои слова. Для нас нет никакого сомнения в том, что Советская власть разобьется о ту несокрушимую твердыню, на которую она направляет ныне свои главные удары. Веруем и исповедуем, что Церковь Христова непобедима, ибо непреложно обетование ее Божественного Основателя: «созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей» (Мф. 16,18). Аминь.

Председатель Собора Митрополит Антоний

Члены Собора: Архиепископ Анастасий, Архиепископ Серафим, Архиепископ Гермоген, Архиепископ Сергий, Архиепископ Феофан, Архиепископ Дамиан, Епископ Тихон, Епископ Серафим.

Русская православная церковь за границей. 1918–1968 / под ред. гр. А.А. Соллогуб. – Нью-Йорк, 1968. – Т. 1. – С. 208–255.

Из переписки Великого Князя
Владимира Кирилловича
и митрополита Анастасия

В. кн. Владимир Кириллович – митрополиту Анастасию

С. Бриак, 4 ноября 1938 г.

Ваше Высокопреосвященство глубокоуважаемый Владыка.

Приняв на Себя все права и обязанности, перешедшие ко Мне в порядке наследия, Я обращаюсь к Вам как к Председателю Архиерейского Синода, с просьбой содействовать объединению вокруг Меня всех русских людей, ибо восстановление былого значения и положения св. Православной Церкви нераздельно связано с восстановлением монархии в России.

Зная, Владыка, Ваши убеждения и судя по настроениям членов Собора, имевшего место в сентябре этого года, Я твердо рассчитываю на просимое Мною содействие, столь необходимое для спасения нашей Родины.

Поручая Себя святым молитвам Вашего Высокопреосвященства, прошу Вас, Владыка, принять уверение в глубоком уважении.

 

Митрополит Анастасий – в. кн. Владимиру Кирилловичу

г. Белград, 30 сентября/12 ноября 1938 г.

Императорскому Высочеству Главе Российского Императорского Дома Великому Князю Владимиру Кирилловичу.

Ваше Императорское Высочество. Промыслу Божию угодно было возложить ныне на Вас обязанности Главы Российского Императорского Дома, перешедшие по праву первородства от Вашего в Бозе почившего Августейшего Родителя.

Повинуясь велению лежащего на Вас священного долга. Вы вступаете ныне на путь жертвенного служения Родине, призывая верных сынов соединиться вокруг Вас, чтобы помочь Вам в Вашем благородном патриотическом стремлении освободить Россию от страданий и унижений.

В сознании тяжести и ответственности предлежащего Вашему Императорскому Высочеству подвига. Вы по примеру Ваших благочестивых Предков обращаетесь прежде всего к благодатной помощи Святой Православной Церкви, прося ее «благословения и поддержки в предстоящем Вам трудном служении».

Церковь, бывшая по слову Вашего почившего Родителя «исконной Водительницей и Устроительницей судеб России», не может не приветствовать это благочестивое движение Вашего православного сердца и готова благословить всякое Ваше доброе начинание, направленное к восстановлению разрушенного ныне Русского Православного Царства, ею взращенного, укрепленного и освященного. Оно усердно молит Господа о том, чтобы Он вложил дух согласия и единения в сердца Русских людей, дабы они все без изъятия могли соединиться вокруг Вас и направить все наши национальные силы на борьбу с умирающим коммунизмом, поработившим нашу Родину. Ныне время благоприятное для того: ночь уже проходит, а день приближается. Большевизм изжил себя, а Русский народ, заплатив дань своеволию и коммунистическому соблазну, по милости Божией снова возвращается в дом Отчий к своим исконным, историческим заветам. Ценою беспримерных страданий, унижений и рабства он уразумел ныне яснее, чем прежде, все благодетельное значение водительства наследственной Царской власти, получающей свое помазание свыше, и снова вздыхает о тех блаженных временах, когда под могучим скипетром своего Православного Царя каждый свободно и счастливо жил под своим виноградником, как Израиль во дни Соломона. <…>

Ничто не может помешать возрожденной России взять для своего нового строительства лучшее из завоеваний современной культуры, дабы быть в этом отношении на уровне других народов, но в ней вся жизнь по завету нашей истории должна быть запечатлена духом Православной веры, благочестия и чистоты. Нет ничего опаснее, как если она под видом узаконенных временем народных обычаев и установлений захочет усвоить что-либо из печального наследства, оставленного растленным большевизмом: все, к чему прикоснулась его разлагающая безбожная рука, грозит снова заразить нас старою проказою. <…>

Связанный с последней трехсотлетней историей Русский народ не может не дорожить своим Императорским Домом и особенно Тем, Кто возглавляет его по порядку наследования. Чем тверже этот порядок, тем увереннее мы смотрим в будущее, ибо он обеспечивает скорейшее восстановление и утверждение Императорской власти на Руси.

Вашему Императорскому Высочеству указано быть ныне Носителем и Хранителем этого священного царственного первородства, дабы не погасла историческая свеча в сумраке наших смутных и скорбных дней. С нею Русские люди в рассеянии сущие чают при помощи Божьей войти в освобожденную Русскую землю, где эта свеча будет снова водружена на всероссийской свешнице, чтобы ярко светить не только всем и не в храмине суть, но и перед лицом всего мира.

В этом святом уповании мы призываем на Вас как на Главу Российского Императорского Дома благословение Божие и с глубоким почтением пребываем Вашего Императорского Высочества всепреданнейшим слугою и усердным богомольцем.

Политическая история русской эмиграции. 1920–1940-. Документы и материалы. М., 1999. С. 672–673.

ПОЛОЖЕНИЕ РПЦз В РАЗНЫХ СТРАНАХ

Записка о положении церковных дел в Бессарабии,
составленная управляющим синодальной канцелярией
гр. Ю.П. Граббе


июнь, 1932 г.

<…> После окончания войны румынское правительство присоединило Бессарабию. Одновременно румынская церковная власть насильственно подчинила своей юрисдикции все православные приходы, находящиеся в Бессарабии. <…> Хотя румынская конституция и международные договоры от 9,12. 1919 г. и 28 10 1920 г., включенные в число основных законов Румынии, гарантируют гражданские права, вероисповедную свободу и право на свободу в деле организации религиозной жизни всех национальных меньшинств, следовательно, и русского населения, но фактически русское население в Бессарабии такой свободой не пользуются. Уже в течение многих лет русское православное население в Бессарабии подвергается насильственной румынизации, румынизируется и богослужение вопреки обратному заявлению высокопреосвященного митрополита Гурия, в письме его на имя председателя Архиерейского Синода; славянские богослужебные книги систематически отбираются и уничтожаются, дети лишены возможности изучать закон Божий на русском языке; введенный в Румынской церкви григорианский стиль и другие новшества насильственно навязываются русскому православному населению. Празднование церковных праздников по юлианскому календарю запрещено и преследуется румынскими властями; священники, совершавшие богослужение по этому стилю, арестовывались, население терроризировано.

<…> Собор русских иерархов признал необходимым всеми мерами хлопотать об улучшении положения русского православного меньшинства и поручил эти хлопоты преосвященному Серафиму, епископу Венскому, независимо от этого поручения выступать в защиту православного русского населения от церковных гонений в Бессарабии и Эстонии, обращаясь к тем учре6ждениям, к которым он найдет нужным. Русские бессарабцы видят в нем и представителя своего епархиального архиерея – архиепископа Анастасия.

<…> [Если румынская церковная власть] обеспечит русскому населению свободу совершать богослужения по старому стилю и на славянском языке, то уже этим одним внесет значительное успокоение, и русским иерархам не придется хлопотать об улучшении участи православного русского населения в Бессарабии. Необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что хотя, например, автокефалия в Польше введена тоже неканоническим путем, сохранение Польской церковью всех обычаев русской церкви, т. е. свободного богослужения по старому стилю и на славянском языке, дает возможность даже самым щепетильным чадам ее спокойно ожидать законного разрешения спорного вопроса.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 29. Л. 11–17.

Письмо В.А. Маклакова 
В.Н. Штрандтману


Париж, 7 марта 1933 г.

У Вас в Сербии 17 ноября 1932 г. за № 2404 было выдано свидетельство о разводе Святополк-Мирских; на нем были сделаны надписи, которые Вам прилагаю на особом листе; этот развод был представлен сюда на предмет его легализации во Франции. <…> Но меня смущает надпись[5], которую сделал [представитель Нансена в Югославии С.В.] Юрьев. Я очень сомневаюсь, чтобы [представитель Нансена во Франции] Пан ее принял.

[Вопрос:] как совместить свидетельство, выданное Юрьевым, с той компетенцией, о которой Вы мне сообщили? Ведь по пп. 2 и 3 Юрьев компетентен легализовать только акты, совершенные в Советской России; на каком же основании он легализует акт митрополита Антония? Правда, он делает ссылку на письмо сербского правительства в Лигу Наций; но я не вижу, чтобы в компетенцию Юрьева входили ЭТИ удостоверения; по-моему, было бы правильней, если бы подобного рода удостоверения выдавали Вы, а не Юрьев; если бы Вы могли ссылаться не на переписку югославского правительства с Женевой, а на какой-либо акт югославского правительства, лежащий в основе этой переписки, могли бы, следовательно, удостоверить, что развод Антония сербским законам соответствует, то все остальное прошло бы гладко. Между тем, вот уже более года во всех надписях, которые Вы делаете на разводах, есть, говоря вульгарно, увиливание от основного вопроса: совершен ли развод согласно сербским узаконениям. Юрьев, выступая в роли, ему не предоставленной, т. е. в роли не то эксперта, не то просто литератора, ссылается на переписку с Женевой. А сербский министр иностранных дел, свидетельствуя подпись Юрьева, старательно отмечает, что он «не входит в оценку того, что Юрьев написал». Речь идет о том, о чем всего компетентнее именно представитель сербской власти; а этот представитель власти прячется в кусты и говорит, что не делает знать, что написал Юрьев. Прибавляю, что французы вовсе не желают дискредитировать югославянские разводы, они только не желают, чтобы в Сербии разводили людей, проживающих во Франции и подсудных французским судам. Здесь камнем преткновения есть спор о компетенции. Удостоверения подобного рода, как Ваши, т. е. Югославии, конечно, покажутся французам желанием приобрести капитал и сохранение невинности, даже в тех случаях, когда может быть супруги во Франции не проживали. Не думаете ли Вы, что было бы целесообразней установить какую-нибудь определенную формулу и от нее уде не отступать? Иначе карловацкие разводы пошли по дорожке, по которой долго ходили разводы Евлогия, т. е. по дорожке попыток как-либо «втереть очки мэрам»; с этими попытками я боролся три года, вызывая против себя неудовольствие здешней церкви и подвергаясь обвинениям, что я покровительствую карловацам.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 29. Л. 18–19.

Письмо управляющего синодальной канцелярией
гр. Ю.П. Граббе главе русской делегации в Югославии
В.Н. Штрандтману в ответ на запрос
Бельгийской миссии Лиги Наций
(Брюссель, 11 декабря
1933 г.)
в Югославию

14 декабря 1933 г.

<> Действительно, в Архиерейский Синоде разбиралось дело о расторжении брака бар. Константина Людвиговича Норманн по причине злонамеренного оставления мужа женою. Подданство его нам неизвестно, но он венчался в Православной церкви в Кисловодске. Ответчица не против расторжения брака.

Что касается о юридическом значении этого акта, то в Югославии, например, венчание разведенного бар. Норманна не встретило бы никаких препятствий, ибо сербская церковь, ведению которой по закону подлежат все вопросы о церковных браках и их расторжении, признает компетенцию нашего Архиерейского Синода в отношении всех чад РПЦ, независимо от того, подданными какого государства они являются. Более того, в отношении браков, венчанных в России, неоднократно бывали случаи, что на решение русского духовного суда Синодом Сербской церкви направлялись дела даже югославянских подданных. Наш же Архиерейский Синод придерживается того принципа, что в отношении церковных браков иностранно-подданных, принадлежащих к Русской церкви, он обязан выносить свой суд, не входя в обсуждение гражданских последствий этого акта с точки зрения законов государства, подданным которого состоит данное лицо. Поэтому Архиерейский Синод не касается, например, вопросов об имущественных взаимоотношениях супругов. В тех государствах, где такие церковные акты не признаются, заинтересованным лицам приходится расторгать свой брак и в гражданских учреждениях, но ни один священник не повенчает их на основании одного лишь гражданского акта о разводе, вот почему обычно требуется и церковный развод.

Посылаю Вам выписку из протокола о расторжении брака бар. Норманн. Если поэтому вопросу у Вас будет дальнейшая переписка с Бельгийским посланником, не откажите меня держать в курсе ее.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 29. Л. 23–23 об..

Письмо В.А. Маклакова
В.Н. Штрандтману


Париж, 17 апреля 1936 г.

Дорогой Василий Николаевич!

Посылаю Вам выписку из письма, полученного из Тегерана от адвоката Агабабова, которого я давно знаю. Мне трудно просить Вас о чем-нибудь определенном, ибо слишком мало у меня данных о положении дел в Персии. Мне приходится только ограничиться просьбой снестись с Синодом, обратить его внимание на то, что делается в Тегеране и постарался сделать все возможное для облегчения положения русских в Иране.

Я не хочу стравливать две церкви и потому предпочитаю действовать через Вас по линии митрополита Антония; но если там ничего нельзя будет сделать, я буду хлопотать здесь у нашего митрополита.

Я недавно получил от Белградского протоиерея копию прошения, которое он подал женевскому делегату в Белграде, о денежной помощи из Женевы и просьбу ко мне это ходатайство поддержать. Это не так легко, ибо Женева располагает только нансеновским сбором, который в Югославии не взимается; мы здесь помогаем нашим церквям через Распределительный комитет, т. е. из тех остатков нансеновского сбора, который дают нам. Но главное – причем тут я? Я передал просьбу протоиерея Рубинштейну, который вообще, боясь обвинения в пристрастии, относится пристрастно к тем, кто его просит. Но было бы правильнее все-таки, чтобы они обращались к нему, не замешивая меня; а если уж их политические воззрения мешают им обратиться к Рубинштейну, и они предпочитают при просьбе денег пользоваться мною, то пусть они делают через Вас, ведь как никак я этих господ не знаю, в какой они мере нуждаются – тоже не знаю, и в чужие дела мешаться не хочу. Если им мало обращения через Женевское представительство и хочется еще заручиться согласием русского, сидящего в Женеве, то они лучше бы сделали, если бы не брезгали прямо к нему обращаться и не искали обходных путей. Вашу просьбу, ко мне обращенную, я так и пойму как Вашу личную, конечно, это я Вам говорю не для огласки, но мне бы хотелось установить этот порядок. Я вовсе не намерен быть передаточной инстанцией между югославскими организациями и Рубинштейном.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 1. Л. 33–33 об.

Письмо Агабабова 
В.А. Маклакову


Тегеран, 2 апреля 1936 г.

Дела личного статута религиозных меньшинств по персидскому закону решаются на основании религиозных их обычаев, а некоторые (развод) предоставлены целиком компетенции церкви. Правительство, организовав для мусульман государственные нотариаты и по духовным делам, предоставило им дела о браках и разводах. В числе прочих назначен и русский православный священник для дел православных лиц. Наш здешний священник настолько малограмотен, жалок и труслив, что отказывается даже препровождать прошения о разводе в Синод. Между тем русская колония здесь очень велика и получается несуразица. Просители не знают, что им делать. Он направляет прямо и непосредственно писать в Синод в Сремские Карловцы, а оттуда ни слуху, ни духу в ответ. По наследственным, семейным делам, по опекам, духовным завещаниям русское население совершенно беспомощно. Так продолжаться не должно. Армяне образовали давно Церковный Совет, разбирающий такие дела, помогающий населению. С ним считаются и власти, и население. Отчего не сделать того же и православным?

Персидские власти тоже стали в тупик, вопрос остается совершенно неразрешенным, жалобы поступают от супругов и от детей в полицию, к прокурору, в суды, а те не знают, куда направить.

Для бракоразводных дел, находящихся уже в производстве, в Сремских Карловцах, быть может Вы сможете указать к кому обратиться, чтобы их поторопить, у меня там сейчас два вопиющих дела.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 29. Л. 32–32 об.

Письмо № 364 Ю.П. Граббе
В.Н. Штрандтману


Сремские Карловцы,23 мая/5 июня 1936 г.

Так как Агабабов выступает в качестве адвоката по бракоразводным делам, то ему нужно было бы выписать себе бракоразводные правила. Вместе с тем, архимандриту Виталию [настоятелю прихода в Тегеране, одного из двух в Персии] мы пошлем особые инструкции о том, как вести следствие. До сих пор было так мало дел оттуда (на моей памяти 2–3), что особые распоряжения в Тегеран не вызывались необходимостью. Нечего и говорить, что за всеми разъяснениями Агабабову надлежит обращаться к нам в канцелярию.

Архимандрит Виталий совершенно прав, что не принимает сам прошений о разводах. Не всякое прошение может быть принято к производству, и право судить об этом принадлежит Епархиальной власти, а он не может что-либо в этом отношении решать. Но он может и должен свидетельствовать подписи просителей на исковых прошениях. Кто перешлет последние в Синод, не имеет значения.

АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 29. Л. 36–36об.

8. Эмиграция и метрополия

А.А. Овсянников.
Леворадикальная эмиграция о судьбах России
(работы 1920‑х-1930‑х годов)

Труды эмигрантов левой ориентации входят ныне составной частью в историографию и научную публицистику, на базе которых проводится исследование различных аспектов прошлого нашей страны. Эта литература составляет обширный пласт материалов, вышедших за рубежом в 1920‑х- 1930‑х годах.

Авторы книг, статей, других работ были известные деятели российских революций. Во время революционных потрясений не всем им нашлось место на Родине. Большевистское правительство, как известно, не «страдало» особенной любовью к идеологическим противникам, даже если еще недавно они состояли в одной партии, отбывали заключение в одних и тех же тюрьмах, словом, были соратниками.

Свой анализ мы начинаем с трудов второго, после В.И. Ленина, лидера Октябрьской революции – Л.Д. Троцкого. Л.Д. Троцкий… Трудно найти в истории другого политического и общественного деятеля, который оказался бы объектом таких фальсификаций, как при жизни, так и после смерти. Долгие годы его имя буквально выскребалось из отечественной историографии. С 20‑х годов Троцкий находился под огнем критики, позже – оскорблений и унижений, а, в конце концов, общественного остракизма. С троцкизмом и его лидером связывались тяжелейшие преступления режима, возлагалась ответственность за все провалы политики, экономики, нравственности. Античеловеческие акты сталинизма – коллективизацию, жертвы форсированной индустриализации – опять-таки вели от Троцкого. Парадокс, но в стремлении отыскать истину многие авторы перестроечной публицистики, по сути, вели реабилитацию Сталина, делая его заложником троцкистских идей и методов.

История [России Троцкого] являлась контрверсией официозу, была самостоятельным явлением в отечественной историографии 20‑х-30‑х годов. Не побоимся высказать суждение, что работы Троцкого являются лучшими и наиболее самобытными исследованиями, вышедшими из-под пера партийный историков.

Первое, с чем встречается читатель, – отличный язык и стиль. В потоке скучных или сухих книг и статей Сталина, Зиновьева, Ярославского и многих других произведения Троцкого выделялись именно литературностью. В их авторе, несомненно, жил талант незаурядного писателя. Многие его работы, даже с заведомо нелитературными сюжетами, «проглатываются» как хорошо сработанная беллетристика. Стиль Троцкого, бесспорно, – одна из причин популярности его произведений. Нужно особо отметить ярко выраженный личностный характер авторской манеры. С 20‑х годов Троцкого «били» за отсутствие «большевистской скромности». Действительно, в его работах редко встретишь неопределенно-личное «мы». О себе и от себя он почти всегда писал в первом лице. Конечно, элементы самолюбования, склонность к провидческим обобщениям густо рассыпаны в произведениях Троцкого. Эта манера может не нравиться, вызывать неприятие, но она откровеннее и прямее, чем показушная скромность антитроцкистов. Диссонансом смотрелась и другая особенность его публицистики: сквозящее в ней отрицание раболепства перед авторитетами!

Троцкому, в большинстве случаев, удавалось нащупать баланс между человеком – субъектом исторического действия и самим действием. Все сказанное относится и к его анализу бюрократии. Самой крупной работой в данном направлении стала книга «Преданная революция» (1936 г.). Как некоторые другие издания Троцкого 30‑х годов, она первоначально вышла не на русском языке. В отличие от предшествующих публикаций, посвященных большей частью сталинскому террору, в «Преданной революции» Троцкий попытался отрешиться от эмоций и представить спокойные, взвешенные размышления о том, что такое СССР и куда он идет. Сегодняшнему читателю многие выводы и подходы автора покажутся спорными, неточными. Однако как историческое исследование «Преданная революция» не потеряла своего значения. <…>

Троцкий не считал бюрократию первородным грехом большевизма. Наоборот, рождение и укрепление бюрократии он определял как процесс разложения и конца большевистской партии. ВКП(б) для Троцкого с конца 20‑х – начала 30‑х годов перестала быть коммунистической партией. «Перерождение партии, – подчеркивал он, – стало и причиной и следствием бюрократизации государства». Непростой исторический вопрос, который поставлен в «Преданной революции», формулируется следующим образом: как победила группа партийных функционеров, «не умевшая будто бы далеко заглядывать вперед, тогда как более проницательная группировка (левая оппозиция – А. О.) терпела поражение за поражением». Те же мотивы имели значение для Троцкого и в личностном плане: почему победил Сталин? В изучении этой проблемы он сразу отбрасывал, как второстепенный, фактор личных возможностей лидеров. «Столь обычный (и столь наивный) вопрос «почему Троцкий не использовал своевременно военный аппарат против Сталина?» – резюмировал бывший председатель Реввоенсовета, – ярче всего свидетельствует о нежелании или неумении продумать общие исторические причины победы советской бюрократии». Троцкий-теоретик в вопросе о свободе фракций и в конце 30‑х годов остался верен прежним идеалам, фактически повторив в «Преданной революции» формулу 1923 г. из заявления 46‑ти о вынужденности установления «режима фракционной диктатуры», иными словами, запрещения фракций после Х съезда РКП(б).

<…> логика Троцкого, оценки, выводы интересны не только сами по себе. Они принадлежат бывшему второму человеку в партии и государстве и в этой части не идут ни в какое сравнение с амбициозными книгами Бажанова, Агабекова и им подобным. В волне массовых арестов и казней Троцкий увидел способ самосохранения бюрократии. <…> он не был противником террора и насилия вообще.

<…> выделим некоторые специфические черты сложного комплекса вопросов нелегальной деятельности оппозиции в нашей стране в 30‑е годы. Известно, что именно Троцкий являлся одним из ее основных стимуляторов.

Одним из главных направлений деятельности троцкистов в СССР до середины 30‑х годов было распространение нелегальной литературы. Она, по мысли Троцкого, указывала путь борьбы, направляла недовольство по определенному руслу. Одновременно содержащаяся в ней информация о многочисленных организациях оппозиции как бы подталкивала к их дальнейшему созданию и росту. Как расходилась троцкистская литература? В начале 30‑х годов спрос на нее был. Трудно оценить количество экземпляров, пересекавших границу, так как точных данных об этом нет. Но рассылка шла активно. «Продвигать «Бюллетень» в Россию» – это требование Троцкого, повторялось десятки раз в письмах того времени. С этой целью составлялись инструкции, задействовались различные каналы, в том числе – зарубежные троцкисты и сторонники в СССР, дипломатические работники. Так, один из лидеров чешских «большевиков-ленинцев» Сальфрис (кличка «Звон») сообщал Троцкому в апреле 1930 г.: «Получены листовки и № 10 Бюллетеня. Отправляем половину в Совроссию». В июне того же года вновь: «Посылаю в СССР 12 конвертов с материалами».

Пытался Троцкий повлиять и на своих бывших друзей, соратников, знакомых. Так, оценивая по достоинству недовольство Крупской сталинским режимом, он, редактируя письмо ссыльного оппозиционера (опубликовано в «Бюллетене оппозиции»), дает совет вдове Ленина, как следует выражать несогласие с властями. «Ужасно обидно, – пишет Троцкий, – что Крупская вмешивается в большую политику, не имея для этого необходимых данных. Как это близкие люди не посоветуют ей большей сдержанности…» А чтобы «данные» имелись, Троцкий и пытался снабжать всех потенциально недовольных оппозиционными материалами. В подтверждение сошлемся на список-сообщение о рассылке «Открытого письма» Троцкого 1932 г. против лишения последнего советского гражданства. <…>

Террор, выполнивший свою революционную миссию, писал Троцкий в 1935 г., превратился в оружие самосохранения узурпаторов, в «абсурд». <…>

Процессы 1935–1938 гг., особенно процесс 1938 г., изменили политическую ситуацию и заставили Троцкого обратиться к анализу недавнего прошлого. Он писал в 1939 г.: «Роль ядов в жизни сталинского Кремля ярко обнаружилась на процессе в марте 1938 г."

<…> Ликвидацию самостоятельности и демократических начал в деятельности советов, партий, общественных организаций Троцкий фиксировал в качестве первых шагов новой власти. Причем, в противоположность официальной советской науке он настаивал на вынужденности подобной политики ограничений. Она, указывал Троцкий, противоречит духу советской демократии, являясь не принципом, а актом самообороны.

Став государственной партией (Троцкий хорошо показал этапы сращивания партаппарата с госструктурами), большевистское движение по целям, задачам, функциям перестало быть и социал-демократическим, и коммунистическим. Оно оказалось вынуждено, при сохранении прежней терминологии и ритуалов, проводить политику обеспечения интересов нового слоя руководителей (номенклатуры)! за счет эксплуатации трудящихся. Ни о каком реальном равенстве и социальной справедливости говорить не приходилось. Изменение социальной базы нового слоя хозяев не меняло главного: основополагающие идеи социал-демократии (в том числе большевизма) оказывались слишком левыми. Партия, а следом остальные общественные институты уверенно двинулись вправо. Троцкий осознал необратимость подобных изменений в середине 30‑х годов.

Единственным противовесом бюрократии в теоретических построениях Троцкого оказывалась партия. Социологическая схема строилась по принципу управляющего (бюрократия) слоя и контролирующей инстанции (партия). Следовательно, в условиях сохранения государства решающей силой выступал субъективный фактор в лице той или иной фракции. Таким образом, анализ советской бюрократии, предпринятый Троцким, подвел его к мысли о значении фракции Сталина, «уничтожившей раздвоенность партии и аппарата государства через превращение правящей партийной элиты в государственную».

В трудах Троцкого имеется еще один аспект теоретического анализа сути советского государства, оказывающий влияние на современную науку, на котором следует остановиться. Речь идет об общей характеристике сталинского режима как «бонапартизма на плебисцитарной основе».

Подведем итоги… Идейно-теоретическое наследие Л.Д. Троцкого – необычайно объемный корпус книг, статей, документов, других материалов. Собранные воедино, они могли бы составить не один десяток томов. К сожалению, такая работа, начатая в 20‑х годах, осталась незавершенной. Читатели так и не получили собрания сочинений Троцкого, которого с полным основанием можно отнести к главным теоретикам большевизма, который является его непризнанным классиком.

Овсянников А.А. Леворадикальная эмиграция о судьбах России (работы 1920‑х-1930‑х годов) // История и историки. 2003. Историографический вестник. – М., 2003. – № 1. – С. 58–91.

Письмо Л.Д. Троцкого
в Политбюро ЦК ВКП(б)


Принкипо, 15 марта 1933 г.

Секретно

Политбюро ВКП(б)

Я считаю своим долгом сделать еще одну попытку обратиться к чувству ответственности тех, кто руководит в настоящее время советским государством. Обстановка в стране и в партии вам видна ближе, чем мне. Если внутреннее развитие пойдет дальше по тем рельсам, по которым оно движется сейчас, катастрофа неизбежна. Нет надобности давать в этом письме анализ действительного положения. Это сделано в № 33 Бюллетеня, который выходит на днях. В другой форме, но враждебные силы в сочетании с трудностями ударят по советской власти с не меньшим напором, чем фашизм ударил по немецкому пролетариату. Совершенно безнадежной и гибельной является мысль овладеть нынешней обстановкой при помощи одних репрессий. Это не удастся. В борьбе есть своя диалектика, критический пункт которой вы давно оставили позади. Репрессии будут чем дальше, тем больше вызывать результат, противоположный тому, на какой они рассчитаны: не устрашать, а наоборот, возбуждать противника, порождая в нем энергию отчаяния. Самой близкой и непосредственной опасностью является недоверие к руководству и растущая вражда к нему. Вы знаете об этом не хуже меня. Но вас толкает по наклонной плоскости инерция вашей собственной политики, а между тем в конце наклонной плоскости – пропасть.

Что надо сделать? Прежде всего, возродить партию. Это болезненный процесс, но через него надо пройти. Левая оппозиция – я в этом не сомневаюсь ни на минуту – будет готова оказать ЦК полное содействие в том, чтоб перевести партию на рельсы нормального существования без потрясений или с наименьшими потрясениями.

По поводу этого предложения кто-нибудь из вас скажет, может быть: левая оппозиция хочет таким путем прийти к власти. На это я отвечаю: дело идет о чем-то неизбежно большем, чем власть вашей фракции или левой оппозиции. Дело идет о судьбе рабочего государства и международной революции на многие годы. Разумеется, оппозиция сможет помочь ЦК восстановить в партии режим доверия, немыслимый без партийной демократии, лишь в том случае, если самой оппозиции будет возвращена возможность нормальной работы внутри партии. Только открытое и честное сотрудничество исторически возникающих фракций с целью превращения их в течения партии и их дальнейшего растворения в ней может в данных конкретных условиях восстановить доверие к руководству и возродить партию.

Опасаться со стороны левой оппозиции попыток повернуть острие репрессий в другую сторону нет оснований: такая политика уже испробована и исчерпала себя до дна; задача ведь и состоит в том, чтоб общими силами устранить ее последствия.

У левой оппозиции есть своя программа действий, как в СССР, так и на международной арене. Об отказе от этой программы не может быть, конечно, речи. Но насчет способов изложения и защиты этой программы перед ЦК и перед партией, не говоря уж о способах ее проведения в жизнь, может и должно быть достигнуто предварительное соглашение с той целью, чтоб не допустить ломки и потрясений. Как ни напряжена атмосфера, но разрядить ее можно в несколько последовательных этапов при доброй воле с обеих сторон. А размеры опасности предполагают эту добрую волю, вернее, диктуют ее. Цель настоящего письма в том, чтоб заявить о наличии доброй воли у левой оппозиции.

Я посылаю это письмо в одном экземпляре, исключительно для Политбюро, чтоб предоставить ему необходимую свободу в выборе средств, если б оно, ввиду всей обстановки, сочло необходимым вступить в предварительные переговоры без всякой огласки.

Л. Троцкий

Пояснение

Полтора месяца тому назад приведенное выше письмо было отправлено в Политбюро ЦК ВКП(б). Ответа не последовало; вернее, ответ дан целым рядом действий сталинской клики: новым разгулом арестов в СССР, одобрением гибельной политики Коминтерна в Германии и пр. В другой исторической обстановке и на других социальных основах Сталин проявляет ту же бюрократическую слепоту, что и какой-нибудь Керенский или Примо-де-Ривера, накануне падения. Сталинская клика идет семимильными шагами навстречу гибели. Весь вопрос в том, удастся ли ей обрушить в пропасть и советский режим? Во всяком случае, она делает для этого все, что может.

Мы рассылаем этот документ ответственным работникам в предположении, даже в уверенности, что среди слепцов, карьеристов, трусов имеются и честные революционеры, у которых глаза не могут не раскрыться на действительное положение вещей.

Мы призываем этих честных революционеров связаться с нами. Кто захочет, тот найдет пути.

10 мая 1933 г. Париж

Редакция «Бюллетеня оппозиции»

Политическая история русской эмиграции. 1920–1940-. Документы и материалы. – М., 1999. – С. 630–632.

Л. Троцкий.
Дневник
1935 г.

4 апреля [1935 г.]

Все текущие «мизерии» личной жизни отступили на второй план перед тревогой за Сережу, А. Л., детей. Вчера я сказал Н.: «Теперь наша жизнь до получения последнего письма от Левы кажется почти прекрасной и безмятежной…» Н. держится мужественно, ради меня, но переживает все это несравненно глубже меня.

В репрессивную политику Сталина мотивы личной мести всегда входили серьезной величиной. Каменев рассказывал мне, как они втроем – Сталин, Каменев, Дзержинский147 – в Зубалове вечером 1923 (или 1924?) года провели день в «задушевной» беседе за вином (связала их открытая ими борьба против меня). После вина на балконе заговорили на сентиментальную тему: о личных вкусах и пристрастиях, что-то в этом роде. Сталин сказал: «Самое лучшее наслаждение – наметить врага, подготовиться, отомстить как следует, а потом пойти спать».

Его чувство мести в отношении меня совершенно не удовлетворено: есть, так сказать, физические удары, но морально не достигнуто ничего: нет ни отказа от работы, ни «покаяния», ни изоляции; наоборот, взят новый исторический разбег, которого уже нельзя приостановить. Здесь источник чрезвычайных опасений для Сталина: этот дикарь боится идей, зная их взрывчатую силу и зная свою слабость перед ними. Он достаточно умен в то же время, чтобы понимать, что я и сегодня не поменялся бы с ним местами: отсюда эта психология ужаленного. Но если месть в более высокой плоскости не удалась и уже явно не удастся, то остается вознаградить себя полицейским ударом по близким мне людям. Разумеется, Сталин не остановился бы ни на минуту перед организацией покушения против меня, но он боится политических последствий: обвинение падет неизбежно на него. Удары по близким людям в России не могут дать ему необходимого «удовлетворения» и в то же время представляют серьезное политическое неудобство. Объявить, что Сережа работал «по указанию иностранных разведок»? Слишком нелепо, слишком непосредственно обнаруживается мотив личной мести, слишком сильна была бы личная компрометация Сталина.

Троцкий Л.Д. Дневники и письма. – М., 1994. – С. 111–112.

Из книги С. Дмитриевского
«Сталин»

САМОДЕРЖАВИЕ ПАРТИИ

Сталин, сведя постепенно на нет все зачатки советского демократизма, создавшиеся было в последние ленинские годы, довел до крайнего выражения самодержавие партии в стране.

В то же время в самой партии централизация была доведена до крайних своих выражений <…>

И в то же самое время власть – как это ни странно – не отдалилась, но приблизилась к народным массам в известной их части. В самую партию были вовлечены большие массы новых членов, один за другим объявлялись выборы в партию «рабочих от станка», их принимали в нее десятками и сотнями тысяч. И это не ослабляло, но усиливало диктаторскую верхушку. Троцкий в свое время презрительно называл тысячи тысяч новых людей народной массы «голосующей скотинкой». Частично это верно: эта масса почти слепо шла за Сталиным… Но почему эта масса шла именно за Сталиным и его людьми? Была ими куплена? – Нет. Покупали в большинстве голоса именно троцкистской интеллигенции. Там продажность процветала – и ею Сталин широко пользовался. Но все увеличивавшаяся масса народных членов партии шла за сталинской группой главным образом потому, что находила в ней, в ее стремлениях, в ее идеях, в самой психологии людей, ее составлявших, что-то близкое и родственное себе. Она ощущала, что Сталин и его люди не просто играют в политику, не просто ищут власти, ради нее самой, ради выгод, какие она дает, но искренне стремятся что-то дать народу.

И эти широкие массы нового партийного материала, сочетавшись с народным же по своему происхождению и по своим устремлениям руководством, выполняли для него громаднейшую службу: они тысячами нитей связывали партию, вернее, сталинскую ее группу, с народными массами, которые они представляли, служили в этой массе проводниками и идеологии, и действий сталинизма <…>

Опираясь на партийный аппарат, опираясь на шедший за ним тогда почти целиком слой народных революционеров, опираясь на шедшую за ними часть народной массы, опираясь на большую часть активной молодежи, – играя на высоких и низменных инстинктах всех слоев партии, обольщая успехами революции одних, ударяя по национализму других, покупая третьих почестями, выдвижением, угрожая, ломая хребты, сажая в тюрьмы, расстреливая, убивая исподтишка, – Сталин победил в борьбе со всеми противниками из «старой гвардии» <…>

Сталин почти одновременно разбил не только Троцкого, но и Каменева и Зиновьева – и положил конец олигархии болота, в котором сам вынужден был так долго барахтаться. Троцкий был при презрительном и злорадном молчании страны отправлен сначала в ссылку, потом за границу. Каменев и Зиновьев скоро «покаялись», приползли обратно в партию, но власти уже не получили, а только сытный кусок, при условии – сидеть тихо и изредка помогать Сталину. Каменев был впоследствии использован Сталиным для провокации Бухарина на откровенные заявления, которые, будучи немедленно переданы Каменевым Сталину, послужили большим козырем последнего в борьбе с «правой оппозицией».

Сталинская система идей несложна – но в этом ее сила: она доступна самому примитивному пониманию. В основе всего у Сталина и сейчас, как и много лет назад, лежит ленинская теория империализма, «как кануна социалистической революции». Из нее Сталин выводит идею русского, вернее, русско-азиатского, совокупности русско-азиатских народов, объединенных в Советский Союз, мессианизма. А из этого, в свою очередь, естественно возникает идея «красного», «пролетарского», вернее же – русско-азиатского империализма.

– Мир раскололся на два лагеря: на лагерь империализма и на лагерь борьбы против империализма.

– Во главе недовольных и борющихся насмерть с империализмом становится наша страна. Советский Союз.

 

ДОГНАТЬ И ПЕРЕГНАТЬ

Вот та простая формулировка, которую дает совокупность идей Сталина. Здесь альфа и омега всего. Прочее – коммунизм, социализм – является придатком, орудием, формой, может меняться, в зависимости от потребности. Но основная идея – борьба с империализмом, разгром его – остается неизменной <…>

Для того чтобы иметь возможность не только противостоять Западу в его предполагаемых «интервенциях», но и победить его, нужно многое. Политически и идейно Россия, по мнению Сталина, и сейчас уже выше Запада. Но нужно догнать и перегнать Запад экономически. Отсюда стремление к быстрейшему преодолению русской экономической и технической отсталости. Отсюда индустриализация страны, создание собственной продукции средств производства. Отсюда коллективизация сельского хозяйства. Отсюда все большее усиление режима насилия в стране…

– Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут. Так говорит Сталин.

– Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! <…>

Этот национал-коммунистический ход мыслей безукоризненно правилен, если стать на точку зрения Сталина и говорить не о независимости России вообще, но о независимости России сталинской, национал-коммунистической. Чисто национальная власть в России сумела бы и без сегодняшнего бешеного напряжения всех народных сил обеспечить право своей страны на независимое развитие: революция дала для этого достаточно предпосылок. Это право могло бы быть осуществлено национальной властью не на почве ожесточенной экономической и вооруженной борьбы с Западом, но, наоборот, на почве примирения и соглашения с ним. Именно с Запада могли бы прийти недостающие России для резкого экономического подъема, для реального осуществления в интересах русской нации планов индустриализации средства.

Но иначе обстоит дело с властью национал-коммунистической, сталинской. На полное примирение и соглашение с Западом она неспособна. Это исключается всей концепцией сталинской мысли. Сталинская Россия и Запад – два разных и два борющихся мира. И дело не в военной интервенции с Запада, в которую и сам Сталин, конечно, не верит. Не этим путем Запад может его победить, но экономически и политически – своими основными идеями – внутри самой страны. Все дело в том, что индустриализация нужна Сталину не столько для обеспечения независимости России как таковой, сколько для сохранения за собой власти и для осуществления своих империалистических планов. Политическая власть давно уже в руках Сталина. Но полной экономической власти в его руках до сих пор еще нет. Она возможна только на базе охватывающего всю без исключения экономическую жизнь страны монополистического государственного капитализма. Но пока что этого нет. А когда Сталин начал свою индустриализацию – и подавно не было. Промышленность была слаба, всех потребностей населения не удовлетворяла. Уже это одно открывало возможность влияния Запада. Но самое главное: существовало и окрепло собственническое крестьянство. Здесь лежала главная опасность. Окрепши, крестьянство могло поставить вверх ногами положение дел в стране: не само быть «регулируемым» сталинской властью, но самому начать регулировать ее, что оно не однажды уже и пыталось делать, пряча хлеб, основу жизни страны. Это были слабые попытки. Но со временем они могли стать настойчивее и сильнее. Крестьянство, организовавшись экономически, могло сорганизоваться и политически – в рядах той же коммунистической партии, что уже стало намечаться.

Политическая история русской эмиграции. 1920–1940-. Документы и материалы. – М., 1999. – С. 637–642.

Программа «рабочего государства»
Г.И. Мясникова

[1931 г.]

Сталины, Бухарины и К˚ называют возглавляемое ими государство рабочим. Это для того, чтобы рабочий класс поверил им и не боролся за рабочее государство. Они охраняют свою власть, власть и господство бюрократии. Но если то государство, в котором во главе производства и распределения стоит бюрократия, есть рабочее государство, то каким же будет государство, в котором пролетариат на деле является господствующим классом, т. е. классом, стоящим во главе производства, распределения, контроля и государства, когда его С. Р. Д. п. стоят во главе производства, являясь в то же время «основной ячейкой государства пролетариата», кооперация возглавляет торговлю, выполняя все функции госторгов, наркомторгов и т. д., производственные союзы выполняют всю совокупность обязанностей Рабкрина, то вот это государство какое? Маркс-Энгельс-Ленин говорят, что рабочее государство. А что скажете вы, господа вожаки бюрократии Сталины, Бухарины и К°? За один этот вопрос вы готовы расправиться с нами излюбленными вами способами: в тиши подвалов ГПУ, но от этого вопроса вам не отделаться никакими расправами. Пролетариат будет ставить и решать его вопреки вам и в борьбе с вами. А все честное, смелое, идейно-чистое перейдет от вас на сторону пролетариата для борьбы и побед.

Для уничтожения бюрократизма необходимо: 1) При сохранении существующих: Сов. Крестьян. Депут. (Сельсоветов) и Городских Советов (советов обывателей городов) организовать С. В. Д. п., передав им, как госорганизациям, управление производством. 2) Кооперации передать все капиталы, права и обязанности наркомторгов, госторгов, уничтожив последние. 3) Производственным союзам передать всю работу бюрократической машины государственного контроля, именуемого ныне рабоче-крестьянской инспекцией. 4) Уничтожить все Совнаркомы, созданные по образу Советов министров любого буржуазного государства, передав всю совокупность прав и обязанностей Президиумам Ц.И. К., организовав при них соответствующие отделы. 5) ЦИКи сделать постоянно работающими организациями, а не сессионными бестолковыми говорильнями, съезжающимися для санкции действий бюрократии. 6) Уничтожить институт тайных расправ с инакомыслящими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, путем упразднения судебных функций ГПУ, обеспечивая возможность за каждым тружеником гласности суда и защиты. 7) Признание прав и свобод за рабочими, крестьянами и интеллигенцией: свободы слова, печати, собраний, свободы организаций партий (коалиций) и т. д., не в меньших размерах, чем в передовых странах буржуазной диктатуры: Германии, Англии, Франции, Америки и т. д. 8) Амнистия всем рабочим, крестьянам и интеллигентам, засаженным в тюрьмы и ссылки за политику тайным судом ГПУ.

Но разве бюрократия в лице Сталиных, Бухариных и К° на это пойдет? Ведь все это – смерть бюрократии, конец ее господству. Она также будет сопротивляться против организации рабочего государства, как буржуазия любой частно-капиталистической страны. Разве захочет буржуазия, чтобы пролетариат организовался в С. Р. Д. п. и превратил их в организации управляющие и производством и страной? Разве захочет буржуазия того, чтобы кооперация захватила торговый аппарат буржуазии и управляла и внутренней и внешней торговлей?

Разве захочет буржуазия, чтобы производственные (проф.) союзы взяли на себя работу министерств государственного контроля? Нет! она будет бешено сопротивляться этому, сопротивляться всеми мерами и средствами.

А как сопротивляется этому наша бюрократия? Разве не более сурово расправляется она с любым пролетарием, вздумавшим вести мирную пропаганду и агитацию за рабочее государство, чем буржуазия Германии, Франции, Англии, Америки и т. д., и т. п.?

Разве пролетариат имеет хоть часть тех формальных прав и свобод: свободы слова, печати, собраний, организации партий, которые он имеет в упомянутых частно-капиталистических странах?

Бюрократия говорит, что пролетариат имеет очень мало прав и свобод в частно-капиталистических странах, в странах диктатуры буржуазии. Да, это верно! Но пусть эта бюрократия даст хотя бы те же права и свободы рабочим, крестьянам и интеллигенции, какие они имеют в буржуазных государствах! Буржуазия признает за пролетариатом права на свободы: слова, печати, собраний, организации партий и т. д., но так как все средства производства, и в том числе и типографии, и бумажные фабрики, и дома, и транспорт, и связь, находятся в руках буржуазии, то, чтобы воспользоваться этими свободами, пролетариат должен собрать по копеечкам из своих трудовых грошей средства, чтобы иметь возможность издать нужные ему газеты, журналы, книги, нанимать помещения для комитетов, собраний и т. д. … Здесь свобода и права пролетариата ограничены экономическим рабством его.

В странах государственного капитализма все средства производства, принадлежащие раньше буржуазии, находятся в распоряжении бюрократии. В этом суть отличия госкапитализма от частнособственнического капитализма. Бюрократия России распоряжается всеми средствами производства, как и буржуазия частно-капиталистических стран, но, помимо этого экономического порабощения пролетариата, она еще лишает его тех формальных прав и свобод: слова, печати, собраний, организации партий даже – в тех рамках и пределах, в каких допускает это буржуазная диктатура. Здесь даже на свои трудовые, облитые кровавым потом гроши нельзя издавать газет, журналов, книг (не бюрократического направления), ни организовываться в партии (кроме бюрократической), чтобы бороться за освобождение от ига бюрократии и за свое рабочее государство. Рабочее же государство, наряду с формальным, законным признанием прав и свобод за всеми тружениками, обеспечивает также материальную возможность пользоваться этими правами и свободами, делая типографии, дома, транспорт и связь, находящиеся в руках С. Р. Д. п., доступными для пользования всем трудящимся.

Пролетариат, как класс, прямо заинтересован в существовании нескольких партий, чтоб иметь возможность выбирать между различными линиями и программами этих партий, чтобы не дать одной какой-нибудь партии захватить власть в свои руки и из слуг пролетариата превратиться в его повелителя и угнетателя, превратиться из борца за права и свободы для пролетариата в его поработителя, лишающего прав и свобод.

Когда бюрократия кричит, что она зовет пролетариат частно-капиталистических стран бороться за свержение буржуазии, то пролетариат всех стран должен спросить: а кого стремится бюрократия поставить во главе производства – пролетариат, организованный в С. Р. Д. п., или бюрократов, директоров, начальников, завов, замов и т. д.? Кого она стремится поставить во главе распределения – кооперацию или госторги и наркомторги, т. е. все тех же бюрократов? А кого она стремится поставить во главе государственного контроля – производственные союзы (профессиональные союзы) или бюрократию, назвав ее рабоче-крестьянской инспекцией? А будет ли пролетариат иметь права и свободы: слова, печати, собраний, организации партий, союзов и т. д., не меньше чем он пользуется ими в частно-капиталистическом обществе, при диктатуре буржуазии?

За что бороться им, за государственный капитализм, за бюрократическое государство или за рабочее государство?

Прежде чем пойти на борьбу, пролетариат всех стран должен знать, за что бороться, чтобы освободиться раз и навсегда от эксплуатации порабощения.

Старое Марксово знамя «Манифеста Коммунистической Партии», объявив задачей рабочей революции «возвышение пролетариата на ступень господствующего класса, завоевание демократии, есть знамя пролетарской борьбы против частнособственнического капитализма и госкапитализма; и против буржуазии и против бюрократии. Под ним соединятся пролетарии всех стран и победят».

Политическая история русской эмиграции. 1920–1940-. Документы и материалы. – М., 1999. – С. 623–626.

 

Игнатий Райсс (Людвиг).
Письмо в ЦК ВКП


17 июля 1937 г.

Письмо, которое я вам пишу сегодня, я должен был написать уже давно, в тот день, когда «шестнадцать» были убиты в подвалах Лубянки по приказу «отца народов».

Я тогда молчал, я не поднял голоса протеста и при последующих убийствах, и за это я несу большую ответственность. Велика моя вина, но я постараюсь ее загладить, быстро загладить и облегчить этим свою совесть.

Я шел вместе с вами до сих пор – ни шагу дальше. Наши дороги расходятся! Кто теперь еще молчит, становится сообщником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма.

С двадцатилетнего возраста я веду борьбу за социализм. Я не хочу теперь, на пороге пятого десятка, жить милостями Ежова.

У меня за плечами 16 лет нелегальной работы – это немало, но у меня еще достаточно сил, чтобы начать все сначала. А дело именно в том, чтоб «начать все сначала»: в том, чтоб спасти социализм. Борьба началась уже давно – я хочу в ней найти свое место.

Шум, поднятый вокруг полярных летчиков, должен заглушить крики и стоны терзаемых в подвалах Лубянки, в Свободной, Минске, Киеве, Ленинграде и Тифлисе. Этому не бывать. Слово, слово правды все еще сильнее самого сильного мотора с любым количеством лошадиных сил.

Верно, что летчикам-рекордсменам легче добиться расположения американских леди и отравленной спортом молодежи обоих континентов, чем нам завоевать мировое общественное мнение и потрясти мировую совесть! Но не надо себя обманывать, правда проложит себе дорогу, день суда ближе, гораздо ближе, чем думают господа из Кремля. Близок день суда международного социализма над всеми преступлениями последних десяти лет. Ничто не будет забыто и ничто не будет прощено. История – строгая дама, и «гениальный вождь, отец народов, солнце социализма» должен будет дать ответ за все свои дела. Поражение китайской революции, красный референдум и поражение немецкого пролетариата, социал-фашизм и Народный фронт, признания, сделанные Говарду, и нежное воркование вокруг Лаваля; одно дело гениальнее другого!

Процесс этот состоится публично, со свидетелями, многими свидетелями, живыми и мертвыми; все они еще раза заговорят, но на сей раз скажут правду, всю правду. Они явятся все – невинно убитые и оклеветанные, и международное рабочее движение их реабилитирует, всех этих Каменевых и Мрачковских, Смирновых и Мураловых, Дробнисов и Серебряковых, Мдивани и Окуджава, Раковских и Нинов, всех этих «шпионов и диверсантов, агентов гестапо и саботажников».

Чтобы Советский Союз, а вместе с ним и все международное рабочее движение не стали окончательно жертвой открытой контрреволюции и фашизма, рабочее движение должно изжить своих Сталиных и сталинизм. Эта смесь из худшего, ибо беспринципного, оппортунизма с кровью и ложью грозит отравить весь мир и уничтожить остатки рабочего движения.

Самая решительная борьба со сталинизмом.

Не Народный фронт, а классовая борьба; не комитеты, а вмешательство рабочих для спасения испанской революции – вот что стоит сейчас в порядке дня!

Долой ложь о социализме в одной стране и назад к интернационализму Ленина!

Ни II, ни III Интернационал не способны выполнить эту историческую миссию; разложившиеся и коррумпированные, они могут только удерживать рабочий класс от борьбы; они только еще пригодны на то, чтоб играть роль помощника полицейских для буржуазии. Какая ирония истории: раньше буржуазия поставляла из собственных рядов Кавеньяков и Галифе, Треповых и Врангелей, а теперь под «славным» руководством обоих Интернационалов пролетарии сами выполняют работу палачей в отношении своих товарищей. Буржуазия может спокойно заниматься своими делами; везде царит «спокойствие и порядок»; есть еще Носке и Ежовы, Негрины и Диасы. Сталин – их вождь, а Фейхтвангер – их Гомер.

Нет, я больше не могу. Я возвращаю себе свободу. Назад к Ленину, его учению и делу.

Я хочу предоставить свои скромные силы делу Ленина; я хочу бороться, и только наша победа – победа пролетарской революции – освободит человечество от капитализма и Советский Союз от сталинизма.

Вперед к новым боям за социализм и пролетарскую революцию! За организацию IV Интернационала.

P. S. В 1928 г. я был награжден орденом Красного Знамени за мои заслуги перед пролетарской революцией. При сем возвращаю вам этот орден. Носить его одновременно с палачами лучших представителей русского рабочего класса – ниже моего достоинства.

(В «Известиях» за последние 14 дней были приведены имена награжденных орденами; функции их стыдливо не были упомянуты: они состоят в приведении приговоров в исполнение.)

Кривицкий В. Я был агентом Сталина: Записки советского разведчика. – М., 1991. – С. 278–280.

С. Войцеховский.
«Трест»

История боевой организации, созданной и возглавленной генералом А.П. Кутеповым, состоит из двух частей. Первая – с 1922 года до начала апреля 1927 года – была попыткой кутеповцев проникнуть в Россию и там закрепиться для активной борьбы с поработившей отечество коммунистической диктатурой и противодействием, оказанным этой попытке чекистами и их орудием, так называемым «Трестом». Вторая – с июля того же 1927 года до похищения А.П. Кутепова в Париже 26 января 1930 года – отмечена несколькими удачными боевыми действиями на русской территории и, к сожалению, гибелью большинства участников.

…как свидетель событий, связанных с историей «Треста», я считаю долгом рассказать то, что мне известно, и дополнить этот рассказ многими еще нигде не опубликованными документами.

 

Боевая организация

26 января 1930 года генерал-лейтенант Александр Павлович Кутепов вышел утром из своей парижской квартиры в церковь, но оттуда не вернулся. Встревоженная семья сообщила полиции его исчезновение.

Нашелся свидетель, сообщивший, что он видел, как в автомобиль втолкнули человека, похожего на пропавшего без вести русского генерала, но проверить это показание не удалось.

Эмигранты не сомневались в том, что Кутепов стал жертвой советского преступления, но улик не было. Если французское правительство ими располагало, оно до сих пор молчит, но несть ничего тайного, что не стало бы явным.

Кем был человек, ради которого чекисты пошли на риск этой – как выразился Шиманов – «операции» в столице иностранного государства?

Он был прославленным белым военачальником, но Москва знала, что вооруженная борьба не возобновится на русской территории в существовавшей тогда внутренней и внешней обстановке.

Он был проницательным политиком и – как сказано в воспоминаниях князя С.Е. Трубецкого – «слишком трезвым практиком, чтобы придавать значение детально разработанным вне времени и пространства программам будущего государственного устройства России». «Возрожденную Россию, – говорил он, – нужно строить, отнюдь не копируя старую, но и не обрывая исторической преемственности с лучшими традициями прошлого … Неизмеримо глубоки пережитые потрясения и социальные сдвиги».

Он был обаятельным и сильным. Это признавали даже люди, политически от него далекие. Так, например, еврейский общественный деятель Г.Б. Слиозберг написал в 1934 году: «Фигура Кутепова нам всем представлялась легендарной. Его огромный организаторский талант, его абсолютное умение влиять на массы армии, всеобщее к нему уважение офицерского состава – все это окружало имя Кутепова особым обаянием». По мнению того же Слиозберга, Кутепов был вождем, способным «очистить Россию от наносного зла большевизма и восстановить порядок, укрепить новый режим, согласный с народной волей».

Коммунисты это понимали. Знали они и то, что, говоря о потрясениях и сдвигах, Кутепов не хотел быть их пассивным наблюдателем. «Не будем, – сказал он в апреле 1929 года, – предаваться оптимистическому фатализму и ждать, что все совершится как-то само собой … Лишь в борьбе обретем мы свое отечество».

Чекисты не сомневались в том, что этот призыв к активности не был пустой фразой. Именно поэтому они решили Кутепова уничтожить. Вероятно, в этом им помогли предатели-эмигранты – Скоблин, Плевицкая, Третьяков.

Охоту на Кутепова большевики начали за несколько лет до его похищения. Их орудием стала организация «Трест».

Словом «Трест» в переписке с Кутеповым и другими эмигрантами пользовались для конспиративного обозначения якобы существовавшего в Москве тайного Монархического Объединения России возглавлявшие эту – выражаясь чекистским языком – «легенду» советские агенты: бывший генерал-лейтенант императорской службы, профессор советской военной академии Андрей Медардович Зайончковский, бывший российский военный агент в Черногории, генерал-майор Николай Михайлович Потапов, бывший директор департамента министерства путей сообщения, действительный статский советник Александр Александрович Якушев.

В начале 1924 года великий князь предложил Кутепову возглавить ТО, что тогда называли «работой специального назначения по связи с Россией». Согласие Кутепова можно считать днем рождения боевой организации.

«Опыта в революционной борьбе, – написал значительно позже о Кутепове хорошо знавший его человек, – у А. П. не было. Все приходилось создавать внове … Было необходимо, прежде всего, почувствовать биение сердца порабощенной России – узнать, чем живет и дышит русский народ, и узнать не от посторонних лиц, а от своих верных и преданных людей … Они первые и начали свои походы в глубь России» (Ген. Кутепов: Сб. статей. Париж, 1934).

Переход границы был в те годы более легким, чем стал позже, когда проволочные заграждения, сторожевые вышки, прожекторы, многочисленные патрули и безлюдная пограничная полоса отделили Россию от внешнего мира, но и тогда нужны были мужество и готовность взглянуть смерти в глаза.

Скажу по собственному опыту – легче было перейти границу из России в свободную страну, чем в обратном направлении. Каждый шаг человека, уходившего с родины, приближал к спасению. Каждый отдалявший от границы шаг – увеличивал опасность.

В то время бытовая ткань дореволюционной России была уже искажена, но еще не уничтожена. Тайно проникший в Россию эмигрант видел много знакомых черт, но риск его подстерегал. Это испытали даже те, кто, после соглашения Кутепова с М. О. Р., сами того не зная, охранялись бдительным оком чекистов.

Можно спросить, почему Кутепов, посылая людей в Россию, воспользовался предложенной ему помощью М. О. Р.? Объяснение, мне кажется, в том, что первоначальная задача сводилась к разведке, к желанию узнать, чем стала страна после нескольких лет революции. Связь с тайной монархической организацией обеспечивала кутеповцам относительную безопасность. Из них двое прожили в Москве долго.

Мария Владиславовна Захарченко при первой встрече казалась сдержанной и молчаливой. Знавшие лучше называли ее смелой, волевой и охваченной жестокой ненавистью к большевикам. На внешность она внимания не обращала, одевалась просто. К обветренному, загоревшему лицу косметика не прикасалась. Во всем облике было что-то твердое, мужское. Замужем она была дважды. Первый муж был убит на германском фронте, второй – в Белой армии.

Георгий Николаевич Радкович стал офицером накануне революции, сражался с коммунистами в рядах Добровольческой армии, в ноябре 1920 года был эвакуирован из Крыма в Галлиполи. С Марией Владиславовной его сблизил общий «поход» в Россию, где они, до начала апреля 1927 года, пользовались покровительством М. О. Р., торговали с лотка на одном из московских базаров и изредка возвращались в Париж или Гельсингфорс для доклада Кутепову о своих наблюдениях.

Общаясь с другими участниками Кутеповской организации, они ни разу не высказали подозрения в возможности советской провокации в М. О.Р. Верили провокаторам мои друзья, верил им и Я.

Мы были молоды и воспитаны в традициях той России, для которой военный мундир был порукой чести. Мы не могли представить себе генералов Зайончковского или Потапова презренным орудием чекистов. Мы были, до известной степени, одурманены открывшейся перед нами возможностью легкой связи с Россией и благополучного оттуда возвращения.

В доверии к М. О. Р. нас укрепляло отношение генеральных штабов – финляндского и польского – к этой, как мы думали, тайной монархической организации. Мы сознавали себя не бедными, бесправными эмигрантами, а звеньями мощного подпольного центра на русской земле. Наша переписка с Кутеповым и с М. О. Р. перевозилась в дипломатических вализах иностранными курьерами и – как теперь известно из воспоминаний бывшего польского офицера и дипломата Дриммера – не вскрывалась и не расшифровывалась. Ослепление финнов и поляков не оправдывает нашего, но оно его отчасти объясняет.

Обязывавшая нас конспирация облегчала советским агентам их задачу. Она ограничивала наш кругозор, не допускала обсуждения и анализа того, что считалось строжайшей тайной. Посоветоваться нам было не с кем – это было бы ее нарушением. Мы были готовы на любую жертву, но, по сравнению с чекистами, были наивными детьми. Kyтепов был осторожнее, но мы это тогда не знали.

В Москве Мария Владиславовна пришла к выводу, что советская власть укрепляется и что только террор может ее поколебать. Кутепов это мнение разделил. Он придавал террору самодовлеющее значение и предполагал, что совершенные кутеповцами террористические акты вызовут в России – как он мне сказал – детонацию.

Когда Захарченко, с его согласия, сообщила Якушеву отношение Кутепова к террору, ответом был резкий отпор. Красной нитью в письмах Якушева Кутепову, в его разговорах с Артамоновым и мною проходила обращенная к эмигрантам просьба: «Не мешайте нам вашим непрошеным вмешательством; мы накапливаем силы и свергнем советскую власть, когда будем, наконец, готовы».

В начале июля 1926 года настал день, когда мне пришлось сообщить Кутепову категорический отказ М. О. Р. от террора. Вопрос был поставлен ребром. Развязка стала неизбежной.

Захарченко и Радкович знали в Москве участника М. О. Р., называвшего себя Стауницем. Они даже были отданы под его попечение. Якушев, в переписке с эмигрантами, называл его Касаткиным и министром финансов тайного монархического Объединения, но за границей, по понятной теперь причине, он не появлялся.

В апреле 1927 года Стауниц внезапно сознался Захарченко в том, что он в действительности латыш Опперпут, в свое время проникший, как советский агент, в савинковский Народный Союз Защиты Родины и Свободы. Потрясенной этим признанием женщине, он сказал, что М. О. Р. – чекистская «легенда», а Якушев, Потапов и скончавшийся в 1926 году Зайончковский всегда были только исполнителями указаний Г. П. У Он прибавил, что раскаялся в этом прошлом и хочет помочь находящимся в Москве кутеповцам, посоветовав им немедленное бегство за границу. В тот же день он и Захарченко двинулись в Финляндию, а Радкович и два его соратника – в Польшу. Советскую границу все перешли благополучно.

В Финляндии Опперпут повторил Кутепову, финнам и вызванным из Варшавы польским офицерам то, что он в Москве сказал Захарченко. Он напечатал свои разоблачения в финляндской прессе и в рижской газете «Сегодня». Он обратился к Кутепову с просьбой дать ему случай искупить вину перед эмиграцией участием в террористическом акте на советской территории. Вопреки совету тех, кто Опперпуту не поверил, Кутепов согласие дал.

В конце мая из Финляндии вышли в Россию две группы террористов. Первая состояла из Опперпута, Захарченко и молодого офицера Петерса. Ее целью была Москва. Вторая – марковец-артиллерист Виктор Александрович Ларионов и бесстрашные юноши, Сергей Соловьев и Дмитрий Мономахов – должна была совершить террористический акт в Петрограде.

«Каждый террорист, – сказано в изданной позже в Москве народным комиссариатом по иностранным делам книге «Белогвардейский террор против CCCР» (1928 г.), – был вооружен двумя револьверами, большим маузером, ручными гранатами, бомбами и другими взрывчатыми веществами … Ленинградская группа определенного объекта покушения не имела. Было предоставлено ее усмотрению выбрать подходящее партийное и иное собрание. Московская группа должна была взорвать общежитие сотрудников О. Г. П. У. на Лубянке. Условленно было лишь, что ленинградская группа должна действовать лишь тогда, когда в печати появятся сведения о взрыве в Москве».

Это требование Опперпута обрекало петроградскую группу на бездействие и давало чекистам неограниченный срок на ее поимку. Но Ларионов не выдержал бездействия. Он и его друзья проникли 7 июня 1927 г. в здание партийного клуба на Мойке и забросали бомбами происходившее там собрание. По советским сведениям, 26 его участников были ранены, многие – тяжело. Пользуясь возникшей паникой, террористы скрылись и счастливо выбрались в Финляндию.

Для политбюро эта удача кутеповцев была не только неожиданной, но и страшной, потому что в тот же день в Варшаве был смертельно ранен советский полпред (посол) Войков, а вблизи польской границы – убит председатель Минского Г.П.У. Опанский, проезжавший по железнодорожному пути на открытой дрезине. Сделавшие это террористы обнаружены не были.

«Хотя ей, – сказано в этой книге о группе, – удалось подложить в дом № 3/6 по Малой Лубянке в Москве мелинитовую бомбу весом в четыре килограмма, последняя в ночь на 3 июня была обнаружена, и, таким образом, бедствие было предотвращено».

Участники покушения – по этой советской версии – пытались уйти на Запад, но смерть Марии Владиславовны в перестрелке с облавой вблизи станции Дретунь и смерть Петерса в такой же перестрелке вблизи Смоленска описаны в книге подробно. Существуют документы и свидетельские показания, эту версию подтверждающие.

Осенью 1944 года, в Берлине, генерал В.В. Бискупский рассказал мне, что в годы германской оккупации Киева немцами был разоблачен и расстрелян советский подпольщик, называвший себя Александром Коваленко и бароном фон Мантейфелем, но оказавшийся чекистом Опперпутом.

После гибели Захарченко и Петерса кутеповцы совершили в 1927 году еще несколько походов в Россию, но это обошлось им дорого – организация потеряла по меньшей мере 80 процентов своего состава. Некоторые были захвачены большевиками и расстреляны. Другие были убиты с оружием в руках, в столкновениях с пограничной охраной или чекистами. На берегу Онежского озера, в окрестностях Петрозаводска, пал в перестрелке один из участников боевой вылазки Ларионова – Сергей Владимирович Соловьев.

Организация была обескровлена, но ее последнее слово сказано не было. В следующем году Радкович и Мономахов дошли до Москвы. Из них первый 6 июня взорвал бомбу в бюро пропусков на Лубянке. Застигнутый погоней вблизи Подольска, он застрелился. Судьба Мономахова мне не известна.

Пришлось подумать о пополнении кадров. Нужны были и средства, которых у Кутепова всегда было мало. В 1929 ГОАУ наметилась возможность их получения, и притом не из иностранного, а из русского источника – из заграничных вкладов дореволюционной России. Страх большевиков перед возобновлением боевой активности кутеповцев мог ускорить парижское преступление чекистов.

Оглядываясь назад, можно спросить, нужны ли были жертвы, понесенные организацией? Были ли они оправданы немногими боевыми удачами?

Уцелевшие участники описанных мною событий могли сказать, что для них организация была политической школой. Она раскрыла им глаза на методы борьбы коммунистов с эмиграцией, и часть этого опыта до сих пор не лишена значения, но, поднимая оружие против большевиков, кутеповцы думали не об этом.

[Впервые опубликовано: Войцеховский С.Л. «Трест». Канада, 1974.]

Русская эмиграция в борьбе с большевизмом / сост., науч. ред., предис. и коммент. С.В. Волкова. – М., 2005. – С. 52–59.

 

Биографическая справка:

Войцеховский Сергей Львович, родился 4 марта 1900 г. в Варшаве. С 1918 г. в Добровольческой армии, в организации генерала Ломновского в Киеве, чиновник гетманского МИД. С декабря 1918 г. в Одессе, служащий французского консульства, с марта 1919 г. послан для связи с организацией армии в Киев. С мая 1919 г. чиновник особых поручений при управлении командующего войсками Киевской области. В январе 1920 г. остался в Одессе, участник создания Союза Освобождения России. В эмиграции в Польше, с сентября 1921 г. до июля 1944 г. журналист в Варшаве. С 1923 г. член боевой организации Кутепова, 1928–1930 гг. ее варшавский резидент, в 1931–1939 гг. член правления и управляющий делами РОК, в 1940–1945 гг. председатель Русского Комитета. В 1947–1950 гг. в Германии, затем в США. Писатель и публицист. Умер 21 января 1984 г. на Толстовской ферме (США).

 

Историческая справка:

Социалистический вестник – журнал, издававшийся Заграничной Делегацией Российской социал-демократической рабочей партии в 1921–1965 годах. Выходил последовательно в Берлине, Париже и Нью-Йорке. Всего вышло 784 номера. Характерной чертой этого эмигрантского журнала была хорошо налаженная связь редакции с корреспондентами в России, в основном, меньшевиками.

 

 

Шахтинский процесс

Суд над шахтинскими инженерами ведет, судя по ходу следствия, к смертным приговорам, а смертные приговоры, при царящих на вepxaх кровожадно-«левых» настроениях – к действительным казням. Весь процесс – инсценировка столь же глупой нелепой, сколько и жестокой очередной «кампании». В этом весь его смысл, и лишь случайность бросила под колеса «правосудия» донецких, а не уральских, московских, петербургских или каких либо других инженеров.

Какой-то законченный идиот написал в «Правде» передовицу накануне процесса, 9 мая: «Бурей гнева, утроенной решимостью бороться за социализм и побеждать во что бы то ни стало ответили рабочий класс и партия на раскрытие заговора.

Очень пространный и ужасно «солидный» обвинительный материал, опу6ликованный в прессе, построен целиком на «собственных признаниях» арестованных, и вместе·с тем на их показаниях против своих коллег, против ближайших друзей и товарищей.·Каждый из apeстованных считает нужным не только признаться «во всем», но и наклепать, донести на целое множество других, которые разделяют с ним его судьбу.

Но, если внимательнее вчитаться в обвинительный материал, перед вами встают десятки самых различных людей, с самыми разнообразными политическими взглядами, а чаще всего – без всяких взглядов, различных возрастов и' характеров, знаний, умений и успехов, – которых объединяет лишь одно: страшный, нечеловеческий ужас перед ГПУ и ни на минуту не покидающая мысль о смертной казни. Животный страх доминирует над всем: над чувством собственного достоинства, над отношением к друзьям, над элементарными даже правилами разумной самозащиты. Они подписали все, и большинство из них вполне сознательно; в эти протоколы, написанные однообразным, сyконным языком, с пунктами и подпунктами согласно всем принципам бюрократическо-коммунистического сочинительства, – и подписанные обвиняемыми, можно было свободно включить и – крымские оползни, и болгарское землетрясение,·и мировую ,войну: все подписали бы обвиняемые, за все взяли бы на себя вину, лишь бы 'избежать страшного конца …

И поэтому совершенно невозможно составить представления, кто и в чем действительно виноват. Иные из инженеров сохраняли связь с бывшими владельцами рудников, скрывшимися за границу, – говорит обвинительный материал. Это вполне возможно в отдельных случаях. Они получали и денежную помощь из заграницы? Это уже менее вероятно, если иметь в виду, какие, громадные суммы на это требуются. Но в виде исключения и это невозможно. Однако преступление ведь не в этом. Они сообщали за границу сведения об угольной промышленности! Но пора же, наконец, понять, что «экономический шпионаж» есть сущий вздор в настоящее время, что никаких особых тайн в угольной индустрии нет, и что советскому правительству, которое гордится своими хозяйственными успехами, не бояться надо, а поощрять всякого рода экономическую информацию. В чем здесь «контрреволюция» – ни одному разумному человеку совершенно не понятно.

«Вредительство»? «Притеснение рабочих», чтоб восстановить их против советской власти? Это самая слабая, самая неубедительная часть, всего обвинительного материала. Пять-шесть лет уже вся официальная печать заполнена материалами, фактами, статистикой, судебными процессами о бесхозяйственности, о бюрократически-халатном отношении к делу, о пренебрежении интересами рабочих со стороны хозяйственников-коммунистов, о невыносимых санитарных условиях, о массовых задержках в выплате заработной платы. Пять лет эти «бюрократические извращения» представляли предмет забот и объект казенной борьбы. Целые исследования, с цитатами из Ленина, с социологическими углублениями, с цифрами, с циркулярами по компартии, появились в свет, чтоб показать, почему все сие неизбежно, и как все сие побеждать надлежит. И вдруг – все как рукой сняло! Отыскались во всем виновные саботажники, и делу помочь может лишь столь же варварский, сколько и глупый метод физического уничтожения.

А дальше что? Если техническая интеллигенция действительно такова, как ее рисует крыленковская юстиция, то положение ведь совершенно безнадежно. Жирным шрифтом прокурор выделяет слова одного из обвиняемых: «весь технический персонал, воспитанный в духе старого времени, за очень малыми исключениями, одним миром мазан и одинаково ненадежен для советского строя. Протестантов по этому поводу найдется много, посыплется целое море громких резолюций и порицаний отщепенцев и отмежеваний от них, но это будет на бумаге, а в душе другое. Я сам один из первых подписался под такую резолюцию 14 марта, а 15 марта очутился уже перед столом следственных властей». Таковы, по мнению высших органов власти, моральные и политические успехи советской власти в среде интеллигенции – после десяти лет величайших усилий, подачек, уступок, «сближений», после массовых вступлений новых, молодых технических сил на промышленное поприще! Что же дальше? Или на верхах уже примирились с тем, что процессы вроде шахтинского должны сделаться «бытовым явлением», и ежегодно нужно будет рубить головы нескольким десяткам интеллигентов, без чего не преуспеет коммунистическое строительство?

Взрыв антиинтеллигентского террора·в 1928 году – одна из самых позорных страниц большевистской диктатуры. Ему нет смягчающих объяснений – ни в народной стихии, ни во внешней опасности, ни в интервенции, ни в гражданской войне, – его можно понять только под углом зрения между – фракционных «шахматных ходов»… И хладнокровные казни, готовящиеся в Москве, навсегда останутся памятником гнусной, рассчитанной, свирепой жестокости.

Социалистический вестник. 1928. № 10. С. 1–2.

О. Доманевская.
О колхозном строительстве

<…> Возродилось вновь к жизни колхозное движение. Рожденные в период военного коммунизма колхозы с начала нэпа стали отмирать, все сокращаясь в·числе. Но вот в конце 1927 года становятся все явственнее процессы деградации сельского хозяйства – посевные площади уменьшаются, хлебозаготовки катастрофически сокращаются. На 15‑ом съезде коммунистической партии в дека6ре 1927 года Сталин, указывая на отсталость темпа роста сельского хозяйства, на недостаточность крестьянской продукции, видит выход из положения в организации колхозов. Пока еще рекомендуется проводить коллективизацию «постепенно», «не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения». 1928‑ой год приносит дальнейшее ухудшение хлебозаготовок. Власть переходит в наступление. Насильственное отнятие запасов, арест «злостных укрывателей» хлеба, конфискация имущества – весь арсенал мер административного нажима приводится в действие. И в этот период начинается поспешное строительство колхозов. И чем острее становится продовольственный кризис, чем упорнее сопротивление крестьянства, тем все более убыстряется темп коллективного·строительства.

В 1927 году было по СССР 15 тыс. колхозов, на 1 октя6ря 1928 г. число их возросло до 38 тысяч, за 1928–1929 год оно достигло 61 тыс., контрольные цифры на 29–30 год намечают доведение их числа до 103 тыс. Если процент крестьянских хозяйств, вовлеченных в колхозы, составлял в 1928 году 2,1 %, то в 1929 году он достиг 4 %, а на 29–30 предполагается охватить коллективами не менее 10 % хозяйств.

Действительно, небывалый, сказочный рост! Но если не поддаваться гипнозу больших чисел, то что же скрывается за ними? Какова, экономическая и социальная сущность коллективизации?

Раньше всего остановимся на вопросе, что означает этот головокружительный рост колхозов. Показывает ли он, что русское крестьянство оценило преимущества коллективного начала над частным, что оно признало экономическую целесообразность объединения мелких хозяйств в крупные кооперативы, что оно пережило свои мелкобуржуазные иллюзии?

Такое толкование было бы в корне ошибочно.

Несомненно, что часть крестьянства идет в колхозы, ценя положительные стороны объединения, вытекающие из покровительства государства колхозам. То обстоятельство, что государственные кредиты отпускаются преимущественно коллективам, что коллективы получают всякие льготы, что их в первую голову обслуживают агрономическими силами – все это приманивает часть крестьянской бедноты в колхозы. Но чтобы привлечь в них хозяйственно более крепкие слои деревни, правительству приходится прибегать к различным методам административного воздействия, к мерам экономического бойкота. Под этим давлением крестьянин-середняк часто не видит иного выхода, как перекраситься в защитный цвет и стать членом коллектива, хотя все его индивидуалистическое нутро бунтует и сопротивляется против этого.

В № 13/14 «Большевика» приводятся удивительные по красочности заявления крестьян, отстаивающих свое индивидуальное существование против насильственной коллективизации.

«Товарищи, говорит один, – до революции я имел две десятины земли, советская власть дала мне за счет помещика еще 8 десятин, но я на них не хозяйничал. В 1921 году был неурожай и голод, в 1924 году частичный недород, в 1927 тоже, в 1928 – тоже неурожай. Лошадьми обзавестись пока не мог. Я еще не хозяйничал, а меня уже тащат в общество по совместной обработке земли , так дайте же мне похозяйничать». И другой крестьянин объясняет свой протест против расширения коллективизации. «Когда обобществляли один клин, я не возражал, ибо я говорил, что у меня есть третий клин, где я смогу пахать и сеять. Но, когда теперь ставится вопрос об обобществлении третьего клина, так, товарищи, я извиняюсь, я возражаю».

Вся собственническая природа крестьянина, жаждущего иметь свой кусочек земли, на котором он мог бы сам хозяйничать, сам пахать хотя бы допотопным плугом, звучит в этих речах.

Насколько сильно сопротивление крестьянства коллективизации, особенно выпукло подчеркивается отношением деревенских коммунистов к колхозам. Коммунистическим инстанциям, приходится вести непрестанную борьбу с сельскими партийными ячейками, чтобы побудить их к вступлению в колхозы. В Московской области, столь близкой к центру и столь связанной с промышленным населением городов, из 6500 крестьян-коммунистов только 18 % входят в колхоз, причем особенно слабо вовлекаются партийцы с наиболее крепкими хозяйствами.

Хозяйственный середняк является сейчас для коммунистов желанной фигурой в колхозе и к привлечению его прилагаются всякие старания, на него воздействуют и рублем, и дубьем. Сложнее положение с кулаком. Включение кулака в колхозное объединение коммунистами в принципе отвергается. Пишутся длиннейшие статьи о необходимости оберегать чистоту классовой линии в колхозах и не допускать в них кулака. Но кулак, в начале сопротивляющийся созданию колхозов, после их организации, в целях использования колхозных преимуществ, стремится проникнуть в колхоз, – что ему обычно и удается. Проводимая сейчас сплошная коллективизация, которая должна захватить не только целые деревни, но и районы, заставляет, однако, советское правительство пересмотреть и принципиальное отношение к вопросу о включении кулаков в колхоз. В полемике вокруг этой проблемы большинство склоняется к тому, чтобы и кулакам дать место в колхозах. Иначе пришлось бы, как указывает один из авторов, выселять кулаков на необитаемые острова. Пусть лучше «врастают в социализм».

Социальный состав колхозов отражает отмеченные тенденции. Обследования Колхозцентра по РСФСР (39530 колхозов из общего числа в 60 тыс. колхозов) устанавливают, что несмотря на то, что уже с 1928 года начинается все большее привлечение середняков в колхоз, однако, основная масса членов колхозов состоит до сих пор из безлошадных и однолошадных крестьян, т. е. преимущественно, из деревенской бедноты.

Создается ли здоровое ядро внутри колхозов, нарастают ли в них процессы коллективизации, побеждая индивидуалистические стремления? – вот вопросы, ответ на которые чрезвычайно важен для понимания сущности колхозного движения.

Конечно, имеются отдельные здоровые коллективы – большей частью организованные до коллективизаторской горячки, – члены которых оценили положительные стороны объединения и заботятся, как рачительные хозяева, об укреплении и развитии колхозов. Но это, как видно из советской прессы, лишь исключения. В целом, же приходится устанавливать совершенно иные тенденции.

Рост колхозов исключительно внешний. Качественная сторона·осуществления коллективизации этому росту совершенно не соответствует. Насколько сильны коллективные начала внутри хозяйственного объединения – это определяется высотой доли имущества отдельного участника, вносимой в общее хозяйство и тенденцией к повышению или понижению удельного веса этой доли. В советских колхозах с предельной отчетливостью выявляется стремление свести эту долю участия к минимуму. Число коммун – в которых только и проведено полное обобществление средств производства иногда и потребления – совершенно незначительно, зато наибольшее развитие получили колхозы с низшей степенью коллективизации, так называемые товарищества по совместной обработке земли – союзы, – в которых, по данным Колхозцентра, обобществлено не более одной трети средств производства. Степень коллективизации стоит в обратной пропорции к росту колхозов, о чем свидетельствуют советские данные. («Большевик» № 1, 1929 г.) Если на 1 января 1928 года в РСФСР была из всех 10,6 % коммун и 45,1 % созов, а на Украине 3,5 % коммун и 66,4 % созов, то на 1 мая по РСФСР оказалось уже только 6,9 %, по Украине – 2,7 % коммун, зато созы по РСФОР составляли уже 60,8 %, а по Украине 73,8 %. В течение года быстро росли все формы колхозов. На тогда как темп прироста на 1 октября 1928 года для коммун составлял 25 %, для артелей – 41 %, для созов он составил 295,6 %. В 1929 году эта тенденция еще усиливается.

Создание этих низших форм коллективов могла бы быть лишь исходной стадией движения, которое затем переходит на более высокую ступень коллективизации. На рассмотрение процессов, происходящих внутри колхозов, приводит к другим заключениям.

Колхозники вносят в коллектив лишь небольшую часть своего хозяйства, стремясь сохранить большую часть своего имущества в индивидуальном владении. Крестьянская душа расщепляется. Но нетpyдно угадать, какой из двух секторов – коллективный или, индивидуальный – в ней преобладает. Крестьянин, уделяя чрезвычайно мало внимания ведению общеколлективных дел, сосредоточивает свои заботы на не обобществленной части своего хозяйства. Мало того, Он не только не печется о подъеме коллектива, на использует все экономические и агротехнические преимущества и финансовые cpeдства колхозов для укрепления и расширения индивидуальной части своего хозяйства.

Эти явления имеют, конечно, огромное значение для судеб колхозного движения. И эта понимают сами коммунисты. Я. Бумбер в № 1 «Большевика» за 1929 год говорит: «Проблема соотношения индивидуального и обобществленного сектора внутри колхоза – одна из наиболее больных проблем, колхозного строительства». Он указывает, что наблюдающаяся приостановка процессов повышения удельного веса обобществленного сектора в колхозах ведет «к превращению колхоза в форму форсирования частно-хозяйственного накопления». То же подтверждает и Кантор в «Правде» от 10 октября в результате обследования района сплошной коллективизации на Украине. В·созах «пути возврата к индивидуальному хозяйству еще не исключены». Индивидуалистические тенденции в них чрезвычайно сильны. Колхозники стремятся распределять доходы путем росписи по лицевым счетам колхозников.

В итоге – во многих случаях государственные средства через колхозы перекачиваются в индивидуальные хозяйства. Такова диалектика развития: колхозы, призванные насаждать коллективистические начала, становятся питательной средой для индивидуального хозяйства.

Советское правительство пытается бороться с этими процессами разбазаривания колхозных средств и колхозного накопления путем создания неделимых фондов. Но здесь встречается столь решительное сопротивление всех участников колхозов, что власть пока в этом направлении не сумела достигнуть сколько-нибудь ощутительных результатов. Кантор винит в этом «кулаков», проникнувших в колхоз. Кулак «уже величает себя коллективистом, колхозником, распинается за общественность, но готов пустить в ход все средства вплоть террора, если затрагивается вопрос о создании неделимых капиталов на классовой основе». Но разве не показательно для внутреннего строя колхозов, для классовых взаимоотношений в нем, что такие настроения – пусть вдохновляются они кулаками – могут стать доминирующими? То, что состоятельные слои крестьянства и в колхозах сохраняют преобладающее влияние, определяют их политику, а бедняки остаются в них эксплуатируемыми элементами, зависимыми и подчиняющимися руководству имущих слоев, достаточно характеризует всю призрачность коллективистических успехов в советской деревне.

Но в этом своеобразном процессе использования колхозов есть несомненно чрезвычайно важная политическая сторона. Нельзя не придти к заключению, наблюдая политику власти в деревне и реакцию крестьянства на нее, что без этой возможности сопротивление крестьянства «социализаторским» мероприятиям власти была бы еще во много раз решительнее и ожесточеннее.

Все эти условия препятствуют созданию из колхозов экономически целесообразных предприятий. Государственные кредиты – главная приманка создания колхозов. На государство не·в состоянии своими средствами удовлетворить все нужды колхозов, и смысл всего колхозного движения заключался именно в том, чтобы активизировать средства отдельных хозяйств. Преимущественно – бедняцкий состав колхозов, с одной стороны, и процессы перекачки средств из коллективного сектора в индивидуальный, с другой, препятствуют созданию экономической базы и консолидации колхозов. Колхозы в массе своей мелкие, хозяйственно-слабые образования. Па данным Колхозцентра средняя посевная площадь составляла в 1928 году 57 га на один колхоз. В текущем году с начавшимся процессом сплошной коллективизации эта площадь повысилась до 92 га. Такие колхозы не могут использовать всех преимуществ крупного хозяйства и высокой техники, и очень, легко распадаются. Колхозы недостаточно обеспечены средствами производства. У них острый недостаток в лошадях, в боронах, жатках. Колхозцентр констатирует, что колхозы обеспечены многими машинами хуже, чем единоличные хозяйства. Совершенно очевидно, что и себестоимость хлеба в этих условиях очень высока.

Узкое место колхозного движения создается особенно в области трактороснабжения. Трактор в Советской России, по мысли коммунистов, – главный носитель идеи коллективизации. Целесообразность тракторной обработки поля должна быть одним из важнейших агитационных средств в пользу общественной обработки земли. Но этого-то агитационного материала и не хватает. Происходит резкий разрыв между ростом колхозов, стремлением к их укрупнению и запасом тракторов. По колхозам РСФСР было в 27–28 году 48 % тракторной вспашки, в 28–29–30 %, на 29–30 лишь 14 % намечаемой посевной площади возможно будет вспахать тракторами. Выясняется, что уже и в этом году из-за отсутствия тракторов значительная часть пашни – около 30 %, а в Сибири даже 5.0 % – не была использована колхозами. Колхозы вынуждены были применять лошадиную силу. Но крупные совхозы без тракторов теряют смысл своего существования и должны неизбежно распасться. Экономическая база колхозов оказывается, таким образом, чрезвычайно непрочной.

Выполняется ли, однако, та практическая задача, ради которой создавались совхозы? Удалось ли благодаря им получить быстрее и в большем количестве хлеб из деревни? Увы, ответ на этот мало утешительный. Со всех сторон поступают сведения, как колхозы отказываются сдавать хлеб государству, как делят они его между своими членами, как продают его частнику спекулируют им. Государство обрушивается, на виновных карами, привлекает руководителей колхозов к суду за невозврат кредитов, в ряде случаев распускает их. Но колхозы настойчиво задерживают хлеб.

Это сопротивление колхозов, – большее, чем у единоличных хозяев – нерентабельной пропаже хлеба, чрезвычайно показательна для тех своеобразных внутренне-противоречивых процессов, которые создаются колхозным движением. С одной стороны, колхоз должен облегчить возможность учета сельского производства. «Колхоз все возьмет на карандаш», с опаской говорят крестьяне. В то же время большая сплоченность коллектива и окраска в «государственные» цвета создает большую организованность, рождает сознание некоторой независимости от власти и вызывает более решительное сопротивление посягательствам государства на колхозные амбары.

Путем нового нажима государство хлеб от колхозов все же получит. Но перед колхозниками во весь рост встанет тогда та же проблема, которая стоит перед единоличником: стоит ли трудиться над расширением хозяйства? Даже если члены колхоза оценили бы экономические выгоды коллектива, то тот факт, что продукт их труда будет отнят у них по неэквивалентным ценам, неизбежно парализовал бы их энергию в развертывании хозяйственной деятельности колхозов.

Колхозное движение внесло глубокие изменения в веками сложившийся уклад индивидуального хозяйствования. Эти потрясения не пройдут бесследно. Они выявятся и в социально-экономических сдвигах и в новых формах быта. Но коллективистическое хозяйство все же на этих путях не создастся.

Освободившаяся от феодальных пут крестьянская Россия открывает большие возможности для роста сельской кооперации. Но вне мер государственного принуждения такой процесс может быть только весьма медленными по мере проникновения в массы сознания преимущества объединения на солидной технико-экономической базе. Основой же развития сельского хозяйства России еще на длинный исторический период остается индивидуальное хозяйство.

Поход против единоличника, попытка замещения его колхозами подрывает корни экономического подъема деревни. В то же время нарастающее озлобление крестьянства, ранее загоняемого в колхоз, а затем принуждаемого к отдаче государству хлеба, неизбежно обострит борьбу деревни против советской власти.

Социалистический вестник. 1929. № 20. С. 5–8.

Вадим Роговин.
Судьба «Письма старого большевика»

В конце 1936 – начале 1937 года на страницах меньшевистского журнала «Социалистический вестник» появилась статья «Как подготовлялся московский процесс» (с подзаголовком «Из письма старого большевика»). Целью этой публикации было побудить общественное мнение Запада к протесту против массового террора, а для этого – раскрыть западной общественности глаза на причины и фальсифицированный характер первого процесса над старыми большевиками.

Действительным автором статьи, представленной редакцией в качестве письма, тайно присланного из СССР неким старым большевиком, был Б.И. Николаевский, выступавший весной 1936 года посредником на переговорах между II Интернационалом и советской делегацией о покупке архива Маркса и Энгельса. Во время этих переговоров Николаевский часто встречался с Бухариным, входившим в состав советской делегации. О беседах, происходивших при этих встречах, Николаевский впервые рассказал в 1965 году. Непосредственным поводом, побудившим Николаевского предать гласности суждения Бухарина, явилась, по-видимому, публикация в мае этого года рядом западных изданий письма Бухарина «К будущему поколению руководителей партии», текст которого был передан Лариной за рубеж. Можно полагать, что после появления этого документа престарелый Николаевский счёл нужным снять с себя обет молчания, добровольно принятый им ради того, чтобы не повредить оставшимся в живых близким Бухарина, прежде всего самой А.М. Лариной.

Подготавливая в 1936 году к публикации свою статью, Николаевский не мог не предполагать: Сталин имел достаточно агентов за рубежом, чтобы достоверно узнать как о неофициальных беседах с ним Бухарина, так и об имени действительного автора статьи; поэтому подозрения в передаче информации, обнародованной в статье, могли пасть на Бухарина. Исходя из этих соображений, Николаевский не включил в статью некоторые эпизоды, рассказанные Бухариным, чтобы не давать «прямых указаний на него как на источник моей осведомлённости». Те же цели, по-видимому, преследовала редакция «Социалистического вестника», предваряя публикацию первой части «Письма» в номере, вышедшем 22 декабря 1936 года, следующим сообщением: письмо было получено «перед самой сдачей номера в печать… Размеры письма и позднее получение его лишают нас, к сожалению, всякой возможности напечатать его в настоящем номере целиком. Окончание письма нам приходится отложить до первого номера 1937 года». Тем самым редакция давала понять, что факты, сообщённые в письме, стали известны ей не весной 1936 года, когда Бухарин встречался с Николаевским, а несколькими месяцами позже.

В своих воспоминаниях А.М. Ларина называет статью «Как подготовлялся московский процесс» заведомой провокацией Николаевского и других меньшевиков, имевшей единственную цель – «выдать Бухарина с головой Сталину». Она решительно отвергает саму мысль о том, что Бухарин мог вести за границей какие-либо беседы политического, тем более оппозиционного характера с Николаевским или каким-нибудь другим меньшевиком, поскольку, по её словам, он продолжал, как и в первые годы революции, считать меньшевиков своими злейшими политическими врагами. Невозможность таких бесед Ларина мотивирует также следующими двумя обстоятельствами. Во-первых, в Москве Бухарину было дано строгое указание: не беседовать наедине с иностранцами и эмигрантами. Во-вторых, она ссылается на «неожиданный приход» Николаевского к Бухарину во время её присутствия в Париже. В ходе этой встречи, по её мнению, произошла единственная беседа Бухарина с Николаевским о положении в СССР.

Эта беседа, как рассказывает Ларина, открылась вопросом Николаевского: «Ну, как там жизнь у вас в Союзе?» Бухарин ответил: «Жизнь прекрасна» и затем стал «с искренним увлечением» развивать эту мысль. При этом «его высказывания отличались от (его) выступлений в печати в последнее время лишь тем, что он не вспоминал многократно Сталина, чего он не мог не делать в Советском Союзе». Когда же Николаевский прервал восторженный рассказ Бухарина вопросом об его оценке коллективизации, Бухарин сказал: «У нас пишут, что я выступал против коллективизации, но это приём, которым пользуются только дешёвые пропагандисты… Теперь, перед лицом наступающего фашизма, я могу сказать «Сталин победил».

Этот рассказ Лариной полностью вписывается в концепцию её книги, согласно которой после 1929 года «дальнейшую борьбу Николай Иванович считал нужным прекратить. Партия под давлением Сталина пошла по иному пути, отвергнув экономическую концепцию Бухарина. Полезней сплочённости её рядов в сложившейся обстановке Бухарин ничего не находил».

Многочисленные документы, обнародованные в последние годы, свидетельствуют, что Бухарин действительно прекратил с начала 30‑х годов всякую оппозиционную деятельность. Однако это не означает, что он оставался безоговорочным конформистом не только на словах, но и в душе. Едва ли можно согласиться и с абсолютной уверенностью Лариной в том, что Бухарин делился с ней, в то время ещё совсем юной женщиной, всей имеющейся у него политической информацией и поверял ей все свои политические настроения.

Думается, что многие суждения, которые были приведены в «Письме старого большевика» и которые, согласно более поздним свидетельствам Николаевского, представляли переложение рассказов Бухарина, отражают действительное содержание бухаринских политических взглядов того времени более адекватно, чем апологетические высказывания, о которых сообщает Ларина. Мы имеем в виду прежде всего рассказ о том, что в конце 1932 года «положение в стране было похоже на положение времён Кронштадтского восстания… в самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завёл страну в тупик: «поссорил партию с мужиком» – и что спасти положение теперь можно, только устранив Сталина». Почти дословно повторялись в «Письме» и суждения Бухарина о трагедии насильственной коллективизации: «Ужасы, которыми сопровождались походы на деревню – об этих ужасах вы имеете только слабое представление, а они, эти верхи партии всё время были в курсе всего совершавшегося, – многими из них воспринимались крайне болезненно».

Как вспоминал в 1965 году Николаевский, из рассказов Бухарина он узнал и о «подробностях нападок Рютина на Сталина». Этот факт особенно резко оспаривается Лариной. Отмечая, что в «Письме старого большевика» о содержании «рютинской платформы» было сказано больше того, о чём сообщалось в советских газетах, и что в «Письме» рассказывалось об обсуждении дела Рютина на заседании Политбюро, она напоминает: в 1932 году Бухарин не был членом Политбюро, а «то, что происходило на заседаниях Политбюро, тем более на особо секретных, не принято было разглашать». Из такой логики вытекает, что Николаевский мог получить адекватную информацию о рютинской группе только… от члена Политбюро.

Действительно, по поводу «рютинского дела» официальная и даже внутрипартийная информация не сообщала ничего, кроме грубой брани и лживых наветов. Однако в начале 30‑х годов ещё была возможна утечка секретной информации от некоторых членов Политбюро, например, Кирова и Орджоникидзе, к партийным деятелям такого уровня, как Бухарин. О том, что подлинное содержание «рютинской платформы» было известно многим членам партии, говорит тот факт, что в 50–60‑е годы старые большевики, хлопотавшие о реабилитации Рютина, в беседах с «переследователями» из КПК адекватно излагали основные идеи этого запретного документа.

А.М. Ларина справедливо замечает, что темы, поднятые в «Письме», были «по тем временам действительно крамольны» и что сам факт передачи такой информации меньшевикам мог быть расценен сталинским «правосудием» только как криминальный. Эти верные посылки она использует, однако, для подкрепления всё тех же соображений: «Письмо старого большевика» «носило явно провокационный характер», и его автор «сознательно взялся помогать палачам». В этой связи она не исключает и того, что сталинские агенты специально подбросили Николаевскому информацию, содержавшуюся в «Письме», с целью использовать его публикацию для компрометации Бухарина.

На деле публикация «Письма» была для Сталина чрезвычайно нежелательной, поскольку оно не только знакомило мировую общественность с фактами, которые Сталин скрывал на протяжении ряда предшествующих лет, но и содержало разгадку его зловещих намерений – в тот момент, когда он только приступил к истреблению старой партийной гвардии. В «Письме» указывалось, что решение о проведении процесса 16‑ти было принято в результате агентурных расследований, которые показали: «действительное настроение подавляющего большинства старых партийных деятелей является резко враждебным Сталину»; «партия не примирилась с его, Сталина, единоличной диктатурой,… несмотря на все парадные заявления, в глубине души старые большевики относятся к нему отрицательно, и это отрицательное отношение не уменьшается, а растёт… Огромное большинство тех, кто сейчас так распинается в своей ему преданности, завтра, при первой перемене политической обстановки, ему изменит». Из всех этих фактов, подчёркивалось в «Письме», Сталин сделал вывод: «Если старые большевики, та группа, которая сегодня является правящим слоем в стране, не пригодны для выполнения этой функции в новых условиях, то надо как можно скорее снять их с постов, создать новый правящий слой».

Эти глубоко продуманные соображения, наложившись на личный опыт членов и кандидатов в члены ЦК, могли произвести на них весьма серьёзное впечатление. Поэтому, в отличие от других статей эмигрантской печати о положении в СССР, обычно рассылавшихся партийной верхушке, с данной статьёй «Социалистического вестника» «рядовые» участники февральско-мартовского пленума не были ознакомлены. Во всяком случае, на всём протяжении работы пленума о ней было упомянуто лишь в речи Ярославского, который заявил: «… если вы возьмете последний номер «Социалистического вестника», целиком посвящённый предыдущему процессу, то вы убедитесь в том, что Бухарин и Рыков идут целиком по линии той клеветы, которая содержится в «Социалистическом вестнике», а «Соц. вестник» заранее, авансом начал уже защищать и обелять Бухарина и Рыкова». Между тем «защита» Бухарина и Рыкова в «Соц. вестнике» ограничивалась сообщением об их «реабилитации» в сентябре 1936 года, к которому была добавлена всего одна фраза: «Об этой уступке Ежов теперь жалеет, и, не скрывая, говорит, что он ещё сумеет исправить».

Таким образом, на пленуме не фигурировало обвинение Бухарина в беседах с Николаевским, а говорилось лишь о совпадении его взглядов с взглядами «Социалистического вестника».

Между тем вопрос о «секретных» переговорах Бухарина с меньшевиками был поднят ещё за несколько месяцев до пленума – в показаниях Радека на допросе 27–29 декабря, т. е. через несколько дней после выхода в Париже номера «Социалистического вестника» с первой частью «Письма». Радек заявил (якобы со слов Бухарина): «Бухарин просил Дана (редактора «Социалистического вестника» – В. Р.) на случай провала «блокистов» в СССР открыть кампанию их защиты через II Интернационал. Именно этим и объясняется выступление II Интернационала в защиту первого центра блока троцкистско-зиновьевской организации». Протокол этого допроса был послан Бухарину.

Хотя в показаниях Радека речь шла не о статье в «Социалистическом вестнике», а об официальном заявлении руководства II Интернационала в связи с процессом 16‑ти, упоминание имени Дана рядом с именем Бухарина было весьма грозным симптомом. Бухарин получил косвенное предупреждение о том, что НКВД обладает какими-то сведениями о его неофициальных беседах с меньшевиками. Понимая, что уже сам факт таких доверительных бесед не может не вызвать непомерной ярости Сталина, Бухарин тем не менее оставался в неизвестности о том, что именно Сталин знает о содержании этих бесед.

Чтобы яснее представить поведение Бухарина в зарубежной командировке, обратим внимание прежде всего на то, что Бухарин оказался за границей впервые за несколько лет, на протяжении которых он был вынужден вести в СССР противоестественный образ жизни, вплоть до отказа от личных встреч со своими ближайшими друзьями – из-за боязни быть заподозренным в «сохранении фракции». Понятно, что, оказавшись за границей, Бухарин почувствовал себя в совершенно иной атмосфере и был опьянён кажущейся свободой от постоянной слежки и угрозы доноса за малейшее неосторожное высказывание. В этой связи уместно привести свидетельство другого большевика, который, по словам Николаевского, говорил ему: «Там (в СССР – В. Р.) мы отучились быть искренними. Только за границей, если мы имеем дело с человеком, о котором нам известно, что на него можно положиться, мы начинаем говорить искренно».

Со свойственной ему временами беспечностью Бухарин, по-видимому, не учитывал того, что за рубежом незримая слежка НКВД может быть не менее плотной и изощрённой, чем в СССР. Об этом он, возможно, вспомнил лишь после неурочного посещения Николаевским его гостиничного номера, когда он с тревогой сказал жене: Николаевский, очевидно, узнал об отсутствии в гостинице остальных членов комиссии, предварительно позвонив им по телефону, и явился специально для того, чтобы поговорить с ним наедине. Тогда же Бухарин высказал беспокойство по поводу собственной неосторожности, заявив: «Всё-таки, я сболтнул ему лишнее – о дешёвой агитации».

Согласно ряду достоверных свидетельств, Бухарина в 1935–1936 годах часто посещали мысли о возможности новой волны сталинского террора и своей гибели в нём. Нет ничего удивительного в том, что в преддверии этих событий Бухарин хотел передать свои сокровенные мысли, которыми он не решался поделиться почти ни с кем в своей стране, старому социалисту, чья личная порядочность была широко известна. Кроме того, в 1936 году Бухарин не мог считать Николаевского и других меньшевиков столь же непримиримыми противниками, как в первые годы революции. Ведь даже официальный курс Коминтерна в то время включал проведение политики единого рабочего фронта, т. е. союза с партиями II Интернационала, в который входили и русские меньшевики.

При всём этом «Письмо старого большевика», по-видимому, сыграло немалую роль в поведении Бухарина на следствии и суде. Характерно, что на втором московском процессе Радек не повторил версию о переговорах Бухарина с Даном. Эта версия, вложенная в уста Радека на следствии, была отложена до процесса «право-троцкистского блока», где она была изложена устами самого Бухарина.

Надо полагать, что Сталин приберегал «Письмо старого большевика» для психологического давления на Бухарина во время тюремного следствия. И с точки зрения Бухарина, и с точки зрения его палачей этот документ являлся свидетельством главного криминала, обусловливавшего недоверие к его попыткам отвергнуть все остальные обвинения в свой адрес. Этот криминал на тогдашнем партийном жаргоне именовался «двурушничеством».

Как мы помним, Бухарин ушёл, вернее, был насильственно уведен с пленума ЦК, не признав ни одного вменявшегося ему обвинения. Вместе с тем в своих речах на пленуме он не уставал повторять, что считает сталинскую политику «блестящей», а Сталина – безупречным вождём партии и государства. Представим теперь, что мог почувствовать Бухарин, когда после всего этого ему была предъявлена статья меньшевистского журнала, в которой приводились его подлинные мысли прямо противоположного характера. Согласно сталинской логике, хорошо усвоенной Бухариным, это означало, что он продолжал оставаться «двурушником» до последнего часа своего пребывания на свободе. Единственным средством загладить это «преступление», согласно той же логике, могло быть лишь согласие «до конца разоружиться перед партией», т. е. подтвердить и все остальные предъявленные ему обвинения.

Положение Бухарина серьёзно отягчалось ещё одним обстоятельством. Если даже ему была показана статья «Социалистического вестника» и сообщены агентурные данные о его неофициальных беседах с Николаевским (строго запрещённых Москвой), то и после этого он оставался в неведении, какими ещё данными о его поведении за рубежом располагает НКВД. Между тем за Бухариным числились и более серьёзные «преступления» (о которых, правда, сталинская агентура могла и не знать).

Во время своей зарубежной командировки Бухарин вёл откровенные беседы не только с Николаевским, но и с Ф.Н. Езерской – в прошлом секретарём Розы Люксембург. Езерская даже предложила ему остаться за границей и издавать там международный орган «правых». Бухарин ответил ей, что считает «невозможным уйти с поля борьбы, тем более что положение (в Советском Союзе – В. Р.) он отнюдь не считал безнадёжным (с точки зрения поражения антисталинских сил – В. Р.)".

Особенно тяжкий «криминал» состоял в беседе Бухарина с Ф.И. Даном. Согласно воспоминаниям Л.О. Дан, опубликованным после её смерти, Бухарин появился в квартире Данов неожиданно и объяснил свой приход тем, что «просто душа запросила». При этой встрече Бухарин производил впечатление человека, находившегося в состоянии полной обречённости. Сказав Дану, что «Сталин не человек, а дьявол», который «нас (старых большевиков – В. Р.) пожрёт», Бухарин дал убийственную психологическую характеристику Сталину: «Вот вы говорите, что мало его знаете, а мы-то его знаем… Он даже несчастен от того, что не может уверить всех, даже самого себя, что он больше всех, и это его несчастье, может быть, единственная человеческая в нём черта… но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое своё «несчастье» он не может не мстить людям, всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его».

Примечательно, что Дан до конца своих дней не рассказывал о своей встрече с Бухариным даже своему ближайшему другу Николаевскому. Л.О. Дан объясняла это тем, что её муж считал: его рассказ «может стать как-нибудь опасным для Бухарина». Сам Николаевский называл сообщение Лидии Осиповны «сплошной выдумкой». Будучи уверенным, что судьба сделала его «в известном смысле… как бы душеприказчиком Бухарина», он не мог поверить, что Бухарин делился своими сокровенными мыслями с кем-либо из других эмигрантов.

Естественно, что А.М. Ларина, считающая интервью Николаевского «фальшивым документом», называет «ещё более странным документом» воспоминания Л.О. Дан. Полностью отвергая малейшую вероятность искреннего разговора Бухарина с Даном, она выдвигает в этой связи вопрос: почему, если этот разговор в действительности имел место, сам Дан, умерший в 1947 году, не рассказал о нём никому после казни Бухарина, когда «опасаться неприятности для Бухарина уже не приходилось». Анне Михайловне не приходит в голову: такая крайняя осторожность Дана могла быть вызвана тем, что он сознавал: малейшая утечка информации о данном разговоре может обречь на гибель её, Ларину, и других заложников погибшего Бухарина, остававшихся в СССР.

Дан и Николаевский – опытные политики, внимательно следившие за тем, что происходило в Советском Союзе, представляли себе положение там более адекватно, чем Бухарин и тем более его жена.

Таковы некоторые обстоятельства, связанные с «Письмом старого большевика» и его влиянием на судьбу Бухарина.

1937. // http://trst. narod. ru/rogovin/t4/oglav. htm

Л. Люкс.
Заметки о «революционно-традиционалистской»
культурной модели «евразийцев»

Критики евразийцев, которые смещают это движение в сторону большевизма или фашизма, недооценивают политическую наивность, но также и сложность евразийской культурной модели, которую не так просто было использовать для демагогических целей. И еще одно обстоятельство недооценивается многими исследователями, а именно, что евразийцы, вопреки своей революционности, вопреки своему словесному радикализму одной ногой еще стояли в дототалитарном XIX столетии и чувствовали себя связанными теми нормами, которые выработала эта эпоха. Это было особенно очевидно в 30‑е годы, когда сталинский террор положил конец распространенным в 20‑е годы иллюзиям о так называемой «нормализации» большевизма. Часть евразийцев поддалась чарам сталинской революции сверху и начала служить целям режима, не в последнюю очередь в качестве его агентов. Однако основатели движения, прежде всего Николай Трубецкой и Петр Савицкий, в ужасе отвернулись от большевистской диктатуры, которую они в свое время расценивали как недостаточно радикальную. В 1937 г. – в судьбоносном году сталинского режима – Трубецкой опубликовал в 12 тетради Евразийской хроники свою статью под названием Упадок творчества. Хотя статья не содержит ни единого слова о терроре, она являет собой уничтожающую критику сталинизма. Согласно автору, репрессивная политика режима привела к параличу творчества в стране: «Люди, вынужденные долго молчать, в конце концов разучиваются говорить». В этой порожденной партией культурной стагнации Трубецкой видит причину неспособности сталинизма создать свой собственный культурный стиль. В Советском Союзе, пишет он, осуществляется всего лишь неуклюжее подражание полностью устаревшим культурным моделям, которые доминировали в дореволюционной России в 60‑е – 70‑е годы XIX столетия.

Еще в середине 20‑х годов Петр Сувчинский характеризовал советскую политику как политику большого стиля. Все, что противостояло большевикам в России, было, по его мнению, провинциальным и малозначительным. Тот факт, что Трубецкой десятью годами позже упрекает сталинизм в полном отсутствии стиля, показывает, насколько низко упал большевизм за это время в глазах основателей евразийского движения. Это отрезвление евразийцев удивительно похоже на те процессы, которые происходили в тогдашней Германии, а именно в лагере консервативной революции. Так же как евразийцы в 20‑е годы совершенно неверно оценивали тоталитарный характер большевизма и склонялись к его преуменьшению, подобное же делали в Веймарской республике поборники консервативной революции в отношении национал-социализма.

<…> В уже упомянутой статье Упадок творчества князь Трубецкой утверждал, что коммунизм осужден на угасание, поскольку он полностью истощил свой творческий потенциал. Но в действительности этой системе, скорый развал которой он предсказывал, предстояло еще почти полстолетия решающим образом определять ход мировых событий. Таким образом, Трубецкой недооценил политическую – но не культурную – витальность коммунизма. С необыкновенной проницательностью он увидел, что идеология, которая более не в состоянии вдохновлять культурную элиту, которая терпит лишь официозный художественный канон и драконовски карает всякое уклонение от него, в конечном итоге не имеет шансов на выживание. Основоположники евразийского движения рано распознали эпигонское и обывательское бесплодие сталинистского понимания культуры, которому последователи Сталина вплоть до горбачевской перестройки оставались в общем верны. Когда занимаются поисками причин развала советского режима, то ни в коем случае не следует забывать диагноз Трубецкого. Не только хозяйственная неэффективность, не только технологическая отсталость, но также и «упадок творчества», который наблюдался в России как следствие сталинской унификации, обусловили в конечном счете закат советской империи.

Евразийцы мечтали о том, чтобы прийти на место истощившей себя коммунистической партии. В вышеназванной статье Трубецкой писал (1937), что положение в Советском Союзе хотя и вызывает озабоченность, но не является безнадежным: «Исход состоит в замене марксизма другой идеей-правительницей». И для Трубецкого не было никакого сомнения в том, что эта другая идея может быть только «евразийской».

Годом позже Трубецкой умер, и его смерть символизировала конец классического евразийства. Как тогда казалось, он окончательно покинул политическую сцену. Несмотря на свое безграничное честолюбие, евразийцы таким образом не смогли создать действенную альтернативу коммунистической идеологии. Учение евразийцев казалось странной и окончательно закрытой главой в истории идей российской эмиграции. Однако в мире идей царят законы, которые всегда готовы преподнести сюрприз. Евразийским идеям, вроде бы канувшим в Лету в конце 30‑х годов, суждено было пятьюдесятью годами позже пережить совершенно неожиданный Ренессанс. Уже в конечной стадии горбачевской перестройки, когда эрозия коммунистической идеологии становилась все более очевидной, многие защитники имперской русской идеи пустились на поиски новых объединяющих начал для всех народов и религиозных сообществ советского государства, и открыли при этом евразийские идеи. Однако анализ идеологии неоевразийства, зачастую причудливой и запутанной, выходит за рамки данной работы.

Перевод с немецкого Натальи Бросовой

Вопросы философии. – 2003. – № 7. – С. 23–34.

К истории «евразийства»:
М. Горький и П.П. Сувчинский.
Письмо М. Горького П.П. Сувчинскому
[6]

Сорренто, 17 февраля 1930 г.

Уважаемый Петр Петрович, -

Я буду искренне рад, если мне удастся помочь Вам в деле, серьезное значение которого мне совершенно ясно.

Совершенно согласен с тем, что, работая за рубежом России, Вы и Ваша группа принесете значительно больше пользы родине, чем принесли бы, работая в ее границах, в хаотическом и мощном грохоте ее строительства.

Для того чтобы действовать, мне нужно знать: могу ли я сообщить Ваше предложение в Москву и какие – в цифрах – средства необходимы на организацию еженедельника, на издание его в течение года?

Затем – моя просьба: нет ли среди Вашей группы человека, который мог бы давать для журнала «Наши достижения» бытовые очерки из жизни эмиграции, а также очерки быта французской интеллигенции, мелкого чиновничества и быта провинции?

Публикация Джона Мальмстада

Диаспора. – М., 1999. – Т. 1. – С. 338.

Письмо Н.В. Устрялова 
С.В. Дмитриевскому


Харбин, 17 февраля 1933 г.

<…> Здесь на КВжд работает несколько товарищей, помнящих Вас по работе в НКПС. И один (д[окто]р. Гиллерсон) – знавший Вас по НКИД.

Злоба сегодняшнего дня – конфликт держав с Японией. Если он углубится, наше положение на Дальнем Востоке улучшится и упрочится. Счастливая звезда не изменяет большевистской революции: международно-политическое положение СССР сейчас не внушает опасений, по крайней мере, непосредственных. Вопрос вопросов – в экономических результатах аграрной политики. Основная – военная – цель индустриализации, по-видимому в значительной мере достигнута. Теперь дело за хлебом насущным. Был бы счастлив ошибиться в своем старом опасливом отношении к современному курсу в деревне!

Рад буду получить от Вас письмо.

С искренним приветом

Н. Устрялов.

http://www. magister. msk. ru/library/philos/ustryalov/ustry009. htm

Письмо Н.В. Устрялова 
В.В. Ламанскому


Харбин, 17 сентября 1933 г.

<…> Досадно, что здесь трудно и даже невозможно следить за тем, что происходит в России. С сентября, когда дела мои улучшатся, начинаю выписывать московские «Известия» с группой молодежи, недавно бежавшей из СССР.

http://www. magister. msk. ru/library/philos/ustryalov/ustry009. htm

Письмо В.В. Ламанского 
Н.В. Устрялову


Циндао, 30 августа 1934 г.

Дорогой Николай Васильевич.

Спасибо Вам за Вашу книгу, присланную мне Вами со Штирнером. Покаюсь Вам откровенно: произвела она на меня крайне тягостное впечатление. И по тону и по нацелке напомнила она мне письма Сталину от кающихся коммунистов неудачного уклона, как обязательное условие приема вновь в партию. Что ж? Может быть, Вам и впрямь пора подумать о безболезненном возвращении в СССР. Ведь эмигрировать и не быть «эмигрантом» можно только в Харбине и притом в единственной позиции, держась за трапецию КВжд.

Не удовлетворяет меня книга Ваша и с другой стороны. Анализы происходящего в России в том виде, как они у Вас, то же, что история театра, написанная на основании единственно собрания афиш, программ и плакатов. Виноват, впрочем, Вы пользуетесь также газетными отчетами о премьерах и постановках.

Ваша статья о Синтезе представляется мне непродуманной до конца. «Генеральная линия» верна, капитализм рушится повсюду, коммунизм лучшая и самая высокая форма социальной религии, фашизм – уязвленные национальные судороги… Какой же возможен синтез, раз идет последний решительный бой, и мир вступает в свой апокалиптический период, а мы знаем, что в этом бою будут применены со стороны «верующих» все завоевания науки и техники, и «генеральная линия» не будет знать пощад. Это – обреченность, а не синтез. Едва ли придется потом видеть возрождение христианства в том, что новые Луначарские будут писать драмы и ставить фильмы, в которых будут изредка мелькать библейские или евангельские личности.

У меня ужас перед тем фактом, что в мире завелась сила, могущая (теперь это уже доказано) выкорчевывать старую жизнь. Человечество вступило на путь культурных растений, которые можно выращивать любого вида и любого сорта и заменять культурными насаждениями все виды диких зарослей. Пока этот процесс происходил беспорядочно, заменяясь подчас попятным движением, и пока не было групп, захвативших власть и осмелевших настолько, что к человеку стали применяться приемы плодосмена (понадобились вместо зерновых корнеплоды!) и корчевания, можно было говорить о красках истории, о каком-то участии в культуре и духовной жизни. Теперь же – только очередь, вызываемая продвижением нового сектора в плане посева и общего человеческого корчевания.

Вот мысли, которые навела на меня Ваша новая книга. Грустно, что люди «плюралистического» склада так податливо сдают перед соблазнительным «монизмом», пускаясь во все тяжкие софизмы, чтобы волюнтарно выработать успокаивающие выводы.

http://www. magister. msk. ru/library/philos/ustryalov/ustry009. htm

 

письмо Е.В. Саблина 
В.А. Маклакову


Лондон, 25 сентября 1936 г.

Дорогой Василий Алексеевич,

Десять дней проболел приступом периостита на правой челюсти. Сперва думал, что будет плохо и что повторится операция позапрошлого года, но вовремя спасся от этой неприятности. Теперь лучше, и надеюсь, что все обойдется благополучно.

Меня посетили на прошлой неделе три лица, только что вернувшиеся из России. Первый – итальянец Жозеф Векки, до войны служивший метрдотелем в «Астории» в Петербурге, а ныне держащий здесь модный ресторан «Унгарию». Отлично говорит по-русски и «обожает» Россию. Говорил, конечно, лишь с точки зрения кулинара и ресторатора. Гостиницы, по его мнению, ужасны. Все обветшало, все грязно, белье желтое, ибо моется каким-то раствором, а не мылом. Кухня уже не та, что была до революции. Провизия третьего сорта; приготовлено все небрежно. «Сервис» ужасающий. Как вообще вопрос об официантах разрешится в России – он недоумевает. Из молодых никто лакеями быть не желает, ибо все полны какого-то нового человеческого достоинства, и служить у стола никому не хочется. Векки думает, что Советам придется придумать какой-то автоматический сервис. Он встретился со своими старыми лакеями и поварами. Говорил с ними. Они говорили, что им живется много хуже, настоящих господ уже нет. Но детям их лучше, а внукам будет совсем хорошо. Все надежды на будущее. Магазины, по словам Векки, наполнены ужасающей дешевкой и очень дорогой. Преобладают книжные магазины. В вагонах все читают. Векки думает, что со временем Россия станет очень могущественной страной и очень умной, ибо «у всех жажда знаний написана на лицах». Но жить в этой новой России ему бы не хотелось. Он пробовал почву, нельзя ли начать ресторанное дело в Москве, но пришел к заключению, что это невозможно вследствие вмешательства государства. Он показывал мне меню главнейших ресторанов Москвы. Совершенно невероятная бумага, напечатаны на плохой пишущей машинке. Петербург произвел на Векки удручающее впечатление. Москва напомнила ему «Лондонскую Сити». Все имеют занятой и деловой вид. В общем, был рад, когда переехал границу и очутился в Финляндии.

Второй визитер – был сэр Бернард Пэрс. Он, несомненно, поддался сильнейшему влиянию тех лиц советского правительства, с которыми ему пришлось встречаться. Никакого сомнения нет, что отныне он совершенно преданный друг советского правительства. Некоторые из моих здешних соотечественников объясняют это слишком примитивно: подкуплен, мол, Советами и к тому же влюблен в свою секретаршу – англичанку-коммунистку. Это, конечно, вздор. Пэрс – человек чистый и в свою секретаршу – англичанку-коммунистку не влюблен. Но он искатель и типичнейший русский интеллигент, ищущий, наивный и много прощающий. Наша публика здесь во главе с А.В. Тырковой и Байкаловым собирается «прохватить» Пэрса в здешней нашей русской газетке. Я усиленно отговариваю их от этого шага, предлагая им спорить с ним по существу и в конституционных выражениях. Разрывать сношений с ним не следует, ибо любовь его к России несомненна. Но вот самое интересное его заключение: культурно Россия ушла назад, но интеллектуально она делает колоссальные успехи. Все остальное – детали…

Не будем, однако, скрывать от себя, что в его лице советское правительство приобрело весьма интересного и влиятельного сотрудника. Я с ним буду держать контакт, несмотря на косые взгляды хотя бы тех же Тырковой и Байкалова.

Третий посетитель – англичанин, хорошо знающий старую Россию и прекрасно владеющий нашим языком. Человек деловой и серьезный. Экономическое положение России, несомненно, выправляется, а в смысле технического снабжения вооруженных сил заметен поразительный успех. Милитаризм всячески культивируется. Правительство поощряет все, что ведет к физическому развитию, закалению тела и придания ему ловкости и силы. Для него является вопросом – предпринимается ли эта военная деятельность ради обороны страны или за нею лежит в дальнейшем и план нападения. Вот вопрос?.. Он думает так: при настоящем положении социального экономического развития Россия не может ничего выиграть даже на случай успешной войны. По совести говоря, все российские деньги, время и энергия крайне нужны России для разрешения различных внутренних ее проблем. Уровень жизни улучшился, но это далеко не значит, что все обстоит благополучно во всей стране. Если новая политика облегчения жизни и жизненных условий будет продолжаться, то она может дать лучшие результаты. Но такая политика требует времени и мирного состояния… Московская работница красит свои губы и ногти, но у нее нет теплой одежды … Жилищная нужда ужасна. Условия проживания – немыслимы в европейских странах. Пути сообщения – неудовлетворительны. Осведомитель не видит, как ж. д. обслуживали бы военные надобности. Страстное желание советских граждан пожить по европейскому масштабу несомненно. А лучшей жизни можно достигнуть лишь при мирных условиях … «Я не допускаю, чтобы советское правительство могло бы решиться на наступательную войну, невзирая на все свои военные приготовления и на народную поддержку, которую оно могло бы получить только в случае необходимости защищать русскую землю от внешнего нападения». Вот мнение англичанина.

Вернувшиеся сюда члены британской военной миссии, бывшие на маневрах в Белоруссии, продолжают даже в самых интимных кругах отзываться самым хвалебным образом о нынешней русской армии.

Чему свидетели мы были… Переписка бывших царских дипломатов. 1934–1940. – М., 1998. – Кн. 1. – С. 404–406.

Выдержка из письма Т. Осоргиной 
С.П. Постникову

14 мая 1937 г.

В Россию сейчас собираемся меньше, чем когда-либо и не совсем понимаем, почему Вы решили именно теперь ехать туда? Последний наш визит к консулу нас вообще расхолодил, несмотря на невероятную предупредительность, что-то пока не хочется. Там интересная жизнь, но вот как Вы наши с Вами одинаковые традиции (это Вы очень правильно написали!) приспособите к этой новой жизни, я не очень понимаю.

ГА РФ. Ф. 6065. Оп. 1. Д. 67. Л. 2–2 об.

Библиография

I. Библиографические пособия

1.            «А пришлось в разлуке жить года…»: российское зарубежье в Финляндии между двумя войнами: материалы к биобиблиографии, 1987–2002. – СПб., 2003. – 288 с.

2.            Алексеев А.Д. Литература Русского Зарубежья: книги, 1917–1940 / А.Д. Алексеев. – СПб., 1993. – 200 с.

3.            Библиография русской зарубежной литературы 1918–1968 / сост. Л.А. Фостер. – Бостон, 1970. – 1374 с.

4.            Изучение литературы русской эмиграции за рубежом (1920–1990‑е гг.): аннотир. библиография (монографии, сборники статей, библиографические и справочные издания) / отв. ред. Т.Н. Белова. – М., 2002. – 96 с.

5.            Книги русского зарубежья в собрании Российской государственной библиотеки: библиог. указ. – СПб., 1997. – 312 с.

6.            Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи, 1917–1997: в 6 т. – М., 1999–2005. 6 т.

7.       Постников С. Библиография: Политика, идеология, быт и ученые труды русской эмиграции. 1923–1957 / С. Постников. – Прага, 1957. – 660 с.

8.            Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках: аннотир. указ. книг, журн. и газ. публикаций, изданных за рубежом в 1917–1991 гг. – М.: РОССПЭН, 2003. – Т. 1. – 672 с.; 2004. – Т. 2. – 696 с.; Т. 3. – 640 с.

9.            Русская печать в Эстонии, 1918–1940: биобиблиогр. и справ. материалы к изучению культ. жизни рус. Эмиграции: в 2 вып. / сост. Ольга С. Фигурнова; Рос. акад. наук, Ин-т мировой литературы им. А.М. Горького- М.: Наследие, 1998. – 464 с.

10.       Русская эмиграция в славянских странах Югославия, Чехия, Болгария…: Книги и материалы из фондов «Славянской библиотеки»: каталог выставки / сост. С.И. Щеглов; Краснояр. краевое обществ. объединение фонд «Славянский дом». – Красноярск, 1997. – 27 с.

11.       Русская эмиграция: журналы и сборники на рус. яз., 1920–1980: сводный указ. ст. / ред. Т.А. Осоргина, Т.Л. Гладкова. – Париж, 1988. – 661 с.

12.       Русское зарубежье, 1917–1994: каталог изданий из фондов Архива Русского Зарубежья / сост. и предисл. Толстых Г.А. – М., 1992. – Вып. 1.– 205 с.; М., 2002. – Вып. 2. – 239 с.

13.       Сабенникова И.В. Библиография. Зарубежная архивная Россика // Вестник архивиста. 1998. № 5, 6; 1999. № 1–2, 4, 5; 2000. № 1; 2001. № 4–5.

14.       Сводный каталог периодических и продолжающихся изданий Русского Зарубежья в библиотеках Москвы (1917–1996 гг.) / ред. – сост. А.И. Бардеева. – М., 1999. – 464 с.

15.       Талалай М. Русская эмиграция в Италии: краткий библиогр. обзор // М. Талалай Историко-культурологический альманах. Исследования и материалы. – СПб., 2002. – Кн. III: Русское зарубежье: политика, экономика, культура. – С. 127–132.

16.       Указатель периодических изданий эмиграции из России и СССР за 1919–1952 гг. – Мюнхен, 1953. – 165 с.

II. Справочные материалы

1.       Перечень фондов Государственного архива Российской Федерации и научно-справочный аппарат к документам архива / сост. А.В. Добровская, Т.Н. Котлова (отв. сост.), О.Н. Копылова и др.; ред. М.В. Мироненко. М.: РОССПЭН, 1998. – 650 с. (Государственный архив Российкой Федерации. Путеводитель: в 6 т. / росархив, ГА РФ; т. 6.

2.       Русская и украинская эмиграция в ЧСР, 1918–1938: Путеводитель по архивным фондам и собраниям в Чешской республике. Прага, 1995.

3.       Русская эмиграция в документах Архива Югославии и Государственного архива Российской Федерации (1920–1939): выставка. (Москва, 29 января – 21 февраля 2003 г.). – Белград;Москва, 2003. – 79 с.

4.       Рутыч Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: (материалы к истории Белого движения) / Н. Рутыч. – М., 1997. – 235 с.

5.       Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Китае: опыт энциклопедии. – Владивосток, 2002. – 360 с.

6.       Русская эмиграция, 1920–1930- гг.: альманах. – Белград: Изд. объед. рус. эмиграции, 1931. – Вып. 1. – 96 с.; Вып. 2. – 80 с.

7.       Русские в Праге, 1918–1928 гг. / ред. – изд. С.П. Постников. – Прага: Пламя, 1928. – 343 с.

8.       Русские во Франции: справочник / под ред. В.Ф. Зеелера. – Париж: С.М. Сарач, 1937. – 86 с.

9.       Русский альманах: справочник / ред. В.А. Оболенский, Б.М. Сарач. – Париж: С.М. Сарач, 1931. – 463 с.

10.  Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1920–1940. Франция / под общ. ред. Л.А. Мнухина. – М.: Эксмо; Paris: YMCA-Press, 1993–1995. – Т. 1. – 630 с.

11.  Chronik russischen Lebens in Deutschland. 1918–1941 / Hrsg. von Schlögel K. – Berlin: Akademie Verlag, 1999. – 671 S.

III. Периодическая печать

1.            Бизертинский Морской сборник? 1921–1923^ Избранные страницы / сост. и науч. ред. В.В. Лобыцын. – М.: Согласие, 2003. – 560 с.

2.            Бюллетень Российского земско-городского комитета помощи российским гражданам за границей. – Париж.

№ 55. – 1929. 15. XII.

№ 56. – 1930. 15. I.

№ 57/58. 1930. 15. III.

№ 59/60. 1930. 15. V.

№ 61/62. 1930. 15. VII.

3.            Вестник Маньчжурии. – Харбин/

№ 2–3. – 1928.

№ 2–3. – 1932.

№ 1–3. – 1933.

4.            Вестник Российской торговой палаты в Швейцарии. – Лозанна, 1920. – № 5.

5.            Возрождение: орган русской национальной мысли / под ред. П. Струве. – Лондон;Париж, 1925–1940.

6.            Воля России: журнал политики и культуры / ред. В.И. Лебедев, М.Л. Слоним, В.В. Сухомлин. – Прага.

№ 1–12. – 1928.

№ 1–12. – 1929.

№ 1–12. – 1930.

№ 1–12. – 1931.

№ 1–6. – 1932.

7.            Дни: ежедневная газета / ред. А.Ф. Керенский. – Берлин;Париж, 1922–1933.

8.            Жизнь и суд: еженед. ил. журн. для всех. – Париж, 1930. – № 1–12.

9.            Закон и суд: вестник Рус. юрид. о-ва. – Рига, 1929–1938. Факс. изд. – Рига, 2000. – Т. 1–8. – 1961 с.

Т. 1. – 1929–1930. – № 1–16.

Т. 2. – 1931–1932. – № 17–30.

Т. 3. – 1933. № 1 (31) – 10 (40).

Т. 4. – 1934. № 1 (41) – № 10 (50).

Т. 5. – 1935. – № 1 (51) – 10 (60).

Т. 6. – 1936. – № 1 (61) – 10 (70).

Т. 7. – 1937. – № 1 (71) – 10 (80).

Т. 8. – 1938. – № 1 (81) – 10 (90).

10.       Известия Юридического факультета. – Харбин.

Т. 5. – 1928. – 371 с.

Т. 6. – 1928. – 397 с.

Т. 7. – 1929. – 477 с.

Т. 9. Юбилейный, 192–1930. – 1931. – 361 с.

Т. 10. 1933. – 378 с.

11.       Наш Союз: еженед. обществ. – полит. и лит. – худож. журн.: орган обществ. организаций граждан СССР во Франции / ред. С.С. Лукьянов. – Париж.

№ 55–61. – 1934.

№ 62–71. – 1935.

№ 3/4 (87/88, 5 (89) – 1937.

12.       Последние новости: ежедн. газ. – Париж, 1920–1940.

13.       Руль: ежедн. газ. – Берлин, 1920–1930.

14.       Русская мысль: ежемес. лит. – полит. изд. под ред. П. Струве. – София;Прага;Париж, 1921–1923/24, 1927.

15.       Русский экономический сборник / изд. Экон. кабинета при культ. – просвет. отд. Земгора; под ред. С.Н. Прокоповича. – Прага: Пламя.

16.       № 12. – 1928.

17.       Современные записки: ежемес. обществ. – полит. и лит. журн. / ред кол.: Н.Д. Авксентьев, И.И. Бунаков, М.В. Вишняк, А.И. Гуковский, В.В. Руднев. – Париж.

№ 34–37. – 1928.

№ 38–40. – 1929.

№ 41–43. – 1930.

№ 44–47. – 1931.

№ 48–52. – 1932.

№ 51–53. – 1933.

№ 54–56. – 1934.

№ 57–59. – 1935.

№ 60–62. – 1936.

№ 63–65. – 1937.

№ 66–67. – 1938.

18.       Социалистический Вестник: орган Заграничной делегации РСДРП / осн. Л. Мартовым. – Нью-Йорк.

№ 167–190. – 1928.

№ 191–214. – 1929.

№ 215–238. – 1930.

№ 239–261. – 1931.

№ 262–285. – 1932.

№ 286–309. – 1933.

№ 310–332. – 1934.

№ 333–356. – 1935.

№ 357–380. – 1936.

№ 381–404. – 1937.

№ 405–428. – 1938.

IV. Документальные публикации

1.    Внешняя политика СССР, 1917–1944 : сб. док. /сост. А.С. Тисминец, отв. ред. С.А. Лозовский; ред. и авт. прим. Б.Е. Штейн. – М., 1944. – Т. II : 1921–1924.– 980 с. (Высш. парт. школа при ЦК ВКП(б). ДСП).

2.    Дети русской эмиграции : книга, которую мечтали и не смогли издать изгнанники: сборник материалов. – М.: Терра, 1997. – 496 с.

3.    Документы внешней политики СССР. – М.: Госполитиздат, 1958–1965. – Т. 2–10.

4.    Документы к истории русской и украинской эмиграции в Чехословацкой республике (1918–1939) / сост. З. Сладек и Л. Белошевская. – Прага, 1998. – 440 с.

5.    Документы по истории Российского Зарубежья из Коллекции баронессы Марии Врангель Гуверовского архива США / публ. А.В. Квакина // Вестник архивиста. –2004. – № 1 (79). – С. 263–295; – № 2 (80). – С. 291–314; № 3–4 (81–82). – С. 272–286; № 5 (83). – С. 311–325.

6.    Отчет Объединения русских адвокатов во Франции за 1932‑й год (с 1 февраля 1932 г. по 1 февраля 1933 г.). – Вып. 6. – Париж, 1933. – 47 с.

7.    Отчет Объединения русских адвокатов во Франции за 1934 год (с 1 февраля 1934 г. по 1 января 1935 г.). – Париж, 1935. – 51 с.

8.    Партия социалистов-революционеров: документы и материалы, 1900–1925 гг. : в 3 т. – М.: РОССПЭН, 1998–1999. – Т. 3, ч. 1–957 с.; ч. 2. – 1054 с.

9.    Политическая история русской эмиграции, 1920–1940 гг. : документы и материалы: учебное пособие / под ред. А.Ф. Киселева. – М.: Владос, 1999. – 776 с.

10.       Протоколы Центрального Комитета и заграничных групп Конституционно-демократической партии 1905 – сер. 1930‑х гг.: в 6 т. / отв. ред. В.В. Шелохаев. – М.: РОССПЭН, 1996–1998. – Т. 4–6.

11.       Российская эмиграция в Маньчжурии: Военно-политическая деятельность (1920–1945 гг.) : сб. док. / сост. Е.Н. Чернолуцкая. – Южно-Сахалинск, 1994. – 198 с.

12.       Русская адвокатура в Германии: Отчет о деятельности Союза за 10 лет (1920–1930). – Берлин, 1930. – 127 с.

13.       Русская военная эмиграция 20–40‑х годов : док. и материалы / Ит-т воен. истории М-ва обороны РФ и др.; сост.: Басик И. И, (отв. сост.) и др.; пер. фр. док. – В. Карпов. – М.: Гея, 1998–2007. – Т. 1–4.

14.                Русская молодежь в высшей школе за границей: деятельность Центрального комитета по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей (1922/1923–1931/1932 уч. гг.). – Париж, 1933. – 62 с.

15.       Русская школа за рубежом: исторический опыт 20‑х годов: сборник документов. – М., 1995. – 350 с.

16.       «Русская эмиграция… совершенно не объединена ничем общим» : («белые» и «красные» о российском зарубежье: новые документы) / подгот. публ. А.В. Квакина // Источник. – 2003. – № 5. – С. 36–52.

17.  Русский Берлин (20‑е гг. ХХ в.) : сборник / сост., предисл. и персоналии В.В. Сорокиной. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. – 368 с.

18.  Русский дом им. императора Николая II в Белграде : Открытие 9 апреля 1933 г. – Белград, 1933. – 45 с.

19.  Русский Париж / сост., предисл. и коммент. Т.П. Буслаковой. – М.: Изд-во МГУ им. М.В. Ломоносова, 1998. – 528 с.

20.  Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства СССР, издаваемое Управлением Делами СНК СССР. – М., 1928–1938.

21.  Харбинский комитет помощи русским беженцам, 1923–1938. Отчет о деятельности. – Харбин, 1938. – 79 с.

22.  Харбинский комитет помощи русским беженцам. Отчет Харбинского комитета помощи русским беженцам о его деятельности в Северной Маньчжурии (Китай) за 1930 год, заслушанный и утвержденный Общим собранием комитета 29 марта 1931 г. – Харбин, 1931. – 32 с.

23.  Société des nations. Haut-Commissariat pour les réfugiés. Documents préparatiores et procèsverbaux de la Conférence intergouvernementale pour le statut juridique des réfugiés 28–30 juin 1928. Arrangement et accord du 30 juin 1928. – Geneve, 1930. – 24 p.

V. Мемуары

1.    Александровский Б.Н. Из пережитого в чужих краях: воспоминания и думы бывшего эмигранта / Б.Н. Александровский. – М.: Мысль, 1969. – 374 с.

2.    Андреев Н.Е. То, что вспоминается: из семейных воспоминаний Николая Ефремовича Андреева (1908–1982) / Н.Е. Андреев; ред. Е.Н. Андреева, Д.Г. Андреев. – Таллинн: Авенариус, 1996. – Т. 1. – 335 с.; – Т. 2. – 319 с.

3.    Вишняк М. Годы эмиграции / М. Вишняк. – Стэнфорд, 1970. – 412 с.

4.    Гессен В.И. В борьбе за жизнь (записки эмигранта): Петербург – Берлин – Париж – Нью-Йорк / В.И. Гессен. – Нью-Йорк, 1974. – 189 с.

5.    Гессен И.В. Годы изгнания / И.В. Гессен. – Париж: Ymca-Press, 1979. – 268 с.

6.    Гуль Р. Я унес Россию: Антология эмиграции / Р. Гуль. – Т. 1–3. – М.: Б. С. Г. – ПРЕСС, 2001.

7.    Евлогий, митр. Путь моей жизни: воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной / митрополит Евлогий. – М.: Моск. рабочий, 1994. – 621 с.

8.    Еленевская И. Воспоминания / И. Еленевская. – Стокгольм: б. и., 1968. – 214 с.

9.    Игнатьев А.А. Моя миссия в Париже / П.А. Игнатьев; послесл. В.А. Авдеев. – М.: Гея итэрум, 1999. – 334 с. (Рассекреченные жизни).

10.  Ильина Н. Дороги и судьбы / Н. Ильина. – М.: Сов. Россия, 1988. – 592 с.

11.  Красноусов Е.М. Шанхайский русский полк, 1927–1945 гг. / Е.М. Красноусов. – Сан-Франциско: Глобус, 1984. – 367 с.

12.  Львов Г.Е. Воспоминания / Г.Е. Львов; предисл. Н.В. Вырубова. – М.: Рус. путь, 1998. – 316 с.

13.  Любимов Л.Д. На чужбине / Л.Д. Любимов. – М.: Сов. писатель, 1963. – 414 с.

14.  Маклаков В.А. Из воспоминаний / В.А. Маклаков. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954. – 410 с.

15.  Мейснер Д.И. Миражи и действительность: записки эмигранта / Д.И. Мейснер. – М.: Мысль, 1966. – 302 с.

16.  Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники / С.П. Мельгунов. – М.: Индрик, 2003. – 527 с.

17.  Набоков В.В. Другие берега / Владимир Набоков. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954. – 265 с.

18.  Ратиев А.Л. То, что сохранила мне память: мемуары / князь Александр Ратиев; сост. Г. Рупчева, Л. Любенова, Ц. Кьосева, Н. Дачева. – София: Изд-во Софийс. Ун-та им. Св. Климента Охридского, 1999. – 681 с.

19.  Русские в Латвии. Сб. «Дня русской культуры». – Рига, 1933–1934. Ч. 1–2.

20.  Сорокин П. Дальняя дорога / П. Сорокин. – М., 1992. – 302 с.

21.  Старк Г.К. Моя жизнь: (воспоминания контр-адмирала) / Г.К. Старк. – СПб., 1998. – 131 с.

22.  Ширинская А.А. Бизерта. Последняя стоянка: воспоминания / А.А. Ширинская. – М.: Рус. путь, 1999. – 244 с.

23.  Schlesinger Moritz. Erinnerungen eines Aussenseiters im diplomatischen Dienst / Moritz Schlesinger. – Köln, 1977. – 378 S.

VI. Публикации деятелей русского зарубежья

1.    Гиппиус З.Н. Наше прямое дело / З.Н. Гиппиус. – Париж, 1930. – 54 с.

2.    Ильин И.А., Шмелев И.С. Переписка двух Иванов (1927–1934) / Сост. и предисл. Ю.Т. Лисица. – М., 2000. – 553 с.

3.    Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия: история и культ. – просвет. деятельность рус. зарубежья за полвека (1920–1970) / П.Е. Ковалевский. – Париж, 1971. – 347 с.; Доп. вып. – Париж, 1973. – 147 с. (Collection Etudes ruggeg; Vol. 5).

4.    Милюков П.Н. Революция на переломе / П.Н. Милюков. – Париж, 1927. – Т. 2. – 281 с.

5.    Милюков П.Н. Эмиграция на перепутье / П.Н. Милюков. – Париж, 1926. – 136 с.

6.    Николаев К.Н. Правовое положение Православной церкви народа русского в рассеянии сущего / К.Н. Николаев. – Новый Сад, 1934. – 187 с.

7.    Окунцов И.К. Русская эмиграция в Северной и Южной Америке / И.К. Окунцов. – Буэнос-Айрес, 1967. – 486 с.

8.    Парчевский К.К. В Парагвай и Аргентину. Очерки Южной Америки / К.К. Парчевский. – Париж, 1936. – 304 с.

9.    Парчевский К.К. По русским углам. Цикл очерков о русской эмиграции во Франции между первой и второй мировыми войнами / К.К. Парчевский; авт. вступ. ст. С.А. Беляев, Б.М. Парчевская. – М.: ИВИ РАН, 2002. – 220 с.

10.  Пилкин А.П. Парагвай. Краткий очерк. – Париж, 1934. – 32 с.

11.  Почему мы вернулись на Родину: Свидетельства реэмигрантов / сост., авт. предисл. и ввод ст. А.П. Осадчая, А.Л. Афанасьев, Ю.К. Баранов; изд. 2‑е, доп. – М.: Прогресс, 1987. – 400 с.

12.  Русские в Шанхае. – Шанхай, 1936. – 87 с.

13.  «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев – В.А. Маклаков. Переписка, 1919–1951: в 3 т. – М.: РОССПЭН, 2001–2002.

14.  Струве Г.П. Русская литература в изгнании / Г.П. Струве. – Париж, 1984. – 449 с. Адамович

15.  Таубер Л.Я. Лига наций и юридический статут русских беженцев / Л.Я. Таубер. – Белград, 1933. – 38 с.

VII. Исследования

1.    Аблова Н.Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае. Международные и политические аспекты истории (первая половина ХХ в.) / Н.Е. Аблова. – М.: Русская панорама, 2005. – 431 с.

2.    Адамович Г.В. Василий Алексеевич Маклаков: Политик, юрист, человек / Г.В. Адамович. – Париж, 1959. – 260 с.

3.    Александров С.А. Возникновение зарубежной России / С.А. Александров. – М.: АИРО-ХХ, 2003. – 56 с.

4.    Алексеева Е.В. Российская эмиграция в Королевстве сербов, хорватов, словенцев: (по документам Архива Югославии) / Е.В. Алексеева // Отечественные архивы. – 1995. – № 6. – С. 20–26.

5.    Алексеева Е.В. Российская эмиграция в Королевстве сербов, хорватов, словенцев, 1920–1941 годы / Е.В. Алексеева // Отечественная история. – 2000. – № 1. – С. 32–40.

6.    Арсеньев А.Б. Новый Сад – «новый остров» Петербурга / А.Б. Арсеньев // Берега. Информ. – аналит. сб. о рус. зарубежье. – 2005. – Вып. 4. С. 4–11.

7.    Арсеньев А.Б. У излучины Дуная / А.Б. Арсеньев. – Харьков, 1999. – 423 с.

8.    Аурилене Е.Е. Российская диаспора в Китае. (1920–50‑е гг.) / Е.Е. Аурилене. – Хабаровск: Частная коллекция, 2008. – 268 с.

9.    Афанасьев А.Л. Полынь в чужих полях / А.Л. Афанасьев. – М.: Молодая гвардия, 1984. – 285 с.

10.  Балакшин П.П. Финал в Китае: возникновение, развитие и исчезновение белой эмиграции на Дальнем Востоке / Петр Балакшин. – Сан-Франциско; Париж; Нью-Йорк: Сириус, 1958. – Т. 1. – 430 с.; 1959. – Т. 2. – 375 с.

11.  Батожок И.А. К вопросу о типологии российской эмиграции в Китае / И.А. Батожок // Российская культура глазами молодых ученых. – Вып. 4. Ч. 1. – СПб., 1995. – С. 158–165.

12.  Батожок И.А. Русские в Китае. Поиск документов в архивах КНР / И.А. Батожок // Отечественные архивы. – 1996. – № 1. – С. 41–43.

13.  Батожок И.А. Русские из Китая в Калифорнии (1920–1957). К вопросу о культурной специфике группы / И.А. Батожок // Культура на пороге III тысячелетия. – СПб., 1996. С. 198–205.

14.  Башмакова Н. Из истории и быта русских в Финляндии. 1917–1939 / Н. Башмакова, М. Лайонен // Studia Slavica Finlandensia. – Helsinki, 1990. – Т. VII. – С. 1–100.

15.  Бегидов А.М. Российская военная эмиграция в 1920–30‑е годы / Бегидов А.М., Ершов В.Ф., Парфенова Е.Б., Пивовар Е.И. – Нальчик, 1998. – 198 с.

16.  Беляева А.В. Из истории Русской Православной церкви во Франции / А.В. Беляева // Россия и Франция. XVIII–XX века. – М.: Наука, 2003. – Вып. 5. – С. 275–287.

17.  Беляков В.В. По следам «Пересвета». Россияне в Египте / В.В. Беляков. – Каир, 1994. – 232 с.

18.  Беляков В.В. Приютила Африка Жар-птицу. Россияне в Египте / В.В. Беляков. – М., 2000. – 253 с.

19.  Беляков В.В. Русский Египет / В.В. Беляков. – М.: Вече, 2008. – 335 с.

20.  Бирман М.А. Российские интеллектуалы-эмигранты в Болгарии 1920–30‑х годов / М.А. Бирман, А.Н. Горяинов // Новая и новейшая история. – 2002. – № 1. – С. 173–193.

21.  Бойко Ю.В. Региональные аспекты адаптации российских эмигрантов к условиям жизни во Франции (1900–1930‑е гг.) / Ю.В. Бойко // Исторический источник: Человек и пространство. – М., 1997. – С. 235–237.

22.  Бортневский В.Г. Загадка смерти генерала Врангеля: Неизвестные материалы по истории русской эмиграции 1920‑х гг. / В.Г. Бортневский. – СПб., 1996. – 167 с.

23.  Брук А.С., Кабузан В.М. Миграционные процессы в России и СССР / А.С. Брук, В.М. Кабузан. – Вып. 1. – М., 1991. – 29 с.

24.  Брюнон Ж. Иностранный легион, 1831–1955 / Жан Брюнон, Жорж Маню. – М., 2003. – 523 с.

25.  Будницкий О.В. Нетипичный Маклаков (О политической деятельности В.А. Маклакова) / О. Будницкий // Отечественная история. – 1999. – № 2. – С. 12–26; № 3. – С. 64–81.

26.  Бутков В. Русская эмиграция в Болгарии / В. Бутков // Новый журнал=New Rev. N-Y., 1997. – Кн. 206. – С. 288–294.

27.  Бялата емиграция в България. Материали от научна кнференция. София, 23 и 24 септември 1999 г. – София: ИК Гутенберг, 2001. – 456 с.

28.  Варшавский В.С. Незамеченное поколение / В.С. Варшавский. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. – 387 с.

29.  Волков С.В. Офицеры российской гвардии. Опыт мартиролога / С.В. Волков. – М., 2002. – 568 с.

30.  Волков С. Трагедия русского офицерства / С.В. Волков. – М., 2002. – 234 с.

31.  Воробьев А. Русская Бельгия : Путевые заметки с отступлениями / А. Воробьев. – Орел, б/г. – 15 с.

32.  Галич Ж.В. Русская политическая эмиграция и большевистские дискуссии середины – второй половины 1920‑х гг. / Ж.В. Галич // Русская эмиграция во Франции (1850‑е – 1950‑е гг.). – СПб.: Минерва, 1995. – С. 89–96.

33.  Ганин В.В. Система подготовки юридических кадров в СССР и российском зарубежье. 1917‑середина 1980‑х гг. / В.В. Ганин. – М., 2001. – 234 с.

34.  Говердовская Л.Ф. Общественно-политическая и культурная деятельность русской эмиграции в Китае в 1917–1931 гг. / Л.Ф. Говердовская. – М., 2000. – 174 с.

35.  Годы. Люди. Судьбы. История российской эмиграции в Китае: Материалы международ. науч. конф., посвящ. 100‑летию г. Харбина и КВЖД. Москва, 19–20- мая 1998 г. / Рос. АН. Ин-т рос. истории. – М., 1998. – 213 с.

36.  Голдин В.И. Русская эмиграция в Норвегии. 1918–1940 / В.И. Голдин, Т.П. Тетеревлева, Н.Н. Цветнов // Страх и ожидания. Россия и Норвегия в ХХ веке / Под ред. В.И. Голдина, Й.П. Нильсена. – Архангельск, 1997. – С. 103–124.

37.  Голотик С.И. Российское общество Красного Креста (1917–30‑е годы) / Голотик С.И., Ипполитов С.С. // Новый исторический вестник. – М., 2001. – № 2 (4). – С. 237–250.

38.  Горелик Б. Русская диаспора Южной Африки. Ассимиляция или адаптация? / Б. Горелик // Азия и Африка сегодня. – 2004. – № 5.

39.  Горкавенко Н.Л., Гридина Н.П. Российская интеллигенция в изгнании. Маньчжурия, 1917–1946 гг. – Владивосток, 2002. – 156 с.

40.  Горяинов А.Н. Культурно-просветительные организации русских эмигрантов в Болгарии (до начала 30‑х годов ХХ века) // Славяноведение. – 1994. – № 4. – С. 23–33.

41.  Горяинов А.Н. Учебные заведения русской эмиграции в Болгарии // Славянский альманах-1997. – М., 1998. – С. 182–195.

42.  Горячкин Г.В. Последний царский генконсул в Египте // Азия и Африка сегодня. – М., 2001. – № 5. – С. 60–63.

43.  Горячкин Г.В. Русская поликлиника в Каире: (о судьбах русской эмиграции в 20–30‑х гг. ХХ в.) // Азия и Африка сегодня. – М., 1998. – № 11. – С. 75–77.

44.  Горячкин Г.В., Гриценко Т.Г., Фомин О.И. Русская эмиграция в Египте и Тунисе. (1920–1939 гг.) – М., 2000. – 219 с.

45.  Григорьева Н.В. Путешествие в русскую Финляндию: Очерк истории и культуры. – СПб.: , 2002. – 160 с.

46.  Гришунькина М.Г. Профессиональные корпорации юристов в российском зарубежье. 1920–1930‑е гг. / М.Г. Гришунькина. – М.: МАКС-Пресс, 2004. – 60 с.

47.  Гришунькина М.Г. Российская адвокатура в эмиграции в 1920–1930‑е гг. / М.Г. Гришунькина. – М.: МАКС-Пресс, 2005. – 50 с.

48.  Даватц В.Х. Годы. Очерки пятилетней борьбы / В.Х. Даватц. – Белград, 1926. – 237 с.

49.  Даскалов Д. Издательская деятельность русской эмиграции в Болгарии / Д. Даскалов // Славяноведение. – 1996. – № 5. – С. 84–97.

50.  Дом в изгнании. Очерки о русской эмиграции в Чехословакии 1918–1945. Прага: RT+RS SERVIS, 2008.

51.  Доронченков А.И. Эмиграция «первой волны» о национальных проблемах и судьбе России. – СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. – 216 с.

52.  Дубинина Н.И. Об особенностях дальневосточной ветви российской эмиграции (на материалах Харбинского комитета помощи русским беженцам) / Н.И. Дубинина, Ю.Н. Ципкин // Отечественная история. – 1996. – № 1. – С. 70–84.

53.  Евсеева Е.Н. Объединение русских студенческих эмигрантских организаций (1920–1934) // Е.Н. Евсеева // Новый исторический вестник. – 2001. – № 1. – С. 243–247.

54.  Ершов В.Ф. Российская военно-политическое зарубежье в 1918–1945 гг. (организации, идеология, экстремизм) / В.Ф. Ершов. – М., 2000. – 294 с.

55.  Ершов В.Ф. Студенческий мир Зарубежной России (1920–1940‑е гг.) / В.Ф. Ершов // Российское студенчество: условия жизни и быта (XVIIIXXI века). Всероссийская научная конференция. Сб. науч. ст. – М., 2004. – С. 183–192.

56.  Ершов В.Ф., Курамина Н.В. Российские образовательные учреждения за рубежом: опыт 1920–1930‑х годов // Исторические записки. – 2004. – № 7 (125). – С. 198–222.

57.  Зарубежная архивная Россика. Итоги и перспективы выявления и возвращения. – М.: б. и., 2001. – 254 с.

58.  Зарубежная Россия. 1917–1939 гг. Сб. ст. / Ответ. ред. В.Ю. Черняев. – СПб.: Лики культуры, 2000. – 445 с.

59.  Зарубежная Россия. 1917–1939 гг. Сб. ст. / Ответ. ред. В.Ю. Черняев. – СПб.: Лики культуры, 2003. – 512 с.

60.  И в изгнании учить любви к Родине / В.А. Владыкина // Педагогика. – 1995. – № 3. – С. 58–51.

61.  Иванов В.П. Российская эмиграция на Дальнем Востоке в 1920–1945 гг.: формирование, деятельность, институциональные основы / В.П. Иванов. – М.: МГОУ, 2003. – 160 с.

62.  Илов М. Русские в Польше (1919–1939) / М. Илов // Новый журнал. – N. Y., 1990. – Кн. 179.

63.  Ионцев В.А. Эмиграция и репатриация в России / В.А. Ионцев, Н.М. Лебедева, М.В. Назаров, А.В. Окороков. – М., 2001. – 490 с.М.: Попечительство о нуждах Российских репатриантов, 2001. –  490 с.

64.  Иоффе Г.З. В.А. Маклаков: вместо подчинения одним надо искать равновесие / Г.З. Иоффе, С.В. Кулешов // Кентавр. – 1993. – № 6. – С. 61–71.

65.  Ипполитов С.С. Российская эмиграция и Европа: несостоявшийся альянс. – М.: Ипполитов, 2004. – 376 с.

66.  Ипполитов С.С. Три столицы изгнания. Константинополь, Берлин, Париж. Центры зарубежной России 1920‑х – 1930‑х гг. / С.С. Ипполитов, В.М. Недбаевский, Ю.И. Руденцова. – М.: РГГУ, 1999. – 208 с.

67.  Исаков С.Г. Русские в Эстонии: 1914–1940: Историко-культурный очерк. – Тарту, 1996. – 400 с.

68.  История российского зарубежья. Проблемы адаптации мигрантов в ХIХ–ХХ веках. Сб. ст. / Отв. ред. Ю.А. Поляков. – М.: ИРИ РАН, 1996. – 174 с.

69.  История российского зарубежья. Проблемы историографии (конец XIXXX в.). Сб. ст. / Отв. ред. Ю.А. Поляков. – М.: ИРИ РАН, – 255 с.

70.  Источники по истории адаптации российских эмигрантов в ХIХ–ХХ вв. Сб. ст. / Под ред. Ю.А. Полякова и Г.Я. Тарле. – М.: ИРИ РАН, 1997. – 191 с.

71.  Кабузан В.М. Русские в мире. – СПб., 1996. – 351 с.

72.  Казнина О.А. Русская эмигрантская община в Англии: 1920–1930 гг. // Русский мир. – М., 2000. – № 1. – С. 81–88.

73.  Казнина О.А. Русские в Англии: из переписки Е.В. Саблина // Россика в США: Сборник статей (Материалы к истории русской политической эмиграции; вып. 7). – М., 2001. – С. 161–185.

74.  Казнина О.А. Русские в Англии: Русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине ХХ века. – М., 1997. – 413 с.

75.  Канищева Н.И. Организационная структура заграничных групп Конституционно-демократической партии // Проблемы политической и экономической истории России. – М., 1998. – С. 177–215.

76.  Карпенко С. «Руль»: зеркало кадетского Берлина // Новый журнал. Нью-Йорк, – 1998. – Кн. 212. – С. 251–267.

77.  Квакин А.В. История ботинок // Родина. – 2000. – № 8. – С. 62–63.

78.  Квакин А.В. Общее и особенное в положении российской диаспоры «первой» волны: учебно-методическое пособие. Т- верь, 1992. – 47 с.

79.  Кельман Е. Советское право за рубежом. – М., 1927. – 95 с.

80.  Кириенко Ю.К. Казачество в эмиграции: споры о его судьбах (1921–1945 гг.) // Вопросы истории. – 1996. – № 10.

81.  Ковальчук С. Судьба журнала «Закон и суд» // Балтийский архив. – Т. 4. – Рига, 1999. – С. 88–103.

82.  Козлитин В.Д. Общественная жизнь русских и украинских эмигрантов в Югославии (1920–1930‑е годы) // Славяноведение. – 1996. – № 5.

83.  Козлитин В.Д. Российские учебные заведения в Югославии (1920–1944 гг. // Педагогика. – 1998. – № 5. – С. 75–80.

84.  Козлитин В.Д. Русская и украинская эмиграция в Югославии (1919–1945 гг.). – Харьков, 1996. – 472 с.

85.  Комин В.В. Политический и идейный крах русской мелкобуржуазной контрреволюции за рубежом. – Калинин, 1977. – 119 с.

86.      Кононова М.М. Русские дипломатические представительства в эмиграции (1917–1925 гг.). – М.: ИВИ РАН, 2004. – 240 с.

87.  Копршивова А. Российские эмигранты в Вшенорах – Мокропсах – Черновицах. – Прага, 2000. – 33 с.

88.  Косик В.И. Вклад русской эмиграции в культуру Югославии / В.И. Косик, В.А. Тесемников // Педагогика. – 1994. – № 5.

89.  Косик В.И. Письмо генерала П.И. Залесского / В.И. Косик // Славяноведение. – 1994. – № 4.

90.  Косик В.И. Русская молодежь в эмиграции / В.И. Косик // Славяноведение. – 2003. – № 4. – С. 47–53.

91.  Косик В.И. Русская церковь в Югославии (20–40‑е гг. ХХ века) / В.И. Косик. – М., 2000. – 213 с.

92.  Косик В.И. Русская Югославия: фрагменты истории, 1919–1944 / В.И. Косик // – Славяноведение. – 1992. – № 4. – С. 20–32.

93.  Костиков В. Не будем проклинать изгнанье… Пути и судьбы русской эмиграции. – М., 1990. – 464 с.

94.  Кочубей О.И., Печерица В.Х. Исход и возвращение (Русская эмиграция в Китае в 20–40‑е гг.). Владивосток, 1998. – 225 с.

95.  Кувшинов В.А. Кадеты в России и за рубежом (1905–1943 гг.). – М., 1997. – 151 с.

96.  Кудрякова Е.Б. Российская эмиграция в Великобритании в период между двумя войнами. – М.: ИНИОН, 1995. – 67 с.

97.  Культура Российского Зарубежья / ред. коллегия: Ю.С. Борисов, Ю.В. Бойко, Т.А. Пархоменко. – М.: Рос. ин-т культуры, 1995. – 219 с.

98.  Культурная миссия Российского Зарубежья: История и современность. Сб. ст. / Отв. ред. Э.А. Шулепова. – М.: РИК, 1999. – 197 с.

99.  Культурное и научное наследие российской эмиграции в Великобритании (1917–1940‑е гг.). – М.: Русский путь, 2002. – 444 с.

100.  Культурное наследие российской эмиграции 1917–1940. Кн. 1–2. – М.: Наследие, 1994.

101.  Курамина Н.В. Высшая школа в зарубежной России. 1920–1930‑е гг. – М.: МАКС-Пресс, 2003. – 117 с.

102.  Кьосева Ц. Руската емиграция в България. България и руската емиграция 20‑те – 50‑те години на ХХ в. / Кьосева Ц. – София: IMIR, 2005. – 590 с.

103.  Лазарева С.И. Проблемы адаптации российской эмиграции в Китае (20‑е – середина 40‑х годов ХХ в.) // Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему. Материалы международной научной конференции. – Владивосток, 1997.

104.  Лазарева С.И., Сергеев О.И., Горкавенко Н.Л. Российские женщины в Маньчжурии. Краткие очерки из истории эмиграции. – Владивосток: б. и, 1996. – 94 с.

105.  Львов К.В. Маргиналы Русского Зарубежья / К.В. Львов. – М., 2002. – 112 с.

106.  Львов К.В. Следствия и судебные процессы по делам русских эмигрантов во Франции в 1920–30‑е гг. / К.В. Львов // Новый исторический вестник. – 2001. – № 1. – С. 146–162.

107.  Мартынов А.С. Российские юристы в эмиграции (1920–1930) // Русская культура ХХ века на родине и в эмиграции. Имена. Проблемы. Факты. – Вып. 2. – М.: б/и, 2002. – С. 298–324.

108.  Мартынов Б.Ф. Капитан Касьянов и другие… // Латинская Америка. – 1998. – № 7. С. 70–76.

109.  Международная конференция «Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Результаты и перспективы проведенных исследований. Фонды Славянской библиотеки и пражских архивов: Прага, 14–15 августа 1995 г. Сб. докладов. – Ч. 1–2. – Прага, 1995–990 с.

110.  Международный опыт защиты соотечественников за рубежом. Мировая и отечественная практика. – М.: Классикс Стиль, 2003. – 464 с.

111.  Международный симпозиум «Русская эмиграция в сербской и других славянских культурах». Тезисы докладов. (Белград – Ср. Карловцы, 20–22 ноября 1997 г.). – Белград, 1997. – 213 с.

112.  Мелихов Г.В. Зарисовки старого Харбина / Г.В. Мелихов // Проблемы Дальнего Востока. – 1990. – № 2–4.

113.  Мелихов Г.В. Маньчжурия далекая и близкая / Г.В. Мелихов. – М.: , 1991. – 213 с.

114.  Мелихов Г.В. Российская эмиграция в Китае (1917–1924 гг.) // Г.В. Мелихов. – М.: ИРИ РАН, 1997. – 245 с.

115.  Мирова О.А. Работа юристов-эмигрантов в области коммерческого права (20‑е годы) // Новый исторический вестник. – 2001. – № 1. – С. 137–145.

116.  Миронова Е.М. Российская миссия в Белграде (1919–1940) // Россия в ХVIII–ХХ веках. Страницы истории. – М., 2000. – С. 216–231.

117.  Мосейкина М.Н. Из истории адаптации русской эмиграции в Аргентине в 1920–1930‑е гг. / М.Н. Мосейкина // Россия и мировая цивилизация. Материалы международной научно-теоретической конференции. – М., 1996. – С. 43–45.

118.  Мухачев Ю.В. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного

119.  Назаров М.В. Миссия русской эмиграции / Михаил Назаров. – Изд. 2‑е, испр. – М.: Родник, 1994. – Т. 1. – 416 с.

120.  Нансеновский чтения 2007- СПб.: Сударыня, 2008. – 492 с.

121.  Наука и культура Русского Зарубежья. – СПб., 1997. – 309 с.

122.  Национальные диаспоры в России и за рубежом в ХIХ–ХХ вв. Сб. ст. – М.: ИРИ РАН, 2001. – 331 с.

123.  Невалайнен П. Изгои: российские беженцы в Финляндии (1917–1939) / Пека Невалайнен; сокр. авториз. пер. – СПб.: Журнал Нева, 2003. – 365 с.

124.  Никифоров К.В. Русский Белград (К вопросу о деятельности русских архитекторов-эмигрантов) // Славяноведение. – 1992. – № 4. – С. 33–44.

125.  Нитобург Э.Л. Русские в США : История и судьбы, 1870–1970: Этно-исторический очерк / Э.Л. Нитобург; Отв. ред. Н.Н. Болховитинов. – М.: Наука, 2005. – 421 с.

126.  Онегина С.В. Бюро по делам российской эмиграции в Маньчжурии. 1930–1940‑е гг. // Проблемы Дальнего Востока. – 1996. – № 5. – С. 141–146.

127.  Осовский Е.Г., Сухачева В.А. Русская школа в анклавах эмиграции (20–40‑е гг. ХХ в.) // Регионология. – Саранск, 1998. – № 1. 89–102.

128.  П.Н. Милюков: историк, политик, дипломат. Материалы международной конференции. – М., 2000.

129.  Паклин Н.А. Русские в Италии. – М., 1990. – 285 с.

130.  Пашуто В.Т. Русские историки-эмигранты в Европе. – М.: Нака, 1992. – 400 с.

131.  Печерица В.Ф. Восточная ветвь русской эмиграции. – Владивосток, 1994. – 276 с.

132.  Пивовар Е.И., Грибенчикова О.А. Некоторые проблемы истории русского бизнеса в зарубежной России (1920–1930‑е гг.) // Русская культура ХХ века на родине и в эмиграции: Сб. статей / Изд. МГУ, Политехнический музей, МСЭУ. – М.: б/и, 2000. – Вып. 1. – С. 76–89.

133.  Писарев Ю.А. Российская эмиграция в Югославии // Новая и новейшая история. – 1991. – № 1. – С. 151–161.

134.  Писаревская Я.Л. Две России в Маньчжурии: социальная адаптация и реэмиграция (20‑е – начало 30‑х гг.) // Новый исторический вестник. – 2000. – № 2. – С. 52–70.

135.  Подалко П.Э. Япония в судьбах россиян: очерки истории царской дипломатии и российской диаспоры в Японии в конце XIX – начале ХХ века / П.Э. Подалко. – М., 2004. – 352 с.

136.  Полякова О.Б. Русское зарубежье и французская культура (вторая половина XIX – первая половина ХХ века) // Россия и Франция. XVIII–XX века. – Вып. 5. – М., 2003. – С. 171–185.

137.  Попов А.В. Русское зарубежье и архивы. – М., 1998. – 386 с.

138.  Попова С.С. Судьба русского экспедиционного корпуса во Франции после революции в России. По неопубликованным материалам военного министерства Франции // Россия и Франция. XVIIIXX века. – М., 1995. С. 196–216.

139.  Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. – 550 с.

140.  Проблемы зарубежной архивной Россики. – М., 1996. – 240 с.

141.  Проблемы истории Русского зарубежья: материалы и исследования. Вып. 1. / Ин-т всеобщ. истории. – М., 2005. – 453 с.

142.  Пронин А.А. Историография российской эмиграции / А.А. Пронин. – Екатеринбург, 2000. – 183 с.

143.  Раев М. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции, 1919–1939 / Марк Раев. – М., 1994. – 293 с.

144.  Ратушняк О.В. Донское и кубанское казачество в эмиграции (1920–1939 гг.): Учеб. пособие. Краснодар, 1997. – 164 с.

145.  Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. Научная конференция. Москва, 13–15 апреля 1993 г. Тезисы докладов. – М.: РГГУ, 1993. – 105 с.

146.  Российская диаспора в Африке. 20–50‑е годы. Сб. ст. – М., 2001. – 198 с.

147.  Российская интеллигенция на родине и в зарубежье. Новые документы и материалы. Сб. науч. ст. – М.: , 2001. – 228 с.

148.  Российская интеллигенция на родине и в зарубежье. Сб. науч. ст. к 30‑летию начала научно-педагогической деятельности профессора кафедры истории Российского государства Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова А.В. Квакина. – М., 2005. – 304 с.

149.  Российская эмиграция в Турции, Юго-Восточной и Центральной Европе 20‑х годов (гражданские беженцы, армия, учебные заведения) / под ред. Е.И. Пивовара. – М.: б/и, 1994. – 117 с. (Серия «Новые учеб. пос. по историч. дисциплинам»)

150.  Российская эмиграция на Дальнем Востоке. – Владивосток, 2000. – 184 с.

151.  Российская эмиграция: вчера, сегодня, завтра // Кентавр. – 1994. – № 5. – С. 28–49.

152.  Российские соотечественники в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Перспективы сотрудничества. Материалы III международной научно-практической конференции. Владивосток, 5–7 сентября 2001 г. – Владивосток, 2003. – 344 с.

153.  Российское Зарубежье: история и современность / под ред. А.В. Квакина и др. – М., 1998. – 295 с.

154.  Россика в США: Сб. ст. – М., 2001. – 446 с. (Материалы к истории русской политической эмиграции. Вып. 7.)

155.  Россия в изгнании. Судьбы российских эмигрантов за рубежом. – М., 1999. – 458 с.

156.  Россия и Италия. Сб. ст. – М.: Наука, 1998. Вып. 3: ХХ в. – 373 с.; Вып. 5. – М.: Наука, 2003. – 334 с.

157.  Россияне в Азиатско-Тихоокеанском регионе : Сотрудничество на рубеже веков. – Кн. 1–2. – Владивосток, 1997–1999.

158.  Рудницкий А.Ю. Другая жизнь и берег дальний… Русские в австралийской истории / А.Ю. Рудницкий. – М.: Наука, 1991. – 192 с.

159.  Русская эмиграция в борьбе с большевизмом / сост., науч. ред., предис. и коммент. С.В. Волкова. – М., 2005. – 479 с.

160.  Русская эмиграция в Европе, 20‑е-30‑е годы ХХ века. – М.: ИВИ РАН, 1996. – 268 с.

161.  Русская эмиграция в Югославии. – М.: ИНДРИК, 1996. – 350 с.

162.  Русская эмиграция во Франции (вторая половина XIX – середина XX в.). Тезисы республиканской научной конференции. Санкт-Петербург, РГПУ им. А.И. Герцена, 20–21 апреля 1995 г. – СПб.: Минерва, 1995. – 195 с.

163.  Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Результаты и перспективы проведенных исследований. Фонды Славянской библиотеки и пражских архивов: (Материалы международной конференции, Прага, 14–15 августа 1995 г.). Сб. докладов. – Прага, 1995. – Ч. 1–2.

164.  Русские без Отечества : Очерки антибольшевистской эмиграции 20–40‑х годов. – М., 2000. – 495 с.

165.  Русские в Болгарии. – София, 1999. – 175 с.

166.  Русские в Германии. Сб. науч. ст. – СПб., 1995. – 66 с.

167.  Русские во Франции. Сб. науч. ст. – СПб., 1995. – 189 с.

168.  Русский общевоинский союз : Краткий исторический очерк / сост. И.Б. Иванов. – СПб., 1994. – 23 с.

169.  Русское зарубежье в Латинской Америке. Сб. ст. – М., 1993. – 80 с.

170.  Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь / под общей ред. В.В. Шелохаева. – М.:РОССПЭН, 1997. – 748 с.

171.  Русское зарубежье: 1917–1991 гг. – М., 1992. – 98 с.

172.  Русское национальное меньшинство в Эстонской республике (1918–1940) / под ред. С.Г. Исакова. – СПб. – Тарту, 2001. – 446 с.

173.  Ручкин А.Б. Российское зарубежье 1920‑х годов. Проблемы адаптации ученых-эмигрантов на примере Экономического кабинета С.Н. Прокоповича. – М.: б. и., 1999. – 196 с.

174.  Ручкин А.Б. Русская диаспора в Соединенных Штатах Америки в первой половине ХХ века / А.Б. Ручкин. – М.: Изд-во Национального института бизнеса, 2006. – 464 с.

175.  Сабенникова И.В. Правовое положение русской эмиграции в Англии в межвоенный период / И.В. Сабенникова // Русские в Англии. – М., 2002. С. 9–28.

176.  Сабенникова И.В. Российская эмиграция. (1917–1939): сравнительно-типологическое исследование / И.В. Сабенникова. – Тверь: Золотая буква, 2002. – 431 с.

177.  Сабенникова И.В. Русская эмиграция как социально-культурный феномен / И.В. Сабенникова // Мир России. – М., 1997. № 3. С. 155–184.

178.  Сабенникова И.В. Русская эмиграция межвоенного периода в странах Северной Европы / И.В. Сабенникова // Актуальные проблемы и источники по истории Северных стран и их связей с Северо-западным регионом России. – СПб., 2001. С. 122–128.

179.  Сабенникова И.В. Русское зарубежье: сравнительно-исторический анализ / И.В. Сабенникова // Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании – М.:, 1996. – С. 260–263.

180.  Сабенникова И.В. Социальная и правовая помощь русским эмигрантам первой волны (20–30‑е годы) // Российский журнал социальной работы. – М., 1995. – № 2. – С. 39–47.

181.  Сабенникова И.В. Томаш Масарик и «Русская акция» чехословацкого правительства / И.В. Сабенникова // Вестник архивиста. – М., 2000. № 3–4.

182.  Савицкий И. Прага и Зарубежная Россия. (Очерки по истории русской эмиграции, 1918–1938 гг.). – Прага: IDEG PRAGUE, 2002. – 151 с.

183.  Свириденко Ю.П., Ершов В.Ф. Белый террор? Политический экстремизм российской эмиграции в 1920–1945 гг. – М., 2000. – 198 с.

184.  Селунская В.М. Проблемы интеграции эмигрантов в российском зарубежье между двумя мировыми войнами в отечественной историографии / В.М. Селунская // Вестник Московского университета. – Серия 8. – История. – 1998. – № 4. – С. 3–26.

185.  Селунская В.М. Русская диаспора в Финляндии между двумя мировыми войнами (1919–1939) / В.М. Селунская // Вестник Московского университета. – Серия 8. – История. – 2004. – № 5. – С. 16–32.

186.  Серапионова Е.П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике, 20–30 гг. / Е.П. Серапионова. – М.: ИСБ РАН, 1995. – 196 с.

187.  Серегин  А. В.  Высший монархический совет и командование русской армии в европейской эмиграции в 1920‑начале 1930‑х годов / А. В Серегин  // Отечественная история.  – 2007. – № 5.

188.  Синдеев А.А. Берлин 20‑х гг. Русская эмиграция и немецкое окружение. К вопросу о взаимодействии культур в миграционной ситуации / А.А. Синдеев // Славянский мир: проблемы изучения. – Тверь, 1998. – С. 109–121.

189.  Сладек З. Русская эмиграция в Чехословакии: развитие «русской акции» / З. Сладек // Славяноведение. – 1993. – № 4. – С. 28–38.

190.  Сонин В.В. Крах белоэмиграции в Китае. Учеб. пособие. – Владивосток, 1987. – 156 с.

191.  Соничева Н.Е. На чужом берегу (к истории русской эмиграции в послеоктябрьский период). – М.: Знание, 1991. – 63 с.

192.  Социально-экономическая адаптация российских эмигрантов (конец XIXXX вв.) Сб. ст. / под ред. Ю.А. Полякова, Г.Я. Тарле. – М., 1999. – 269 с.

193.  Стародубцев Г.С. Берлинский съезд русских юристов 1922 года и вопросы международной защиты прав эмигрантов // Правозащитник. – 2000. – № 1. – С. 78–97.

194.  Стародубцев Г.С. Международно-правовая наука российской эмиграции. (1918–1939) / Г.С. Стародубцев. – М.: Книга и бизнес, 2000. – 293 с.

195.  Стефан Дж. Русские фашисты: трагедия и фарс в эмиграции 1925–1945 / Дж. Стефан. – М., 1992. – 441 с.

196.  Страна Синей птицы. Русские в Бельгии. – М., 1995. – 377 с.

197.  Суомела Ю. Зарубежная Россия. Идейно-политические взгляды российской эмиграции на страницах русской европейской прессы в 1918–1940 гг. / Юлитта Суомела; авт. перев. с финск. Л.В. Суни. – СПб.: Коло, 2004. – 352 с.

198.  Сысоев Г. «Лучшее, что имела Россия». О судьбе нашей первой эмиграции в Югославии // Новое время. – 1992. – № 4.

199.  Тарле Г.Я. Изучение истории адаптации российских эмигрантов // Этот противоречивый ХХ век : К 80‑летию со дня рождения акад. РАН Ю.А. Полякова. – М., 2001. С. 65–77.

200.  Тарле Г.Я. Источники разработки нормативных документов по истории иммиграции и реэмиграции в Россию. – Ч. 1. : 1917–1921 // Археографический ежегодник за 1996 год. – М., 1998. С. 143–161.

201.  Тарле Г.Я. Российское зарубежье и Родина. – М., 1993. – 98 с.

202.  Таскина Е. Неизвестный Харбин. – М., 1994. – 178 с.

203.  Тен В.А. Иммиграционная политика США в XVIIXX вв. Краткий исторический очерк. – М., 1998. – 136 с.

204.  Тесемников В.А. Российская эмиграция в Югославии 1919–1945 // Вопросы истории. – 1988. – № 10. – С. 128–137.

205.  Тимонин Е.И. Исторические судьбы русской эмиграции (1920–1945 гг.). – Омск, 2000. – 300 с.

206.  У Нань Линь. Проблемы адаптации русских эмигрантов в Китае 20–30‑х гг. ХХ века.. М., 2001. – 34 с.

207.  У Нань Линь. Русская диаспора в Китае 20‑х-30‑х гг. ХХ века. М., 2001. – 193 с.

208.  Фельштинский Ю. К истории нашей закрытости. Законодательные основы иммиграционной и эмиграционной политики. М., 1991. – 184 с.

209.  Хисамутдинов А.А. Париж и русская эмиграция на Дальнем Востоке. Научная конференция в Париже // Проблемы Дальнего Востока. – 2001. – № 3. – С. 163–167.

210.  Хисамутдинов А.А. По странам рассеяния : (История российской эмиграции первой волны в Китае, странах АТР и Южной Америке в 1900–1970‑е годы. В 2 ч. Владивосток, 2000. – 360 с. – 1 ч.; 176 с. – 2 ч.

211.  Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. – Владивосток, 2000. – 204 с.

212.  Хитрова Е.В. Культурная адаптация русских эмигрантов во Франции : 20–30‑е годы (по мемуарным источникам) // Россия и Франция XVIIIXX в. – М., 1998. – Вып. 2. – С. 217–232.

213.  Хитрова Е.В. Русская диаспора во Франции в период между двумя мировыми войнами // Россия и Франция. XVIII–XX века. – М., 2001. – Вып. 4. – С. 257–281.

214.  Худобородов А.Л. Вдали от родины: российские казаки в эмиграции: Учебное пособие к спецкурсу. – Челябинск, 1997. – 112 с.

215.  Ципкин Ю.Н. Положение российских эмигрантов в Харбине в начале 20‑х гг. (по материалам ХКПРБ) // Дальний Восток России – Северо-Восток Китая: исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. – Хабаровск, 1998. – С. 107–110.

216.  Челышев Е.П. Российская эмиграция: 1920–1930‑е годы. – М., 2002. – 278 с.

217.  Чернявский Г., Даскалов Д. Судьбы русской эмиграции в Болгарии // История СССР. – 1961. – № 1. – С. 109–117.

218.  Шатилов А.Б. Эмигранты из России в Австралии в 20–30‑е годы // Славяноведение. – 1997. – № 5. – С. 67–80.

219.  Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции / Л.К. Шкаренков; изд. 3‑е. – М.: Мысль, 1987. –236 с.

220.  Шкаренков Л.К. Наваждение белых миражей (О судьбах и утраченных иллюзиях русской эмиграции) // Переписка на исторические темы. – М., 1989.

221.  Шкаренков Л.К. Российское зарубежье: заметки историка / Шкаренков Л.К. // Россия и современный мир. – 1994. – № 1. – С. 89–97.

222.  Шлегель К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1918–1945) / Карл Шлегель; пер. с нем. Л. Лисюткиной. – М.: НЛО, 2004. – 632 с.

223.  Шлегель К. Русская эмиграция в Германии. 1918–1941 гг. // Россия и современный мир. – 1995. – № 1. – С. 55–65.

Исследования на иностранных языках

1.       Balawyder A. Russian Refugees from Constantinopol and Harbin // Canadian Slavonic Papers. Monreal. 1972. XIV. № 1.

2.       Champcommunal J. La condition des Russes a l’étrangère et specialement en France. Paris, 1923. – 78 p.

3.       Chapin-Huntington W. Ch. The Homesick Million, Russia-out of Russia. Boston, 1933. – 178 p.

4.       Chyz Y.J., Roucek J.S. The Russians in the United States // The Slavonic and East European Review. April, 1939. V. 17. № 51.

5.       Cassaro L. Russi a Milano. Università degli Studi di Milano. Facoltà di Lettere e Filosofia. Anno accademico. 1994–1995.

6.       Cazzola P. I russi a San Remo tra Ottocento e Novecento. San Remo, 1990. – 234 p.

7.       Davie M.R. World Immigration. N. Y., 1946. – 189 p.

8.       Davis J. The Russian Immigrant. N. Y., 1922. – 78 p.

9.       Der Grosse Exodus : Die russische Emigration und ihre Zentren 1917 bis 1941 / Hrsg. von K. Schlögel. München, 1994. – 448 s.

10.  Deutschland und die Russische Revolution, 1917–1924 / München, Zürich, Fink, 1998. – 675 s.

11.  Dodenhoeft B. «Lasst mich nach Russland heim» : Russische Emigranten in Deutschland von 1918 bis 1945. Frankfurt a. M., 1993. – 338 s.

12.  Duncan H.G. Immigration and Assimilation. Boston, 1933. – 622 c.

13.  Fields H. The Refugee in the United States. N. Y., 1938. – 123 p.

14.  Gordenker L. Refugees in International Politics. London, 1987. – 234 p.

15.  Gorman R.F. Historical Dictionary of refugee and disaster relief organizations. L., 1994. – 123 p.

16.  Hansen, Marcus L. The immigrants in American History. Cambridge, 1940. – 272 p.

17.  Hassel Е.J.E. Russians Refugees in France and the United States Between World Wars. Philadelphia, 1995. – 215 p.

18.  Hathaway J. The Evolution of Refugee Status in International Law // International and Comparative Law Quarterly. Vol. 33. 1984.

19.  Hobsbawm E.J. Nations and Nationalism since 1780. Programmer, Myth, Reality. Cambridge, 1992. – 345 p.

20.  Holborn L.W. The League of Nations and the Refugee Problem // Annals. 1939. Vol. 6. P. 124–135.

21.  I Russi e l’Italia. Milano, 1995. – 234 p.

22.  Johnston B.V. Russian-American Social Mobility: an Analysis of the Achievement Syndrome. California, 1981. – 213 p.

23.  Johnston R.H. New Mecca, New Babylon. Paris and the Russian Exeiles 1920–1945. Kingston-Montreal, 1988. – 245 p.

24.  Migration – Ethnizität – Konflikt : Systemfragen und Fallstudien. Bd. 1. Osnabrück, 1996. – 458 s.

25.  The refugees. Information section. Geneva, 1938. – 78 p.

26.  Rimscha H. Der russische Bürgerkrieg und russische Emigration 1917–1921. Jena, 1924. – 156 s.

27.  Savitsch M.D. In Search of Comphtions. N. Y., 1940–393 p.

28.  Seabrock W. These Foregners. N. Y., 1938. – 123 p.

29.  Scandurra C. L’emigrazione russa in Italia: 1917–1940 // Europa orientalis. 1995. № 14 (2).

30.  Simpson J.H. The refugee Problem. Report of a survey by Sir John Hope Simpson. London, 1939. – 278 s.

31.  Unger Hartmut. Zwischen Ideologie und Improvisation. Frankfurt-am-Main, 1996. – 314 s.

32.  Venturi L. Rivoluzionari russi in Italia 1917–1921. Milano, 1979. – 145 p.

33.  Volkmann H. – E. Die russische Emigration in Deutschland. 1919–1929. Würzburg, 1966. – 254 s.

34.  Weis P. The International Status of Refugees and Stateless Persons // Journal du Droit International. 1956. № 4.

35.  Williams Robert Ch. Culture in Exile: Russian Emigrés in Germany, 1881–1941. Ithaca, N. Y., 1972. – 404 р.



[1] Цит. по: Николаев Д. Д. Н. А. Тэффи и русские периодические издания в Чехословакии // Творчество Н. А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины ХХ века. - М., 1999. - С. 128.

[2] В начале 1932 г. японские войска овладели Харбином. Вот как описывает ход событий сам Н. В. Устрялов в письме к Г. Н. Дикому 12 февраля 1932 г.: „Было несколько тревожных дней. Китайцы стянули под Харбин большие солдатские массы, – говорят, около 25 тысяч человек (некоторые называют даже до 50,000). <…> Было смешно и жалко видеть эти первобытные серые толпы, выступающие против современной армии! Как англичане „побеждали" некогда чернокожих Африки и испанцы [южно-]американских индейцев, так вот и ныне дивизия японского генерала Тамон (местные остряки балагурят: теперь он [уже] не Там-он, а Здесь-он) „блестяще разбила" армию Дын-чао. Да, победа полная. Но это было не боем, а бойней. Аэропланы, снижаясь, расстреливали [эту] злосчастную толпу туземцев из пулеметов, забрасывали ее бомбами, – удивительно ли, что «операция удалась на славу»?  <…> Наш домишко попал в центр «сражения». Как раз около него стояла китайская батарея, более суток бестолково палившая в пространство. Вокруг него рвались шрапнели и небесные бомбы. Но обошлось счастливо: лишь южная стена его изрешечена извне круглыми картечными пулями, да в детскую залетел, разбив два стекла и исковеркав стул, средней величины осколок. Горячие дни мы провели в гостинице, в полной безопасности” // Исторический архив. - М., 1999, - № 2. - С. 117–119.

[3] Подобные льготы во Франции предоставлены эмигрантам, пробывшим на французской территории не менее 5 лет.

[4] Е. А. Фелькерзам - секретарь делегата офиса, ранее Верховного Комиссариата, помощница Галлати, прежде работала в Риге в делегации беженских организаций Лиги Наций, в 1927 г. переехала в Польшу

[5] Надпись С. В. Юрьева на свидетельстве о разводе, сделанная 9 февраля 1933 г. в Белграде, гласила, что делегация Лиги Наций по делам беженцев в Королевстве Югославия соответственно соглашению 30 июня 1928 г. относительно юридического статуса беженцев и акту Министерства иностранных дел Королевства Югославия от 5 мая 1930 г. № 5831/Дп. 1305 удостоверяет подпись митрополита Антония, возглавлявшего Синод // АВП РИ. Ф. 166. Оп. 508/3. Д. 29. Л. 20.

[6] В письме от 11 февраля 1930 года Горькому из Парижа Сувчинский сообщал, что эмигрантские деятели, группировавшиеся вокруг газеты «Евразия» (десять человек), окончательно разочаровавшись в евразийском движении, хотели бы служить СССР; эти люди «являются вполне сознательными... идеологами советского дела». В связи с тем, что газета «Евразия» прекратила существование из-за отсутствия средств, Сувчинский выразил желание «издавать хотя бы ежемесячный журнал» и советовался с Горьким, где найти материальную поддержку для этого издания.