Авторский коллектив:
Алексей АНТОШИН (УрГУ)

Геннадий БОРДЮГОВ, руководитель (НИЦ «АИРО-XXI»)

Зоя БОЧАРОВА (МГУ им. М.В. Ломоносова)

Алан КАСАЕВ, руководитель (РИА «Новости»)

Марина МОСЕЙКИНА (РУДН)

 

Научно-вспомогательная работа:

Ирина ДАВИДЯН

Сергей ЩЕРБИНА

 


© Фонд «Русский мир», 2009
© Авторы, 2009

 

Cодержание

 

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА  ПЕРИОДА

2. ОТНОШЕНИЕ СОВЕТСКОГО СОЮЗА  К ЭМИГРАНТАМ. 
ПОЛИТИКА РЕПАТРИАЦИИ В СССР 

ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙН
Ы

Судьба военнопленных и депортированных граждан СССР.  Материалы комиссии по реабилитации  жертв политических репрессий

Из воспоминаний  Н.А. Троицкого

ПОЛИТИКА РЕПАТРИАЦИИ  РОССИЙСКИХ ЭМИГРАНТОВ  ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Из воспоминаний А.М. Кайгородова

Из воспоминаний Е. Романова в интервью с М.Н. Назаровым  о деятельности советских репатриационных комиссий  в Германии

Пропаганда репатриации в СССР.  Из материалов газеты «На Родину» (Рудсвиль-Бад) –  «органа советских граждан, интернированных  в Швейцарии»

Британский исследователь Н.Д. Толстой  о политике репатриации в СССР

Из статьи российского историка В.Н. Земскова  «К вопросу о репатриации советских граждан.  1944–1951 годы»

Из воспоминаний Э.К. Штеппы  «Не забудьте, люди!»

Данные УНКГБ о репатриантах в Свердловской области  на апрель 1946 г.

Спецсообщение УМГБ по Свердловской области  о настроениях репатриантов (1946)

Зафиксированные секретными сотрудниками УНКГБ – УМГБ  высказывания репатриантов, находившихся  на территории Свердловской области (1946).

Биографические справки о некоторых бывших военнопленных  и репатриантах, взятых в разработку УНКГБ-УМГБ  по Свердловской области в 1946 г.

Из архивно-следственных дел репатриантов из Китая,  арестованных в Свердловской области

Личное дело Теплякова Николая Александровича

Личное дело Петрова Алексея Владимировича

Личное дело Зорина Федора Николаевича

Личное дело Шанькова Михаила Николаевича

О репатриации из СССР польских граждан  и эмиграции граждан СССР – членов их семей  (Из спецсообщения УМГБ по Свердловской области, 1946)

Высказывания бывшего шофера «Тагилстроя» В.А. Гордеева,  зафиксированные секретным сотрудником НКГБ  в Свердловской области в 1946 г.

3. ГЕОГРАФИЯ РАЗМЕЩЕНИЯ ЭМИГРАНТОВ ПО МИРУ, 
ПРИМЕРНАЯ ЧИСЛЕННОСТЬ  И ТРУДОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

ЭМИГРАНТОВ

Русские эмигранты во Франции  в годы Второй мировой войны

Из воспоминаний П.А. Оболенского «На чужой стороне»

Из воспоминаний Р.Б. Гуля

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

Русские эмигранты в Германии  в годы Второй мировой войны

Из «Берлинского дневника» М. Васильчиковой

Из воспоминаний А.С. Казанцева

Российские эмигранты в Китае  в годы Второй мировой войны

Из воспоминаний Б.А. Караева

После Второй мировой войны

ГЕРМАНИЯ

Из воспоминаний К.В. Болдырева  «Менхегоф – лагерь перемещенных лиц»  (Западная Германия)

КИТАЙ – ФИЛИППИНЫ

Из воспоминаний Е. Ширинской  «Первый шаг эвакуации из Китая»

АВСТРАЛИЯ

Из воспоминаний С.А. Дичбалиса

Из воспоминаний А. Кареля

Из воспоминаний О. Горячева

Из воспоминаний Ю. Понькина

Из воспоминаний Е. Конашенко

Трудовая деятельность русских в США  после Второй мировой войны

Рекламные объявления

АРГЕНТИНА

Из статьи в журнале «Вехи»  (Буэнос-Айрес).

Примерная общая численность  «второй волны» советской эмиграции:  статистические исследования

Из исследования эмигрантского публициста  В.Д. Поремского

Из статьи В.Н. Земскова  «Репатриация и вторая волна эмиграции»

4. ПРАВОВОЙ СТАТУС  РОССИЙСКИХ ЭМИГРАНТОВ 
В РАЗЛИЧНЫХ СТРАНАХ МИРА

Правовой статус российских эмигрантов  в годы Второй мировой войны

ФРАНЦИЯ

Из воспоминаний П.А. Оболенского

ГЕРМАНИЯ

Из воспоминаний К.В. Болдырева  «Менхегоф – лагерь перемещенных лиц  (Западная Германия)»

Из исследования известного отечественного демографа  П.М. Поляна «Жертвы двух диктатур»

Из воспоминаний В.Г. Фурсенко  «Ди-пи: дни и годы»

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА

Советский историк А.А. Стрелко о государственной политике  по отношению к трудовым иммигрантам

После Второй мировой войны  (1945–1953)

Из Соглашения относительно военнопленных и гражданских лиц,  освобожденных войсками, находящимися под Советским Командованием,  и войсками, находящимися под Британским Командованием

Соглашение между Правительством  Союза Советских Социалистических Республик  и Правительством Соединенного Королевства Великобритании  и Северной Ирландии относительно освобожденных  советских граждан в Соединенном Королевстве

ЧЕХОСЛОВАКИЯ

Из воспоминаний Д.И. Мейснера

ГЕРМАНИЯ

Из воспоминаний К.В. Болдырева  «Менхегоф – лагерь перемещенных лиц  (Западная Германия)»

США

Из статьи советского исследователя О.В. Шамшура  «“Проблема” беженцев: кому это выгодно?»

Международное законодательство начала 1950‑х гг.

Из Конвенции ООН о статусе беженцев  28 июля 1951 г.

5. СТРУКТУРЫ «РУССКОГО МИРА» 
В 1939–1953 гг.

Русские эмигрантские организации  на начальном этапе Второй мировой войны  (1939–1941 гг.)

Из воспоминаний В.М. Байдалакова

Французский исследователь Д. Вейон о судьбе героя  Сопротивления русского эмигранта Б. Вильде

Русские эмигрантские структуры в годы  Великой Отечественной войны

ЕВРОПА

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

Из интервью историка М.Н. Назарова  с деятелем НТС В.Д. Поремским

Из интервью историка М.В. Назарова  с деятелем НТС Е. Романовым

Из воспоминаний деятеля НТС А.С. Казанцева

Из воспоминаний Н.А. Троицкого

Из воспоминаний Ф.М. Легостаева

Из воспоминаний протоиерея Димитрия Константинова

Из воспоминаний В.П. Артемьева

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА

Из воспоминаний П.П. Шостаковского

После Второй мировой войны  (1945–1953)

Германия

Лагерь Менхегоф: рождение издательства «Посев»  (из интервью М.Н. Назарова  с деятелем НТС Е. Романовым)

ФРАНЦИЯ

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

Русско-еврейский Париж после Второй мировой войны.  Объединение русско-еврейской интеллигенции

Парижская газета «Русские новости»  о мероприятиях русских скаутов по случаю Рождества в 1946 г.  Рождественские заметки

Эмигрантский публицист В. Лазаревский о задачах  парижской газеты «Русская мысль»

США

Дочь Л.Н. Толстого А. Толстая о деятельности  Толстовского Фонда в первые послевоенные годы

Освящение фундамента Дома для престарелых

Из воспоминаний Р.Б. Гуля о создании  Лиги борьбы за народную свободу

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА

Из воспоминаний П.П. Шостаковского

6. МЕРЫ ПО ПОДДЕРЖАНИЮ РУССКОГО ЯЗЫКА, 
ОБРАЗОВАНИЯ, РАЗВИТИЮ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ 

ИЛИ ПРИОБЩЕННОСТИ К НЕЙ

Журнал «Православная жизнь»  о летних лагерях для русских детей в Европе  в годы Второй мировой войны

Из воспоминаний К.В. Болдырева  о культурной жизни русских в лагере Менхегоф  после Второй мировой войны

Из статьи эмигрантского публициста В. Каралина  «Два пути, две задачи»

Из письма в редакцию  «Информационного бюллетеня Русского студенческого  христианского движения в Америке»

Из сообщения деятелей Французского отдела НТС

Из воспоминаний П.П. Шостаковского  о деятельности по сохранению русской культуры  среди эмигрантов в Аргентине

Из воспоминаний А. Кожевниковой  о мерах по сохранению русской культуры  среди эмигрантов в Австралии.

7. РОЛЬ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ 
В ОБЪЕДИНЕНИИ ЭМИГРАНТОВ

Воспоминания Б.А. Караева  о роли русской православной церкви  в жизни эмигрантов в Тяньцзине (Китай)  в годы Второй мировой войны

Русская Православная церковь в Европе  в годы Второй мировой войны

Из материалов эмигрантского журнала «Православная Русь». Богословские курсы в Берлине

Миссионерский комитет в Берлине

Богослужение в лагере военнопленных

Информационные сообщения

Церковная жизнь в Бачке

Из воспоминаний протоиерея Димитрия Константинова  о Русской Православной Церкви в Германии  на заключительном этапе Второй мировой войны

Из очерка Т. Манухиной  «Памяти митрополита Евлогия»

Русская Православная церковь в Европе  после Второй мировой войны

Пастырское послание митрополита Евлогия

Из статьи М. Каллаш  «Срыв»

Русское Рождество в Париже

Русская Пасха в Париже

Из очерка Т. Манухиной  «Памяти митрополита Евлогия»

Грамота Вселенского Патриарха Максима

Историк А.В. Попов о ситуации в Западно-европейской епархии  Русской Православной церкви после Второй мировой войны

Церковная жизнь российской эмиграции в США  после Второй мировой войны

Официальное извещение Митрополичьего Совета всем настоятелям  приходов Северо-Американской Митрополии

Историк А.В. Попов о Русской Православной Церкви  в Америке после Второй мировой войны

Церковное торжество

Из речи епископа Иоанна Бруклинского на съезде  православной молодежи в 1949 г.

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА

Протоиерей Д. Константинов о роли православной церкви  в эмиграции и деятельности ее приходов в Аргентине  после Второй мировой войны

Русская православная церковь в Австралии  после Второй мировой войны

Краткий исторический очерк

Из воспоминаний А. Кожевниковой

9. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ  СОВЕТСКИХ ПОСОЛЬСТВ С ЭМИГРАНТАМИ.  
ОТНОШЕНИЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ  «РУССКОГО МИРА»

К СОВЕТСКОМУ СОЮЗ
У

Политика СССР в 1939–1941 гг.  и русские эмигранты

Из воспоминаний П.П. Шостаковского

Русские эмигранты  и Великая Отечественная война

Из воспоминаний А.А. Громыко

Из воспоминаний С.Т. Коненкова

Из воспоминаний Б.А. Караева о русских эмигрантах  в Тяньцзине (Китай)

Из воспоминаний Д.И. Мейснера о позиции  русских эмигрантов в Чехословакии

Реакция Русской Православной Церкви заграницей  на возрождение в СССР института Патриаршества

Из статьи В.Н. Земскова о политических настроениях  советских «перемещенных лиц»

Из воспоминаний Н.А. Троицкого о составлении Манифеста  власовского Комитета освобождения народов России (КОНР)

Манифест Комитета освобождения народов России

Обращение генерала А.И. Деникина к солдатам и офицерам  Добровольческой армии (1944)

Из письма старой деятельницы русского либерализма  А.В. Тырковой-Вильямс Е.В. Саблину (январь 1945)

Из ответного письма бывшего посла Российской империи  в Лондоне Е.В. Саблина А.В. Тырковой-Вильямс  (август 1945 г.)

После Второй мировой войны  (1945–1953)

Обращение Центральной Тройки Освободительного  движения народов России к советскому народу

Из воспоминаний Н.А. Троицкого о послевоенной политической  деятельности «второй волны эмиграции»

Из воспоминаний П.П. Шостаковского о деятельности  русских эмигрантов в Аргентине после войны

Из воспоминаний Р.Б. Гуля

Из воспоминаний Б. Александровского

Из воспоминаний П.А. Оболенского

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

Из письма Н.А. Бенуа к А.Н. Бенуа (1946 г.)

Из письма В.Б. Станкевича, жившего в 1940–1941 гг.  в советской Литве, А.Ф. Керенскому (конец 1940‑х гг.)

Из статьи старой деятельницы земского либерализма  Е.Д. Кусковой «Шествие молодых»(1948)

Из воспоминаний Г.П. Климова

Из статьи видного деятеля НТС В.Д. Поремского  (литературный псевдоним В. Васильев)  «Революционное оружие»(1948)

Из работы В.Д. Поремского  «К теории национальной революции»

Из рукописи майора власовской армии  Ф.М. Легостаева (1950)

Из статьи в эмигрантском журнале «Мысль»  (Франкфурт – на Майне) (1953)

Из статьи А. Светова (литературный псевдоним А.С. Парфенова),  написанной в 1953 г.

Стихотворение, написанное старым эмигрантом,  бывшим дипломатом дореволюционной России А.Н. Мясоедовым в 1948 г.

10. Список литературы

1. Воспоминания, письма, дневники

2. Публицистические и научные произведения

3. Исследования

4. Диссертации, авторефераты диссертаций

Перечень иллюстраций

Взятие в плен военнослужащих РККА германскими войсками

Советские военнопленные

На оккупированных территориях.  Местные жители раздают еду  военнопленным

Взятие в плен военнослужащих РККА германскими войсками

Советские военнопленные

На оккупированных территориях.  Местные жители раздают еду  военнопленным

На оккупированных территориях. 1941 г. (фото из Бундесархива)

Арсений Несмелов.  Харбин, 1930‑е гг.

Колонна советских военнопленных

«Трудовая книжка для иностранцев» –  основной документ, регулировавший  пребывание остарбайтера на территории  Рейха в 1942–1945 гг.

Протоиерей Димитрий Константинов

Обложка книги В.П. Артемьева  «Первая дивизия РОА»,  изданной в эмиграции в 1974.

Митрополит Евлогий

Свято-Никольская домовая церковь в Русском  доме престарелых в Сент-Женевьев-де-Буа.  Фото, вероятно, 1940‑х гг. из архива семьи Старков  (размещено на сайте: http// www. russian-church. ru)

Храм в честь Святого Апостола  Андрея Первозванного (Мичиган, США).  Приход основан в 1952 г.

Свято-Троицкий кафедральный собор в Буэнос-Айресе

А.А. Громыко

Давид Бурлюк.  Фото с сайта http://www. chebuk. ru

С.В. Рахманинов

С.А. Кусевицкий

Могила генерала В.А. Яхонтова на Никольском кладбище  в Петербурге

Барельеф С.Т. Коненкова на стене дома-музея в Москве

 

 


1. Общая характеристика
периода

Вторая мировая война поставила перед российской эмиграцией сложнейший выбор, заставила так или иначе определить свою позицию в мировом противостоянии. Многие представители либерально-демократической и социалистической эмиграции уже в 1939–1940 гг. уехали из Европы в США и из-за океана заявляли о поддержке Великобритании и Франции. Однако часть их единомышленников решили занять более активную позицию и воевали в рядах французской армии. Впрочем, этот выбор делался ими не совсем добровольно, так как правительство Франции объявило о призыве в свою армию эмигрантов, даже не имевших французского гражданства. Из 3 тыс. русских, воевавших во французской армии, погибло 450 человек. Несколько сотен русских приняло участие в движении Сопротивления во Франции. Первоначально название «Резистанс» («Сопротивление») носила газета, которую нелегально издавали в оккупированном нацистами Париже сыновья русских эмигрантов Б. Вильде и А. Левицкий, расстрелянные гестапо в 1942 г. В 1943 г. генерал Ш. Де Голль наградил их посмертно медалью Сопротивления, а в 1985 г. по случаю 40‑летия Победы, вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о присуждении им орденов Отечественной войны 1‑й степени. Многие участники Сопротивления погибли в нацистских концлагерях. Отказались сотрудничать с нацистами такие известные фигуры в эмигрантской среде, как П.Н. Милюков, И.А. Бунин, А.И. Деникин.

Важнейшим событием Второй мировой войны, безусловно, стало нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. Существуют разные точки зрения историков в отношении позиции эмиграции в период Великой Отечественной войны. Некоторые советские историки стремились доказать, что большинство эмигрантов поддержали антигитлеровскую коалицию из патриотических соображений, считая, что необходимо выступить на защиту Родины. Вместе с тем в современной эмигрантской литературе (в частности, в многочисленных публикациях в парижской газете «Русская мысль» в 1990‑е гг.) проводится мысль о том, что антинацистская позиция отнюдь не подразумевала просоветских настроений, большинство эмигрантов – участников Сопротивления были ориентированы на идеалы западной демократии. Наконец, весьма влиятельной является точка зрения тех исследователей (например, М.В. Назарова), которые отмечают, что большая часть занявших активную позицию эмигрантов встали на сторону Германии, надеясь на разгром большевизма и возвращение на Родину.

Наибольшую известность получили, бесспорно, Вооруженные силы Комитета освобождения народов России (ВС КОНР) – Русская освободительная армия (РОА) под командованием генерала Красной армии А.А. Власова. Ее численность составляла около 124 тыс. человек. В составе ВС КОНР наряду с военнопленными РККА были и белые офицеры, например, начальник канцелярии А.А. Власова полковник К.Г. Кромиади, командир знаменитой Дроздовской дивизии в Добровольческой армии генерал А.В. Туркул. Большое влияние на формирование идеологии власовского движения оказал Национально-трудовой союз нового поколения (НТСНП). Его деятели пытались вести пропаганду своих идей и на оккупированной немцами территории СССР: организации Союза возникли в Минске, Витебске, Смоленске, Киеве, Днепропетровске и других городах.

Вторая мировая война существенно изменила ситуацию внутри «Русского мира». Уже в 1940 г., после присоединения к территории СССР прибалтийских государств, там начались аресты белоэмигрантов. Эта политика продолжилась в 1944–1945 гг., после ухода немецких войск из Прибалтики. С приходом в Центральную и Восточную Европу в 1944–1945 гг. Красной армии практически исчезли такие центры «Русского мира», как Берлин, Прага, Белград, Варшава, София и т. д. Разгром Японии привел к фактической ликвидации дальневосточной ветви российской диаспоры. Некоторые проживавшие в этих странах русские эмигранты были насильственно вывезены в Советский Союз и оказались в лагерях.

Часть представителей первой послереволюционной волны эмиграции после войны добровольно приняла решение вернуться в Советский Союз. Это было связано с патриотическим подъемом, вызванным победами Красной армии над гитлеровской Германией, и надеждами на изменение в характере политического режима в Советском Союзе. Основание для этих надежд дало само политическое руководство СССР, умело игравшее на патриотических чувствах населения в годы войны. Однако некоторые из репатриантов вскоре оказались в советских лагерях.

Вторая мировая война привела к формированию второй волны эмиграции из СССР. Ее составили некоторые из оказавшихся в плену военнослужащих Красной армии, часть «остарбайтеров» (гражданского населения, угнанного на работы в Германию в годы войны), а также коллаборационисты. Однако советское руководство активно проводило политику репатриации в СССР советских граждан. Основанием для этого служили решения Ялтинской конференции 1945 г., поэтому поначалу США и Великобритания активно содействовали репатриации советских граждан. Однако, уже с осени 1945 г. сотрудничество между Западом и Советским Союзом в этом вопросе приняло ограниченный характер, а затем и вообще прекратилось под влиянием начала «холодной войны».

Несмотря на все усилия СССР, часть советских граждан смогла избежать репатриации. Они находились в расположенных в Германии лагерях для перемещенных лиц – displaced persons (отсюда их название «ди-пи») и до декабря 1946 г. относились к ведению ЮНРРА (Администрации помощи и восстановления при ООН). Впоследствии вместо нее по инициативе США была создана Международная организация по делам беженцев (ИРО), которая помогала перемещенным лицам, содействовала их размещению в различных странах мира.

Большая часть эмигрантов новой волны стремилась уехать как можно дальше из Европы, чтобы избежать репатриации. Наиболее привлекательным являлся вариант эмиграции в США, однако этому мешали особенности американской иммиграционной системы – наличие национальных квот. Во второй половине 1940‑х гг. были изданы законы, предоставлявшие перемещенным лицам преимущественное право получения иммиграционных виз. После Второй мировой войны существенные изменения произошли в географии Русского мира. Если до войны вне Европы проживало лишь 30 % эмигрантов, то теперь этот показатель достиг 70 %. Крупными центрами Русского мира стали Нью-Йорк, Сан-Франциско, Буэнос-Айрес, Сан-Паулу, Каракас, Торонто и др. Значительно выросло количество русских и в далекой Австралии, которая в послевоенный период проводила политику привлечения иммигрантов.

Вторая волна эмиграции из СССР также внесла свой вклад в российскую культуру. Хорошо известны имена историка А. Авторханова, писателей В. Юрасова, Л. Ржевского, поэтов И. Елагина, О. Анстей и др.

Российская эмиграция стала важным фактором начавшейся во второй половине 1940‑х гг. «холодной войны». США стремились использовать антикоммунистические объединения эмигрантов в своих целях. Однако, их надежды в целом не оправдались: личности таких политиков, как А.Ф. Керенский, В.М. Чернов и др. вызывали отторжение у многих эмигрантов, которые считали их виновниками прихода к власти большевиков. Созданная эсерами и меньшевиками Лига борьбы за народную свободу не смогла стать действительно массовой организацией.

Американцы пытались объединить антикоммунистическую эмиграцию из СССР, создать своеобразное «правительство в изгнании», однако их попытки не увенчались успехом. Совещания различных эмигрантских организаций в западногерманских городах Фюссене, Штутгарте и Висбадене в 1951 г. не принесли желаемого результата. Единственным итогом переговорного процесса стало создание радиостанции «Освобождение», которая впоследствии была переименована американцами в «Свободу».

Необходимо отметить, что в конце 1940‑х – начале 1950‑х гг. развивается феномен «перебежчиков» – советских граждан, тайно ушедших на Запад и включавшихся в антикоммунистическую деятельность. Широкую известность получили имена офицера Советской военной администрации в Германии Г.П. Климова, написавшего о своем побеге книгу «Песнь победителя», В.А. Кравченко – автора получившего широкий резонанс произведения «Я выбрал свободу» с описанием сталинских репрессий и т. д. Если сначала американцы настороженно относились к перебежчикам, то по мере ухудшения советско-американских отношений они начали стремиться вынудить советского гражданина остаться на Западе, используя эти факты в антикоммунистической пропаганде.

2. Отношение Советского Союза
к эмигрантам.
Политика репатриации в СССР
после Второй мировой войны

Судьба военнопленных и депортированных граждан СССР.
Материалы комиссии по реабилитации
жертв политических репрессий

 

Точные и достоверные данные о военнопленных в 1941–1945 гг. отсутствуют. Германское командование в официальных данных указывает цифру 5,27 млн. человек. По данным Генштаба Вооруженных сил Российской Федерации потери пленными составили 4 млн. 59 тыс. чел. Кстати, эту же цифру, полученную по немецким данным, называет и специальная комиссия генерала Вуда (США).

Почти 2 млн. советских военнослужащих (49 % от общего числа военнопленных за все годы войны) попали в плен летом 1941 г.

 

Взятие в плен военнослужащих РККА германскими войсками

 

Поражения Красной Армии летом 1942 г. привели к потере пленными еще 1 млн. 339 тыс. (33 %).

В 1943 г. эти потери пленными составили 487 тыс. человек (12 %).

В 1944 г. – 203 тыс. человек (5 %).

В 1945 г. – 40,6 тыс. человек (1 %).

 

Советские военнопленные

 

Кроме захваченных в плен, сотни тысяч советских военнослужащих остались на территории, временно оккупированной врагом. Часть этих людей – «окруженцев» укрылась у местного населения, часть вошла в состав партизанских отрядов и разделила их судьбу…

На оккупированных территориях.
Местные жители раздают еду
военнопленным

 

Отношение советского руководства к военнослужащим Красной Армии, оказавшимся в плену, определилось еще в 1940 г.

После окончания советско-финской войны финская сторона передала советским военным властям 5,5 тыс. военнослужащих, попавших в плен. Все они были направлены в спецлагерь, созданный в поселке Южа Ивановской области. Лагерь обнесенный колючей проволокой, охранялся конвойными войсками НКВД. Заключенные в нем были лишены права переписки, свидания с родными и близкими. Место пребывания держалось в строгом секрете. Проверка длилась почти год. Значительная часть была осуждена. Оставшиеся весной 1941 г. были вывезены на Север. Дальнейшая их судьба неизвестна.

С самого начала Отечественной войны под подозрение попали все военнослужащие и гражданские лица, оказавшиеся даже на непродолжительное время за линией фронта. Во всех кадровых анкетах появился вопрос: «Были ли Вы или Ваши родственники на оккупированной территории?».

В измене и предательстве Родины подозревались бойцы и командиры, которые, рискуя жизнью, в тяжелейших условиях пробивались с боями на соединение с Красной Армией. Одиночек и небольшие группы окруженцев встречали как вполне вероятных изменников Родины. Каждый перешедший линию фронта проходил и фильтрацию, которая осуществлялась Особыми отделами НКВД…

Расширялась практика заочного осуждения военнослужащих, находившихся за линией фронта, как изменников Родины. Достаточным основанием для такого решения были полученные оперативным путем сведения об их якобы антисоветской деятельности. Вердикт выносился без всякой проверки, иногда лишь по одному заявлению.

Наиболее чудовищным преступлением был изданный 28 июня 1941 г. совместный приказ НКГБ, НКВД и Прокурора СССР. Он предусматривал привлечение к ответственности членов семей заочного осужденного изменника Родины либо через Военные трибуналы, либо через Особые совещания при НКВД СССР. В этот же день НКГБ и НКВД специальным документом уточнили порядок ссылки в отдаленные районы членов «семей изменников Родины».

Принятое 16 июля 1941 г. постановление ГКО и последовавший за тем 16 августа 1941 г. приказ Наркома обороны Сталина № 270 ужесточали репрессии, санкционировали внесудебные расправы. Принятые в развитие этих документов инструкции НКГБ и НКВД предоставляли право карательным органам привлекать к уголовной ответственности совершеннолетних членов семьи военнопленных, их ареста и ссылки в отдаленные местности СССР…

27 декабря 1941 г. издано постановление ГКО, которое предусматривало: в целях выявления среди бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену и в окружении противника, изменников Родины, шпионов и диверсантов создавать в пределах армейского тыла сборно-пересыльные пункты, куда направлять обнаруженных при освобождении городов, сел и иных местностей бывших военнослужащих Красной Армии.

Это постановление официально провозглашало новую линию в отношении бойцов и командиров, оказавшихся в плену или в окружении.

Они именовались теперь как «бывшие военнослужащие Красной Армии», следовательно, ставились вне рядов Красной Армии со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Для проверки «бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену и окружении противника», создается сеть специальных лагерей. В 1942 г. кроме существовавшего ранее Южного спецлагеря было создано еще 22 лагеря в Вологодской, Тамбовской, Рязанской, Курской, Воронежской и других областях. Они «обслуживали» различные участки советско-германского фронта.

13 января 1942 г. Нарком внутренних дел СССР Л. Берия утвердил «Временную инструкцию о порядке содержания в специальных лагерях НКВД бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену и окружении противника».

Согласно этой инструкции, организация спецлагерей была возложена на Управление НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных (УПВИ НКВД СССР)…Практически эти спецлагеря представляли собой военные тюрьмы строгого режима, причем для заключенных, которые в подавляющем большинстве не совершили каких-либо преступлений.

Большие потери, понесенные Красной Армией в 1941–1942 гг., заставили несколько скорректировать репрессивную политику режима. В январе 1943 г. командующим фронтами было предоставлено право использовать часть «бывших военнослужащих Красной Армии» после их надлежащей фильтрации в армейских и фронтовых сборно-пересыльных пунктах для пополнения действующей армии.

Вместе с этим карательным органам предписывалось не ограничиваться только поиском изменников, шпионов и диверсантов, но выявлять новую категорию, подлежащую репрессиям – «сомнительных лиц»…Характер репрессий остается прежним…

Трагедия нарастала. В 1944 г. резко увеличивается поток возвращающихся в Советский Союз военнопленных и репатриированных. Советским руководством перед НКВД, НКГБ и военной контрразведкой «СМЕРШ» была поставлена задача проверки каждого прибывающего. Речь шла уже не о десятках, а сотнях тысяч, миллионах граждан…

После выхода Красной Армии к государственной границе на пограничной линии создавалась сеть контрольно-пропускных пунктов, а в приграничной полосе на советской территории – сеть проверочно-фильтрационных пунктов (ПФП). Специальным постановлением устанавливалось, что питание лиц, содержащихся на ПФП, осуществлялось по нормам ГУЛАГа. Доставка граждан в проверочно-фильтрационные пункты осуществлялась под конвоем войск НКВД. Они же и охраняли эти пункты.

Были организованы проверочно-фильтрационные комиссии из трех человек: из представителя НКВД, НКГБ и «СМЕРШ» под руководством представителя НКВД.

Возрастающий поток репатриантов, расширение масштабов проверки и ее ужесточение вскоре потребовали организации проверочно-фильтрационных лагерей. Создается особый Отдел спецлагерей НКВД СССР. К лету 1945 г. действовало 43 спецлагеря, 26 проверочно-фильтрационных лагерей, дислоцированных на территории СССР, 74 проверочно-фильтрационных лагеря, 22 сборно-пересыльных пункта – на территории Германии и в странах Европы…

Довольно быстро были выделены командные кадры «власовской» армии, активные участники карательных операций немецких войск против мирных граждан, партизан, советской и союзнической армий.

Дела этих, наиболее активных участников и организаторов немецких военных формирований из числа советских военнопленных рассматривались, как правило, внесудебными органами – тройками, состоявшими из представителей НКВД, НКГБ и «СМЕРШ», Особым совещанием при НКВД. Они выносили приговоры о смертной казни, каторжных работах, длительных сроках заключения в тюрьме или лагерях ГУЛАГа. Такая же судьба была и у сотрудничавших в той или иной степени с немецкими властями или подозреваемых в этом. Рядовые, составлявшие большую часть «власовцев», в административном порядке были направлены на спецпоселение сроком на шесть лет…

Боясь расправы, многие репатрианты отказывались возвращаться в Советский Союз. Там, где это было возможно, советские власти осуществляли репатриацию в принудительном порядке, в том числе и тех граждан, которые не служили в немецких воинских формированиях…

Для этого в добавление к проверочно-фильтрационным пунктам создавались новые проверочно-фильтрационные лагеря. Они дислоцировались, главным образом, в европейской части страны. Заключенные в них граждане, дожидавшиеся окончания проверки, привлекались к принудительному труду на опасных и тяжелых работах промышленных предприятий угольной и металлургической промышленности…

Проверочно-фильтрационные лагеря размещались в районах крупных промышленных предприятий, угольных шахт, рудников, строек. Все заключенные проверочно-фильтрационных лагерей использовались на производстве. Там, где была особая потребность в рабочей силе, срок проверки затягивался на долгие годы. Например, лагеря в районе Печоры, Воркуты существовали до 1950 г., а проверочно-фильтрационный лагерь на химкомбинате в Ленинабаде – до 1953 г.

По практическому завершению репатриации на 1 декабря 1946 г. было зарегистрировано 1.833.567 военнопленных и 3.582.358 гражданских лиц, всего 5.415.925 человек. С точки зрения советского руководства эти 5 млн. надо было «влить» в советское общество так «аккуратно», так осторожно, чтобы не вызвать нежелательных политических явлений…

Особое внимание обращалось на репатриантов, переданных союзниками. В них видели агентов иностранных разведок. Таких по состоянию на 1 декабря 1946 г. было 2.048.974 человека.

Из 5 млн. бывших военнопленных и репатриантов к концу 1945 г. было передано в спецлагеря НКВД более 600 тыс. человек, 1.230 тыс. было передано в Красную Армию, большая часть из них была направлена в специальные запасные части НКО.

Следует отметить, что многие понятия официальной статистики маскируют сугубо репрессивные мероприятия. Например, «передано в РККА» включает в себя и пополнение действующей армии, и передачу в состав «рабочих батальонов», и направление для проверки в специальные запасные воинские части, по характеру содержания и режиму работы полностью совпадающими с проверочно-фильтрационными лагерями НКВД.

В 1941–1945 гг. военными трибуналами было осуждено 994.270 человек, из них к расстрелу – 157.593 человека…

Конец войны, победа не принесли облегчения тяжкой участи миллионам репатриированных советских граждан.

Непосредственно «разработкой» бывших военнопленных и репатриантов занимались контрразведывательные подразделения НКВД – НКГБ и армейская контрразведывательная служба – «СМЕРШ». Они были ориентированы на то, что именно среди бывших военнопленных и репатриантов следует искать врагов советского государства, агентов вражеских спецслужб.

Весной 1945 г. в системе НКВД был создан специальный отдел «Ф», который был призван координировать всю деятельность по проверке и фильтрации репатриируемых советских граждан и граждан союзных и нейтральных государств. В его состав вошли почти все оперативные сотрудники 4‑го Управления, которое находилось под непосредственным руководством наркома внутренних дел Л. Берии. Во главе этого специального подразделения был поставлен генерал П. Судоплатов. Кроме отдела «Ф» в центральном аппарате НКВД были организованы периферийные отделы «Ф» при аппаратах уполномоченных НКВД СССР на фронтах, при группах войск…

В конце июля 1945 г. был издан приказ НКВД СССР «Об объявлении инструкции о порядке учета и регистрации репатриированных советских граждан»…Ограничивались районы проживания репатриантов, категорически запрещалось передавать их на жительство в Москву, Ленинград, Киев и населенные пункты, находящиеся в режимной зоне этих городов. В каждом районе создавалась проверочно-фильтрационная комиссия, которая осуществляла регистрацию и проверку каждого репатрианта в возрасте от 16 лет. Дети до 16 лет вписывались в дела своих родственников.

Вернувшимся к месту жительства репатриантам выдавалось специальное удостоверение вместо паспорта и запрещался выезд в другие районы и области. Все прибывшие репатрианты ставились на оперативный учет в органах НКВД…

18 августа 1945 г. Государственный Комитет Обороны принял постановление «О направлении на работу в промышленность военнослужащих Красной Армии, освобожденных из немецкого плена и репатриантов призывного возраста». По этому постановлению все военнопленные и гражданские репатрианты призывных возрастов, даже если на них не было никаких компрометирующих материалов, сводились в «рабочие батальоны НКО» и в порядке наказания направлялись для постоянной работы на предприятиях в восточных районах страны и на Крайнем Севере…

Преследование военнопленных и репатриированных лиц не ограничилось первыми послевоенными репрессиями.

7 февраля 1948 г. министры госбезопасности В. Абакумов и внутренних дел С. Круглов обратились в ЦК ВКП(б) к Сталину с разработанным по его указанию проектом постановления ЦК ВКП(б) о передаче из МВД в МГБ СССР всей работы по административно ссыльным и высланным за вражескую деятельность и антисоветские связи. В этом письме указывалось на необходимость усиления Министерством государственной безопасности агентурного наблюдения и гласного надзора за ссыльными и высланными, расширения и углубления оперативной работы по выявлению среди спецпоселенцев вражеских элементов…

21 февраля 1948 г. был принят пакет документов, обусловливающих усиление репрессий в отношении отбывающих наказание и освобождаемых из заключения особо опасных преступников. В их число, помимо террористов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, националистов и других, была добавлена и еще одна группа лиц, в отношении которых предполагалось ужесточить репрессии – лица, представляющие опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности. Эта формула являлась универсальной и позволяла применить репрессии к очень широкому кругу лиц, в том числе и к бывшим советским репатриантам, военнопленным и гражданским лицам, которые…были поставлены поголовно на оперативный учет именно по подозрению в антисоветских связях и вражеской деятельности.

В состав указанного пакета входил не подлежащий публикации Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 г. за № 128/11 «О направлении особо опасных государственных преступников по отбытии наказания в ссылку на поселение в отдаленные местности СССР».

Этим постановлением МГБ обязывалось направить в ссылку государственных преступников, освобождаемых по отбытии наказания из исправительно-трудовых лагерей и тюрем со времени окончания Великой Отечественной войны. Иными словами, люди, уже отбывшие наказание, репрессировались повторно по решению Особого совещания при МГБ СССР…

31 января 1950 г. генерал – полковник Голиков обратился со специальным письмом в ЦК ВКП(б) в связи с тем, что «поступает значительное количество жалоб от репатриированных советских граждан о том, что им не дают работы, а некоторых, уже работающих, снимают с работы якобы по тем мотивам, что они ранее находились в плену в Германии»…

В связи с многочисленными обращениями отдельных граждан и даже представителей Главного управления кадров Вооруженных сил и Управления уполномоченного Совета министров СССР по делам репатриации 9 февраля 1950 г. Секретариатом ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия. Однако эти обращения остались без ответа. Спустя два года оба документа были направлены в архив без всякого решения…

Новая и новейшая история. 1996. № 2. С. 92–106.

Из воспоминаний
Н.А. Троицкого

Троицкий Николай Александрович родился 20 апреля 1903 г. в селе Вешкайма Симбирской губернии в многодетной семье дьякона. Шести лет был отдан в сельскую школу, а в 1913 г. в духовное училище Симбирска, после окончания которого с 1919 по 1921 г. учился в школе второй ступени в уездном городе Корсун.

В 1921 г. Троицкий поступает в Симбирский политехнический институт, после окончания которого работает инженером-строителем сначала в Ростове и Краснодаре, а с 1924 по 1930 г. в Богородске (теперь Ногинск) под Москвой. С 1930 по 1932 г. учится в Московском архитектурном институте и работает в одном из строительных трестов. С 1933 г. руководит лабораторией цветовосприятия, организует и возглавляет научно-исследовательскую секцию проектирования театров, клубов и школ при Наркомпросе, одновременно исполняя обязанности ученого секретаря Московского архитектурного общества. С 1935 г. вплоть до ареста в апреле 1938 г. работает заместителем ученого секретаря Академии архитектуры СССР, занимается организацией Отделения теории и истории архитектуры, готовит диссертацию по архитектуре театральных зданий.

Последствия 16‑месячного пребывания на Лубянке и в московских тюрьмах, непрерывных допросов, физических и психических истязаний вынудили Троицкого порвать с архитектурой. Будучи освобожден в августе 1939 г., не признав предъявленных ему обвинений в «контрреволюционной деятельности», он занялся литературной работой, а в начале войны ушел добровольцем на фронт в составе 13‑й Ростокинской дивизии народного ополчения. В числе свыше 600 тысяч солдат и офицеров Красной Армии, оказавшихся в «котле» под Вязьмой в октябре 1941 г., попал в плен и, категорически отвергнув предложение служить в германской армии, полтора года провел на грани смерти в лагере для военнопленных «Боровуха-1» под Полоцком.

В мае 1943 г. Троицкий был переведен в Витебск в одну из частей Русской освободительной армии (РОА). Летом 1944 г. получает назначение в штаб РОА. Не имея офицерского звания, прикомандировывается к генералу Власову в качестве чиновника по особым поручениям. Осенью 1944 г. принимает участие в составлении первых вариантов Манифеста КОНРа (Комитета освобождения народов России), в конце года занимается тиражированием и распространением текста Манифеста. В апреле 1945 г. откомандировывается в качестве представителя КОНРа в 1‑ю дивизию РОА.

Конец войны Троицкий встретил в Мюнхене с документами на имя Бориса Яковлева, эмигранта из Югославии, и первые два послевоенных года, пока не спала волна насильственной репатриации советских граждан, работал в строительной фирме. Избранный председателем Совета Союза борьбы за освобождение народов России, Троицкий сделался руководителем ведущей российской политической силы за рубежом, оппозиционной сталинскому режиму. Основатель Русской библиотеки в Мюнхене (1949), один из организаторов и директор Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР (1950–1955). В 1951–1954 гг. Троицкий издает и редактирует авторитетный журнал «Литературный современник» (впоследствии альманах). В 1955 г. публикует книгу «Концентрационные лагеря СССР».

В 1955 г. Троицкий, в знак протеста против откровенного вмешательства американцев в дела Института, оставляет пост директора и вынужден выехать в США. Встретив холодное отчуждение властей и демонстративные отказы предоставить подходящую его уровню работу, он устраивается ночным уборщиком в нью-йоркскую больницу, а затем поступает в Колумбийский университет. Получив диплом библиотекаря, в течение нескольких лет работает сначала библиографом, а затем хранителем славянского отдела библиотеки Корнелльского университета в Итаке (штат Нью-Йорк).

В 1993 г. Н.А. Троицкий первым из видных деятелей второй эмиграции передал свой личный архив в ГА РФ.

 

…Мое, да и не только мое, глубокое убеждение, что Освободительное движение зародилось в глубинах так называемой «второй волны» российской эмиграции. А она, эта «волна» будучи прямым порождением эпохи строителей социализма, исходила от столкновения двух исполинов тоталитарной власти двадцатого столетия – нацизма и большевизма. Только, пожалуй, термин «эмиграция» вряд ли приложим к существу того, что происходило в первые годы войны. Думаю, правильней, вслед за Юрой Фишером, называть случившееся не эмиграцией, а «исходом» – исходом из дома рабства, бегством от «красного фараона». Правда, ни кем не инициированным, ни кем не ведомым.

В начале войны сразу же вскрылось все болезненное и противоестественное в пропитанной ядовитой идеологией структуре советского государства. Вплоть до ее нижнего уровня – людей. Та часть населения, которая могла безбоязненно выразить свое отношение к сталинскому режиму (я имею в виду сотни тысяч людей, проживавших на охваченных прифронтовыми действиями территориях СССР, и миллионы – на оккупированных немцами), та часть населения не преминула сделать это. В массе своей они плохо разбирались в политических реалиях, были плохо информированы о режиме гитлеровском. Однако посчитали за благо перейти на сторону более благополучного или более цивилизованного, по их мнению, государства…

 

На оккупированных территориях. 1941 г. (фото из Бундесархива)

 

Это была трагедия государства. Но она обернулась трагедией и для почти 9 миллионов советских людей (оценка В.П. Наумова), бывших военнослужащих и гражданского населения, оказавшихся между молотом и наковальней. Внутренняя сущность обоих режимов исключала возможность гуманного решения судьбы этих людей. Их судьба была предрешена. И сталинизм, и гитлеризм – один позже, другой раньше – продекларировали их истребление. Первый – как «изменников Родины», второй – как «недочеловеков». Однако и тот, и другой, прежде чем расправиться с этими людьми, постарались «выжать» из них все для себя необходимое…

В отличие от эмигрантов первой волны эти люди попали из огня да в полымя. Их исход не привел в землю обетованную. И не послано было им ни сладкой воды, ни манны. Они оказались лишены свободы. У них не было возможности реализовать свои творческие и профессиональные способности, условия их существования были и в самом деле ужасными. Стоит ли говорить, что почти ни у кого из них не осталось на родине ни славы, ни почета, ни богатства. Это были разного уровня представители прослойки и тех двух классов, что составляли советское общество. Или, короче, – «подсоветские», и этим все сказано. У них ничего не было, и им нечего было терять.

Довольно скоро они начали понимать безвыходность своего положения. И этот сплав безысходности, жажды мести и стремление к освобождению подвигнул наиболее отчаявшихся к непосредственному участию в военных действиях против ненавистного режима в составе германской армии. Среди тех, кто, не раздумывая, встал на сторону врага, были, конечно, и небескорыстные люди. Те, в ком сталинский режим успел надломить нравственные устои, искони присущие русскому народу…

Остальные «эмигранты», а также пленные и угнанные на принудительные работы в Германию гибли от истощения и болезней в лагерях остовцев, уничтожались в душегубках концлагерей. Поток смертей нарастал. Казалось, он до основания источит военный исход. Но каждая новая смерть напоминала остающимся об их мечте о свободе, об их надежде на новую жизнь, чудесным образом порождала силы сопротивляться еще не казавшейся тогда фатальной неизбежности гибели…

Троицкий Н.А. Ты, мое столетие… М., 2006. С. 237–241.

ПОЛИТИКА РЕПАТРИАЦИИ
РОССИЙСКИХ ЭМИГРАНТОВ
ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Из воспоминаний А.М. Кайгородова

…18 августа 1945 года в Харбине высадился советский десант в составе 120 человек. 19 и 20 августа в город вошли главные советские силы, и сюда переместился штаб 1‑й Краснознаменной армии генерал-полковника А.П. Белобородова (позднее коменданта Порт-Артура). 20 августа…во дворе Иверской церкви советские подрывники взорвали кресты и надгробия на могиле генерала Каппеля и его жены. 20 же августа был арестован и без промедления интернирован в СССР Арсений Несмелов (Митропольский) – едва ли не самый выдающийся поэт всего российского зарубежья. Где-то в первых числах сентября он скончался на полу камеры пересыльной тюрьмы.

 

Арсений Несмелов.
Харбин, 1930‑е гг.

 

Несколькими днями позже была уничтожена часовенка-памятник на братской могиле российских солдат времен Русско-японской войны. Волна уничтожения кладбищ и памятников 1904–1905 гг. – этих «символов царизма и российского империализма, неуместных в нынешней обстановке», как говорили там, прокатилась по всем местам, где были такие символы. Особенно много их было под Мукденом, где армия Куропаткина грудь в грудь схлестнулась с армиями Оку и Нодзу.

Чаще уничтожали их не советские солдаты, а китайцы, разумеется, с разрешения советских властей. И, видимо, не случайно советский писатель Михаил Колесников в своей «Маньчжурской тетради» высмеял японцев за традицию беречь, сохранять кладбища, часовенки, церквушки – все памятники доблестным воинам России. На сопках маньчжурских не спит больше русский солдат и горя России он слышать не может – прах его взорван, развеян…

Что принес август 45‑го многочисленной российской эмиграции? Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. Но если уж рубануть с плеча, ответить сразу и на все одним махом – российская эмиграция целиком исчезла, точнее, была сметена с лица Маньчжурии. С насиженных мест, с налаженных хозяйств были сорваны и рассеяны по белу свету сотни тысяч людей, и все это не по доброй воле. Стало ли лучше им на новом месте?

Репрессии начались буквально с первых же дней или даже часов появления советских войск и проходили буквально везде, где они появились. В Харбине, этой признанной столице российской эмиграции, уже в первые дни были разгромлены редакции крупнейших русских газет «Харбинское время» и «Заря»…, журнал «Рубеж». Очевидцы свидетельствуют, что в г. Маньчжурия (на западе) и на ст. Пограничная (на востоке) эшелоны с арестованными русскими стали проходить через пограничные пункты намного раньше, чем эшелоны с японскими военнопленными.

По восточной и западной веткам КВЖД, а также ЮМЖД подчистую забрали всех, кто в 1935 г. отказался добровольно вернуться на родину. Многие из них, если не большинство, уже не работали на железной дороге, занимались сельским хозяйством (преимущественно молочным), торговлей, разводили пчел. Их обвинили в «измене родины», и все они, хоть и с «опозданием», угодили в тот же ГУЛАГ, что и вернувшиеся добровольно в 1935 г…

Печальную быль о кавэжэдинцах хочу закончить рассказом одного из них. Пупурс Адольф Петрович – харбинец, латыш по национальности. Его сын был женат на моей старшей сестре, я встречался с ним неоднократно. Рассказываю от первого лица: «В один из наших лагерей Кировской области привезли большую партию кавэжэдинцев. Это была уже вторая волна – продукт арестов и интернирования из Маньчжурии 1945 г. Для них все было тяжко: и работа на лесоповале, и страшные бытовые условия в грязных, холодных бараках при невероятной скученности. Но больше всего они страдали от недоедания и голода. В то время я работал поваром в лагерной столовой и не один раз был свидетелем такой сцены. В барачную столовую врывались обезумевшие, часто обмороженные люди, требовали официанта и когда кто-нибудь из нас выходил к ним, начинали делать заказы из несчетного количества русских и китайских блюд. На них находило своего рода голодное помешательство. Многим поварам из уголовников такие «представления» нравились, и они с удовольствием разыгрывали этих голодных, требуя называть все новые и новые блюда. Я с ужасом наблюдал за несчастными. Некоторые из них после очередного приема пищи приходили в себя, некоторые продолжали оставаться в невменяемом состоянии. Таких потом куда-то увозили, но куда – не знаю».

О репрессиях в Трехречье следует сказать особо. Этот район заселяли преимущественно забайкальские казаки, бежавшие в Маньчжурию в годы Гражданской войны. Часть поселенцев составляли беженцы – так называемые «тридцатники». Это те, кто здесь нашел приют, спасаясь от насильственной коллективизации в Сибири и Забайкалье в 30‑е годы. Арестован и интернирован был каждый четвертый взрослый казак, а «тридцатники» были подметены едва ли не подчистую. Их обвиняли во вредительстве против колхозов.

Даже многолетняя война, которую вела империалистическая Япония, когда из Маньчжурии вывозилось все, что могло быть вывезено, не могла расшатать крепкие хозяйства трехреченцев. Край и в те суровые годы оставался хлебным и богатым, неделями отмечались церковные праздники, справляли богатые свадьбы. Быстро и вполне капитально расправился с Трехречьем НКВД – понадобился всего лишь один месяц. Им стал август 45‑го.

Многодетные семьи, лишившись хозяина, быстро разорялись. Вскоре Трехречье стало неузнаваемым. Хозяйства пришли в упадок, появились неуверенность, безотчетный страх, неприязнь и подозрительность. Как спутник всего «нового» стал быстро расцветать порок пьянства. Много зла принесла и новая китайская власть. Нахальные, некомпетентные аппаратчики подвели край к последней черте. Кончилось тем, что в 1955–56 гг. русские были насильственно выселены из района. Большинство уехали в Советский Союз, кто-то в Австралию, Бразилию – по всему свету.

И все-таки надо сказать, что в самом начале войны Трехречью повезло. 36‑я советская армия генерала А.А. Лучинского наносила удар по Хайлару, двигаясь свои левым флангом через Старый Цурухайтуй. Только небольшая, самая южная часть Трехречья оказалась в полосе ее продвижения. Всего лишь через одну из 19 русских деревень – Светлоколуй прошли советские войска. В этой деревне проживал самый богатый скотовладелец Трехречья по фамилии Бизьянов. Две отары его овец, каждая примерно в 3 тыс. голов, оказались в полосе продвижения советских частей. Солдаты часть овец порезали и прихватили с собой, большая же часть стада (вместе с ним и оба чабана) была экспроприирована и переправлена на советский берег Аргуни.

Несколько слов о староверах Большого Хингана…Часть из них переселилась на Хинган в начале века, часть (с верховьев Енисея) в годы гражданской войны. Жили они по рекам Чол и Мерген. С заселением русскими Трехречья они изредка наезжали туда, бывали и в нашем доме. Я даже запомнил две фамилии – Никифоровых и Свешниковых. Воинскую повинность не несли, в полиции не нуждались – жили, как говорится, по-допотопному. Август 45‑го не оставил и их в стороне. Троих все-таки арестовали и интернировали…В 1946 году староверы получили советское гражданство…

Таким вот жестоким для многих из российской эмиграции в Маньчжурии оказался август 1945 года. Страшными были репрессии. Не менее страшен сам факт полного исчезновения русских из Маньчжурии, а вместе с ними и русской культуры, всего русского наследия в этом обширном регионе. В последнем если не исключительно, то в большей степени, ответственность лежит и на китайской стороне. В Харбине, почти русском в свое время, осталось менее двух десятков русских – советских граждан. В Трехречье, уже не «почти», а целиком русском в свое время, проживают только трое русских: два брата Половниковы и Поля Ельчина.

Победа в 1945 г. внесла и светлые коррективы в судьбы российской эмиграции – все мы стали гражданами великой страны. Не гордиться этим нельзя. И самые счастливые из числа бывших эмигрантов – те, кто вернулись на свою исконную землю. Что ни говори, а родной язык, родная культура. Да, нам труднее, мы беднее тех, которые уехали, например, в Америку или Канаду. Но русский человек всегда жил с верой в Бога и надеждой на лучшее будущее. Доживем и мы до таких времен!

Кайгородов А.М. Маньчжурия: август 1945 // Проблемы Дальнего Востока. 1991. № 6. С. 94–103.

Из воспоминаний Е. Романова в интервью с М.Н. Назаровым
о деятельности советских репатриационных комиссий
в Германии

Е. Романов (настоящие фамилия, имя и отчество Островский Евгений Романович) (1914–2001). Родился в Екатеринославе (Днепропетровск) в семье офицера Перекопского полка, поляка по национальности. В 1929 г. окончил семилетку. В 1929–1930 гг. работал учеником в частной артели по изготовлению музыкальных инструментов, затем на городском почтовом отделении. Увлекался шахматами, с 1933 г. руководил шахматным кружком при Дворце пионеров, в 1934 г. выиграл первенство Днепропетровской области. В 1934 г. поступил на шахтостроительное отделение Горного института, в 1936 г. перешел на факультет русского языка и литературы Днепропетровского университета. С началом войны и оккупацией немецкими войсками Днепропетровска остался в городе. Работал в редакции «Днепропетровской газеты». В 1942 г. вступил в НТСНП. После отступления немцев переехал в Берлин, где работал в редакции газеты «Новое слово». В 1944 г. арестован Гестапо, находился в тюрьме до апреля 1945 г. После войны находился в лагере для перемещенных лиц в Менхегофе. В 1946 г. избран в Совет НТС, в 1984–1995 гг. – председатель НТС. Умер 29 августа 2001 г. в Болгарии.

 

…Е.Р. Через некоторое время пошел разговор о нашей репатриации. Потребовалась проверка лагеря. Вот, мол, советская комиссия должна приехать и проверять советских граждан для репатриации.

М.Н. Это когда началось?

Е.Р. Вероятно, весной 1946‑го, перезимовали мы спокойно.

М.Н. Лишь на следующий год? Но в других местах выдачи шли раньше, и очень активно…

Е.Р. Естественно. Но советских граждан нужно было обнаруживать – для этого требовалось время. До нас почему-то очередь дошла позже. И тогда Болдырев поехал к нашему знакомому генералу…, нам назначили американского офицера, капитана Стюарта. Он в общем стал нашим защитником. Поселился он…в отельчике на перекрестке, около лагеря. У него там бюро было, и когда туда приехала репатриационная комиссия – он заранее нас предупредил. И он всегда присутствовал при беседах комиссии.

А советские приехали, уже наученные опытом – с польским офицером, с югославским офицером, чтобы проверять наши показания. Всего их пять человек было. Они потребовали всех опросить, посмотреть документы и так далее. Но поскольку мы знали заранее об этом, то А.И. Данилов, «крупный специалист по фальшивкам», создал целое бюро…

М.Н. Что значит «специалист по фальшивкам»?

Е.Р. Он у нас хорошо «маршфебели» подделывал еще при немецких властях…И вот стали делать фальшивые бумажки, которые доказывали бы, что человек из Югославии, из Польши и жил там еще до войны – такие люди не подлежали выдаче в СССР. Плюс была целая комната такая, где была карта развешана и где людей натаскивали. Например: «Где Вы жили? – В Белграде». А из Белграда были эмигранты, члены Союза, и они объясняли, что мы могли работать там-то и многое другое…Нужно сказать, что это героическая работа была. А почему советским нужны были польский и югославский офицеры – потому что они язык проверяли. Правда, если легенду связывали с Польшей, то годился и украинский. Я, например, по-польски не мовлю, значит в моем случае – западная Украина. Отрабатывались все варианты…Калмыки же все делали просто – они одного и того же калмыка посылали как эмигранта из Франции, переодевая и гримируя его, и тот выдавал себя то за одного, то за другого…Конечно, и Стюарт не давал советским особенно расходиться, обрывал их, что здесь не допрос, мол, задали один вопрос и хватит. В основном это благодаря ему у нас более-менее все довольно благополучно прошло.

М.Н. Он из политических симпатий это делал?

Е.Р. Да. Ну вот, это пережили мы, комиссия уехала. Не без конфликта со Стюартом. Он возмутился: мол, в конце концов, сколько можно допрашивать, отвлекать людей, ведь у нас не просто лагерь, а рабочий, люди работают на американских объектах, поэтому не морочьте нам здесь голову.

М.Н. Это была единственная попытка вашей репатриации?

Е.Р. Да, на этом все кончилось.

Романов Е. В борьбе за Россию. М., 1999. С. 95–97.

Пропаганда репатриации в СССР.
Из материалов газеты «На Родину» (Рудсвиль-Бад) –
«органа советских граждан, интернированных
в Швейцарии»

…За рубежами родной страны советский человек попадает в чужую ему и сложную обстановку. Во многих местах враг притаился, действует коварными способами, нападает из-за угла. За маской фальшивой любезности скрыт волчий оскал фашиста. Повышенная бдительность обязательна для советского человека за рубежом. За рубежом советский человек попадает в атмосферу частнособственнической наживы, спекуляции, хищнических инстинктов, проституции, оскорбительного неуважения к человеку. Ни одна пылинка этой грязи не должна приставать к советскому человеку!

На Родину. 1945. № 3.

Британский исследователь Н.Д. Толстой
о политике репатриации в СССР

Толстой-Милославский Николай Дмитриевич (р. 1935). Родился в Кенте (Англия). Его прадед по отцу – двоюродный брат Л.Н. Толстого. Отцу удалось эмигририровать из Советской России в 1920 г. В 1961 г. окончил Тринити-колледж в Дублине, специализировался в области современной истории и политических теорий. Автор исследования о роде Толстых, нескольких исторических работ и романов. Пять лет изучал документы и вел опросы уцелевших участников и свидетелей репатриации в СССР. Книга «Жертвы Ялты» впервые напечатана по-английски в 1978 г., вслед за чем выдержала несколько изданий в Англии и США. Вторая книга по данной тематике – «Министр и расправа» – вышла в 1986 г. и вскоре после этого подверглась цензуре властями Великобритании. На русском языке книга «Жертвы Ялты» впервые вышла в 1988 г. в серии «Исследования новейшей русской истории», основанной А.И. Солженицыным (Издательство YMCAPress, Париж).

 

…Прежде всего, следует отметить, что советское правительство считало всех советских граждан, временно вышедших из-под его контроля, предателями, независимо от обстоятельств, которые привели их за границу, и независимо от того, как вели себя эти люди в другой стране…Мы можем с уверенностью отбросить допущение, что на отношение советского правительства к репатриантам хоть в какой-то мере влияло поведение нацистов. Отношение к советским военнопленным как к изменникам определилось еще задолго до нападения Германии на СССР, более того, на практике это отношение проявилось еще в ту пору, когда Советский Союз и нацистская Германия были союзниками. После Финской войны, в марте 1940 года, русские пленные, захваченные финнами, были отправлены на Родину. Прошествовав по улицам Ленинграда под восторженные крики толпы и пройдя под аркой, украшенной надписью «Родина приветствует своих героев», они промаршировали прямиком на вокзал, где их посадили в вагонзаки и отправили в лагеря…Любой человек, ухитрившийся краешком глаза взглянуть на жизнь за пределами социалистической шестой части суши, немедленно оказывался на подозрении…

 

Колонна советских военнопленных

 

Об организации репатриационной комиссии было официально объявлено 24 октября 1944 г…Главой комиссии был назначен генерал-полковник Филипп Голиков. Это назначение представляется весьма любопытным. Ведь с точки зрения советских руководителей, все советские солдаты, попавшие в плен, заслуживали сурового наказания – ибо в плен их могла привести либо трусость, либо нерадивость. Но тогда – не странно ли, что руководство репатриационными операциями Сталин поручил одному из самых трусливых и несостоятельных советских генералов? Более того, Голиков был из тех военачальников, на ком лежала главная вина за неподготовленность СССР к войне – за неукомплектованность армии, вследствие чего, в первую очередь, и попали в 1941 г. в плен большинство советских солдат. Будучи с июля 1940 года начальником разведывательного управления генерального штаба, он совершил на этом посту множество непростительных ошибок. Позже, во время обороны Сталинграда, Хрущев подал рапорт о том, что Голиков панически боится немцев, и Голикова с поста сняли.

Под стать начальнику был и заместитель Голикова по репатриационной комиссии – генерал К.Д. Голубев. Он был настоящий гигант, но, по словам генерала Дина (генерал Дж. Р. Дин работал в военной миссии США в Москве – прим. Антошина А.В.), «его умственные способности никак не соответствовали размерам его тела».

Впрочем, роль Голикова и Голубева в реальной работе комиссии была ничтожна, они являлись всего лишь представительными манекенами. Настоящую же работу выполняли Главное управление контрразведки (ГУКР) – за границей, и НКГБ – внутри страны…Советские репатриационные комиссии растеклись по всей Европе. Западные офицеры, столкнувшиеся с полковниками и генералами, возглавлявшими эти миссии, вспоминают об одном и том же: в разговорах о военных делах советские офицеры проявляли полное невежество и приходили в замешательство…Ларчик открывался просто. Как объясняет бывший офицер СМЕРШа, «все сотрудники этих миссий были профессиональными чекистами»…

В репатриационных миссиях чекистам был предоставлен небывалый простор для выполнения их разнообразных задач. Там же, где полной свободы действий не было, прибегали к внедрению тайных агентов, запугиваниям, угрозам, шантажу. Впрочем, для поимки тех, кто был признан советским гражданином, никаких сверхъестественных усилий не требовалось: англо-американцы с величайшей готовностью выдавали их сами, задача же сотрудников миссий сводилась к тому, чтобы склонить максимальное число пленных к «добровольному возвращению» на родину. Это было важно по нескольким причинам. Во-первых, многочисленные отказы могли вызвать опасные настроения среди союзных солдат, назначенных проводить репатриацию. Во-вторых, английским политическим деятелям было проще оправдывать свою политику, утверждая, что число русских военнопленных, отказывающихся вернуться на родину, невелико. Кроме того, имелись еще и лица со спорным гражданством, которых англо-американцы и вовсе не могли репатриировать без добровольного согласия.

Агенты СМЕРШа и НКВД действовали по-разному: открыто, через своих аккредитованных представителей, и тайно, через секретных сотрудников, внедренных или завербованных среди военнопленных…В лагерях для военнопленных СМЕРШ быстро организовал «внутренний круг» агентов и информаторов во главе с «комиссарами». Информаторы составляли «черные списки» тех, кто не желал репатриироваться, сообщали о планируемых побегах…

Для приема репатриантов советская администрация выделила в Германии лагеря «восточных рабочих» и другие сборные пункты, в большинстве своем обнесенные проволокой и охраняемые. Однако в некоторых местах приток заключенных достигал таких размеров, что обеспечить охрану было просто невозможно…

Комиссии по проверке должны были разделить советских граждан на три категории. В первую входили те, кого считали врагами советской власти – сюда, конечно, относились все власовцы и казаки. Вторая обозначалась как «относительно чистая» – туда входили те, кого нельзя было доказательно обвинить в сотрудничестве с врагом. И, наконец, третья состояла из незначительного меньшинства, сумевшего и на Западе проявить лояльность к советскому режиму. По первоначальному плану первая категория подлежала отправке в исправительно-трудовые лагеря, вторая должна была заниматься принудительными работами на воле, а счастливчиков из третьей категории предполагалось направить на послевоенное строительство. Но из-за сложности и огромного объема работы часто возникала неразбериха, люди попадали не в те категории…

Толстой Н.Д. Жертвы Ялты. М., 1996. С. 457–470.

Из статьи российского историка В.Н. Земскова
«К вопросу о репатриации советских граждан.
1944–1951 годы»

Репатриация граждан СССР из зон действия советских войск

(по состоянию на 1 марта 1946 г.)

 

Страна

Всего человек

В %

Советские зоны оккупации Германии и Австрии

1 447 261

78,37

Румыния

133 340

7,22

Финляндия

101 195

5,48

Польша

87 850

4,75

Чехословакия

40 655

2,20

Югославия

25 572

1,38

Болгария

3 682

0,20

Венгрия

3 259

0,18

Швеция

3 183

0,17

Албания

805

0,05

Итого

1 846 802

100,00

 

 

Репатриация граждан СССР из зон действия союзных войск

(по состоянию на 1 марта 1946 г.)

 

Страна

Всего человек

военнопленные

Гражданские

Западные зоны оккупации Германии и Австрии

2 031 925

707 369

1 324 556

Франция

121 005

85 436

35 569

Норвегия

84 775

77 812

6 963

Италия

53 240

44 205

9 035

Англия

26 329

21 900

4 429

Бельгия

12 344

7 352

4 992

Швейцария

9 868

6 145

3 723

Дания

7 614

4 635

2 979

США

3 950

3 823

127

Греция

1 402

1 288

114

Голландия

234

74

160

Итого

2 352 686

960 039

1 392 647

 

…До 22 мая 1945 года подготовленные пункты по приему советских граждан от союзников пустовали, так как не был подписан «План передачи через линию войск бывших военнопленных и гражданских лиц, освобожденных Красной Армией и войсками союзников». Переговоры велись в г. Галле (Германия). Советскую делегацию возглавлял председатель Ставки Верховного Главнокомандования – заместитель уполномоченного СНК СССР по делам репатриации генерал-лейтенант К.Д. Голубев; делегацию союзников – представитель Верховного Главнокомандования союзных экспедиционных войск генерал Р.В. Баркер. По словам последнего, на территории, подконтрольной англо-американским войскам, насчитывалось около 1,5 млн. советских граждан (в действительности их было значительно больше).

С рядом пунктов предложенного К.Д. Голубевым плана Баркер не согласился. Так, он решительно выступил против формулировки, требовавшей возвращения в СССР всех без исключения советских граждан. В категоричной форме союзники отказались производить передачу советских граждан по спискам и актам. Много споров вызвала проблема перевозки репатриантов. Баркер настойчиво предлагал использовать для этого авиацию – до 500 самолетов ежедневно с посадкой их на советских аэродромах в Польше и СССР с предварительной рекогносцировкой этих аэродромов своими офицерами. Советская делегация отвергла это предложение, не без основания полагая, что союзники могли преследовать при этом и разведывательные цели. Баркер требовал также передачи всех освобожденных Красной Армией пленных англичан и американцев до окончания переговоров в Галле…

Несмотря на эти и некоторые другие разногласия, 22 мая советский план с небольшими и непринципиальными поправками был принят. Союзники поставили подписи под документом, закрепляющим принцип обязательной репатриации советских граждан. Они обязаны были передать СССР всех советских перемещенных лиц (как «восточников, так и «западников»). Однако союзники с самого начала негласно освободили от обязательной репатриации «западников», а примерно с сентября – октября 1945 г. – и «восточников». В результате большинство лиц, не желавших возвращаться на Родину, и часть колеблющихся, находившихся на подконтрольной союзникам территории, уклонились от обязательной репатриации и остались на Западе. Впоследствии англо-американские службы нередко старались задержать у себя даже тех советских граждан, которые хотели вернуться в СССР. Что касается лиц, отнесенных к категории военных преступников, то бывшие союзники, случалось, передавали таковых Советскому Союзу даже после начала «холодной войны»…

4 октября 1945 г. в «Правде» была опубликована статья Ф.И. Голикова, в которой называлось число репатриированных к тому времени граждан СССР – 5 236 130 человек (3 104 284 мужчины, 1 498 153 женщины и 633 693 ребенка). Однако при этом не было сделано никаких пояснений. В результате приведенное Голиковым число репатриантов воспринималось в том смысле, что все они прибыли из-за границы. В действительности же к началу октября 1945 г. из-за границы возвратилось около 4,1 млн. человек, остальные же были внутренними перемещенными лицами и их, следовательно, нельзя считать репатриантами.

К 1 марта 1946 г. было репатриировано 4 199 488 советских людей, в том числе 2 654 185 гражданских и 1 545 303 военнопленных…

С марта 1946 г. количество репатриированных советских граждан значительно уменьшилось…С 1 марта 1946 г. по 1 марта 1952 г. в СССР вернулись 104 893 советских гражданина, из них в 1946 г. (март – декабрь) – 46 909, в 1947 г. – 30 346, в 1948 г. – 14 272, в 1949 г. – 6 542, в 1950 г. – 4527 и в 1951 г. – 2297 человек.

Большая часть этих людей была насильственно возвращена в СССР из стран, где находились советские войска. От репатриации были освобождены только две категории советских граждан: женщины, вышедшие замуж за иностранцев и имевшие от этого брака детей (в странах, где стояли советские войска, органы репатриации учли около 8 тыс. таких женщин и примерно столько же детей); а также бывшие жители Бессарабии и Северной Буковины, пожелавшие принять румынское подданство (4 тыс. человек)…

К началу 1952 г. по линии органов репатриации в СССР было возвращено свыше 4,3 млн. человек. В это число не включены депортированные советские граждане, военнопленные и гражданские, которые во второй половине 1941 – первой половине 1944 гг. совершили удачные побеги из-за границы в СССР, а также десятки тысяч потерявших работоспособность «иностранных рабочих», которых гитлеровцы в 1942–1943 гг. возвратили на оккупированную ими территорию СССР. Репатриация в незначительных размерах продолжалась и после 1951 г.

С учетом вышесказанного общее число советских граждан, оказавшихся вследствие войны за границей и вернувшихся впоследствии в СССР, равняется примерно 4,5 млн. человек. Кроме того, за 1945–1951 гг. в советское подданство были приняты 431 418 человек, которые не являлись гражданами СССР по состоянию на 21 июня 1941 г. Это были прибывшие на Родину из различных стран Европы и из Китая эмигранты, а также родившиеся за границей лица русского, украинского и белорусского происхождения…

История СССР. 1990. № 4. С. 26–41.

Из воспоминаний Э.К. Штеппы
«Не забудьте, люди!»

Э.К. Штеппа (р.1925) – сын эмигранта «второй волны» К.Ф. Штеппы, бывшего профессора Киевского университета, в годы немецкой оккупации Киева – ректора университета, главного редактора газеты «Последние новости». Э.К. Штеппа в 1945 г. служил в немецкой армии, в мае 1945 г. сдался в плен.

 

…Нас пригнали в городок Генесверда…Лагерь, к которому мы подошли, был за городом – еще недавно здесь были русские военнопленные. Ворота были широко открыты, и у входа стояла толпа русских офицеров и солдат, которые спрашивали у проходящих солдат, нет ли среди нас русских или говорящих по-русски? Я, конечно, молча прошел в лагерь…

После этого нам выдали полотенца и послали всех в баню. Я в очередь не стал, а решил прогуляться. Тут произошло следующее: на площади перед вокзалом и на ближайших полянках в огромных кипах лежали тюки и чемоданы. На них сидели и вокруг них ходили люди, в основном, женщины и дети. Это были так называемые репатриированные, т. е. те, кто возвращались на родину. Очевидно, Ковель был и для них пересыльным пунктом. Здесь их делили на группы по месту жительства, формировали транспорты и отправляли домой. Возле каждой группы стоял столб с надписью: Киев, Орел, Воронеж и т. д.

Некоторые из ожидающих, от нечего делать, подходили к нашему лагерю и высказывали свое отношение к нам – немецким пленным. Большинство, особенно молодые женщины и девушки, относились если не сочувственно, то с терпимостью. Лишь немногие выкрикивали: «Довоевались, вояки! Попробуйте теперь русского хлеба!»

Я всматривался в их лица, нет ли среди них мамы моей или сестренки Аллочки с маленькой Магдаленой? О, конечно, они должны быть где-то здесь…И ведь так близко – только перейти улицу…

«Чего мне бояться? Ведь там «свои» люди»…

«А хватит ли у меня смелости? Дай-ка испытаю себя, на что я еще способен?»…

Наши конвоиры стояли у ворот и весело о чем-то болтали. Особой бдительности они не проявляли – какому немцу взбредет в голову бежать на русской земле?

Лежа на земле, мне было удобно наблюдать за ними. Я убедился в том, что никто из них на меня не смотрит, резко поднялся и бодро зашагал в направлении одного из них, стоявшего ко мне спиной. Солдат вздрогнул, направил на меня автомат и крикнул: «Куда идешь, Фриц? Назад!»

Я посмотрел на него со спокойным презрением, засмеялся громко, как только мог, и весело ответил: «Сам ты Фриц! Что уж и пройти мимо нельзя?» – и как можно спокойнее, не оглядываясь назад, прошел мимо, шел все дальше и дальше…Так и ушел!

…В тот момент я перестал быть немецким военнопленным и превратился в изменника родины, скрывающегося от правосудия. Свою ошибку я понял сразу. Но, что сделано, то сделано…

Я походил среди русских людей, подошел к киевлянам. Одна девочка пекла блины на построенной из нескольких кирпичей примитивной печке. Начался разговор. О моей семье она, конечно, ничего не знала. Были там какие-то люди, которым наша фамилия была знакома, но о судьбе моей семьи никто ничего не знал.

Люди вступали в разговор без особенного желания. Настроение у всех было подавленное. Особой радости от возвращения домой ни в ком не чувствовалось.

У всех было много вещей – чемоданы, тюки, мешки…Уже позже, в лагере, мне рассказывали, что многие «остовцы» хорошо поживились за счет бежавших на Запад немцев. Некоторые занимались грабежом, за что попали под военный трибунал, который «шутить не любит», и попали прямиком в Сибирь…

Я гнал от себя тревожные мысли, но они возвращались. Думал я и о том, что думать вот я еще могу, но совсем отвык действовать самостоятельно…Может быть, лучше попасть в тюрьму – к людям с судьбой, подобной моей? Может быть, и папа уже там? Возможно, встречу знакомых, друзей?..Во всяком случае я не буду один, не буду загнанным волком. А 10 лет каторги мне все равно суждено отбывать…Для чего же откладывать?

И как это красиво, как смело – прийти и сказать: «Вот я, такой-то и такой-то. Я виноват перед родиной! Судите меня! Хочу честным трудом искупить свою вину!». Так я и сделал…

Через три месяца Киевским военным трибуналом войск МВД я был приговорен по статье 58 п. 1а с применением Указа от 17.04.43 к 20 годам каторжных работ и пяти годам поражения в правах…

Вот и свершилось! Я был удовлетворен – ведь впереди была жизнь, хоть каторжная, но все же – жизнь. Слава тебе, Господи!

Я вышел из комнаты с табличкой «Трибунал» с просветленным лицом. Мальчики, ожидавшие своей очереди, стали задавать вопросы:

– Что? Оправдали?

Они ведь не знали, ни кто я, ни в чем обвинялся. Я засмеялся в ответ на их расспросы: «20 лет каторги». Они тоже засмеялись, думали, что это шутка…

Через две недели мы прибыли в Находку. Там был огромный пересылочный лагерь, в котором собирали заключенных для отправки морем на Колыму, Индигирку, Неру, Чукотку, Камчатку и Сахалин…В Находке мы прожили около месяца…Пришло время этапа…

Наша плавучая тюрьма приближалась к Магадану…В Магадане нас выгрузили и строем повели в пересылочный лагерь…Долго нас в Магадане не держали. Помню, подъехали большие американские машины с прицепами, как вагонами. Если я не ошибаюсь, их называли «Дайманами»…Мы ехали таким образом несколько дней…В «Дайманах» мы доехали до прииска «Усть-Нера». Дальше дороги не позволяли этим огромным машинам ехать по ним, и нас пересадили в самосвалы-студебеккеры. Через несколько часов езды наши машины остановились перед воротами лагеря на прииске «Ольчан»…

Наша работа должна была заключаться в обслуживании «промприбора» – сооружения для промывки золотоносного грунта…Так мы и работали…Три тачки гоняли по очереди…Ночью обед не привозили, поэтому работали мы без перерыва…В сентябре стало еще холоднее…А как трудно голодному, истощенному человеку согреться работой, когда желудок пустой и силенки на исходе!..

Начались перебои с хлебом…Люди были уже истощены до предела, никакого запаса энергии в организмах не было…Я посмотрел на свои ноги, а они, как у козлика: каждая косточка, каждый суставчик виден…Хлебные перебои участились, а с ними «развод» начал таять…Все меньше и меньше зеков стали выходить на работу, большинство из них были больны и лежали в стационарах. Половина бараков была превращена в стационары…Говорили о том, что Лауцкас (лагерный патологоанатом) по две смены работает, не успевает трупы потрошить…Положение становилось критическим – некому было ходить на производство. С трудом собирали бригаду дровоносов…А морозы все свирепели, а люди все слабели…Способных работать осталось уже совсем мало…

В течение той зимы многие умерли…Мы уже потеряли счет погибшим…На ночь бараки перестали запирать. Куда нам, доходягам, было бежать, нас и из барака было не выгнать…

Вот я и закончил свой рассказ о прииске «Ольчан»…Сейчас думаю: все ли вспомнил? Рассказал ли все важное? Сумел ли сделать это так, как хотел? И что, собственно говоря, я хотел создать? Для чего изложил свои воспоминания на бумаге в надежде, что кто-то будет их читать, думать, пытаться понять и объяснить себе всю сложность жизненных отношений?

Мне всегда казалось, что у меня есть долг перед жизнью и людьми, что я обязан рассказать все, что произошло в эти годы со мной и с другими там на «Ольчане»…

И я выжил! Выжил, благодаря Воле Всевышнего, а ведь тысячи остались лежать там, в вечной мерзлоте.

Пусть память об этих мучениках будет вечной. Я считаю своим долгом сделать этот рассказ достоянием гласности для того, чтобы о тех страданиях, муках и жертвах никогда не было бы забыто…

ХХ век. История одной семьи. М., 2003. С. 139–250.

Данные УНКГБ о репатриантах в Свердловской области
на апрель
1946 г.

На 15 апреля 1946 г. в Свердловскую область прибыло 33399 человек репатриируемых (из них в Свердловск – 4111), в т. ч.:

в составе рабочих батальонов – 32109

одиночным порядком – 1528

не по назначению – 32

нелегалы и уклоняющиеся от регистрации – 15.

Профильтровано 28796 человек.

Для дальнейшей проверки и разработки переданы дела на 6844 человек, направлено в спецссылку – 446 человек, передано в органы МВД – 16 человек.

Архив Управления Федеральной службы безопасности по Свердловской области (АУФСБСО), ф. 1, оп. 1, д. 253, л. 79.

Спецсообщение УМГБ по Свердловской области
о настроениях репатриантов (1946)

…Отмечается усиление среди репатриантов настроений к дезертирству с производства, в связи с чем увеличилось число побегов и не возвращения из очередного отпуска…На Североуральских бокситовых рудниках из 2140 отпущенных в очередной отпуск не вернулись 286. Кроме того, 67 человек дезертировали непосредственно с производства…

АУФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 255, л. 19.

Зафиксированные секретными сотрудниками УНКГБ – УМГБ
высказывания репатриантов, находившихся
на территории Свердловской области (1946).

«СССР – это страна рабов»;

«За что я работаю и мучаюсь?»;

«Америка пойдет войной на Россию»;

«Это разве жизнь, в колхозе?»;

«Наживаются только руководители»;

«У нас рабочим продукты дают только овес и крупу, а в Германии получали все одинаково»;

«Руководители власти тянут с бедных»;

«В Германии народ культурный, в несколько раз грамотней, чем русский народ»;

«Рабочие живут как при царе в рабстве»;

«Живу хуже, чем жили нищие в царской России»;

«Все труднее становится жить»;

«Я бывал во многих странах и везде видел справедливость. Работая там на заводе, я в сто раз жил лучше, чем сейчас живу в России».

АУФСБСО, Ф. 1, оп. 1, д. 254, л. 32–33; д. 255, л. 85, л. 302.

Биографические справки о некоторых бывших военнопленных
и репатриантах, взятых в разработку УНКГБ-УМГБ
по Свердловской области в
1946 г.

1)           Сардаров – 1899 г. р., армянин. Работал главным инженером Райпромкомбината в Свердловске. В годы войны жил в оккупированном Орджоникидзе, итальянским комендантом города был поставлен директором кинотеатра «Колизей». Подчинялся зондерфюреру фон Треско из Германского бюро пропаганды. В возглавляемом им кинотеатре демонстрировались антисоветские фильмы.

2)           Медведев С.Н. – 1926 г. р., уроженец Калининской области, 4 класса образования, из крестьян. С февраля 1943 г. – солдат санитарного взвода немецкой армии. С 1944 г. – в РОА, участвовал в боях на территории Бельгии и Германии.

3)           Пургалис А.Я. – 1899 г. р., уроженка Латвии. В 1934–1939 гг. – член военной организации «Айзсарг». В 1942 г. в период немецкой оккупации вновь вступила в «Айзсарг», собирала продукты и теплые вещи для латышей, служивших в немецкой армии.

4)           Катлапс Д.Г. – 1906 г. р., уроженка Латвии. В 1930‑е гг. – член «Айзсарг». В период немецкой оккупации Латвии в 1942 г. выдала двух красноармейцев, которые скрывались на хуторе, в 1944 г. – еще троих красноармейцев, бежавших из плена и зашедших к ней пообедать.

5)           Сапранков Ф.Д. Дал согласие сотрудничать с гестапо, но практическую деятельность в пользу гестапо скрыл. Впоследствии изобличен в том, что выдал гестапо комсомольца по имени Алексей, который затем был арестован гестапо. С 1941 г. – старший команды в лагере для военнопленных Эрхурт, выдал военнопленного Николая и еще нескольких заключенных.

6)           Миропольский Г.Л. – 1912 г. р., уроженец Белой Церкви, еврей, бывший член ВКП(б) с 1932 г., образование высшее, по специальности инженер-механик. Работал инженером-технологом. В 1940 г. окончил Высшую школу НКВД. До конца 1941 г – сотрудник УНКВД СССР, после этого – в Особом отделе 52‑й, а затем 2‑й ударной армии в должности старшего оперуполномоченного. В 1942 г. попал в плен. Завербован гестапо, выдавал в лагере политработников РККА.

7)           Малышкин Г.Е. – 1918 г. р., уроженец Смоленской области, русский, образование 5 классов, с 1938 г. служил во флоте. Попал в плен в 1941 г. В 1942 г. завербован, обучался в немецких разведшколах, перебрасывался через линию фронта.

8)           Селиванов Ф.А. – 1898 г. р., уроженец Ростовской области, из казаков, состоял в личной охране П.Н. Краснова. В годы войны на оккупированной территории работал помощником начальника районной полиции, руководил расстрелами.

9)           Косинцев П.С. – 1913 г. р., уроженец Новосибирской области, сын кулака, в 1939 г. приговорен к 4 месяцам ИТЛ за прогул. Служил в РОА, окончил офицерскую школу РОА в Бобруйске.

10)      Вацянов Ц.А. – 1908 г. р., уроженец Эрзерума (Турция), высшее образование. Попал в плен, завербован гестапо в лагере. Освобожден американцами, обработан в духе невозвращения на Родину.

11)      Головина М.М. – 1924 г. р., уроженка Свердловской области, образование среднее. Окончила воздушно-десантную школу в Кунцево, радисткой заброшена в немецкий тыл. Задержана полицией, выдала остальных разведчиков и секретные шифры, позывные Москвы. Передала по заданию гестапо фиктивную радиограмму. Выполняла другие задания.

12)      Страхович К.И. – 1908 г. р., уроженец Кронштадта, без гражданства, образование высшее. Отец – крупный чиновник, эмигрировавший в 1917 г. Жил в Дании, Германии, Франции. Окончил русскую гимназию и Католический университет г. Лувен (Бельгия). С 1939 г. – в Иностранном легионе, служил в Тунисе и Марокко. В 1944 г. обратился с просьбой о получении советского гражданства. По совету капитана Грашенского из советского посольства решил вернуться под видом военнопленного РККА. Сменил фамилию на Шахович.

13)      Морозов С.Н. – 1908 г. р., русский, образование 7 классов, в 1933 г. получил 10 лет ИТЛ по закону 7.08.1932. В сентябре 1941 г. попал в плен. С августа 1944 г. завербован в лагере для выявления коммунистов.

14)      Рыбковский В.А. – 1924 г. р., образование 5 классов, уроженец Витебской области. В 1942 г. выехал на работу в Германию. Бежал от хозяина, пойман, согласился работать на гестапо. По его доносу арестован военнопленный-поляк, распространявший листовки.

15)      Чеченев А.Е. – 1912 г. р., родился в Свердловской области, образование высшее техническое. В годы войны был в окружении. На допросе выдал секретные данные об уральских заводах. Составлял научные работы о промышленности и экономических возможностях СССР, выполнял чертежные работы.

16)      Фольмер В.Ф. – 1899 г. р., уроженец Одессы, немец, образование высшее, инженер-строитель. В 1919 г. служил в Добровольческой армии белых. В 1941 взят в плен, принял немецкое гражданство, обучался на курсах Министерства восточных территорий. Работал на немецком военном заводе.

17)      Аргинский Р.М. – 1919 г. р., татарин из Крыма, работал контролером ОТК. Прибыл в одиночном порядке. Рассказал, что его дед – помещик, отец – учитель, подвергался репрессиям НКВД. Сам был студентом Педагогического института в Симферополе, жил в общежитии. Не выселен немцами. Имел беседу с начальником гестапо, расклеил по его заданию листовки. Записался членом мусульманского татарского комитета в Евпатории.

18)      Буйвило В.П. – 1912 г. р., уроженец Барановичской области. В 1941 г. мобилизован в польскую армию и обучался военному делу в Англии. Как сообщают осведомители, вспоминает о своей положительной жизни в Англии.

19)      Морозов П.И. – 1904 г. р., уроженец Верхней Салды, бывший член ВКП(б). В 1931–1941 гг. – на оперативной работе в ОГПУ – НКВД. Во время войны попал в плен, работал у фермера в Вильно. Жил под фамилией Иванов. Некий Иванов, обстоятельства жизни которого и приметы схожи с Морозовым, разыскивается СМЕРШ.

20)      Яковлев И.Я. – 1918 г. р., уроженец Калининской области. В 1936 арестован НКВД (дядя – бывший архиерей). В годы войны попал в плен, работал телефонистом у немцев. После освобождения якобы с американскими солдатами на самолете летал в Америку.

21)      Буцкий М.П. – 1924 г. р., уроженец Краснодарского края. Участвовал в боях против РККА, имеет Железный крест.

22)      Волнянский М.Ф. – 1902 г. р., уроженец Днепропетровской области, среднее образование. Добровольно сдался в плен, дал сведения о своей воинской части. Работал корреспондентом газеты «Новое украинское слово», издававшейся при немцах в Ковно.

23)      Семененко А.Ф. – 1907 г. р, уроженец Минской области, малограмотный. Попал в немецкий плен, жил в оккупации, отступил с немцами. Служил поваром в немецком строительном батальоне.

24)      Уразов М.А. – 1907 г. р., уроженец Воронежской области. Работал на оборонном заводе в Воронеже, не эвакуировался. Работал на немцев. Затем призван в РККА, сдался в плен. Служил в РОА.

25)      Алимпиев Е.Н. – 1919 г. р., уроженец Кушвы. Попал в немецкий плен, освобожден американскими войсками. Работал в американской комендатуре. Разрабатывался УНКГБ как американский шпион.

АУФСБСО, Ф. 1, оп. 1, д. 253, л. 9, л. 140–143; д. 254, л. 18–32, л. 156, л. 2728; д. 255, л. 17–19, л. 295, л. 300.

 

Из архивно-следственных дел репатриантов из Китая,
арестованных в Свердловской области

Личное дело Теплякова Николая Александровича

Тепляков Николай Александрович – 1906 г. р., родился во Владимире, из семьи белого офицера-эмигранта. С 1920 г. – в эмиграции. В 1927–1928 гг. работал агентом по сбору объявлений в газете «Заря» (Харбин). В 1929–1939 гг. – сотрудник газеты «Шанхайская заря». Служил в волонтерском корпусе полиции при Шанхайском муниципалитете. С 1945 г. служил телефонистом в армии США. В 1947 г. репатриировался в СССР. Арестован, на допросах признал, что в 1946 г. работал на американскую разведку. Осужден на 10 лет ИТЛ. В 1955 г. приговор в отношении Н.А. Теплякова был отменен.

Учреждение «Государственный архив административных органов Свердловской области (УГААОСО), ф. 1, оп. 2, д. 19368.

 

Личное дело Петрова Алексея Владимировича

Петров Алексей Владимирович – 1896 г. р., родился в Санкт-Петербурге. В 1915 г. окончил школу прапорщиков. В 1917 г. – штабс-капитан. В 1918 г. по мобилизации попал в армию Колчака, младший офицер. В эмиграции – журналист харбинских газет «Русское слово» и «Рупор». С 1930 г. – редактор шанхайской газеты «Вечерняя заря». С 1946 г. – корреспондент шанхайской газеты «Новая жизнь», издававшейся ТАСС. Работал в клубе граждан СССР. Репатриировался в 1947 г. В СССР арестован, осужден на 25 лет ИТЛ. В 1955 г. приговор был отменен, А.В. Петров освобожден из заключения.

УГААОСО, ф. 1, оп. 2, д. 20807.

 

Личное дело Зорина Федора Николаевича

Зорин Федор Николаевич – 1897 г. р., родился в Вятской губернии. В 1917 г – подпоручик русской армии. С 1918 г. – офицер Ижевского полка армии Колчака. Командир батальона. С 1920 г. – эмигрант. С 1934 г. – помощник начальника отдела военных формирований японской организации «Дайнехон Сейгидан», которая готовила диверсантов. Член Объединения императорской армии и флота, ориентировавшегося на великого князя Кирилла Владимировича. Член Союза легитимистов, один из руководителей в Китае Ижевского объединения. С 1935 г. – заместитель представителя Кирилла Владимировича в Маньчжурии, с 1937 – официальный представитель. В СССР арестован, осужден на 25 лет ИТЛ. Умер в 1955 г.

УГААОСО, ф. 1, оп.2, д. 46300.

 

Личное дело Шанькова Михаила Николаевича

Шаньков Михаил Николаевич – 1902 г. р., родился в Харбине. В 1918 г добровольно служил матросом в Сибирском флотском экипаже армии Колчака на миноносце «Бодрость». С 1921 г. – рядовой отдельного стрелкового полка атамана Семенова. В эмиграции – член организаций русских скаутов, русских «соколов» и др. В 1926–1927 гг. – член «Союза крестоносцев», в 1928–1929 гг. – «Союза мушкетеров». На допросе признал, что в 1935–1937 гг. был членом Всероссийской фашистской партии. В 1947 г. получил советское гражданство, репатриирован. В СССР арестован, осужден на 10 лет ИТЛ. В 1955 г. приговор был снижен до 5 лет, освобожден по амнистии, т. к. было признано, что «нет доказательств о совершении им каких-либо преступлений против Советского государства».

УГААОСО, ф. 1, оп. 2, д. 31839.

О репатриации из СССР польских граждан
и эмиграции граждан СССР – членов их семей
(Из спецсообщения УМГБ по Свердловской области, 1946)

…На 10 апреля 1946 г. в Свердловской области польскими гражданами подано 4220 заявлений на выезд в Польшу. Из них рассмотрено 4205, удовлетворено 4197. Кроме того подано 317 заявлений от их родственников-граждан СССР, не удовлетворено 2. Уже уехало в Польшу 2 эшелона, в которых находилось 2541 человек.

Зафиксированы различные настроения репатриантов:

«Подавая заявление о выходе из советского гражданства и выезде в Польшу, я совершил большую глупость» (рабочий Штехенберг)

«Здесь не жизнь, а каторга…В Польше мы будем жить гораздо лучше, чем здесь» (рабочий Шафранович)…

АУФСБСО, Ф. 1, оп. 1, д. 253, л. 23–25.

Высказывания бывшего шофера «Тагилстроя» В.А. Гордеева,
зафиксированные секретным сотрудником НКГБ
в Свердловской области в
1946 г.

…Я являюсь инженером-механиком, знаю хорошо английский язык, был репрессирован в 1929 и вторично в 1937 г…Для меня вопросом жизни является выезд из СССР за границу и я готов на все, чтобы это осуществить. У меня имеется несколько изобретений, которые я хочу использовать именно за границей… Я имею возможность получить паспорт, где будет указано, что я родился, например, в г. Лодзь, а также могу вступить в брак с польской подданной…

АУФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 252, л. 137

3. География размещения эмигрантов по миру,
примерная численность
и трудовая деятельность эмигрантов

Русские эмигранты во Франции
в годы Второй мировой войны

 

Из воспоминаний П.А. Оболенского «На чужой стороне»

Оболенский Петр Александрович – бывший офицер Кавалергардского полка. После октября 1917 г. – инструктор кавалерии в Красной Армии. В декабре 1928 г. уехал из СССР, жил во Франции, работал шофером, консъержем в гостинице. В 1955 г. вернулся в Советский Союз. Член Союза композиторов СССР.

 

…Шел 1939 год. Сгущались тучи на политическом горизонте.

Лето этого года я работал опять в Сан-Тропезе. В связи со слухами о надвигающейся войне иностранные туристы спешили вернуться восвояси: гостиница наша почти опустела. Ее закрыли. Я вернулся в Париж одним из последних, но в связи с сильным сокращением персонала гостиницы «Наполеон» пришлось опять думать о приискании заработка.

Я решил вернуться к шоферскому ремеслу и предложил свои услуги одной большой компании, которая, как и общество автокаров «Ситроен», организовала много автобусных линий от Парижа длиной до четырехсот километров. Эта компания работала исключительно на машинах «Рено».

На своей огромной машине я стал обслуживать линию Париж – Бовэ. Этот городок лежит на большой шоссейной магистрали в направлении к бельгийской границе.

Зарабатывали мы, шоферы дальних линий, довольно хорошо. Изрядный доход давал нам багаж пассажиров. Иногда от села до села поручали нам провозить какие-нибудь свертки или чемоданы. Останавливались по дороге обычно в городках возле кафе…

Но вот грянуло лето 1940 года. Немецкие полчища обрушились на Францию. Они наводнили Бельгию, обошли казавшуюся французам абсолютно неприступной «линию Мажино», быстро двигаясь к Парижу. Из северо-восточных департаментов хлынула волна беженцев.

Одним июльским утром, едва я успел выгрузить своих пассажиров на одной из площадей Бовэ, как в мой автобус вошел пехотный капитан и заявил, что машина реквизируется для нужд армии.

Мне оставалось пойти на вокзал и с первым поездом вернуться в Париж. Компания сейчас же перевела меня на другую линию. Я начал обслуживать маршрут Париж – Шартр.

В заботах о том, чтобы массы беженцев с северо-востока не хлынули в Париж, были приняты меры, направлявшие весь этот людской поток в обход города. Особенно перегружены были железные дороги к северу от Парижа. В помощь им власти высылали автоколонны. В нашей компании были реквизированы для этой работы десятка два автомашин, в их числе и мой автокар.

Колонна наша ранним утром выехала из Парижа в Эвре. Это было в начале августа. Часа через два мы достигли этого маленького живописного города. Большую площадь перед вокзалом запрудила толпа народа. Это были беженцы из северных провинций, которых мы должны были перевозить в Шартр за восемьдесят километров. Потом их опять сажали в вагоны, чтобы отправить дальше, на юг Франции. Наши автобусы загружались до последних пределов…

По мере приближения германской армии к подступам Парижа, бегство парижан усиливалось с каждым днем. Люди наспех покупали за бесценок старые, давно вышедшие из употребления автомобили и нагружали их до отказа. Все дороги из Парижа на юг и на запад были запружены. Наконец, правление нашего транспортного общества «Рено» решило, что настала и наша очередь. Наши шестьдесят автобусов тронулись группами на запад…

Начальник нашей колонны оказался весьма энергичным и хозяйственным человеком. Он быстро наладил питание. Несколько жен шоферов взялись за оборудование кухни в каком-то пустующем сарае и скоро организовали отличную столовую. Чтобы автобусы не стояли без дела, по предписанию начальства, оставшегося со всей канцелярией и бухгалтерией в Ангулеме, мы открыли линию и составили расписание рейсов наших машин до большого города Перигэ, лежащего примерно в ста километрах…

Через какие-нибудь два дня после нашего бегства из Парижа немецкие войска вступили в город и очень быстро стали занимать западную часть Франции…Дальше эвакуироваться было некуда. Наше начальство решило возвращаться в Париж…

На другой день часа в два дня мы уже въезжали в Париж. На улицах предместий бросались в глаза частые полицейские разъезды в походной немецкой форме и неизменных серых касках…Разгрузив свой автобус у здания главной дирекции, я направился в наш большой гараж. Заведующий гаражом заявил мне, что компания «Рено» расформирована и я завтра могу прийти за получением окончательного расчета…

Немецкие морские офицеры заняли одну из лучших гостиниц Парижа в центре города. Огромное количество обслуживавших Морское министерство машин находилось в реквизированном у его французского владельца большом гараже в несколько этажей в центре города. Туда потребовалось большое количество переводчиков и шоферов. Так как при комплектовании персонала предпочтение отдавалось тем, кто хоть немного знал немецкий язык, то на восемьдесят процентов места там заняли русские шоферы: французы никогда не проявляли желания знать какой-нибудь иностранный язык.

Одного из моих приятелей администрация гаража назначила старшим над всеми русскими шоферами. Он уговорил меня поступить сюда переводчиком-шофером, познакомил с начальником гаража фельдфебелем Крессером. Это был типичный нацист. На мою долю выпала неблагодарная роль улаживать нередкие конфликты между французскими шоферами и Крессером и его помощником.

Иногда мне приходилось выезжать с кем-нибудь из морских офицеров. Вскоре после капитуляции Франции высшее германское командование стало деятельно готовиться к десанту на побережье Англии. Для этого оно приступило к оборудованию десантных барж на речных верфях Сены, Уазы и других рек, впадающих в Атлантический океан, скупало баржи у частных владельцев. В качестве переводчика мне часто приходилось посещать эти верфи с кем-нибудь из руководителей работ.

Многие французские строительные компании подписывали контракты с германскими учреждениями, ведавшими отправкой в Германию и занятые ею страны французских рабочих. Одна электрокомпания обратилась ко мне с предложением сопровождать в качестве переводчика двадцать французских электротехников, уезжавших в Судеты на большой завод, который перерабатывал уголь в бензин и машинные масла…

«Судетенлендлише трайбштоффверке», куда мы прибыли, находился еще в стадии оборудования и скоро должен был быть пущен в ход. Кругом него стояли бесчисленные бараки для многих тысяч рабочих…Шесть тоскливых месяцев провел я в этом мрачном лагере…

Первого сентября 1942 года кончился мой контракт, закончилась и работа моей группы на заводе. Приехал директор фирмы. С моей помощью он ликвидировал наши дела и мы вернулись вместе в Париж…

Вернувшись в Париж, я не мог себе найти работу. Удалось узнать, что у немцев я состою на довольно плохом счету. Видимо, сказались мои частые конфликты с администрацией «Судетенлендлише трайбштоффверке». Знали они и о том, что я продолжаю давать уроки английского языка. Мне даже показалось, что за мной установили слежку. Я стал часто менять место ночевки, пользуясь приютом у знакомых и друзей. Оккупационные власти вообще стали со все большей подозрительностью относится к тем французам и русским, которых они брали на работу…В последний год пребывания гитлеровцев в Париже я существовал кое-как, на весьма скудное пособие от французского бюро учета безработных…

Москва. 1965. № 8. С. 209–221.

 

 

Из воспоминаний Р.Б. Гуля

Гуль Роман Борисович (1896–1986) – русский писатель, эмигрант, публицист, общественный деятель. Родился в Пензе в семье нотариуса. В августе 1916 г. призван на военную службу. Весной 1917 г. отправлен на Юго-Западный фронт, командир роты. В период демократизации армии был избран товарищем председателя полкового комитета. После октября 1917 г. прибыл в Новочеркасск, вступил в партизанский отряд, который влился в Корниловский ударный полк Добровольческой армии. Участвовал в Ледяном походе генерала Корнилова, ранен. Осенью 1918 г. уехал в Киев, записался в армию гетмана Скоропадского, оказался в немецком плену. Вывезен немцами в Германию. С 1920 г – в Берлине, с 1933 г. – в Париже, с 1950 г. – в США. Активно сотрудничал в эмигрантской прессе, многие годы был одним из руководителей нью-йоркского «Нового журнала».

 

…Мы с женой идем по дороге мимо замка Розенэк, в одном из прекрасных, живописных, очаровательных департаментов Франции – Лот – и – Гаронн. Франция уже раздавлена ударом Гитлера. Каркас государственных границ смят, сломан. Мы идем по прекрасной, освещенной солнцем летней дороге мимо замка Розенэк. И мы совершенно потеряны в этом мире…Мы идем – усталые, идем пешком далеко, километров за двадцать пять, наниматься на стекольную фабрику в городке Вианн. Наниматься нам надо потому, что нам попросту нечего есть. Мы от всего давно отрезаны. Друзья-писатели в большинстве уплыли в далекую Америку. Север Франции занят немцами. Кто-то нам сказал, что можно наняться рабочими на стекольную фабрику. И мы идем туда пешком по этой превосходной лесной дороге…

Но я ничего, никакой этой прелести воспринять не могу, не чувствую ее, потому что мне нечего есть, потому что я озабочен, смогу ли стать рабочим на стекольной фабрике, сможет ли стать работницей жена, а, может быть, нас вовсе и не примут, может быть, рабочие там просто не нужны.

И тогда – что? Тогда – голод, настоящий голод на своей крохотной, в пять гектаров, ферме, где живем мы впятером с семьей брата. И с нее нет никаких доходов. Брат ходит на поденную работу к богатому соседу- французу, но на это не прокормиться. Наша ферма куплена больше по русской дворянской фантазии – на ней хотел опроститься мой брат с женой и сыном. Но из этих русских «фантазиев» ничего не вышло.

Война отрезала меня от всякого литературного дохода в Париже – там кончились русские газеты, журналы. Нет и не может быть никаких поступлений из-за границы. И вот я – классический люмпен-пролетарий – иду теперь наниматься на стекольную фабрику…

Фабрика – пустяковая, в сущности. Но все же человек до ста на ней работало: чехи (с кучей детей – веселые, шумные детки), французы (в весьма ограниченном количестве, две-три девушки-упаковщицы) и испанцы (эмигранты от Франко, понесшие поражение в гражданской войне, такое же, как и мы, только наоборот). Испанцы были весьма «красные». Кроме чехов и испацев на фабрике работало несколько итальянцев, а заведующим обжигательной печью был донской казак Уварыч (Митрофан Уварыч).

Фабрика стояла на асфальтированной дороге. С виду довольно бедное заведение – дощатые бараки, ничего больше. В бараках – шлифовальные жернова, быстро вращающиеся, словно живые, а около них на небольшом возвышении стояли рабочие, шлифуя всякие стеклянные предметы – вазы, абажуры, стаканы…

Административный директор фабрики, щуплый молодой французик мсье Пети, принял нас с женой, как и быть должно, – официально-вежливо. На мое предложение нашего труда он чуть-чуть улыбнулся, спросив, работали ли мы когда-нибудь на фабрике?

-  Нет, никогда, – ответил я.

-  Понимаю, – протянул мсье Пети и на какую-то секунду задумался.

В эту секунду решалась наша судьба.

-  Хорошо, – проговорил мсье Пети, – я могу вас взять на работу. И вас, и вашу жену.

Обращаясь к жене, он сказал:

-  Вы пойдете в упаковочный отдел. Вы умеете упаковывать стекло?

-  Умею, – ответила Олечка.

-  А вы, мсье, – протянул Пети, – будете у нас контрметром.

Я внутренне ахнул: сразу такой «гигантский пост». И, наверное, больше денег. Но мсье Пети добавил:

-  Конечно, сейчас Вы будете получать, как наш обычный рабочий. Но мы посмотрим…

Я понял, почему назначен на свой неожиданный пост, когда мсье Пети сказал, что ему говорил о нас наш земляк, давно работающий на фабрике. Это был Уварыч. Мсье Пети, конечно, знает, что я никогда не был рабочим, что я «белый» русский и, вероятно, буду на фабрике достаточно хорошей собакой, надзирая за работой «пролетариата», а если даже хорошей собаки из меня и не выйдет, все равно, посчитывая выработку, я буду на страже не «пролетарских» интересов, а хозяйских. Мсье Пети ошибался. Он не знал «традиций русской интеллигенции», ее природной симпатии к «трудовому народу», которая жила в лучшей ее половине и, в частности, в моей семье.

Первое, что меня ошеломило на фабрике – шум. Шум многих, пятнадцати-двадцати быстро вертящихся, цвета грязной воды больших жерновов, в который врезался ритмический звук какой-то электрической машины; тонущие в этом шуме или вырывающиеся из него отдельные людские крики; звон время от времени разбиваемого стекла. Одним словом, говорить в этом помещении можно было только на сильном крике. В барак меня ввел мсье Пети. По тому, как он говорил рабочим и работницам о том, что вот этот мсье будет вашим контрметром, я понял, что они обо мне уже наслышаны, уже знают, что какой-то русский (а, может быть, с подробностями: «белый офицер») будет с этого дня контрметром.

-  Э бьен! – сказал какой-то стекольщик. В этом его «э бьен» я ничего хорошего для себя не почувствовал. – Пусть, мол, попробует…

Моя работа на фабрике в должности контрметра сводилась к наблюдению за продукцией и подсчету сделанного каждым рабочим за день. Я был весьма либеральным контрметром. И рабочие это если не сразу, то скоро заметили. С ними у меня установились дружеские отношения. Со всеми – чехами, французами, итальянцами, даже испанцами, – кроме одного, красного из красных испанца-коммуниста, который меня возненавидел, вероятно, как «класс», как «белого» русского, как «врага народа». Это был красивый, весь какой-то гуттаперчево извивавшийся, сильный, похожий телом на обезьяну, типичный брюнет-испанец. Говорил он со мной всегда подчеркнуто грубо, стараясь подловить на каких-нибудь неточностях в записях. Сознаюсь, я тоже чувствовал к нему неприязнь, но не как к «классовому врагу», а как к личности. Это была типичная большевицкая личность, сильная, жадная до своей жизни, до своей власти и, вероятно, совершенно беспощадная, жестокая по отношению к жизням чужим. Он был тем самым новым массовым человеком, опорой тирании, который вырвался в большевизме, нацизме, фашизме. Звали его как-то незамысловато – не то Лопес, не то Диас…

К нам из «Пети Комон» на велосипеде неожиданно приехал Сережа. И с неожиданным предложением…

Недалеко от Вианна есть замок, шато Нодэ. Он принадлежит старому французу-аристократу мсье Ле Руа Дюпрэ, бывшему парижскому банкиру. Старик одинок и с великими странностями, может быть потому его ферму никто и не хочет брать исполу. Сейчас у него «метайеров» (испольщиков) нет. Прежние (итальянцы) уходят, ферма свободна (Поясню: на юге Франции испольщина очень приятна: вы даете свой труд, на свой риск и страх ведя хозяйство, а в конце года делите все барыши пополам с хозяином).

-  Какая же, Сережа, ферма у этого банкира? – спросил я.

-  Очень хорошая. Тридцать три гектара земли. Коровье поголовье – двадцать две головы, из них одиннадцать молочных, дойных. Земля – и пахотная, и виноградник, и луга. Дом для нас хороший, уместимся вполне. И я предлагаю взять ферму исполу на три года…

-  Все это прекрасно: и замок, и все, – сказал я с некоторым смущением, – но жить-то мы будем, к сожалению, не в замке, а в доме батраков. Что же ты думаешь, мы справимся с тридцатью тремя гектарами земли и с двадцатью двумя коровами, из которых одиннадцать дойных?

Но по тому, как моя жена слушала брата, я видел, что и у нее просыпается некая «дворянская фантазия». Но не от страсти «пахать», «ходить босым» и обязательно в рваном крестьянском тряпье. У нее это было от природной любви к деревенской усадьбе, к животным; она выросла и воспитывалась в том же дворянско-помещичьем воздухе, в богатом имении своей тети, кн. О.Л. Друцкой-Сокольнинской, в Муратовке Пензенской губернии. Эти две – хоть и разные, но пересекшиеся – страсти, брата и жены, лишали меня всякой возможности возражать против метайерства в шато Нодэ: ведь выхода-то все равно никакого не было.

-  Ну что ж, если хотите, попробуем, – сказал я неуверенно, – только боюсь, что не справимся мы с этими двадцатью двумя головами скота и особенно с одиннадцатью дойными. Ведь их же надо доить! И не раз, а два раза в сутки, так, по крайней мере, у нас в имении доили разные Дашки и Палашки. Кто же у нас будет доить?

-  Ты! – безапелляционно сказал Сережа. – Тут доят только мужчины. Посмотри на любой ферме. Итальянцы, все мужчины, доят. Женщинам не под силу доить, им трудно. А насчет того, что не справимся, – пустяки. С чем мы не справимся? Я беру на себя всю пашню. Ну, иногда ты будешь мне помогать бороновать. И мы прекрасно справимся, надо только захотеть.

Итак, я согласен. Меня уговорила не только безвыходность положения, но у меня, сознаюсь, попробовать такую, по-настоящему крестьянскую жизнь…

По утрам я всегда еду в Вианн душевно радостный. Во-первых, потому, что это – утро, а всякое утро радостно-неповторимо. Я вдыхаю полной грудью резкий, свежий, ароматный воздух. И чувствую всем телом, что я живу…Пока я еду – откуда-то с лугов пахнет скошенной травой, из лесу – лесной прелью. Бидоны в прицепке позвякивают от неровности асфальтовой (давно не чиненной) дороги.

Это голодный военный 1940 год Франции. Я – молочник и разливаю молоко в Вианне «по карточкам». Во Франции все теперь стало «по карточкам». Мой велосипед совершенно необычайного вида. Это результат войны. На шинах надеты куски старых шин (ими залатаны), а внутренние шины берегутся как зеница ока. В продаже – ни шин, ни велосипедов, ничего, немцы все угнали куда-то на север. Велосипеды стали единственным способом передвижения. Автомобилей на дорогах нет. Изредка протрясется какой-нибудь захудалый автомобильчик пятидесятилетней давности (бензин дается по самым скупым карточкам).

В реморке у меня три больших бидона молока. А молоко по этим временам – неоценимая драгоценность. Все в Вианне меня знают, все любезны, иногда даже льстивы, потому что я сейчас – большой чародей, могу дать кому-нибудь побольше, чем по карточкам. Причем наше молоко – первоклассное, не снятое, не разбавленное водой, что сейчас часто делают. Как Иван Никитич ни настаивал разбавлять молоко водой – мы (русские интеллигенты) наотрез отказались. – «Ну, тогда ничего и не заработаем, будем гнать впустую!». Но отказались все и этим даже зарекомендовали себя как поставщики самого хорошего, цельного молока

Гуль Р.Б. Я унес Россию. Т. 3. Россия в Америке. М., 2001. С. 42–44, 47–50, 54, 56–58, 73–74.

 

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

Любимов Л.Д. (1902–1976) – журналист, литератор, сын крупного чиновника, с 1919 г. в эмиграции во Франции, после Второй мировой войны примкнул к движению советских патриотов, вернулся в СССР.

 

…Одно обстоятельство влияло на часть русской эмиграции, развращало ее в годы оккупации.

Выкачивание из Франции ее добра осуществлялось немцами двумя путями: прямым, в виде контрибуции, обязательных поставок государственного масштаба, реквизиций, и косвенным, при помощи так называемых «закупочных бюро». Печатали специальные оккупационные марки и на эти бумажки скупали все оптом и в розницу. Страну это разоряло, зато сказочно наживались ловкие продавцы вместе с целой армией посредников. Таким путем немцы не только получили без всякого нажима то, что им было нужно, но еще (что их также устраивало) буквально развращали население, особенно молодежь, умышленно создавая условия для бешеной, беспримерной по своим размерам спекуляции.

Париж годов оккупации – это постоянное недоедание, вытянувшиеся лица, постоянные отправки в Германию рабочей силы, унижение французской нации, сжатые кулаки, промерзшие квартиры, аресты, списки расстрелянных заложников, тяжелые бомбежки пригородов американской авиацией, лихорадочное ожидание спасения, надежды лучших сынов Франции, обращенные на Восток, в страну великого народа, который, истекая кровью, освобождал Европу от рабства, выученные назубок, хотя и с неверным произношением, названия русских городов и рек, подлинное пробуждение французской гордости, живого духа нации, формирование тайных отрядов Сопротивления, жертвенность, героизм, «Марсельеза» в сердцах, готовых на подвиг…

Но Париж годов оккупации – это также цветник крохотных причудливых шляпок за столиками «Максима», роскошные ночные пиры с окороками (баснословная редкость!), паштетами и шампанским, разговоры в кафе: «Если дело выйдет, каждому по полмиллиона» (часто это говорили мальчишки, бросившие школу, чтобы познать радости «широкой жизни»), быстрая трата колоссальных сумм, так как подобные доходы нельзя объявлять (страх расплаты после войны!), и, значит, надо «обращать» в драгоценности, картины или просто прокучивать при участии несметного количества почтительных прихлебателей – подлинный «пир» во время чумы, дикая вакханалия.

Около четырехсот закупочных бюро функционировало в одном Париже. Среди лиц, разбогатевших при немцах, эмигранты составляли значительный процент. Равняясь на пресловутые «двести семейств» французского правящего класса, русские острили: «У нас тоже теперь свои восемнадцать семейств». Столько примерно насчитывалось русских, вначале скромно работавших у немцев по хозяйственной части, а потом затмивших дурной роскошью многих из французских королей черного рынка. Так, кое-кто из мелких эмигрантских деляг, до войны пробавлявшихся чем попало, в годы оккупации стали первыми жуирами, первыми денежными магнатами, в огромных роскошных квартмрах пропивавшими, не считая, все, что могли, при помощи целой ватаги своих же русских верноподданных…

Любимов Л.Д. На чужбине. Ташкент, 1965. С. 330–331.

Русские эмигранты в Германии
в годы Второй мировой войны

Из «Берлинского дневника» М. Васильчиковой

Княжна Мария Илларионовна Васильчикова (1917–1978) – дочь бывшего члена Государственной Думы 4 созыва князя И.С. Васильчикова. Весной 1919 с семьей эмигрировала из России, в 1920–1930‑е гг. жила в Германии, Франции и Литве. С января 1940 г. – в Берлине.

 

1940

Среда, 3 января…Мы прибыли в Берлин с опозданием на три часа…

Воскресенье, 7 января. По-прежнему отчаянно ищем работу. Мы решили не просить о помощи друзей, а обращаться непосредственно к деловым знакомым.

Понедельник, 8 января. Сегодня днем в американском посольстве у нас была встреча с консулом. Он был дружелюбен и сразу же подверг нас испытанию, которое нас обескуражило, так как мы не были внутренне к нему готовы. Нас усадили за пишущие машинки, вручили нам также стенографические блокноты, и консул стал диктовать в таком темпе и с таким сильным американским акцентом, что мы не все понимали…Он сказал, что позвонит нам, как только появятся вакансии. Однако мы не можем долго ждать, и если тем временем подвернется что-нибудь другое, нам придется согласиться. К сожалению, значительная часть международного бизнеса свернута и нет больше фирм, которые нуждались бы в секретаршах со знанием французского или английского языков…

Воскресенье, 14 января. Мы устроили Мама и Джорджи в квартире Пюклеров, чтобы им не пришлось платить за гостиницу. Тем более, что у них всего сорок долларов на двоих. Поскольку работы у нас все еще нет, финансовое положение катастрофическое. Они подумывают остаться здесь. Это было бы ошибкой. Здесь очень холодно, есть нечего, политическая ситуация более чем шаткая. Мы пытаемся уговорить их ехать в Рим, где у Мама много друзей и где есть большая колония русских беженцев. Тут ей будет одиноко, так как за исключением иностранных посольств, число которых быстро сокращается по мере того, как война все ширится, в городе не осталось почти никакого круга общения…

Пятница, 19 января. Катя Клейнмихель работает в английском отделе ДД. Не исключено, что она сможет устроить туда на работу и меня. Мы просто не знаем, как быть, потому что из посольства США молчат, а мы их беспокоить не смеем. Мы едва сводим концы с концами, а с приездом родных наши небольшие сбережения быстро тают. Мы говорили с кем-то из концерна И.Г. Фарбен, но им нужны люди, умеющие хорошо стенографировать по-немецки, а с этим у нас неважно…

Понедельник, 22 января. Сегодня пошла в бюро к Кате Клейнмихель на Фридрихштрассе и все утро печатала на машинке под диктовку по-английски; это было мое первое испытание, и оно не могло быть легче. Испытание было на скорость; мне сказали, что меня вызовут позже. Учреждение напоминает сумасшедший дом: все делается в спешке, потому что надо уложиться в расписание радиопередач…

Суббота, 27 января. Татьяна познакомилась с одним человеком, который предложил ей работу в его учреждении, представляющем собой подразделение немецкого Министерства иностранных дел. Им нужны люди с хорошим знанием французского. Большинство наших друзей не советуют нам идти работать в американское посольство, так как, будучи иностранцами, мы, должно быть, уже находимся под бдительным оком Гестапо. Учитывая нынешнюю дружбу Германии с Советским Союзом, плохо еще и то, что мы «белые» русские. Более того, мы обе работали в британском представительстве. Но так или иначе, мы сейчас в таком бедственном положении, что первое же предложение мы примем, от кого бы оно ни исходило. Американское посольство все молчит…

Понедельник, 29 января. Сегодня мы обе приступили к работе: я в ДД, а Татьяна в Министерстве иностранных дел, более известном как АА. В моем учреждении никому, кажется, не ясно, кто наш главный босс, так как командуют все и одновременно. Хотя говорят, что последнее слово принадлежат министру пропаганды рейха д-ру Йозефу Геббельсу. Мы получаем каждая по 300 марок; 110 вычитается в виде налогов, так что остается 190, на которые и надо жить. Что ж, придется…

Васильчикова М.И. Берлинский дневник. М., 1994.

 

Из воспоминаний А.С. Казанцева

Казанцев Александр Степанович (1908–1963) – родился в Челябинске. Вместе с кадетским корпусом, в котором учился, попал в эмиграцию. Жил сначала в Китае, а с 1924 г. – в Югославии. Член НТС с 1930 г. Учился в кадетском корпусе и на юридическом факультете Белградского университета, зарабатывая на жизнь игрой на гитаре в ресторанах. Редактор органа НТС газеты «За Россию». Во время войны содействовал «власовской акции», был лично знаком с А.А. Власовым, являлся заместителем редактора газеты «Воля народа». Умер в Мюнхене.

 

…Поход Гитлера на Восток для нас не был неожиданностью…22 июня поставило нас перед двумя вариантами нашего отношения к событиям – остаться в стороне и наблюдать, кто кого, Сталин Гитлера или наоборот, или броситься в эти события и устремить все свои силы на достижение наших русских целей. Для нас был приемлем только второй вариант.

План действий был сложен и труден. Во-первых, во что бы то ни стало в этой борьбе, нужно было стать рядом со своим народом, во-вторых, сразу же бросить в народные массы идею о создании «Третьей силы», стоящей на страже интересов народа, а не коммунистической партии, и при помощи ее, этой «Третьей силы», отстоять целостность страны от посягательств внешнего врага, а также освободиться от коммунизма.

После 22 июня мы приступили к осуществлению этого плана…

Чтобы перебросить кадры нашей организации в занятые немцами области России, было два пути. Один, через территорию южных сателлитов Германии – Болгарию, Румынию, Венгрию – был путем более трудным. Эти государства сохранили свою административную структуру, они обладали твердыми, хорошо охраняемыми границами, с контролем внутри страны, усиленным оккупационными немецкими властями. Без знания языков этих стран (с документами дело было менее сложным) пересекать несколько раз границы большому количеству людей было немыслимым. Самое трудное было бы выйти из Югославии, в которой немцы установили режим, немногим более мягкий, чем в хорошо организованном концлагере. Кроме того, этот путь был недоступен членам организации, находившимся в Западной Европе – Франции, Бельгии, Италии и других странах.

Второй путь вел через Германию и дальше через Польшу.

Польша, как «генерал-губернаторство» включенная в состав немецкого Рейха, не имела со стороны Германии точно обозначенных затвердевших границ – это в значительной степени облегчало задачу. Кроме того, мы надеялись, что можно будет рассчитывать на помощь поляков, с первого дня капитуляции начавших готовиться к борьбе против оккупационных властей.

Попасть же в Германию было делом самым легким. Нужно было записаться едущими туда на работу…

Немецкая промышленность, в то время еще нетронутая бомбардировками западных союзников, работала полным ходом и бесперебойно. Армия еще не требовала таких пополнений, так что Германии вполне хватало своих рабочих немецких рук и насильного увоза на работу из занятых стран еще не практиковалось. Но отдельные, главным образом частные немецкие фирмы и, прежде всего не работающие непосредственно по военным заказам, страдали от недостатка рабочих рук, которые они и имели право вербовать в оккупированных странах на совсем тогда еще добровольных началах.

Нашим друзьям, живущим в Германии эмигрантам и членам организации, удавалось доставать частью фиктивные, частью настоящие контракты для ввоза небольшого количества рабочих…В середине августа первая партия с контрактами в карманах и путевками, зарегистрированными немецкими властями в Белграде, двинулась в путь. С первой партией едет и часть руководящих членов организации, едет и ее возглавитель, многолетний выборный председатель Виктор Михайлович Байдалаков, которого между собой мы называем Старшим…

Через два дня по приезде в Берлин мы получили радостное известие – через Польшу дорога есть.

В те сумасшедшие годы, полные жгучих надежд и горчайших разочарований, диковинных встреч и неправдоподобных событий, ничто не казалось невероятным. Не показался невероятным нам и путь, по которому мы должны были пробираться на родину.

Одному из крупнейших работников организации Александру Эмильевичу Вюрглеру, позднее, два года спустя, убитому агентами Гестапо на варшавской улице, удалось проложить дорогу нашим людям по каналам польского движения сопротивления. Люди должны были идти, как сербы, бежавшие из плена и пробирающиеся в Красную Армию для борьбы в ее рядах против немцев. Технически это было легко выполнимо: шла в первую голову молодежь, всю свою сознательную жизнь прожившая в Югославии и говорившая по-сербски как сербы…Из небольшой партии в 26 человек по-настоящему работать в Берлине пришлось меньшинству, контракты всех остальных были фиктивными. Работающие в один голос заявили, что бежать с места работы им не доставит никакого труда и риска…

Наконец, все готово к отъезду. Первая партия может двинуться в путь. Мы четверо остаемся пока в Германии: приготовить ночлег, питание и встретить тех, кто ждет своей очереди в Югославии, Франции и Германии…

Как-то, идя по городу за три дня перед отъездом, встречаю своего давнишнего знакомого, еще задолго до войны перебравшегося на жительство в Германию…

-  Слушайте, хотите работать?

Мне смешно: сейчас? Работать в Берлине?

– В Верховном командовании победоносной германской армии…

Вечером у Старшего я рассказываю о неожиданном предложении. По зрелом размышлении мы находим, что предложение может быть очень интересным, в зависимости от того, что нужно будет делать и что можно будет за это брать…

Через неделю я поступаю на службу…

Формально я выхожу из организации. Эту технику нас заставила выработать сама жизнь, чтобы, в случае провала и ареста моего или кого бы то ни было из друзей в Берлине, не потянуть туда же цепочкой одного за другим. Я не буду посещать занятий звеньев и изредка проводимых немногочисленных собраний, буду встречаться каждые две-три недели с кем-нибудь из руководства, вероятнее всего со Старшим…

Начиная с декабря 1941 года, на вокзалах и улицах больших городов в Германии все чаще и чаще можно было наблюдать необычайное зрелище – траурные процессии привезенных на работу в Германию русских людей. Первые партии ехали добровольно. Люди старались уйти от близкого большевизма – «Бог его знает, как будет колебаться фронт», – от наступающего кое-где голода, да и поучиться у Европы уму-разуму, главным образом техническому…Поток добровольцев скоро кончился, потому что ни одно обещание не исполнялось – привозили, загоняли за проволоку в лагерь и заставляли работать без просвета. Того, кто мечтал поучиться на немецком заводе у фрезерного станка, гнали копать землю, инженера-электрика – таскать грузы, а преподавателя музыки – «как не поедешь? Ведь страна Моцарта, Бетховена и прославленных консерваторий!» – возить на тачке стальные болванки. Вести об этом скоро дошли, конечно, и до родных мест. Эти первые транспорты и были последними добровольными. Следующих привозили уже как военные трофеи, под стражей, свирепо разгоняющей окружающих зевак, главным образом, конечно, русских.

А посмотреть было на что. До слез убогая, почти нищенская одежда, за спиной мешки и котомки, в руках самодельные сундучки. Женщины в платочках, мужчины в кепках и картузах. А под всем этим – родные русские глаза, иногда выцветшие от горя, иногда полные молодого задора. На полулохмотьях «спинжаков» и кофточек (и то и другое категорически неуловимого цвета) на груди оскорбительно новый лоскут материи и на нем белые буквы «ОСТ». Это – клеймо победителя на его трофеях…

Теплой волной ласки и заботы встретила эмиграция хлынувшую на немецкие улицы Россию. Собирались вещи, одежда, обувь, от скудного пайка отрывались хлебные и картофельные талоны. Завязывались знакомства, крепли, расширялись. Встречались сначала, по русскому обычаю, больше в церковных оградах. По воскресным дням, за жиденьким липовым чаем знакомились ближе уже по домам…

Казанцев А.С. Третья сила. М., 1994. С. 48–51, 63–64. 205–209.

 

Российские эмигранты в Китае
в годы Второй мировой войны

Из воспоминаний Б.А. Караева

Караев Борис Александрович (р. 1928) – родился в Японии в семье русского предпринимателя. В период проживания в Японии, а позднее в Китае, в городах Пекине и Тяньцзине, учился в японских школах. В 1947 г. с первой группой репатриантов приехал в СССР, в город Свердловск, поступил на работу в листопрокатный цех № 1 Верх-Исетского завода (ВИЗ), освоил специальность вальцовщика стана горячей прокатки. Без отрыва от производства окончил школу рабочей молодежи, затем металлургический факультет Уральского политехнического института. Работал мастером, начальником смены, руководителем Прокатной лаборатории ВИЗа. В 1988 г. вышел на пенсию. Сотрудничал с различными организациями Свердловска-Екатеринбурга как переводчик японского языка. С начала 1990‑х гг. работает в Уральском государственном университете на кафедре востоковедения.

 

…В годы Второй мировой войны русская колония в Тяньцзине насчитывала несколько тысяч человек. Под «русской» колонией я подразумеваю тех, кто считал родным языком русский, т. е. бывших подданных России, как имеющих, так и не имеющих советского гражданства, а также их детей, родившихся за границей. В это число входили все россияне – татары, кавказцы, евреи, обрусевшие немцы, прибалты, греки и другие. Национальное происхождение многих можно было определить по фамилиям или вероисповеданию, но это мало кого интересовало…

В отличие от русских, оказавшихся в некоторых странах Европы или в Америке, для которых было вполне реально приобрести там вторую родину или по меньшей мере обустроить там свою жизнь наравне с местными жителями, в восточных странах европеец всегда оставался иностранцем. Приспособиться к образу жизни, который вели китайцы, европеец не только не мог, но и не желал. Все русские, проживавшие в Китае, считали этот край временным пристанищем и мечтали или вернуться на Родину, или уехать на Запад – в США, Канаду, Австралию или хотя бы в Южную Америку. Первые, а таких было большинство, зорко следили за ситуацией в СССР и надеялись на перемены во внутренней политике, что позволило бы им вернуться на Родину, а вторые искали способы выбраться из Китая в какую-нибудь из западных стран, копили деньги на дорогу, что осуществить было очень сложно, а для многих просто невозможно…

Наиболее остро стояла проблема трудоустройства. Некоторым из русских удалось обзавестись собственным делом. В городе были магазины, рестораны, мастерские и другие предприятия, которые принадлежали русским полностью или на паях. Владельцы таких предприятий имели относительно стабильный и неплохой заработок, если им удавалось выдержать конкуренцию…

Сравнительно неплохо могли устроиться на работу и специалисты, получившие образование в России. Иностранные фирмы охотно принимали на работу русских инженеров, архитекторов, бухгалтеров, юристов. Единственным барьером для многих при поступлении на работу был английский язык, на котором фактически велось все делопроизводство.

Не оставались без работы врачи. Многие не только постоянно практиковали в клиниках, но и занимались частной практикой. Иностранные пароходные компании, особенно британские, охотно принимали на офицерские должности русских моряков. Диплом российского мореходного училища признавался наравне с английским: русским судостроителям предоставлялись самые высокие должности, вплоть до первого помощника, кроме должности капитана, так как по закону капитаном английского торгового судна мог быть только английский подданный. Сложнее обстояло дело с работой для лиц, не имеющих гражданских специальностей, в частности, для бывших офицеров. Кое-кто из офицеров работал в качестве военных инструкторов в китайской армии. На находившейся в городе американской табачной фабрике вся охрана состояла из бывших российских офицеров. Немало русских можно было встретить также среди администраторов гостиниц, продавцов крупных магазинов, служащих иностранных фирм. Каждый имеющий постоянную работу дорожил ею и чувствовал себя неплохо.

Немало русских содержали так называемые бординг-хаусы (boarding house) – меблированные комнаты, или пансионы. Обычно они снимали у домовладельцев большие квартиры комнат на 8–10, обставляли их мебелью. Сами занимая часть комнат, остальные сдавали одиноким или малосемейным жильцам. Владельцы таких бординг-хаузов нанимали в качестве прислуги китайца-боя, который убирал помещение, обслуживал центральное отопление и выполнял другие работы…Такие бординг-хаусы, особенно расположенные на территориях английской и французской концессий, стали приносить неплохие доходы по мере роста дефицита жилья в этой относительно спокойной части города. Нехватка жилья в этих концессиях была вызвана немалым притоком русских в Тяньцзин из Маньчжурии, а также увеличением спроса на жилье среди состоятельных китайцев в районах, находившихся под защитой британского и французского правительств.

После окончания средней школы редко кто из молодежи…мог продолжить учебу, так как в городе не было высших учебных заведений с преподаванием на английском, не говоря уже о русском языке. Однако хорошее знание английского языка давало возможность молодым людям поступать на службу в иностранные фирмы…

Большая часть русских проживала более или менее компактно на территориях английской или бывшей германской концессий, снимая квартиры. В соответствии с доходом выбирали размер и месторасположения жилья. Наиболее плотно русскими были заселены кварталы английской концессии, примыкающие к улицам Дикинсон-роуд и Козинс-роуд. На этих же улицах располагалось много принадлежащих русским или посещаемых ими магазинов, ресторанов, кафе и других заведений. Здесь в продуктовых магазинах можно было купить типично русские продукты питания – вареную («чайную»), полукопченую («краковскую») и твердокопченую («московскую») колбасы, окорока, квашеную капусту, творог, соленые огурцы, расстегаи, пирожки, селедку, копченую рыбу, бублики, шоколадные конфеты с начинкой, а также водку, выпускаемую местными водочными заводами, марок «Волга», «Экстра», «Нева» с этикетками на русском языке, зубровку и даже перцовку. В шутку этот квартал русская молодежь прозвала Диканькой…

Караев Б.А. Восточный ветер. Екатеринбург, 2003. С. 86–89.

 

 

После Второй мировой войны

ГЕРМАНИЯ

Из воспоминаний К.В. Болдырева
«Менхегоф – лагерь перемещенных лиц»
(Западная Германия)

Болдырев Константин Васильевич (1909–1995). Родился в 1909 г. в семье генерала. В 1920 г. вместе с братом Василием был вывезен матерью в Китай, а оттуда в Сербию. Окончил кадетский корпус, а затем – Белградский университет. После окончания университета работал инженером на рудниках на Капелонике и Крупне, принадлежавших английской компании. Накануне войны после побега директора компании стал фактическим начальником главной конторы компании и переехал в Белград. С первых дней оккупации Югославии немецкими войсками вступил в югославскую армию, в рядах которой находился несколько недель. Затем, по согласованию с командиром, покинул часть, мотивируя это нежеланием воевать за чуждые ему интересы и возвратился в Белград. По прибытии в город был арестован Гестапо по обвинению в намеренном затоплении подведомственных ему рудников компании. После освобождения переехал в Вену, где находился до 1943 г. Летом 1943 г. выехал на работы на оккупированные территории СССР, был одним из руководителей филиала немецкой строительной фирмы в Минске. В 1944 г. вместе с отступавшими немцами выехал в Вену, а затем в Тюрингию. За неделю до оккупации Тюрингии американскими войсками арестован гестапо, сидел в лагере. С приходом американцев введен в состав Военного управления американских оккупационных войск, работал администратором лагерей Ди-Пи. В начале 1950‑х гг. переехал в США. Активный член НТС. Профессор Джорджтаунского университета им. Дж. Вашингтона.

 

…23 июня (1945 года)…состоялось официальное открытие лагеря Менхегоф…Во главе системы лагерей стояло Центральное управление, состоявшее из руководителя, двух его заместителей (по внешним связям и по внутренней администрации) и начальников отделов (технического, культурно-просветительного, транспортного, медицинско-санитарного, хозяйственного и бухгалтерского). В сферу ответственности Центрального управления входили все связи с ВУ, командованием расположенных в районе Касселя американских гарнизонов и учреждений и с немецкими властями. Оно осуществляло общее руководство системой. Кроме того, под его непосредственным управлением находились бригады, работающие вне лагерей, автотранспорт, больница, гимназия, типография и издательство.

Все бригады, работавшие внутри лагерей, находились в ведении начальников лагерей. Каждый из них с помощью небольшого штата помощников, возглавлявших отдельные службы, руководил всей внутренней жизнью подведомственного ему лагеря. Особенно большая ответственность лежала на начальнике лагеря Менхегоф, где находились главная масса населения и все мастерские…

В каждом лагере имелись своя амбулатория, баня, прачечная, парикмахерская, сапожная мастерская и свой лошадиный транспорт. Дети в каждом из них ходили в свой детский сад или основную школу…В центральном лагере работало семь мастерских: авторемонтная, столярно-плотническая, электротехническая (чинившая также и радиоаппараты), слесарно-механическая, кузнечная, часовая (выполнявшая также несложные работы в области точной механики) и игрушечная. Все они обслуживали не только лагерь и его рабочие бригады, но исполняли также заказы американцев. Автомобильный транспорт состоял из 19 грузовиков и 8 легковых машин.

За период с 15 июня до 15 декабря общее число рабочих часов на производственных работах: 1 023 224. Из коих на внешних работах: 580 690. На внутренних работах (включая рабочих хозяйственно-бытового обслуживания): 442 534. Основные работы внутри лагерей: постройка церкви в Менхегофе и часовни в Фюрстенвальде, постройка четырех больших новых бараков, постройка 553 кирпичных и деревянных перегородок в жилых бараках лагеря Менхегоф общей сложностью 6089 кв. м., постройка двух конюшен на 47 лошадей (Менхегоф, Фюрстенвальд), постройка бани и прачечной (Фюрстенвальд), капитальный ремонт всех жилых бараков во всех лагерях и пристройка четырех флигелей, работа по утеплению зданий во всех лагерях, полная переделка семи зданий для мастерских, кухни и клуба Менхегоф, производство и установка 318 новых дверей и 11 окон (Менхегоф), производство 492 предметов мебели, ремонт и расширение водопроводной, канализационной и электрической сетей в лагерях Менхегоф и Ротвестен, полная электрификация лагеря Фюрстенвальд и установка кабельной линии протяжением 2,5 км для подключения лагеря к главной магистрали, перенос авиационного ангара из Циренберга и установка его в Менхегофе в качестве гаража для лагерных грузовых и легковых машин, осушение болот, окружавших лагерь Менхегоф, порубка леса для производства 480 кубометоров досок.

Внешние работы: они проводились на 15 разных объектах, иногда в разное время, а некоторые – параллельно. Наиболее трудоемкими и продолжительными были: а) работы по реконструкции городской больницы 115‑го американского военного госпиталя; б) полный ремонт поврежденных бомбардировкой авиационных ангаров и взлетно-посадочных полос на американской авиабазе Ротвестен (две комиссии американских военных инженеров объявили эти ангары непоправимыми, но лагерные инженеры и рабочие полностью их восстановили); в) прокладка новой канализационной системы в Касселе для обслуживания американского военного госпиталя и казармы. Эта работа была поручена кассельской фирме «Штэдтише АГ». Немецкие рабочие не смогли справиться с этой сложной задачей. Каналы все время заливались водой реки Фульда. ВУ обратилось за помощью к администрации лагеря Менхегоф. Инженеры нашли правильное решение, и русские рабочие с успехом сделали то, с чем не могли справиться немцы.

Жители менхегофских лагерей ели американский хлеб не даром. Они оплачивали его на первом этапе существования (6 месяцев) своим честным и добросовестным трудом. Более того, лагеря платили за получаемое через ВУ продовольствие.

Личное достоинство каждого человека заставляет его стремиться к самостоятельности и экономической независимости. У большинства жителей Менхегофа к этому еще примешивалось чувство национальной гордости. Первым шагом Центрального управления к достижению указанных целей было изыскание средств для оплаты питания всех 2546 жителей лагерей.

Немецкие власти были обязаны поставлять американской армии рабочих, заработную плату которым платили ландраты. Кассель был сильно разрушен. Немецких рабочих остро нехватало. Военнопленные еще сидели по лагерям. Выход менхегофских бригад на работу для американской армии очень устраивал кассельский ландрат. Естественно было, чтобы работа оплачивалась ландратом. На этом основании он выплачивал лагерю (как коммерческому предприятию) деньги (в немецких марках) за произведенную работу. Большая часть обитателей лагеря не желала жить на иждивении. В связи с этим я сообщил полковнику Барду, что лагерь будет платить за все получаемое им от американцев продовольствие. Изумленный полковник развел руками и запротестовал. Во-первых, Ди-Пи не должны были платить за свое содержание, а во-вторых, ВУ просто нечего было делать с немецкими марками. Но я настаивал, что это вопрос принципа, важного для укрепления морального состояния жителей лагеря. Наконец, был найден компромисс: лагеря будут платить за питание ВУ в немецких марках, а ВУ будет передавать их ландрату для благотворительных целей. Что будет делать ВУ с деньгами, было неважно. Важно было то, что лагеря сделали первый шаг к достижению экономической независимости.

На внешних работах работали 18 %; 30,7 % – на внутренних, а 51,3 % составляли иждивенцы. Из 2546 человек, населявших менхегофские лагеря, мужчин было 55,5 %, а женщин – 44,5 %, из коих: работающих (48,7 %) в возрасте 16–55 лет мужчин – 36,1 % и женщин в возрасте 16–45 лет – 10,2 %.

Выше предельного возраста, работавших добровольно: мужчины – 0,8 %, женщины – 1,6 %. Неработавших (51,3 %): женщин с малыми детьми – 9,6 %, лиц старше предельного возраста: мужчины – 4,6 %, женщины – 6,1 %; инвалидов: мужчины – 2,3 %, женщины – 5,8 %. Детей дошкольного возраста: мальчики – 5,2 %, девочки – 5,1 %. Учащихся от 6 до 16 лет: мальчики – 6,5 %, девочки – 6,1 %.

Из этого видно, что работающих в системе лагерей (48,7 %) было 1239 человек, 1105 из них проработали к 15 декабря в общей сложности 1023 224 часа.

Эта цифра, однако, не включает не поддающееся учету рабочее время 134 работников: преподавательский состав трех детских садов, трех начальных школ и гимназии – 58 человек; старший медицинский персонал (больница и три амбулатории) – 34 человека; руководящие работники культурно-просветительного отдела – 10 человек; старший технический и административно – хозяйственный персонал – 18 человек; управление – 14 человек.

Население лагерей состояло из русских (большинство), украинцев, белорусов и небольшой группы кавказцев (армян и грузин). Лица с высшим образованием (включая нескольких профессоров и ученых) составляли 11,2 %, а с незаконченным высшим и законченным средним образованием – 34,4 %; с незаконченным средним или среднетехническим образованием – 31,1 %; остальные (в основном колхозники, неквалифицированные рабочие и дети) – 23,3 %. К первой эмиграции принадлежало примерно 35 %, ко второй – 65 %.

Медицинской службой руководили д-р А.Р. Трушнович и д-р Г. Лясковский. Состояла она из 10 врачей, 15 дипломированных сестер, 12 опытных помощниц, 2 акушерок, 2 зубных врачей, 3 зубных техников и 2 ветеринаров (помимо 47 лошадей при лагере имелись коровы и свиньи). Кроме 3 амбулаторий, в центральном лагере находились больница и зубоврачебный кабинет. За первые 6 месяцев через больницу прошло 182 больных. Количество произведенных в ней операций – 85, принятых родов – 31. Общее количество врачебных осмотров, консультаций и визитов на дому – 10625, зубоврачебных услуг – 3082. Медицинский отдел осуществлял также общий надзор над санитарным состоянием лагерей.

Во второй половине ноября 1945 г. администрация получила от ВУ разрешение занять семь зданий в Вильхельмстале, находившемся в 2 км от Менхегофа и примерно на таком же расстоянии от Фюрстенвальда и Цирендорфа. Туда и была переведена больница, а также гимназия…

Вопросы истории. 1998. № 7. С. 110–141.

 

КИТАЙ – ФИЛИППИНЫ

Из воспоминаний Е. Ширинской
«Первый шаг эвакуации из Китая»

…Мукден – большой китайский индустриальный город. Русским он стал известен кровопролитными боями во время русско-японской войны 1905 года.

Русская колония там была очень маленькой. British-American Tobacco Co. Предоставляла работу большей части этой группы. Было также отделение фирмы Бринер и Ко., где работали русские, приехавшие из Харбина. Какая-то часть русских эмигрантов работала в иностранных и японских учреждениях, и два-три человека имели свои предприятия. Русская православная церковь, построенная в виде шлема, стояла на русском военном кладбище в корейском пригороде города.

В 1945 году пришла красная армия и «освободила» Мукден: арестовала многих русских эмигрантов, демонтировала заводы и весной 1946 г. ушла из Маньчжурии.

1948 год был трудным для жителей Мукдена. Город был окружен китайскими коммунистическими войсками, и ожидалось, что они займут его в любой момент. Положение русских было незавидным. В городе был введен комендантский час. Не хватало продуктов. Из Пекина доставляли на аэропланах муку.

Все это беспокоило нас и хотелось уехать из Мукдена в Пекин, чтобы там попробовать получить визу в Америку.

Во время полета на грузовом аэроплане из Мукдена в Пекин мы везли огромные мешки, набитые совершенно обесцененными деньгами. Инфляция была потрясающая, деньги теряли свою ценность ежеминутно…

Из Пекина мы уехали в Тяньцзин, где были наши друзья. Там мы и узнали, что русские эмигранты будут эвакуированы в Шанхай…

Не прошло и месяца, как нас, русских эмигрантов, проживавших в Тяньцзине и Пекине, посадили в трюм американского военного корабля «LST», и повезли в Шанхай. Американские матросы и офицеры были очень добры к нам. Сытно кормили и поили крепким кофе, который был в изобилии.

По приезде в Шанхай мы узнали, что Интернациональная беженская организация (ИРО) принимает участие в судьбе русских. Глава русской эмиграции в Шанхае полковник Григорий Кириллович Бологов сделал много для того, чтобы эвакуировать русскую эмиграцию (шанхайцев и нашу группу) числом в 6 000 человек из Шанхая до захвата города коммунистами.

Нас разместили в бывших французских военных бараках на улице Фрелюбт. Мы жили в огромных комнатах с нарами и ждали эвакуации из Китая. Жизнь в бараках напоминала ожидание поезда на вокзале. Прожили мы в бараках около трех месяцев и все это время были в неизвестности. Куда? Когда? И действительно ли нас эвакуируют?

Задолго до нашего приезда полковник Бологов начал хлопоты об эвакуации русских эмигрантов. Он писал письма в иностранные посольства и консульства, лично встречался с различными видными дипломатическими представителями и просил принять группу русских эмигрантов-антикоммунистов в свои страны. В ответ получал вежливые отказы. Никто не хотел принять людей, которые были первыми жертвами большевистской власти и с 1920 гг. оказались за пределами России, положив начало русскому рассеянию. Пребывание русских антикоммунистов в Китае, Европе и Америке было, фактически, негласной оппозицией могущественному и всесильному СССР.

После долгих хлопот, наконец, полковнику Бологову удалось получить согласие Филиппинского правительства на предоставление временного убежища для русской эмиграции на четыре месяца на одном из маленьких необитаемых Филиппинских островов – Тубабао, расположенном к югу от острова Самар, с котором он был соединен мостом.

Для полковника Бологова это был выход. Только люди, доведенные до безвыходного тупика, могли согласиться на такую рискованную авантюру. А что оставалось делать группе русских людей без страны и всякой защиты (кроме Господа Бога)? Полковник Бологов после глубоких размышлений и обсуждений с видными представителями русской общественности принял это предложение, и отъезд на Тубабао стал воплощаться в жизнь.

Новый 1949 год и Рождество мы встретили в бараках.

В январе началась эвакуация из Шанхая. Первыми выехали люди, которые должны были подготовить место для палаток, и разработать план расселения 6 000 человек. В конце января началась эвакуация на пароходах. Таких рейсов было несколько…

Через несколько дней был назначен отъезд парохода «Хуа Льен» на Тубабао, и мы попали на этот рейс. День отъезда вызвал разные ощущения. Радость, что уезжаем к новым берегам, и легкое волнение о том, что нас ждет впереди.

В то время Шанхай кишел китайскими беженцами, и на пристани были толпы народа, с трудом можно было пройти. Это были крестьяне, вынужденные покинуть свои насиженные места. В воздухе чувствовалась предвоенная атмосфера. Иностранцы или уезжали или уже уехали, и мы, стоя на палубе отплывавшего парохода «Хуа Льен», смотрели на исчезавшие из нашего поля зрения солидные здания колониальных времен, грязные китайские джонки. Мы знали, что Шанхай стоит на пороге новой жизни, в которой для нас будущего нет…

Пароход причалил в Маниле, а затем мы поплыли на Тубабао. Жара была тропическая, воздух обжигал, настроение было тревожным. Гавани на Тубабао не было. Это был необитаемый остров, и на берегу была грязь и слякоть. К моменту нашего приезда была проведена главная дорога, и в железном бараке находилась контора ИРО.

Нам выдали палатки, колышки, койки, москитники и другие хозяйственные принадлежности. Нам показали место, где можно установить палатку. Мы, горожане, понятия не имели, как ставить палатку, но после некоторых усилий эта нам удалось. В ней установили койки и москитники, без которых спать было нельзя. На острове были крысы, змеи, сколопендры, скорпионы и комары, от укуса которых можно было заболеть тропической лихорадкой. Ночью мы слышали, как крысы бегали по верху москитника. Так началась наша жизнь в лагере на острове Тубабао, которая длилась двадцать месяцев до нашего прибытия в Австралию.

Это были 1949–1951 гг. Русские эмигранты на Тубабао жили в старых американских армейских палатках под открытым небом в тропической жаре. У нас не было никаких даже самых примитивных удобств. Воду наши инженеры сами провели в лагерь из речушки, уборные были в ямах с известью. У нас, конечно, не было холодильников, охлаждения, радио и прочего.

Невзирая на ужасающие условия, русские женщины не падали духом, и в лагере никогда не было скандалов, голодовок, жалоб, требований, и никто из нас не сходил с ума, не убегал и не стремился к созданию международного скандала. Русская эмиграция в лагере была высоко дисциплинированной и спокойной группой. Мы были идеологически сплочены и рассматривали наше пребывание на Тубабао как часть нашей борьбы за жизнь. Мы были бесподданные, беззащитные люди, но мы с честью несли свое испытание – пребывание в лагере Тубабао. Наши мужчины обслуживали лагерь, стараясь создать терпимые условия жизни. Женщины наладили приготовление ежедневной горячей пищи, и жизнь пошла по определенно установленному руслу.

У нас была церковь, бывали доклады, ставились театральные постановки и оперетты, была частная библиотека писателя Ловича, администрация предоставляла нам прокат кинофильмов (под открытым небом). У нас были курсы кройки и шитья. Был детский сад, и скауты вели свою работу с молодежью…

История русских в Австралии. Сидней, 2004. Т. 1. С. 150- 153.

 

АВСТРАЛИЯ

Из воспоминаний С.А. Дичбалиса

…Возможностей было хоть отбавляй! Англия, Австралия, Аргентина, Бельгия, Бразилия, Франция и Канада – все они нуждались в рабочей силе. Вопросами трудовой эмиграции занималась UNRRA – Администрация Объединенных Наций по вопросам помощи и восстановления. Надо было пройти медосмотр (никто не хотел набирать туберкулезников или больных венерическими болезнями), проверку национального статуса (хотя на это теперь уже смотрели сквозь пальцы) и регистрацию по профессии.

Я уговорил жену ехать в Канаду – просторы, снега, леса!..Фальшивые документы были оформлены друзьями-поляками. Будучи молодыми и здоровыми, мы спокойно ждали ответа на нашу анкету, поданную в местное бюро UNRRA

Мы с женой зашли в здание, где проходили собеседования с подавшими заявления на выезд. Читая надписи на незнакомом для нас языке, переступили мы через порог комнаты, где сидел клерк – представитель страны, приглашавшей нас к себе на работу.

Повертев наши бумаги (а на моей было написано: «…посещал Высшие курсы по строительству подземных и наземных сооружений») и усмехнувшись, клерк стал говорить о том, как хорошо жить в его стране: тепло, пальмы, всего довольно, суровых зим не бывает!

Переспросив его насчет отсутствия зимы, мы поняли, что ошиблись адресом. Это не Канада, вход в представительство которой был на другой стороне коридора, а Австралия. Ухватив меня за рукав, уговорила меня жена поменять снежные склоны канадских гор на «бананово-лимонную» утопию Австралии. Спасибо ей за это! Нам повезло!..

Тогда, в 1949 г., Сидней не был так красив, как сегодня. Но хорошо защищенная гавань, зелень его садов и голубизна водного пространства, по которому скользили, как водяные букашки, яхты и парусные лодки всех сортов и размеров – все это было так прекрасно, что мы вздохнули, как вздыхают, придя домой.

Пройдя таможню, сели мы на поезд, который привез нас в местечко Бэдхорст, в бывшие, теперь пустующие, военные лагеря. В огромных бараках, без каких-либо перегородок, помещались молодые пары только что приехавших переселенцев…Мы чувствовали себя совсем как дома. Грусть по Родине еще не начала проявлять себя. Все новые впечатления оттесняли ее на «потом». Огромные сосиски с луком и картошкой на завтрак, хлеб с маслом и вареньем, или никому из нас еще не известная, но довольно вкусная коричневая размазня «Веджемайт», чай или кофе к обеду. На ужин почти то же самое, но двойные порции мяса, фрукты и печень или мороженое.

Все это заполняло наши желудки до тех пор, пока не приелось. Мы стали стараться разнообразить дневные меню своими собственными средствами. Те у кого были доллары или немецкие марки, пускали их в оборот. Те, у кого их не было. Ухитрялись их зарабатывать. Играли в карты, давали частные уроки английского языка, математики и других отраслей наук…

Нас скоро распределили по контрактам, которые мы подписали еще в Германии. Два года отработать на месте, куда нас назначит Правительство Австралии, было нашим обязательством, как бы возмещавшим Австралии стоимость нашего переезда и устройства на рабочие места.

Людям старшего возраста, имевшим какую-то специальность, не совсем подходившую к работе с лопатой или молотком, приходилось туго. Надо было приспосабливаться и переучиваться, но таким, как я, все было – «море по колено». Жене пришлось работать в церковной больнице на огромной машине, сушившей простыни, а меня, после вступления в члены профсоюза металлистов, послали на завод «Лейзац», который вырабатывал всевозможные изделия из стали, в том числе проволоку разных сортов.

Ее тянули из горячих железных жгутов, сматывали, еще горячую, машиной в мотки и складывали в штабеля под низкую железную крышу крыла постройки. Все это с помощью специальных приспособлений без применения ручного труда. На улице, под солнцем, было около 30 градусов по Цельсию. Под крышей было 40–45 градусов.

В это пекло заходили 3 австралийца, нагружали горячие мотки на платформу, которую надо было сперва взвесить для регистрации веса тары, а потом ее толкали по рельсам к пристани, где проволоку грузили на баржу. Надо упомянуть, что на платформу за раз грузили две тонны проволоки, а в рабочую смену грузилось 140–150 тонн. За эту работу платили три дневных заработка. Была только одна колея, и вторую платформу-тележку поставить было нельзя…

Заметив мои бицепсы и широкие плечи, подошел ко мне бригадир цеха и спросил, не попытаюсь ли я выдержать эту нагрузку и не смогу ли поддержать этих двух закаленных и привыкших к ней работяг. Что-то екнуло у меня в душе, но самолюбие не позволило отказаться. До конца дня оставалось лишь пара часов, и я рискнул. Эти два часа были мукой. Мотки вываливались из моих рук, я обжигал себя в самых разных местах, и только советы моих двух новых друзей по работе помогли дотянуть до сирены, звучавшей в конце рабочей смены. Дома я спал как убитый, но на утро все мое тело ныло…

Валился я спать рано, наутро освежал свое тело душем, и так втянулся в профессию грузчика, что после того, как мои австралийцы ушли на другую, более порядочную работу, я стал бригадиром и покрикивал на двух несчастных «рабов», тянувших гуж изо всех последних сил, дабы не отстать от моего темпа. Но это был уже не тот темп! Мы не могли (или не хотели) гробить себя за сдельные. Кончилось все это тем, что один из моих коллег уронил тяжелый моток проволоки на мою ногу, и мне пришлось лечь в госпиталь. После поправки меня перевели на другую работу. Нога все еще побаливала, и мне позволили работать «по специальности» – проявлять пленки и печатать фотографии на предприятии «Кодак»…

Попросив перевода на работу вне столицы, в провинцию, я получил назначение в бригаду, ремонтирующую железнодорожные пути в штате Новый Южный Уэльс. Работа была тяжелая, жили мы в палатках, добираясь до места работы на дрезинах. Под шпалами, поврежденными белыми термитами, лесным пожаром или потопом, мы часто находили или ядовитую змею, или ядовитых пауков. Проходивший мимо раз в день поезд притормаживал и отгружал нам продовольствие. Он же забирал новые заказы на завтра…

Работая для Австралийского Правительства, а не на частного предпринимателя, можно было давать себе некоторые поблажки. Наш рабочий день вместо полагающихся восьми часов продолжался всего лишь часов пять. Остальное время мы или кипятили чай для отдыха, или просто сидели, поджидая поезда с нашими заказами. Все это можно было объяснить тем, что мы «выполнили норму»…

Через несколько месяцев подошел мой отпуск. Меня оповестили о выполнении моего контракта и моей юридической свободе. Конечно, мое рабочее место будет сохранено для меня, если я вернусь в бригаду. Обдумав с женой, куда нам поехать, мы вернулись в Сидней, нашли для себя комнату в подвальном помещении и работу для меня на фабрике «Данлоп», выпускавшей всякую резиновую продукцию, включая автомобильные и тракторные шины.

Опять работа в ужасной жаре! Горячее сырье, из которого изготовлялась резина, накладывали штабелями перед огромными валами-мельницами. Его пропускали несколько раз между стальными цилиндрами, пока эта резиновая масса не становилась достаточно мягкой для разрезания специальным ножом…Пот с нас катил непрерывно! Мы пили воду из-под крана и глотали горсти таблеток соли для возмещения потери ее потом. В обед все лежали на цементном полу, чтобы хоть как-то поймать холодок, веющий из-под тяжелых железных дверей…

Дичбалис С.А. Зигзаги судьбы. М., 2003. С.138–140, 143–154.

 

Из воспоминаний А. Кареля

…31 января 1950 года, во второй половине дня, пароход встал на рейде. Вдалеке виднелся австралийский берег – низкий, непривлекательный, весь поросший кустарником. Это вместо ожидаемого нами тропического леса! К вечеру вошли в залив Порт Филипп и пришвартовались у причала…

Посадили нас в поезд Ред Ратлл. Вагоны выкрашены в красный цвет и разделены перегородками на купе. Кое-кто из старожилов Мельбурна помнит эти поезда. Мне понравилось, что в вагонах – купе…

Нас везли в Бонегиллу, в лагерь. Первая остановка в Вангаратте и там завтрак. Взрослам дали сандвичи с корнбиф (соленая говядина). Вокруг гудели, как бомбовозы большие черные мухи. Кто-то в мясе сандвича нашел белых маленьких червей. Жена в слезы. Дочке дали корнфлейкс с холодным молоком. Ей так понравилось, что она до сих пор ест его с холодным молоком.

Бонегилла. Лагерь. Бараки. Перед входом, где нам пришлось ждать кого-то или чего-то, росли мимозы. Деревья эти не давали много тени, а солнце припекало вовсю. Негде спрятаться! У жены грустный вид…Что это за деревья? Но мне мимозы понравились…

В бараках жара, как в печке. Обед. В столовую…Жирные жареные бараньи «чопсы» – бараньи отбивные. Ешь сколько угодно! Мне, что?! Ем! Стоят банки вкусного джема-варенья и чай. Не хочешь отбивных – пей чай с джемом…

Подошел вечер, а с ним приятная освежающая прохлада. Мы с женой и дочуркой пошли к водохранилищу…Вода зеркально гладкая, а над холмами закатное, лазоревое небо с красным полымем, такое, какое нам показывали в кино на пароходе, и бархатная синь холмов. Я сказал:

– Видишь, как здесь хорошо!

– Да, – согласилась жена, и добавила, – если бы не море вокруг, то пешком бы пошла назад в Европу.

Прошли годы. Выросли наши дочери. Вышли замуж. Подросли внучки и внук. Мы выплатили дом. Купили уже не первый новый автомобиль. Финансовое положение наше стало устойчивым.

Как-то наша семья собралась за обеденным столом по случаю какого-то семейного торжества, я сказал жене:

– Вот, теперь мы можем поехать в Европу и пожить там. Пенсию нам будут присылать из Австралии. На жизнь хватит.

Жена помолчала, подумала и сказала:

– В Европе теперь я буду чужая, а здесь, в Австралии, я своя. Я дома!

История русских в Австралии. Сидней, 2004. Т. 1. С. 144–145.

 

Из воспоминаний О. Горячева

Суббота. 18 ноября 1950 года.

Эта дата запомнилась на всю жизнь. В этот день красавец «S.S. Brazil», который 37 дней был для нас плавучим домом, вошел в Сиднейскую бухту…

Длиннющий поезд ожидал пассажиров. Нам повезло: мы получили отдельное купе с мягкими сиденьями…Мелькали названия станций, неуловимые, непонятные, ничего не говорящие…

За окном начало светать, и теперь уже поезд шел по равнине, кое-где прерываемой лесом или небольшой рощей. Снова остановка, хотя вокруг чистое поле…К поезду подходили большие военные грузовики. Люди пересаживались с поезда на них и куда-то уезжали. Пришел и наш черед. Перебрались на грузовики, в которых вдоль бортов были скамейки, и тронулись в путь. Минут через двадцать оказались внутри большущего лагеря.

– Господи, и тут лагеря, – тоскливо подумал я. Как узнали потом, город, в который прибыли, назывался Bathurst, а лагерь (бывший военный) был расположен в нескольких милях от города, в местечке Kelso.

Все воскресенье, 19 ноября, ушло на регистрацию и на размещение по баракам. Бараки были очень большие, кое-какие обыкновенные, но много было и похожих на громадную гофрированную бочку, разрезанную вдоль пополам, с вырезами для окон и дверей. В каждом бараке размещали по несколько семей, которые отделялись друг от друга одеялами, натянутыми на веревках. Нечего и говорить о том, что все, что делалось в одном конце барака, ясно слышалось в другом. Шум, окрики взрослых, крики или плач детей создавали непрерывную волну звуков, среди которой иногда можно было уловить отдельные слова, большей частью ругань на всех языках…

И еще одну особенность открыли беженцы из Европы. Все разговоры о демократии, равенстве и тому подобное, оказались только разговорами. Население лагеря делилось на три категории.

Англичане – приехавшие с помощью английского правительства (десять фунтов). Они приходили на завтрак или обед как в гостиницу. На завтрак для них готовили жареное мясо или яичницу с бэконом, на обед что-нибудь мясное с разными овощами. Ужин мало чем отличался от обеда. Им не нужно было мыть после себя посуду (судомойки вымоют) и держали они себя как хозяева, как будто Австралия принадлежала им.

Хотя с 1901 года Австралия перестала считаться колонией, вновь прибывшие эмигранты-англичане относились свысока или даже с презрением к австралийцам, потомкам тех же англичан, но привезенных в прошлом в Австралию как преступников в наказание за сплошь и рядом мелкие преступления.

Голландцы, французы, бельгийцы и тому подобные часть своего пути в Австралию оплатили сами. Кормили их почти так же, как и англичан, но посуду после себя они должны были мыть сами, и им выдавались посудные полотенца.

Русские, украинцы, югославы, поляки и прочая братия – ДиПи, привезенные по контракту в Австралию. На завтрак для них варилась каша (овсянка или манная), на обед жареная или тушеная баранина с овощами. Посуду надо было мыть самим, а вытирать чем хочешь. Два года они должны были отработать по контракту и выбора у них не было.

Одним словом – ДиПи!

С понедельника началась регистрация для посылки на работу. Кто какой специальности – роли не играло. Мужчин отсылали за десятки миль от лагеря на прокладку железнодорожных путей, шоссейных дорог и других работ, в которых не надо было быть специалистами. Австралии нужны были рабочие руки, и неисчерпаемым источником таковой были прибывшие по контракту ДиПи…

История русских в Австралии. Сидней, 2004. Т. 1. С. 194–197.

 

Из воспоминаний Ю. Понькина

Утром 12 июня 1949 года пароход с первой группой тубабаовцев прибыл в Сидней. Среди них была и наша семья. Почти весь день прошел в оформлении документов, получении багажа и выполнении других формальностей. Только вечером всех нас, прибывших, отправили в Бахурст (штат Новый Южный Уэльс). Туда мы приехали поздно ночью, и только утром на автобусах доставили нас в лагерь, где всех распределили по баракам.

Мы быстро привыкли к лагерной рутине. В лагере мы не работали. Знали только одну «работу» – ходить три раза в день из нашего барака в другой на завтрак, обед и ужин. Кормили, главным образом, бараниной с овощами. Сахар, молоко и сыр давали в неограниченном количестве, за исключением сливочного масла, которое выдавалось по норме, так как оно шло в Англию…

Мне, как и другим живущим в лагере, хотелось как можно скорее начать работать. Поэтому, когда молодым мужчинам предложили ехать в Квинсленд на рубку тростника, то многие согласились, в том числе и я. На работу на плантациях сахарного тростника брали только молодых сильных мужчин – не старше сорока лет…

В начале сентября нашу группу из восьми здоровых молодых мужчин отправили самолетом в Брисбен, а оттуда на север Квинсленда в Талли. Там нас поместили в железный барак. Окон не было, а были только оконные проемы, которые на ночь закрывались железными ставнями…

Денег у нас не было, и первую неделю мы все продукты заказывали через управляющего фермой. Из первой же получки он удержал наши долги, а потом мы уже все покупали за наличные. Хлеб доставляли на двуколке и стоил два пенса буханка. Привозили мясо и овощи. Стол обходился дешево. Готовили – кто как умел…

Многие из нас поехали на рубку тростника, соблазнившись высокой оплатой. Нам говорили, что можно выработать пять-шесть паундов в день, но на деле это оказалось не так. На этой работе нужна сноровка, а также сила, выносливость и быстрота, но главным образом – опыт. У нас, новичков, его не было. И только к концу сезона мы стали вырабатывать по три паунда в день и только тогда, когда попадался участок с густым тяжелым тростником.

Закончился сезон, и мы разъехались на новые работы.

История русских в Австралии. Сидней, 2004. Т. 1. С. 200–201.

 

Из воспоминаний Е. Конашенко

…Мы с Юлей первые из нашей семьи покинули остров Тубабао на американском транспортном пароходе. 9 октября 1949 г. мы пришвартовались к причалу Пирмонт в Сиднее…

Сразу же по прибытии в Сидней мы пересели в поезд, который стоял тут же у верфи. Всю ночь мы ехали в Бахурст, городок в штате Новый Южный Уэльс. В Бахурсте находился регистрационный и тренировочный центр австралийского департамента иммиграции…

В лагере мы жили в сборных американских домиках из гофрированного железа приблизительно по двадцать супружеских пар в каждом. Мы должны были совершать далекую «прогулку» в туалет и душ, есть в общей столовой, устроенной в одном из бараков. И, несмотря на все, были счастливы, что, наконец, мы живем в спокойной обстановке.

Из Бахурста нас перевели в Уолгров – иммиграционный центр в Сиднее, где иммиграционные власти определили нас на работу, на которой нам следовало отработать по контракту два года. Дав нам работу, правительство оказало и финансовую поддержку, выдав каждому по 10 шиллингов – на проезд на поезде или автобусе первую неделю. И это была единственная «субсидия», полученная нами от правительства. Таких слов, как «пенсия», «пособие по безработице», «дешевый проездной билет», «бесплатное лекарство» мы тогда не знали. Таких государственных субсидий тогда не существовало…

Юлю направили на шелкопрядильную фабрику Siknit, где, благодаря ее хорошему знанию английского языка и опыта секретарской работы, ее определили в контору. Я работал в Silverwater на фабрике по производству отравы для кроликов. Представитель управления по найму рабочих выбрал нас, четырех шанхайцев, потому что мы хорошо знали английский язык, знание которого было необходимо для понимания терминологии и процесса производства отравы. Мы также должны были разбираться в разных кислотах и химикатах. Это была тяжелая и опасная работа. Начальство давало нам сверхурочную работу и нередко случалось, что я приходил домой за полночь. Недельное жалование в то время составляло шесть паундов, но я, благодаря сверхурочной работе, бывало, приносил домой больше двадцати паундов. Позднее я работал кладовщиком…

История русских в Австралии. Сидней, 2004. Т. 1. С. 202–203.

Трудовая деятельность русских в США
после Второй мировой войны

Рекламные объявления

Пансион «Russian Village»

711 Pelham Road, New Rochelle,

14 миль от Нью-Йорка

Идеальное место для вакаций и «вик-эндс»

Все городские удобства и деревенские преимущества

10 акров земли, занятой под тенистый лес, сад и огороды

Здоровая и гористая местность

Заново отремонтированные и хорошо меблированные комнаты

Первоклассная кухня под наблюдением госпожи Мочаровой

Морские купанья на прекрасных двух пляжах на дачном застрахованном автомобиле

Умеренные цены

Там же сдаются 2 маленьких бонгало и комнаты без стола

С почтением А.А. Федоров

Новое русское слово. Нью-Йорк,1946. 7 июля

 

Магазин «Русское искусство» Лидии Камышниковой

Russian Art Shop

103 Вест 56 Улица

Русские вышитые блузы и шарфы

Полотенца, куклы, платки. Русские народные лубки

Гравюры, изображающие Россию, ее города и природу.

Картины знаменитых русских художников в оригиналах.

Иконы и складни. Самовары. Бронза.

Открыто ежедневно от 10 часов утра до 7 часов вечера

Новое русское слово. Нью-Йорк,1946. 7 июля

АРГЕНТИНА

Из статьи в журнале «Вехи»
(Буэнос-Айрес).

…Многие из нас живут здесь давно, привыкли, ассимилировались, разбогатели…Большинство эмигрантов устроило себе уютные квартиры…Но те из нас, кто сегодня ушли с головой в добывание земных благ, забыв обо всем другом, напоминают людей, построивших свои дома на кратере действующего вулкана…Безумные слепцы! Нужно отказаться от ограниченного обывательского равнодушия ко всему тому, что нас лично сейчас не касается…

Вехи (Буэнос-Айрес). 1949. № 13–14. С. 9.

Примерная общая численность
«второй волны» советской эмиграции:
статистические исследования

Из исследования эмигрантского публициста
В.Д. Поремского

Поремский Владимир Дмитриевич (1909–1997). Родился в г. Ченстохове в семье военного. В 1920 г. с родителями эвакуировался в Югославию. Учился в Белграде в русской гимназии, потом в университете. Переехал в 1928 г. в Париж, окончил Сорбонну (1931), получил там ученую степень, в Лилле окончил Институт химии (1932). Стоял у истоков организации НТС. С 1934 г. – председатель Французского отдела Союза. В годы Второй мировой войны работал переводчиком в лагере Вустрау. С 1943 г. – член Исполнительного бюро Совета НТС. После Второй мировой войны – видный идеолог НТС. В 1955–1972 гг. – председатель НТС, до 1992 г. – член Совета НТС. В 1990‑е гг. неоднократно приезжал в Россию.

 

…Благодаря дотации Рокфеллеровского института Британское королевское общество получило возможность поручить дело сбора статистическому материала компетентным лицам, которые предприняли ряд поездок по странам эмигрантского рассеяния и собрали внушительные томы сырых данных. Сводка их дана в так называемом рапорте лорда Джона Симпсона, который был опубликован в виде книги в 1938 г….

Современные статистические данные удалось собрать благодаря помощи того же Рокфеллеровского института. На этот раз дотация была получена Верховным комиссаром по делам беженцев при Объединенных Нациях. Работа была осуществлена под руководством Джека Вернанта и опубликована в книге «Беженцы в послевоенном мире»…

Если в данных о довоенной эмиграции я опирался (с некоторыми поправками) на материалы Симпсона и приведенные цифры почти полностью совпадают с опубликованными им, то в определении количества послевоенной эмиграции мне пришлось критически отобрать данные Вернанта и, сопоставив их с данными, собранными в анкетных опросах РИА (Российское Информационное Агентство), свести все в четвертую колонку таблицы – представляющую (по отношению к материалу Вернанта) скорее завышенные, нежели заниженные, данные.

РИА пользовалась в своих анкетах или официальными данными, которые удалось получить в некоторых странах, или путем умножения членов православных приходов и лиц, посещающих пасхальную заутреню, на коэффициент, который можно установить для тех или иных стран с достаточной степенью точности.

К этому расчету приходилось прибегать, например, по отношению к Англии, куда, согласно официальным данным, не мог попасть ни один беженец из СССР. Акция Вествад – Хо не вывозила на работу в Англию уроженцев России. С другой стороны, общеизвестно, что в Англии находится немалое количество людей, которые фигурируют там в качестве лиц самого невероятного происхождения. На самом деле, они – русские.

Очень трудна статистика русских находящихся в США и Канаде. Официальная статистика иммиграционных властей дает цифру в 40.000 русских, данные же РИА указывают на наличие в одном Нью-Йорке около 25 тысяч. В Канаде русскими числятся люди, давно уже принявшие канадское подданство и потерявшие духовную связь с эмиграцией.

Критический разбор статистического материала и сопоставления приводят к ориентировочным данным, указанным в четвертой колонке таблицы. Они дают общую численность эмиграции в 1952 г. – 260.000 человек.

Эта цифра кажется поразительно малой по сравнению с тем представлением, которое мы имеем о «миллионной» массе новой эмиграции. Очевидно, мы имеем дело с тем же мифом, который возник и в результате появления за рубежами России второй эмиграции.

Первые данные военных властей говорили о цифре приблизительно в 1 миллион человек из числа новой эмиграции. Более поздние данные УНРРА говорят о 500. 000. Исследования Георга Фишера в его книге «Советская оппозиция Сталину» приводят уже к более скромной цифре в 250.000 чел. Мой подсчет дает еще меньшую цифру. Действительно, Г. Фишер исходит из статистики ИРО 1950 года, которая обнимает всех беженцев, учтенных этой организацией (и ее предшественницами), расселенных по разным странам или оставшихся в это время на территории Германии и Австрии, Италии и т. п.

Общее количество западных белорусов, западных украинцев, балтийцев и нансенистов, среди которых могли находиться закамуфлированные беженцы из Советского Союза, по данным ИРО – 329.000. «Советские» фигурируют в статистике ИРО лишь в числе 44.000 человек.

Фишер полагает, что количество «советских» больше приближается к общей сумме указанных выше категорий, нежели к цифре 44.000. В своих расчетах я пытаюсь исходить из вероятного процента «советских» среди прочих категорий. Этот процент не может быть слишком велик, ибо тогда пришлось бы утверждать, что, например, балтийцев среди балтийцев меньшинство. А это явно не может соответствовать действительности. «Советским» как раз было очень трудно камуфлироваться под балтийцев, но значительно легче под украинцев. Часть «советских» скрыта и среди нансенистов, но все же надо полагать, что основная масса нансенистов представлена старыми эмигрантами. Зато часть последних попала в категорию балтийцев и т. п.

Попытаемся установить численность «новой» и «старо-новой» эмиграции.

Статистика ИРО на июнь 1950 года дает следующие цифры глобального количества перемещенных лиц, Ди-Пи (не только зарегистрированных к этой дате, но и переселенных в предыдущий период):

 

Западные белорусы 10.000

Западные украинцы 120.000

Балтийцы 172.000

Нансенисты 27.000

«Советские» 44.000

 

Вероятное количество «новых» русских эмигрантов среди них:

30 % среди белорусов 3.000

20 % западных украинцев 24.000

1 % балтийцев 2.000

20 % нансенистов 5.000

«советские» как таковые 44.000

Итого 78.000

Ускользнувшие от ИРО

или размещенные во Франции, Бельгии и т. д. 22.000

Всего «новой» эмиграции 100. 000

 

Старая эмиграция, вновь появившаяся на Западе в результате войны:

среди нансенистов 22.000

среди балтийцев 5.000

разные 3.000

Итого 30.000

 

Таким образом, в результате войны, в Европе оказалась третья эмиграция в общем количестве 130.000 человек

 

Основываясь на этом, можно произвести и подсчет всего нынешнего состава эмиграции, который и произведен в следующей таблице.

Расчет численности нынешней эмиграции, исходя из цифр потерь и новых пополнений.

 

Эмиграция, оставшаяся за «железным занавесом» в Европе:

Финляндия 8.000

Эстония 5.000

Латвия 13.000

Литва 5.000

Польша 80.000

Румыния 11.000

Венгрия 4.000

Чехословакия 15.000

Югославия 27.000

Болгария 16.000

Итого 184.000

 

Из этого числа 30.000 выбрались

обратно на Запад, остались 154.000

На Дальнем Востоке было 94.000

Выбрались 14.000

Осталось 80.000

Итого потеряно для эмиграции 234.000

 

В свободном мире оставалось 505.700

–278.000

Итого 227.500

 

Из этих оставшихся потеряны в силу процесса вырождения, ассимиляции и т. д. в течение 15 лет половина (согласно пропорции, имевшей место в первое пятнадцатилетие), следовательно, осталось 115.000

Отсюда нынешняя численность эмиграции:

Неассимилированная часть, оставшаяся

в свободном мире 115.000

новое пополнение в Европе 130.000

на Дальнем Востоке 14.000

Итого: 259.000

 

Так, подходя с разных сторон – на основании статистического исследования Джека Вернанта …и приведенного выше расчета мы приходим к той же цифре в 260.000 человек приблизительно, из которых 100.000 падает на «новую» эмиграцию. Причем во всех случаях речь идет об эмиграции неассимилированной, т. е. той, на которую мы и можем только рассчитывать в политическом смысле.

Расселение нынешней эмиграции резко отличается от расселения в предыдущие периоды. Сейчас только 30 % эмиграции находится в Европе, а 70 % – во внеевропейских странах. А это означает, что нынешняя эмиграция в еще более быстрых темпах будет ассимилироваться и лет через 15 сведется к каким-нибудь 100.000 человек.

Резко увеличились трудности какой-либо работы в эмиграции из-за ее крайней разбросанности по всему земному шару. Отметим и характерную особенность новой эмиграции. Она в значительно меньшей мере, чем прежняя, представляет собой правящий и ведущий слой Советского Союза. В 1917 году за рубеж ушли те, кто стоял около или у власти. Ныне ушли люди, стоявшие к власти в оппозиции. Немудрено поэтому, что в новой эмиграции не так значительна прослойка крупных писателей, художников, государственных деятелей, ученых и т. д., как это было в эмиграции второй. Зато новая эмиграция схожа со второй тем, что в ней тоже преобладает мужской состав. Наконец, для новой эмиграции характерна ее сравнительная разобщенность. Будучи в России в оппозиции режиму (да и вообще в силу изолированности человека в Советском Союзе), она не создала и не могла создать тот тип организаций, который был характерен для эмиграции прежней: землячества, воинские объединения, объединения корпусные, гимназические, университетские и т. п. Только совместное пребывание во Власовской армии создало узы, легшие в основу некоторых зарубежных организаций.

Все вышеуказанные особенности, несомненно, будут способствовать еще более быстрому темпу ассимиляции, нежели это имело место ранее…

Поремский В.Д. Стратегия антибольшевицкой эмиграции. М., 1998. С. 133–175.

 

Из статьи В.Н. Земскова
«Репатриация и вторая волна эмиграции»

…По официальным данным, около 10 % советских граждан, оказавшихся за границей (451561 человек), составили «вторую эмиграцию». Однако в это число не включены бывшие советские немцы, ставшие гражданами ФРГ; бессарабы и буковинцы, принявшие румынское подданство, вступившие в брак с иностранцами имевшие от этого брака детей и некоторые другие. С учетом этих «иностранцев» численность «второй эмиграции» составила, по нашим оценкам, около 620 тыс. чел.

В числе советских граждан, по разным причинам не вернувшихся в СССР и составивших «вторую эмиграцию», было примерно ¾ так называемых «западников», т. е. жителей республик и областей, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг. (Литва, Латвия, Эстония, Западная Украина, Западная Белоруссия, Правобережная Молдавия и Северная Буковина). Остальные около ¼ «второй эмиграции» составляли «восточники», т. е. жители СССР в границах до 17 сентября 1939 г.

Из общего числа советских граждан, составивших «вторую эмиграцию» 103 716, по данным на 1 января 1952 г., были в западных зонах Германии и Австрии, 100 036 – в Англии, 50 307 – в Австралии, 38 681 – в Канаде, 35 251 – в США, 27 570 – в Швеции, 19 675 – во Франции, 14 729 – в Бельгии, 7 085 – в Аргентине, 6961 – в Финляндии, 3710 – в Бразилии, 2804 – в Венесуэле, 2723 – в Голландии, 2619 – в Норвегии, 1540 – в Дании, 11 74 – в Турции, 860 – в Парагвае, 692 – в Палестине, 631 – в Новой Зеландии, 489 – в Швейцарии, 437 – в Италии, 355 – Марокко, 25 344 – в других странах Западной Европы, Америки, Африки, Азии и Океании, 4172 – в европейских социалистических странах.

 

Национальный состав «второй эмиграции»

(по данным органов репатриации на 1 января 1952 г.)

 

Национальность

Численность

% к общему числу

Русские

31704

7,02

Украинцы

144934

32,10

Белорусы

9856

2,18

Латыши

109214

24,19

Литовцы

63401

14,04

Эстонцы

58924

13,05

Другие

33528

7,42

Итого

451561

100

 

Родина. 1991. № 6–7. С. 111.

 

4. Правовой статус
российских эмигрантов
в различных странах мира

Правовой статус российских эмигрантов
в годы Второй мировой войны

ФРАНЦИЯ

Из воспоминаний П.А. Оболенского

…Немецкие власти учредили своего рода «Управление по делам русских эмигрантов». Под это учреждение был занят особняк небольших размеров, невдалеке от площади Трокадеро. Во главе его был поставлен офицер из русских, давно перешедший на службу в германскую армию. Весь штат состоял тоже из русских. Всем русским, жившим в Париже, было приказано в определенные дни явиться на регистрацию. На французских видах на жительство ставился штамп, нечто вроде визы на право проживания в оккупированном Париже. Думаю, что пришло на эту регистрацию процентов семьдесят русских парижан. Наиболее дальновидные решили, что французский документ пачкать такой отметкой не следует. Они были правы. После изгнания немцев из Парижа союзное командование при приеме на работу иностранцев отдавало предпочтение тем, кто не имел подобных отметок…

Москва. 1965. № 8. С. 209–221.

 

ГЕРМАНИЯ

Из воспоминаний К.В. Болдырева
«Менхегоф – лагерь перемещенных лиц
(Западная Германия)»

…В Германии все иностранцы были обязаны работать, но подавляющее их большинство составляли рабочие. Во время войны, особенно в последние годы, немецкая военная промышленность и сельское хозяйство в значительной степени держались на иностранной рабочей силе, привезенной, большей частью в принудительном порядке, из оккупированных стран. Режим содержания рабочих имел несколько градаций. Рабочие из западноевропейских стран (из коих известный процент приехал добровольно) жили в небольших, относительно благоустроенных лагерях, в основном при заводах. Питание и зарплату они получали по нормам, установленным для немецких рабочих. Приравнены к немцам они были и в других отношениях. Многие жили индивидуально или группами на частных квартирах и без большого труда могли менять место работы. В подавляющем большинстве это были молодые мужчины. Интеллигентных людей среди них было очень мало. Несколько хуже было положение итальянцев. В особо же тяжелых условиях содержались рабочие из России, так называемые «остовцы» (остарбайтеры» и в чуть лучших – поляки. «Остовцы» жили в больших, плохо оборудованных и битком набитых центральных лагерях, иногда в примитивных бараках, сараях и пустых складских зданиях при предприятиях, на которых они работали. Спали они на двух – и даже трехъярусных нарах, питались скудно от котла. Продовольственные купоны им на руки не выдавались. Выход за пределы лагеря, как правило, был строго ограничен. За свой тяжелый, порой изнурительный труд, главным образом, в качестве разнорабочих, они получали мизерную плату. Правда, к концу войны этот режим несколько смягчился. Хотя в этой группе тоже преобладали мужчины, но процент молодых женщин и даже детей среди них был достаточно высоким. Прослойка интеллигенции в этой среде тоже была незначительной…

Вопросы истории. 1998. № 7. С. 110–141.

 

Из исследования известного отечественного демографа
П.М. Поляна «Жертвы двух диктатур»

…Определимся для начала с понятиями. А кто же такие были остарбайтеры?

Вопрос, как ни странно, не праздный и не простой.

Авторство понятия принадлежит нацистской администрации, но путаницы – и, как следствие, неверных административных действий – хватало с самого начала. В официальном немецком понимании, остарбайтеры – это гражданские рабочие из «старых советских областей», то есть территории СССР до 22 июня 1941 года, включая и западнобелорусские и западноукраинские земли, но без Белостокской и Львовской областей (Галиции), Литвы, Латвии, Эстонии, а также Молдавии и Северной Буковины.

И «галичане», и жители прибалтийских государств имели иной статус, аналогичный статусу поляков. «Правом» добровольно вербоваться для работы в Рейхе они обладали с самого начала оккупации, причем это право довольно быстро переродилось в «обязанность». В июне 1942 года прибалты получили привилегию не подлежать принудительной вербовке. Еще ступенькою выше стояли немцы – «фольксдойче», а также ингерманландцы («фольксфинны»)…

Остарбайтеров следовало строжайше изолировать и от немецкого населения, и от других иностранных рабочих, и от собственных земляков-военнопленных, использовать на производстве – исключительно рабочими колоннами (лишь в сельском хозяйстве – и то не сразу, а спустя время – их использование поодиночке вынужденно допускалось), содержать, по возможности в огороженных лагерях, каковые надлежало охранять тщательно и неусыпно. Покидать лагерь можно было исключительно по производственной надобности, все свободное время – внутри лагеря, лишь в качестве большой привилегии и поощрения предусматривались увольнительные в пределах местного полицейского участка на выходной день (контрольный срок – 21 час). Обязательным было ношение хорошо видимого знака «OST» («ОСТ») и наличие при себе персонального «аусвайса» или «арбайтскарты» – суррогатов удостоверения личности и трудовой книжки.

 

«Трудовая книжка для иностранцев» –
основной документ, регулировавший
пребывание остарбайтера на территории
Рейха в 1942–1945 гг.

 

Поскольку регулярные «поставки» остарбайтеров в Рейх начались по крайней мере зимой 1942 года (весной их насчитывалось уже десятки тысяч), возникла потребность в дополнительном «правовом» регулировании их пребывания в Германии. Первые соотвествующие указания по их трудоиспользованию и содержанию были изданы 9 февраля 1942 года, то есть сравнительно рано, и затрагивали, в основном вопросы оплаты труда. Оплате, в частности, подлежало только отработанное время (за вычетом особого налога на восточных рабочих и 1,5 рейсмарок в день за питание и проживание). Указом Министра труда от 4 марта 1942 года были отрегулированы и вопросы страхования: предприниматель обязывался выплачивать в местные или заводские больничные кассы по 4 рейсмарки в месяц за каждого работника.

Универсальный же распорядок жизни восточных рабочих задавался приказом от 20 февраля 1942 года рейхсфюрера СС и начальника немецкой полиции Гиммлера. Самый термин «остарбайтер», собственно говоря, был впервые введен именно в нем. Как и необходимость ношения опознавательных знаков.

В сочетании с низкой зарплатой, содержанием в бараках да еще под охраной и за колючей проволокой жизнь остарбайтера становилась почти неотличимой от жизни военнопленного. Определяющей чертой приказа были – строжайший и неустанный контроль и надзор за «остарбайтерами», а также система штрафных санкций за трудовые или политические проступки – вплоть до отправки на несколько недель в исправительно-трудовой лагерь. Более серьезные нарушения, как то побег, воровство или саботаж, наказывались помещением в штрафной или концентрационный лагерь, но в отдельных случаях и «спецобращением», то есть, попросту, смертной казнью…

Уже весной 1942 года в немецкие инстанции посыпались жалобы. Обобщив их, Министерство по делам восточных территорий, помимо катастрофически плохого питания, зафиксировало и другие причины для недовольства. В их числе – само по себе выделение категории «остарбайтеров» и ущемление их прав по сравнению с другими иностранными рабочими, бесчеловечные методы вербовки, нестыковка между обещаниями и действительностью, работа не по специальности, размещение в лагерях за колючей проволокой и без права выхода за территорию, грубость и рукоприкладство со стороны охранников, старост и переводчиков, низкая оплата труда, делающая практически нереальным перевод денег на родину (что было одним из пунктов вербовочной агитации), длительное прерывание почтовой связи…

И только после вмешательства Гитлера 9 апреля 1942 года – рейхсфюрер СС внес в свой приказ от 20 февраля изменения, декларирующие существенные послабления в режиме содержания остовцев: были отменены заграждения из колючей проволоки, выделены часы для прогулок внутри лагеря (группами, во главе с немцем), переиначены рационы (стало больше хлеба, но меньше мяса), повышена оплата, предусмотрены бригадиры (впрочем, и шпионы тоже) из среды самих остарбайтеров. Разрешался выход на работу и небольшими группами, в том числе семьями (включая детей от 15 лет) и даже индивидуально; трудовое взаимодействие с немецким населением отныне не запрещалось, что, в сущности, открывало путь к их использованию в сельском хозяйстве.

Душу гестапо отвело на том, что существенно устрожалось – вплоть до смертной казни! – наказание и за не столь значительные проступки (например, за непокорство).

Вехом цинизма и жестокости стал приказ знаменитого гестаповского шефа Мюллера от 14 декабря 1942 года – своего рода разнарядка на поставку в наступающем 1943 году в концентрационные лагеря не менее 35 тысяч иностранных рабочих, бежавших из мест труда…

Массовый перевод советских военнопленных в гражданские рабочие (как это было, например, с французами или поляками) долго не стоял на повестке дня, хотя отдельные акции и шаги такого рода известны.

Вместе с тем относительно массовое увольнение из плена – как правило, с последующим переводом в другой статус, – имело место, причем не только в самом начале войны. Основания для этого были самые различные, но трудоиспользование никогда не было главным.

Так, 25 июля 1941 года был издан приказ генерал-квартирмейстера об освобождении из плена представителей ряда «дружественных» национальностей – немцев Поволжья, прибалтов, украинцев, а также белорусов…В середине ноября 1941 года имела хождение немецкая листовка, на одной стороне которой изображены военнопленные, радующиеся своему освобождению из плена и следующий текст: «Вот это правда! Военнопленные уже освобождаются и идут по домам. Чего-ж дого думать! Перебегайте к нам! Вы тоже скоро будете дома!», а на другой – образец выдававшегося дулагом «Удостоверения об освобождении».. Действие приказа от 25 июля было приостановлено 13 ноября 1941 года – по крайней мере применительно к украинцам и белорусам. Тем не менее, освобождение из плена – и по несколько тысяч человек в месяц – продолжалось и в 1942 году, и его действием суммарно было затронуто 318, 8 тыс. человек. Сведения о выходе (точнее, выводе) из статуса военнопленного встречаются и позднее…

9 мая 1943 года распоряжением ОКХ в разряд гражданского населения были переведены и тем самым освобождены из плена советские военнопленные-женщины…

Указотворчество различных инстанций было неудержимо. Не так уж и мало различных «послаблений» и «благодеяний» было ими произведено, но сами остарбайтеры о них, как правило, и не догадывались. Только улыбку, разумеется, могло вызвать у них сообщение о вступлении в силу с 1 августа 1943 года распоряжении о порядке предоставления им отпусков или об ограничении срока их трудовой повинности в Германии максимум двумя годами…

13 ноября 1943 года политико-бытовой пресс, своей несправедливостью давивший на каждого осарбайтера, вновь был несколько ослаблен…Стали допускаться выходы остарбайтеров за пределы рабочего лагеря…

В очередной раз условия трудоиспользования остарбайтеров были изменены распоряжениями Министра обороны от 25 марта и ГБА (Главноуполномоченного по трудоиспользованию – прим.) 1944 года. В вопросах зарплаты, условий содержания их впервые официально уравняли с другими иностранными рабочими…В конце апреля 1944 года было принято решение, вступавшее в силу только с 19 июня 1944 года: не отказываясь от самой идеи опознавательного знака – отказаться от ставшего всем ненавистным знака «OST». Знак перестал быть единым для всех: каждый из трех главных советских народов получил свой собственный – более или менее традиционный – знак. Украинцы – трезубец, белорусы – пшеничный сноп и зубчатое колесо, русские же – Андреевский крест, ставший эмблемой также и власовского движения.

С исполнением этой директивы, однако, никто не торопился. Первая попытка была назначена только на 27 августа. В этот воскресный день, который должен был стать праздничным и полностью нерабочим для всех во всем Рейхе, предстояло раздать остарбайтерам их новые национальные знаки. Рекомендовалось, однако, проследить, чтобы все остарбайтеры эти знаки нашили. Но праздник вдруг неожиданно перенесли, а в сущности – отменили.

…Вновь к вопросу о ношении знака вернулись только в феврале 1945 года, не без нажима со стороны КОНР. Понятно, что никакого практического значения все эти усилия уже не имели, и даже судебные органы совершенно их игнорировали…

Полян П.М. Жертвы двух диктатур. М., 2002. С. 92–100.

 

Из воспоминаний В.Г. Фурсенко
«Ди-пи: дни и годы»

Фурсенко Вера Григорьевна (р. 1924) – родилась в Каховке Николаевской области. В 1941 г. окончила среднюю школу. В 1942 г. вывезена на принудительные работы в Германию. После войны избежала репатриации, работала в Германии и Англии. С 1951 г. работала в библиотеке Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР. С 1956 г. живет и работает в США, с 1957 г. замужем за Н.А. Троицким. Окончила библиотечный факультет Сиракузского университета. Работала заведующей русским отделом Бингамптонского университета.

 

…Я родилась на Украине, под Каховкой. В сорок первом году окончила школу, и поскольку все отметки были отличные, меня приняли в медицинский институт в Днепропетровске без экзаменов, но учиться не пришлось, потому что уже через пару месяцев после начала войны пришли немцы…10 сентября 1942 года меня насильственно вывезли в Германию. В то время мы жили в Новой Маячке. Перед этим в Германию были отправлены два транспорта добровольцев. Было объявлено, что молодежи, которая хочет работать в Германии, будут платить, обеспечат одеждой, а потом через какое-то время вернут домой. После этого добровольцев больше не было. Я попала в первый транспорт принудительно вывезенных на работы в Германию молодых людей. Возраст – 17–18 лет, по-моему, старше 25 лет не брали…

Сначала мы не осознавали своего положения, нам казалось, что мы свободны, что мы вернемся. Но постепенно стали закрадываться сомнения: почему так много людей в вагонах, почему мы все время голодные – у кого что было с собой, тем и перекусывали. Из вагонов выпускали очень редко, когда же переехали границу, нас уже охраняли солдаты с винтовками. Окончательное прозрение пришло, когда во Франкфурте-на-Майне мы попали в лагерь, за колючую проволоку. Тут я была буквально ошарашена – ведь я вообще ничего о концлагерях не слыхала. Бараки, 2‑х и 3‑х ярусные деревянные нары, соломенный матрац, соломенная подушка и одеяло какого-то серо-грязного цвета, на стенах надписи. Одна запомнилась: «Кто здесь не был – тот побудет, кто побыл – тот не забудет»…

И начали нас из этого лагеря развозить. Часть тех, с которыми мы ехали, попала куда-то в другое место, а нас привезли в Кассель. Целый состав. Потом заставили идти пешком, под охраной. Пришли на окраину города, по-моему, в то время она называлась Мюнхенберг…

Мы попали на один из цеховых складов танковой фабрики…Обед нам привозили на фабрику. Это была опять та же баланда. Обычно это был брюквенный «суп», который я терпеть не могла. Его готовили так. Гнилую брюкву и картошку привозили в лагерь, где мы жили, сгружали на цемент, кто-то (вначале, как рассказывали, это были повара) брал кишку, поливал их водой и промывал. Потом чуть ли не самыми обыкновенными рабочими вилами сваливали все это в громадные котлы, и это гнилье там варилось…Начинали мы очень рано. Нас будили в пять или в четыре утра…Работали с коротким перерывом до шести или до семи часов вечера…

Раз в месяц (а, может быть, реже?) нам разрешали послать открытку. Открытка просматривалась цензурой, так что часто приходила почти полностью вымаранной. Поэтому я писала домой, что мы живем хорошо, что у нас все в порядке, тихо, но вот бывают такие дни, как тогда. И тут я приводила дату, которую в то время точно помнила – в этот день сильно бомбили Новую Маячку и разрушили нашу школу. Дома, конечно же, поняли, что и в Касселе была большая бомбежка…Но примерно таким же, по-видимому, образом кому-то удалось сообщить домой, что нам живется далеко не так хорошо…И хотя была война, сами они жили очень-очень бедно, и мне, и многим из нас начали присылать посылочки. Разрешалось посылать, кажется, 250 граммов. Мне присылали либо табак, либо сало. Почему табак? Этот табак я могла поменять на кусок хлеба…

Немцам вообще было запрещено общаться с нами. Если узнавали, что у немца какая-то связь с остовкой или у немки с остовцем – концлагерь обоим…

Наказывали за малейшее отклонение от порядка: не вовремя встал, не туда ступил, выбился из колонны…Раз еще в самом начале, нас вели с фабрики в лагерь. И тут кто-то затянул что-то вроде «Интернационала». Посню подхватили – вы же понимаете, все мы были советские, все настроены патриотически, все ненавидели немцев, ну и запели. Тех, кто пел, цапнули. По-моему, их тоже били. Потом бросили в карцер…

А в конце сорок третьего или в начале сорок четвертого года случилась та самая бомбежка, о которой я иносказательно сообщила домой…Как потом говорили, бомбежка длилась 85 минут. За это время Кассель был практически уничтожен. Мы видели потом огромные ямы на месте городских строений, целые кварталы поваленных взрывной волной домов. От разрывов фугасных бомб, под обломками зданий, в заваленных бомбоубежищах погибло 65 тыс. мирных жителей, стариков, детей, женщин. Были разрушены больницы, школы, но ни одна бомба не попала в нашу фабрику…Вторая массированная бомбежка случилась спустя несколько месяцев. К счастью для нас, она была тоже ночью, потому что на этот раз бомбили уже не город, а фабрику и полностью ее уничтожили…Наш склад решили перевести в небольшую деревеньку под Байзенфортом, километрах в ста от Касселя. Вот там-то я и провела остаток своей «остовской» жизни, кажется, с лета или осени сорок четвертого до конца войны…

А потом, ранней весной сорок пятого в Байзенфорт пришли американцы. Первое, что они сделали, это открыли двери частных немецких магазинов. И всем – и иностранцам, и немцам – сказали, что вы можете брать все, что хотите: продукты, одежду, обувь. И в магазинах, и в вагонах брошенных при отступлении эшелонов. Немцы, конечно, не ходили, они сразу стали притихшими, а иностранцы пошли все. Мы набрали чемоданов, понабивали их обновками, все старое посбрасывали, переобулись, переоделись. Кормили нас хорошо, отношение было замечательное…

Так прошло месяца два. Однажды всех иностранцев вывели на деревенскую площадь, и какой-то официальный чин из оккупационных властей, возможно, даже не военный, не помню сейчас, объявил на немецком языке, что все, кто до войны проживал в странах на восток от Германии, должны отойти в одну сторону, а те, кто на запад – в другую. В Байзенфорте иностранцев было совсем немного, возможно, поэтому все было так просто, а из Касселя вывозили всех без разбора. Так что у нас была возможность уйти, куда хочешь. Одна девушка сошлась с бельгийцем. Она отошла вместе с ним, и ее увезли в Бельгию. «Западных» отвозили прямо домой. А «восточных», нас трех остовок и нескольких поляков посадили с вещами на грузовик и повезли неизвестно куда…

Привезли нас в Тюрингию, в городок такой, Ордруф. И опять лагерь, опять, колючая проволока…Но я мечтала только об одном – как бы поскорее вернуться к родителям, бабушке, дедушке, сестрам, вернуться в тепло родного дома…Так бы оно и случилось наверное, если бы не одно ужасное происшествие, о котором сразу же узнал весь лагерь. Девушек-остовок на нескольких грузовиках завезли в лес, всячески оскорбляли, называли немецкими подстилками, а потом изнасиловали. Кому-то удалось бежать, они все и рассказали.

После этого многие стали задумываться, стоит ли возвращаться на родину, что нас там ждет. Вот и я переменила свое мнение, и мы решили идти в комендатуру…Мы, конечно, обратились к американцам. Муж рассказал незатейливую историю о том, что он – западный украинец (а западных не выдавали, они считались наравне с поляками), что во время гражданской войны они совсем маленькими потерялись с братом, что брат теперь находится в польском лагере в Гота, и ему вместе с женой хотелось бы перебраться в этот лагерь.

Американцы – народ простодушный: «Ах, брат? Ну, Боже мой! Собирай манатки, мы тебе сейчас же дадим джип, шофера и перебросим вас в польский лагерь»…

В Гота мы только что и переночевали. На следующий день нас посадили в поезд, долго-долго везли и наконец высадили на какой-то небольшой станции под Регенсбургом. Это в Баварии, в американской зоне. Километрах в 10–15 от этой станции в густом лесу расположился громадный лагерь для поляков…Когда нас привезли, было раннее лето сорок пятого, и из оккупационных властей в лагере в то время почти никого не было. Поэтому оформляли нас сами поляки. По-польски мы почти не говорили, а с украинцами у поляков были очень и очень натянутые отношения. И назваться украинцем означало в лучшем случае быть выкинутым из лагеря. Впрочем, проблемы у поляков были с западными украинцами, с галичанами, а нас, восточных, это вроде бы и не касалось, однако, я остерегалась говорить, что я – украинка. Так или иначе мы представились им русскими, но сказали, что мы никак не хотим возвращаться. Поляки нас успокоили.

Так в одно мгновение я была вынуждена два раза поменять свою национальность и стала дисплейсед персон – ди-пи, перемещенным лицом, человеком, вывезенным со своего места жительства, которому предоставлено политическое убежище. Ведь поляки (по мнению Запада, в отличие от советских) не могли вернуться на родину, не боясь подвергнуться репрессиям.

Но, надо отдать им должное, поляки никогда не выдавали русских. Так что когда начались многочисленные инспекции советских репатриационных миссий, я не волновалась. На вопрос, есть ли у вас в лагере русские, поляки отвечали категорическим «нет». А когда их вынуждали предъявить списки (а этим миссиям было дано право проверять любой лагерь) и указывали на русские или украинские фамилии, поляки были непреклонны: «Это – не ваш человек, это – поляк. Мы вам его показывать не будем». Таких «поляков» из бывших советских вскоре набралась небольшая группа очень милых людей разных национальностей…

Условия в этом лагере нечего и сравнивать с теми, в которые я попадала до сих пор. Это был прямо-таки курорт: свежий воздух, хорошее питание, шоколад, папиросы – все, что твоей душе угодно!

Так прошло два года. И как здесь бы ни было хорошо, все-таки это была клетка, из которой мне хотелось вырваться…И я начала наводить справки. В Америку почти не брали, брали только тех, у кого там были родственники или какие-то связи. Вообще массовой эмиграции в Америку тогда не было. Зато начали уезжать в Марокко, в Австралию, в Южную Америку, но это меня особенно не интересовало. Тут я узнала, что берут на работу по контракту в Англию. Предлагалась работа медсестры, в шахтах, а главным образом на текстильных фабриках. Условия найма были строго оговорены и казались довольно жестокими. Тем не менее я решилась и написала, что хотела бы заключить контракт на год.

Когда я пришла в английское консульство (а, может быть, это была какая-то контора по найму), выяснилось, что русских в Англию не берут, берут поляков, украинцев…По счастливой случайности (меня как-то обворовали, и почти все документы пропали) сохранился мой старый паспорт. Мои данные сразу же переписали, и я снова стала украинкой и отправилась на работу в Англию. Шел 1947 год. Начинался новый период моих скитаний по чужой земле…

В поисках истины. Пути и судьбы второй эмиграции. М., 1997.

 

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА

Советский историк А.А. Стрелко о государственной политике
по отношению к трудовым иммигрантам

…В 30‑х гг. в Аргентине и Бразилии среди немецкой и итальянской иммиграции активизировали свою деятельность эмиссары Гитлера и Муссолини. Власти, нередко сочувствовавшие нацизму, под давлением демократического движения вынуждены были предпринимать некоторые меры по ограничению подрывных действий фашистов. Однако подобные шаги были направлены не столько к ограничению фашистской пропаганды среди национальных групп иммигрантов, сколько к ликвидации прогрессивных организаций этих групп.

Это подтверждают, в частности, меры бразильских и аргентинских правящих кругов во второй половине 30‑х гг. Правительство Варгаса декретом № 383 от 18 апреля 1938 г. запретило всякую общественно-политическую деятельность лиц иностранного происхождения на территории Бразилии. Еще более жесткие меры в этом отношении были приняты в трех наиболее заселенных иммигрантами южных бразильских штатах – Санта-Катарина, Риу-Гранди-ду-Сул и Парана. Здесь устанавливался строгий контроль за деятельностью школ, газет и обществ иммигрантов. Преподавание в школах родных языков запрещалось, португальский язык становился обязательным учебным предметом. Подобные же меры были осуществлены аргентинским правительством Роберто М. Ортиса в конце 1938 г.

В первые годы второй мировой войны правительства переселенческих стран Латинской Америки, занимая зачастую откровенно лояльную позицию по отношению к державам «оси», разрешили фактически полную свободу деятельности фашистских и других реакционных элементов национальных групп, преследуя в то же время их демократическую часть. Под влиянием приближающегося краха гитлеровской Германии и ее сателлитов, а также под воздействием мощного антифашистского движения на континенте власти до некоторой степени временно ослабили преследование прогрессивных сил трудовой иммиграции. Что же касается фашистских и других реакционных элементов и организаций, то для них практически продолжал существовать режим наибольшего благоприятствования и на завершающем этапе войны, и после нее, когда правящие круги Аргентины, Бразилии, Чили, Парагвая и ряда других стран континента не препятствовали въезду многих тысяч бывших нацистов.

Внесшие после войны весомую лепту в разжигание на международной арене антисоветской, антикоммунистической истерии, правящие круги латиноамериканских стран проводили политику репрессий по отношению к демократическим элементам национальных иммигрантских групп. Большинство прогрессивных организаций было запрещено, их активисты подвергались гонениям и арестам. Создавались всяческие барьеры на пути многих тысяч тружеников, желающих возвратиться на родину предков, в социалистические страны…Идя в фарватере империалистической политики, власти Аргентины, Бразилии, Венесуэлы и ряда других государств разрешили въезд в конце 40‑х – начале 50‑х гг. «перемещенцев». Так, в 1947 г. сюда прибыло 9557 лиц этой категории, в 1948 г. – 44 500, в 1949 г. – 25 941, в 1950 г. – 9557, в 1951 г. – 9691 человек…

Стрелко А.А. Славянское население в странах Латинской Америки. Киев, 1980. С. 27–28.

После Второй мировой войны
(1945–1953)

Из Соглашения относительно военнопленных и гражданских лиц,
освобожденных войсками, находящимися под Советским Командованием,
и войсками, находящимися под Британским Командованием

Правительство Союза Советских Социалистических Республик, с одной стороны, и Правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского Союза и Индии, с другой стороны, желая договориться об обращении с советскими гражданами, освобожденными войсками, находящимися под Британским Командованием, и об их репатриации, а также об обращении с британскими подданными, освобожденными войсками, находящимися под Советским Командованием, и об их репатриации, условились о нижеследующем:

 

Статья 1

Все советские граждане, освобожденные войсками, действующими под Британским Командованием, и все британские подданные, освобожденные войсками, действующими под Советским Командованием, будут, незамедлительно после их освобождения, отделяться от вражеских военнопленных и содержаться отдельно от них в лагерях или сборных пунктах до момента передачи их соответственно советским или британским властям в пунктах, согласованных между этими властями.

Британские или советские военные власти примут необходимые меры для защиты лагерей и сборных пунктов от вражеских бомбардировок, артиллерийских обстрелов и т. п.

 

Статья 2

Договаривающиеся Стороны обеспечат, чтобы их военные власти незамедлительно сообщали компетентным властям другой Стороны об обнаруженных ими гражданах или подданных другой Договаривающейся Стороны, принимая одновременно меры для выполнения условий настоящего Соглашения. Советские и британские уполномоченные по репатриации будут немедленно допускаться в сборные лагеря и пункты размещения граждан или подданных своей страны, и они будут иметь право назначать там внутреннюю администрацию и устанавливать внутренний распорядок и управление в соответствии с воинскими порядками и законодательством их страны.

Будет предоставлена возможность для отправки или перевода офицеров соответствующей национальности в те лагеря или сборные пункты, в которых содержатся освобожденные военнослужащие соответствующих войск и где будет недоставать офицеров. Наружная охрана и охрана доступа в лагери и сборные пункты и выхода из них будет установлена в соответствии с инструкциями военного начальника, в зоне которого расположены эти лагери или сборные пункты, и этот военный начальник будет также назначать коменданта, который будет нести ответственность за общую администрацию и дисциплину в соответствующем лагере или сборном пункте.

Перемещение лагерей, равно как и перевод из одного лагеря в другой освобожденных граждан или подданных, будет производиться по договоренности между компетентными советскими и британскими властями. Перемещение лагерей и перевод освобожденных граждан или подданных, может, в исключительных случаях, производиться и без предварительной договоренности, однако с немедленным уведомлением компетентных властей о таком перемещении с изложением мотивов. Враждебная пропаганда, направленная против Договаривающихся Сторон или против любой из Объединенных Наций, не будет разрешаться.

 

Статья 3

Компетентные британские и советские власти будут снабжать освобожденных граждан или подданных соответствующим питанием, одеждой, жилищем и медицинским обслуживанием как в лагерях или сборных пунктах, так и в пути следования, а также транспортом до момента передачи их соответственно советским или британским властям в пунктах, установленных по договоренности между этими властями. Такое обеспечение питанием, одеждой, жилищем и медицинским обслуживанием должно быть, с учетом положений статьи 8, установлено по нормам для рядовых, младшего командного состава и офицеров. Нормы обеспечения гражданских лиц должны быть, насколько это возможно, такими же, как и нормы для солдат.

Договаривающиеся Стороны не будут требовать компенсации за эти или другие аналогичные услуги, которые их власти могут предоставить освобожденным гражданам или подданным другой Договаривающейся Стороны.

 

Статья 4

Каждая из Договаривающихся Сторон будет иметь право использовать, по согласованию с другой Стороной, такие из ее собственных средств транспорта, которые окажутся доступными для репатриации своих граждан или подданных, содержащихся у другой Договаривающейся Стороны. Точно так же каждая из Договаривающихся Сторон будет иметь право использовать, по согласованию с другой Стороной, свои собственные средства для доставки снабжения своим гражданам или подданным, содержащимся у другой Договаривающейся Стороны.

 

Статья 5

Советские и британские военные власти будут выдавать от имени их соответствующих Правительств освобожденным гражданам или подданным другой Договаривающейся Стороны такие ссуды, о которых компетентные советские и британские власти предварительно договорятся.

Ссуды, выданные в валюте какой-либо вражеской территории или в валюте советских или британских оккупационных властей, не будут подлежать возмещению.

В случае выдачи ссуд в валюте освобожденной невражеской территории, Советское и Британское Правительства произведут, каждое по ссудам, выданным его гражданам или подданным, необходимо урегулирование с правительствами соответственных территорий, которые будут информированы о количестве их валюты, выданной для этой цели.

 

Статья 6

Бывшие военнопленные и гражданские лица каждой из Договаривающихся Сторон могут, до их репатриации, быть использованы для управления и поддержания в порядке лагерей или сборных пунктов, в которых они находятся. Они также могут быть использованы на добровольных началах, в целях содействия объединенным военным усилиям, на таких работах вблизи их лагерей, о которых договорятся между собой компетентные советские и британские власти. Вопросы оплаты и другие условия труда должны определяться по соглашению между этими властями. Понимается, что использование освобожденных членов соответствующих вооруженных сил будет осуществляться в соответствии с военными порядками и под наблюдением своих офицеров.

 

Статья 7

Договаривающиеся Стороны каждый раз, когда это будет необходимо, используют все возможные средства для того, чтобы обеспечить эвакуацию в тыл этих освобожденных граждан и подданных. Они также обязуются использовать все доступные средства для перевозки освобожденных граждан и подданных в установленные по согласованию пункты, где они могут быть переданы соответственно советским или британским властям. Передача этих освобожденных граждан или подданных никоим образом не может быть задержана или отложена вследствие требований их временного использования.

 

Статья 8

Договаривающиеся Стороны будут применять возможно более эффективно вышеизложенные положения настоящего Соглашения, допуская при этом ограничения временного порядка и лишь в отношении деталей, которые, время от времени, будут вызываться оперативной обстановкой или условиями снабжения и транспорта на различных театрах операций.

 

Статья 9

Настоящее Соглашение вступает в силу немедленно по подписании.

Составлено в Крыму в двух экземплярах, каждый на русском и английском языках. Оба текста являются аутентичными.

 

11 февраля 1945 года.

Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. XI. М., 1955. С. 149–152.

 

Соглашение между Правительством
Союза Советских Социалистических Республик
и Правительством Соединенного Королевства Великобритании
и Северной Ирландии относительно освобожденных
советских граждан в Соединенном Королевстве

Правительство Союза Советских Социалистических Республик и Правительство Соединенного Королевства, желая определить положение советских граждан, освобождаемых союзными войсками и пребывающих в Соединенном Королевстве в течение периода до их репатриации, решили заключить настоящее Соглашение, в силу которого все эти лица как свободные граждане союзной державы могли бы быть организованы в советские соединения и группы. В соответствии с этим уполномоченные Правительства Союза ССР и Правительства Соединенного Королевства согласились о нижеследующем:

 

Статья 1

Все советские граждане, освобожденные союзными войсками, будут незамедлительно после их освобождения отделяться от немецких военнопленных и содержаться отдельно от них. В случае их прибытия в Соединенное Королевство, о чем компетентные советские власти в Соединенном Королевстве будут, насколько это возможно, заблаговременно ставиться в известность соответствующими британскими властями, эти советские граждане будут собраны в определенных местах и лагерях, куда советские представители по репатриации будут немедленно допускаться.

Британские и советские военные власти соответственно примут необходимые меры для защиты лагерей и сборных пунктов от вражеских бомбардировок, артиллерийских обстрелов и т. п.

 

Статья 2

Для целей внутреннего управления и дисциплины эти советские граждане будут организованы в соединения и группы, которые будут подчинены советским законам. Внутреннее управление и поддержание дисциплины в советских соединениях, местах и лагерях, о которых говорится в статье 1, будут осуществляться советскими офицерами, согласно условиям Приложения 1 к этому соглашению.

Перемещение лагерей, равно как и перевод из одного лагеря в другой освобожденных советских граждан, будет производиться по договоренности с компетентными советскими властями. В исключительных случаях возможно перемещение и без предварительного согласования, однако с немедленным уведомлением компетентных советских властей о таком перемещении с изложением мотивов. Не будет допускаться проведение среди освобожденных советских граждан враждебной пропаганды, направленной против Договаривающихся Сторон или против Объединенных Наций.

 

Статья 3

Освобожденные советские граждане до их возвращения в Советский Союз могут быть использованы на работах по управлению и поддержанию лагерей или сборных пунктов, в которых они находятся. Они также могут быть использованы на добровольных началах, в целях содействия объединенным военным усилиям, на таких работах вблизи их лагерей, о которых договорятся между собой компетентные советские и британские власти. Вопросы оплаты и другие условия труда будут определяться по соглашению между этими властями. Понимается, что использование освобожденных советских граждан будет осуществляться в соответствии с советскими военными порядками и под наблюдением советских офицеров.

 

Статья 4

Компетентные британские власти будут снабжать всех этих советских граждан, без каких бы то ни было исключений, пищей, одеждой, жилищем и медицинским обслуживанием по нормам, установленным соответственно для солдат, младшего командного состава и офицеров. Финансовые положения, регулирующие обеспечение этого снабжения, определяются в статье 2‑й Приложения второго к этому Соглашению.

 

Статья 5

Правительство Соединенного Королевства будет выдавать такие ссуды этим советским гражданам от имени Советского Правительства, о которых договорятся между собой компетентные британские и советские власти. Финансовое положение, регулирующее эти ссуды, определяется в статье 1 Приложения второго к этому Соглашению.

 

Статья 6

Компетентные британские власти будут сотрудничать с соответствующими советскими властями в Соединенном Королевстве в деле установления личности освобожденных советских граждан, которые могут прибыть в Соединенное королевство. Они будут обеспечивать таких освобожденных советских граждан транспортом до момента передачи их советским властям в пунктах, установленных по договоренности между компетентными советскими и британскими властями. Компетентные британские власти будут оказывать практически возможную помощь, принимая во внимание наличные ресурсы, в предоставлении средств транспорта для скорейшей перевозки этих советских граждан в Советский Союз. Компетентные советские власти в Соединенном Королевстве во всякое время будут оказывать компетентным британским властям такую помощь, о которой последние попросят при выполнении условий этой статьи.

 

Статья 7

Настоящее Соглашение вступает в силу немедленно по подписании.

Составлено в Крыму в двух экземплярах, каждый на русском и английском языках. Оба текста являются аутентичными.

 

11 февраля 1945 года

По уполномочию По уполномочию

Правительства СССР Правительства

В. Молотов Соединенного Королевства

Антони Иден

 

Крымская конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании (4–11 февраля 1945 г.). М., 1984. С. 264–267.

 

ЧЕХОСЛОВАКИЯ

Из воспоминаний Д.И. Мейснера

Мейснер Дмитрий Иванович – в 1917 г. – председатель Петроградской молодежной организации учащихся средних школ кадетской партии. С 1919 г. – в Белом движении, воевал в рядах первой артиллерийской гвардейской бригады Добровольческой армии. С 1920 г – в эмиграции в Чехословакии, участвовал в деятельности Пражской демократической группы кадетской партии.

 

…Пражское восстание охватило город, когда нацистская сила была уже на исходе…В дни восстания, начавшегося 5 мая, среди русских пражан зародилась одна идея. Она заключалась в том, чтобы эмигранты, не имеющие гражданства, на переходное время позаботились получить от Международного Красного Креста, развернувшего тогда в Праге свою работу, документы, подкрепляющие их виды на жительство.

Идея эта была совсем неудачна. Ни у новых чехословацких, ни у советских властей Международный Красный Крест того времени особенным авторитетом не пользовался. Но человек, как известно, задним умом крепок, и работой в этом Красном Кресте занялся также и я…

Кого только из русских эмигрантов не пришлось мне тогда повидать в приемных комнатах Красного Креста! Однажды появилась супружеская чета – актеры, прося поскорее переправить их на Запад ввиду приближения советских войск. Я им ответил, что с приходом Красной Армии исполнится наше горячее желание и что отправкой на Запад мы отнюдь не занимаемся. Так оно, разумеется, и было.

А через несколько лет я пил у этих супругов вкусный чай с вареньем в прекрасном русском городе. Они за это время стали советскими гражданами, успели вернуться на родину и сами любили подсмеиваться над собой и своими страхами, вспоминания майские дни 1945 года.

Помню и совсем иную картину. Появился вдруг в Красном Кресте заместитель начальника так называемого Опорного пункта – квазирусской организации, созданной немцами и ведавшей русскими, живущими в Чехословакии; эта организация работала в годы оккупации под непосредственным руководством немецких властей. В. Балдин, о котором я сейчас говорю, прибежал в полной панике и предложил принято документы его учреждения. Спрашивал, что же делать ему лично.

Мне пришлось вести с ним тяжелый разговор и сказать, что вряд ли Красный Крест захочет принять архивы Опорного пункта. О том же, что делать ему лично, я никаких советов дать не могу. Я знал, что этот человек был где-то в оккупированных районах Советского Союза не то следователем, не то каким-то другим чиновником у нацистов. Теперь пришло время ответа…

Мейснер Д.И. Миражи и действительность. М., 1966. С. 253–254.

 

ГЕРМАНИЯ

Из воспоминаний К.В. Болдырева
«Менхегоф – лагерь перемещенных лиц
(Западная Германия)»

…Продвигаясь с боями на восток, союзные войска на территории Германии столкнулись с весьма сложной проблемой, к решению которой они были совершенно не подготовлены. Занимая города, армия помимо лагерей военнопленных и концентрационных лагерей находила в них громадные скопления иностранных рабочих, вывезенных из всех оккупированных немцами стран. Чем крупнее был город, тем острее становилась возникавшая перед военными властями проблема как-то сгруппировать и накормить этих людей. В крупных промышленных центрах положение остро усугублялось еще и тем, что они по большей части были сильно разрушены бомбардировками. В области экономики царил хаос.

Союзное командование едва справлялось с гигантской проблемой снабжения действующих армий и не имело никаких ресурсов для обеспечения самых насущных нужд многомиллионной массы освобожденных жертв нацизма. Питание всех иностранных рабочих, бывших заключенных концлагерей, а частично и военнопленных, тяжелым бременем легло на сильно дезорганизованную немецкую экономику. Здесь имеются в виду массы советских и польских военнопленных. Американские, британские и французские военнопленные почти сразу же после освобождения в организованном порядке отправились на Запад.

Война была еще в полном разгаре. Армии быстро продвигались вперед. В занятых городах оставались военные управления с очень ограниченным контингентом тыловых частей. Помимо основной задачи упорядочения жизни местного населения, перед военным управлением возник очень трудный вопрос организации и обеспечения громадных масс иностранцев. В первую очередь нужно было позаботиться о военнопленных и заключенных концлагерей. Организационно этот вопрос был решен сравнительно просто. На первых порах как первые, так и вторые оставались на своих местах. Несравнимо сложнее оказалась задача организации и снабжения многотысячных аморфных масс иностранных рабочих…

В качестве примера, дающего ориентировочное представление о численности и национальном составе иностранных рабочих в Германии перед концом войны, приведем данные, взятые из отчета американского Военного управления № 7 в Тюрингии. В округе Хохенштайн с населением 140 тыс. человек (главный город – Нордхаузен, 39 тыс. жителей) перед приходом американцев находилось (в округленных цифрах): заключенных в концдагере «Дора» и трех его филиалах – 30 тыс., иностранных рабочих – 22 тыс., военнопленных – 3 тыс., всего – 55 тыс. человек.

Конечно, не везде были концентрационные лагеря, а подавляющее большинство лагерей военнопленных (в особенности советских) были во много раз больше. Но нас интересует численность иностранных рабочих и их соотношение с немецким населением в крупных промышленных городах и районах, что можно считать достаточно репрезентативным. В зависимости от величины города и местных условий оно, вероятно, колебалось в пределах от 1 к 7 до 1 к 15. Что ж касается национального состава иностранцев, то данные указанного отчета вполне отражают общую картину: русские, украинцы, белорусы и др. – 44 %, поляки – 27 %, балтийцы – 3 %, итальянцы и западноевропейцы – 19 %, рабочие из Центральной и Южной Европы – 7 %.

С занятием крупных центров с большим скоплением иностранных рабочих из лагерей на улицы устремились ликующие толпы. Обычно к вечеру, в особенности после ухода боевых частей, начинался стихийный грабеж, в первую очередь винных, а затем продовольственных складов и магазинов. Начиналось повальное пьянство, порой переходившее в разбой, поджоги и разного рода бесчинства. Бывали случаи избиения, а порой и убийства немцев.

Нужно, однако, сказать, что в крупных грабежах и безобразиях участвовало, вероятно, не более 20–30 % от общего числа (причем рабочие с Запада ни в чем не уступали в этом отношении рабочим с Востока). Но и этих тысячных толп было достаточно, чтобы внести еще больший хаос в уже сильно подорванную войной и поражением экономику страны.

Борьба с анархией стала первоочередной задачей военных властей. В некоторых местах этот процесс затянулся, главным образом, из-за очень ограниченного контингента войск в распоряжении военных управлений. Кроме того, они не хотели прибегать к слишком крутым мерам в отношении освобожденных иностранцев. Нередко пойманные с поличным грабители отделывались выговором и после изъятия у них добычи отпускались на волю. Сажать их было просто некуда…

Военными властями срочно были приняты меры пор концентрации иностранцев в лагеря. Для этих целей были использованы немецкие казармы, школы, наиболее благоустроенные рабочие лагеря, а также части бывших немецких концлагерей (например, «Дахау» под Мюнхеном и «Дора» в районе Нордхаузена).

Поначалу люди шли в лагеря неохотно, ибо для многих это означало конец «раздольной жизни». Однако принятые армией энергичные принудительные меры, а главное – крайне обострившийся после окончания грабежей вопрос питания вскоре привели к созданию первых многотысячных, многонациональных лагерей. В предвидении скорой репатриации власти внутри лагерей стали группировать население по национальностям. Каждый национальный сектор избирал свое внутреннее управление, а представители этих управлений образовывали управительные комитеты, подчиненные военному коменданту лагеря. Советский сектор состоял почти поголовно из бывших «остарбайтеров». Лидеры в нем сразу же захватили коммунисты и выдвинутые ими «активисты», за спинами которых совершенно открыто орудовали офицеры советской военной миссии при ставке Главного командования вооруженных сил западных союзников…

Беженцы из России (в особенности интеллигенция) и русские эмигранты (в большинстве всегда жившие на частных квартирах) всячески избегали поступать в лагеря. В разных местах начали самотеком образовываться небольшие группы вокруг эмигрантов, не подлежавших репатриации. Эти группы стали постепенно приписываться к лагерям для получения в них продовольствия. Как правило, военные власти этому не препятствовали из-за скученности в лагерях и хорошего поведения этих коллективов. Но главная масса беженцев продолжала перебиваться, как могла, в толще немецкого населения. Таковым было положение до конца войны.

После окончания войны опека над Ди-Пи всецело перешла в руки международной организации ЮНРРА…По замыслу ООН, ЮНРРА не создавалась по подобию Нансеновского комитета по делам беженцев при Лиге Наций. Ее задача была более широкой: оказание помощи и восстановление экономики освобожденных стран. Однако грандиозные масштабы возникшей перед западными союзниками проблемы Ди-Пи побудили их предложить ЮНРРА сосредоточить главные усилия на решении этой задачи, сложной не столько в экономическом, сколько в гуманитарном, социальном и политическом отношениях. К этому ЮНРРА не была подготовлена. Особенно остро стоял вопрос кадров. В экстренном порядке, без особого разбора, преимущественно в освобожденных западных странах, начался набор сотрудников. В результате среди оперативных работников на местах в Германии и Австрии оказалось немало людей, совершенно не подходящих для возложенных на них обязанностей. Нередки были и случаи злоупотреблений. В большинстве же служащие ЮНРРА были неплохими людьми, а порой и жертвенными. Беда в том, что им не хватало опыта, и в политической обстановке они разбирались плохо. В связи с этим некоторые из них в разной степени подпадали под влияние советских миссий, тем более, что даже на уровень руководящих работников проникло немало коммунистов…

Население лагерей Ди-Пи было аморфным в том смысле, что оно состояло из случайно, волею судьбы собранных вместе людей. Каждый большой лагерь или группа мелких находились под непосредственным управлением назначенных в них «тимов» (отрядов) ЮНРРА. Каждый отряд состоял из начальника и 6–10 сотрудников, ведавших отдельными службами: административной, хозяйственной, санитарно-медицинской и т. д. Каждый из них подбирал себе помощников из числа жителей лагеря. Помимо отряда ЮНРРА, в лагерях обычно существовало еще и выборное представительство, имевшее чисто консультативные функции, с мнением которого отряд ЮНРРА мог считаться или не считаться. Основная же масса населения жила на полном иждивении, в деморализующей атмосфере безделья и неопределенности судьбы, а большая часть (50–70 %) к тому же и под гнетом страха возможной репатриации…

Вопросы истории. 1998. № 7. С. 110–141.

 

США

Из статьи советского исследователя О.В. Шамшура
«“Проблема” беженцев: кому это выгодно?»

…Термин «беженцы» появился в иммиграционном законодательстве США сравнительно недавно – после второй мировой войны. В это внешне «гуманитарное» понятие правящими кругами Соединенных Штатов изначально было вложено антисоветское, антикоммунистическое содержание. Введение данной иммиграционной категории, так же, как и категории «перемещенные лица», полностью соответствовало их политическому курсу – на конфронтацию с миром социализма. Оно было призвано облегчить использование в этой борьбе разного рода отщепенцев и дезориентированных людей из числа жителей СССР, стран народной демократии, оказавшихся после окончания войны в оккупационных зонах западных держав в Германии и Англии. За ширмой беженцев и перемещенных лиц скрывались не только запуганные, сбитые с толку люди, но и предатели, гитлеровские прислужники, военные преступники (полицаи, недобитки из фашистских военных формирований и т. д.)…Некоторые из них включились в психологическую войну на финансируемых ЦРУ радиостанциях «Свобода» и «Свободная Европа».

Этому отребью, на руках которого кровь сотен тысяч людей из многих европейских стран, иммиграционные власти США дали зеленый свет на въезд в свою страну. Пропуском служила их ненависть к социализму, готовность выполнять любое задание заокеанских нанимателей. Уже в декабре 1945 г. президент Г. Трумэн издает директиву, предоставляющую «перемещенным лицам» право на преимущественное получение иммиграционных виз. За этим последовал закон 1948 г.: в соответствии с ним и директивой Г. Трумэна в США прибыло почти 450 тыс. перемещенных лиц и беженцев из стран Восточной Европы.

Для нацистов и их приспешников был создан особо льготный режим: вопреки действовавшему законодательству они могли воспользоваться правом на получение иммиграционных виз в счет квоты будущих лет и за счет всех остальных граждан одной с ними национальности. Весьма показателен в этом отношении так называемый закон ЦРУ (1949 г.), в соответствии с которым разведка США получила право ежегодно ввозить в США на правах иммигрантов 100 человек, если считала, что их прибытие в страну «соответствует интересам национальной безопасности или укреплению национальной разведки».

И в дальнейшем правящие круги США не оставляли своей заботой отщепенцев из социалистических стран, обеспечивая таким образом поступление «благонадежных» в политическом отношении иммигрантов. Согласно закону «О беженцах» (1953 г.), за «беглецами от коммунизма» было зарезервировано 90 тыс. виз для въезда в США…

Открывая въезд в страну антисоциалистическим, реакционным элементам, новый иммиграционный закон закреплял те положения закона Маккарена – Уолтера (1952 г.), которые запрещали въезд в США членам «коммунистической партии и примыкающих к ней организаций»…

США: Экономика. Политика. Идеология. 1985. № 2. С. 15–25.

Международное законодательство начала 1950‑х гг.

Из Конвенции ООН о статусе беженцев
28 июля
1951 г.

Преамбула
 
Высокие Договаривающиеся Стороны, принимая во внимание, что Устав Организации Объединенных Наций и Всеобщая декларация прав человека, принятая Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций 10 декабря 1948 года установили принцип, согласно которому все люди должны пользоваться основными правами и свободами без какой бы то ни было в этом отношении дискриминации, принимая во внимание, что Организация Объединенных Наций неоднократно проявляла свой глубокий интерес к судьбе беженцев и прилагала усилия к тому, чтобы обеспечить беженцам возможно более широкое пользование указанными основными правами и свободами, принимая во внимание, что желательно пересмотреть и объединить заключенные ранее международные соглашения о статусе беженцев и расширить область применения этих договоров и предоставляемую таковыми защиту путем заключения нового соглашения, принимая во внимание, что предоставление права убежища может возложить на некоторые страны непомерное бремя и что удовлетворительное разрешение проблемы, международный масштаб и характер которой признаны Организацией Объединенных Наций, не может
поэтому быть достигнуто без международного сотрудничества, выражая пожелание, чтобы все государства, признавая социальный и гуманитарный характер проблемы беженцев, приняли все меры к предотвращению трений между государствами в связи с этой проблемой, отмечая, что Верховному комиссару Организации Объединенных Наций по делам беженцев поручено наблюдение за выполнением международных конвенций по защите беженцев, и признавая, что эффективность координации мер, принимаемых для разрешения этой проблемы зависит от сотрудничества государств с Верховным комиссаром, заключили нижеследующее соглашение:
 
Глава I. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ
Статья 1
Определение понятия «беженец»
A. В настоящей Конвенции под термином «беженец» подразумевается лицо, которое:
1) рассматривалось как беженец в силу Соглашений от 12 мая 1926 года и 30 июня 1928 года или же в силу Конвенций от 28 октября 1933 года и 10 февраля 1938 года, Протокола от 14 сентября 1939 года или же в силу Устава Международной организации по делам беженцев;
постановления об отказе в праве считаться беженцами, вынесенные Международной организацией по делам беженцев в период ее деятельности, не препятствуют тому, чтобы статус беженца предоставлялся лицам, которые удовлетворяют условиям, установленным в пункте 2 настоящего раздела;
2) в результате событий, происшедших до 1 января 1951 года, и в силу вполне обоснованных опасений стать жертвой преследований по признаку расы, вероисповедания, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений находится вне страны своей гражданской принадлежности и не может пользоваться защитой этой страны или не желает пользоваться такой защитой вследствие таких опасений; или, не имея определенного гражданства и находясь вне страны своего прежнего обычного местожительства в результате подобных событий, не может или не желает вернуться в нее вследствие таких опасений.
В тех случаях, когда какое-либо лицо является гражданином нескольких стран, выражение «страна его гражданской принадлежности» означает любую из стран, гражданином которой оно является, и такое лицо не считается лишенным защиты страны своей гражданской принадлежности, если без всякой действительной причины, вытекающей из вполне обоснованных опасений, оно не прибегает к защите одной из стран, гражданином которой оно является.
B. 1) В настоящей Конвенции приведенные в статье 1, раздел A, слова «события, происшедшие до 1 января 1951 года» означают либо:
a) «события, происшедшие в Европе до 1 января 1951 года», или
b) «события, происшедшие в Европе или в других местах до 1 января
1951 года»;
и каждое Договаривающееся государство укажет в момент подписания, ратификации или присоединения, какого точно из указанных значений оно придерживается в отношении обязательств, принятых им на себя на основании настоящей Конвенции.
2) Любое Договаривающееся государство, принявшее альтернативное значение «a», может в любое время расширить охват принятых на себя обязательств принятием альтернативного значения «b» посредством уведомления Генерального секретаря Организации Объединенных Наций.
C. Положения настоящей Конвенции не распространяются более на лицо, подпадающее под определение раздела A, которое
1) добровольно вновь воспользовалось защитой страны своей гражданской принадлежности; или
2) лишившись своего гражданства, снова его добровольно приобрело;
или
3) приобрело новое гражданство и пользуется защитой страны своего нового гражданства; или
4) добровольно вновь обосновалось в стране, которую оно покинуло или вне пределов которой оно пребывало вследствие опасений преследований; или
5) не может более отказываться от пользования защитой страны своей гражданской принадлежности, ибо обстоятельства, на основании которых оно было признано беженцем, более не существуют;
положения настоящего пункта не применяются к беженцам, подпадающим под определение пункта 1 раздела A настоящей статьи, если они в состоянии привести достаточные основания, вытекающие из прежних преследований, для своего отказа пользоваться защитой страны своего гражданства;
6) будучи лицом, не имеющим определенного гражданства, может вернуться в страну своего прежнего обычного местожительства, ибо обстоятельства, на основании которых оно было признано беженцем, более не существуют;
положения настоящего пункта не применяются к беженцам, подпадающим под определение пункта 1 раздела A настоящей статьи, если они в состоянии привести достаточные основания, вытекающие из прежних преследований, для своего отказа вернуться в страну своего прежнего обычного местожительства.
D. Положения настоящей Конвенции не распространяются на лиц, которые в настоящее время пользуются защитой или помощью других органов или учреждений Организации Объединенных Наций, кроме Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по делам беженцев.
В тех случаях, когда такая защита или помощь были по какой-либо причине прекращены, до того как положение этих лиц было окончательно урегулировано согласно соответствующим резолюциям, принятым Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций, эти лица автоматически приобретают права, вытекающие из настоящей Конвенции.
E. Положения настоящей Конвенции не распространяются на лиц, за которыми компетентные власти страны, в которой они проживают, признают права и обязательства, связанные с гражданством этой страны.
F. Положения настоящей Конвенции не распространяются на всех тех лиц, в отношении которых имеются серьезные основания предполагать, что они:
a) совершили преступление против мира, военное преступление или преступление против человечности в определении, данном этим деяниям в международных актах, составленных в целях принятия мер в отношении подобных преступлений;
b) совершили тяжкое преступление неполитического характера вне страны, давшей им убежище, и до того, как они были допущены в эту страну в качестве беженцев;
c) виновны в совершении деяний, противоречащих целям и принципам Организации Объединенных Наций.
Статья 2
Общие обязательства
У каждого беженца существуют обязательства в отношении страны, в которой он находится, в силу которых, в частности, он должен подчиняться законам и распоряжениям, а также мерам, принимаемым для поддержания общественного порядка.
Статья 3
Недопустимость дискриминации
Договаривающиеся государства будут применять положения настоящей Конвенции к беженцам без какой бы то ни было дискриминации по признаку их расы, религии или страны их происхождения.
Статья 4
Религиозные убеждения
Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, находящимся на их территориях, по меньшей мере столь же благоприятное положение, как и своим собственным гражданам, в отношении свободы исповедовать свою религию и свободы предоставлять своим детям религиозное воспитание.
Статья 5
Права, предоставленные независимо от настоящей Конвенции
Ничто в настоящей Конвенции не нарушает никаких прав и преимуществ, предоставленных беженцам каким-либо Договаривающимся государством независимо от настоящей Конвенции.
Статья 6
Выражение «при тех же обстоятельствах»
В настоящей Конвенции выражение «при тех же обстоятельствах» означает, что беженец должен удовлетворять любым требованиям (включая требования, касающиеся срока и условий пребывания или проживания в стране), которым данное частное лицо должно было бы удовлетворять для пользования соответствующим правом, если бы оно не было беженцем, за исключением требований, которым в силу их характера беженец не в состоянии удовлетворить.
Статья 7
Изъятие из принципа взаимности
1. Кроме тех случаев, когда беженцам на основании настоящей Конвенции предоставляется более благоприятное правовое положение, Договаривающееся государство будет предоставлять им положение, которым вообще пользуются иностранцы.
2. По истечении трехлетнего срока проживания на территории Договаривающихся государств все беженцы будут освобождены от установленного законодательным путем требования взаимности.
3. Каждое Договаривающееся государство будет и впредь предоставлять беженцам права и преимущества, на которые они без всякой взаимности имели право в день вступления в силу настоящей Конвенции в отношении данного государства.
4. Договаривающиеся государства благожелательно отнесутся к возможному предоставлению беженцам, без всякой взаимности, прав и преимуществ помимо тех, на которые они имеют право согласно пунктам 2 и 3, и к возможному освобождению от требования взаимности беженцев, которые не отвечают условиям, предусмотренным в пунктах 2 и 3.
5. Положения пунктов 2 и 3 применяются как к правам и преимуществам, упомянутым в статьях 13, 18, 19, 21 и 22 настоящей Конвенции, так и к правам и преимуществам, не предусмотренным в ней.
Статья 8
Изъятия из исключительных мер
Исключительные меры, которые могут быть применены в отношении лиц, имущества или интересов граждан иностранного государства, не будут применяться Договаривающимися государствами в отношении беженцев, которые являются формально гражданами этого государства, только лишь на основании их гражданства. Договаривающиеся государства, законодательство которых не допускает применения выраженного в настоящей статье общего принципа, будут в соответствующих случаях устанавливать изъятия в интересах таких беженцев.
Статья 9
Временные мероприятия
Ничто в настоящей Конвенции не лишает Договаривающееся государство права во время войны или при наличии других чрезвычайных и исключительных обстоятельств принимать временные меры, которые оно считает необходимыми в интересах государственной безопасности, по отношению к тому или иному определенному лицу, еще до выяснения этим Договаривающимся государством, что оно действительно является беженцем и что дальнейшее применение в отношении его означенных мер необходимо в интересах государственной безопасности.
Статья 10
Непрерывность проживания
1. Если беженец был депортирован во время второй мировой войны и отправлен на территорию одного из Договаривающихся государств и там проживает, то время такого принудительного пребывания будет рассматриваться как время законного проживания в пределах этой территории.
2. Если беженец был депортирован во время второй мировой войны с территории одного из Договаривающихся государств и до вступления в силу настоящей Конвенции туда возвратился с целью обосноваться там на постоянное местожительство, то период проживания до и после такой депортации будет рассматриваться как один непрерывный период во всех тех случаях, когда требуется непрерывность проживания.
Статья 11
Беженцы – моряки
Если беженцами являются лица, нормально служащие в экипажах кораблей, плавающих под флагом одного из Договаривающихся государств, то это государство благожелательно отнесется к поселению этих лиц на своей территории и к выдаче им проездных документов или же к предоставлению им временного права въезда на его территорию, в частности, в целях облегчения их поселения в какой-либо другой стране.
 
Глава II. ПРАВОВОЙ СТАТУС
Статья 12
Личный статус
1. Личный статус беженца определяется законами страны его домициля или, если у него такового не имеется, законами страны его проживания.
2. Ранее приобретенные беженцами права, связанные с его личным статусом, и в частности права, вытекающие из брака, будут соблюдаться Договаривающимися государствами по выполнении, в случае надобности, формальностей, предписанных законами данного государства, при условии, что соответствующее право является одним из тех прав, которые были бы признаны законами данного государства, если бы это лицо не стало беженцем.
Статья 13
Движимое и недвижимое имущество
В отношении приобретения движимого и недвижимого имущества и прочих связанных с ним прав, а также в отношении арендных и иных договоров, касающихся движимого и недвижимого имущества, Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам возможно более благоприятное положение и, во всяком случае, не менее благоприятное, чем то, каким при тех же обстоятельствах обычно пользуются иностранцы.
Статья 14
Авторские и промышленные права
Что касается защиты промышленных прав, как-то: прав на изобретения, чертежи и модели, торговые марки, название фирмы, и прав на литературные, художественные и научные произведения, то беженцам в той стране, где они имеют свое обычное местожительство, будет предоставляться та же защита, что и гражданам этой страны. На территории любого другого Договаривающегося государства им будет предоставляться та же защита, что предоставляется на этой территории гражданам страны, в которой они имеют свое обычное местожительство.
Статья 15
Право ассоциаций
В отношении ассоциаций, не имеющих политического характера и не преследующих целей извлечения выгоды, и в отношении профессиональных союзов Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, законно проживающим на их территории, наиболее благоприятствуемое положение, соответствующее положению граждан иностранного государства при тех же обстоятельствах.
Статья 16
Право обращения в суд
1. Каждый беженец имеет право свободного обращения в суды на территории всех Договаривающихся государств.
2. На территории Договаривающегося государства, в котором находится его обычное местожительство, каждый беженец будет пользоваться в отношении права обращения в суд тем же положением, что и граждане, в частности в вопросах юридической помощи и освобождения от обеспечения уплаты судебных расходов (cautio judicatum solvi).
3. Каждому беженцу во всех прочих странах, кроме страны его обычного проживания, будет в отношении вопросов, упомянутых в пункте 2, предоставляться то же положение, что и гражданам страны его обычного местожительства.
 
Глава III. ЗАНЯТИЯ, ПРИНОСЯЩИЕ ДОХОД
Статья 17
Работа по найму
1. Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, законно проживающим на их территории, в отношении их права работы по найму наиболее благоприятное правовое положение, которым пользуются граждане иностранных государств при тех же обстоятельствах.
2. Во всяком случае, ограничительные меры, касающиеся иностранцев или найма иностранцев и применяемые с целью охраны внутреннего рынка труда, не будут применяться к беженцам, на которых эти меры не распространялись в день вступления в силу настоящей Конвенции в отношении соответствующего Договаривающегося государства или которые удовлетворяют одному из следующих условий:
a) проживают в пределах страны не менее трех лет;
b) супруги которых имеют гражданство страны проживания. Беженец не может ссылаться на это постановление, если он покинул семейный очаг;
c) один или несколько детей которых имеют гражданство страны проживания.
3. Договаривающиеся государства благожелательно отнесутся к возможности уравнения прав всех беженцев в отношении работы по найму с правами граждан и, в частности, тех беженцев, которые вступили на их территорию в порядке выполнения программ вербовки рабочей силы или согласно планам иммиграции.
Статья 18
Работа в собственном предприятии
Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, законно проживающим на их территории, возможно более благоприятное правовое положение и, во всяком случае, положение не менее благоприятное, чем то, которым обычно пользуются иностранцы при тех же обстоятельствах в отношении права заниматься самостоятельно сельским хозяйством, промышленностью, ремеслами и торговлей, а также права учреждать торговые и промышленные товарищества.
Статья 19
Свободные профессии
1. Каждое Договаривающееся государство будет предоставлять беженцам, законно проживающим на его территории и имеющим диплом, признанный компетентными властями этого государства, желающим заниматься свободными профессиями, возможно более благоприятное правовое положение и, во всяком случае, положение не менее благоприятное, чем то, которым обычно пользуются иностранцы при тех же обстоятельствах.
2. Договаривающиеся государства будут принимать все меры, допускаемые их законами и их конституцией, к тому, чтобы обеспечить устройство таких беженцев на внеметропольных территориях, за международные отношения которых они несут ответственность.
 
Глава IV. СОЦИАЛЬНОЕ ПОПЕЧЕНИЕ
Статья 20
Система пайков
Там, где существует обязательная для всего населения система пайков, регулирующая общее распределение дефицитных продуктов, такая система применяется к беженцам на равных основаниях с гражданами.
Статья 21
Жилищный вопрос
Поскольку жилищный вопрос регулируется законами или распоряжениями или находится под контролем публичной власти, Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, законно проживающим на их территории, возможно более благоприятное правовое положение и, во всяком случае, положение не менее благоприятное, чем то, которым обычно пользуются иностранцы при тех же обстоятельствах.
Статья 22
Народное образование
1. В отношении начального образования Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам то же правовое положение, что и гражданам.
2. В отношении других видов народного образования, помимо начального, и в частности в отношении возможности учиться, признания иностранных аттестатов, дипломов и степеней, освобождения от платы за право учения и сборов, а также в отношении предоставления стипендий, Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам возможно более благоприятное правовое положение и, во всяком случае, положение не менее благоприятное, чем то, которым обычно пользуются иностранцы при тех же обстоятельствах. Статья 23
Правительственная помощь
Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, законно проживающим на их территории, то же положение в отношении правительственной помощи и поддержки, каким пользуются их граждане. Статья 24
Трудовое законодательство и социальное обеспечение
1. Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам, законно проживающим на их территории, то же положение, что игражданам, в отношении нижеследующего:
a) вознаграждения за труд, включая пособия на семью, если такие пособия являются частью вознаграждения за труд, продолжительности рабочего дня, сверхурочной работы, оплачиваемых отпусков, ограничения работы на дому, минимального возраста лиц, работающих по найму, ученичества и профессиональной подготовки, труда женщин и подростков и пользования преимуществами коллективных договоров, поскольку эти вопросы регулируются законами или распоряжениями или контролируются административной властью;
b) социального обеспечения (законоположений, касающихся несчастных случаев на работе, профессиональных заболеваний, материнства, болезни, инвалидности, старости, смерти, безработицы, обязанностей в отношении семьи и других случаев, которые согласно внутренним законам или распоряжениям предусматриваются системой социального обеспечения) со следующими ограничениями: i) может существовать надлежащий порядок сохранения приобретенных прав и прав, находящихся в процессе приобретения; ii) законы или распоряжения страны проживания могут предписывать специальный порядок получения полного или частичного пособия, уплачиваемого полностью из государственных средств, и пособий, выплачиваемых лицам, не выполнившим всех условий в отношении взносов, требуемых для получения нормальной пенсии.
2. На право на компенсацию за смерть беженца, явившуюся результатом несчастного случая на работе или профессионального заболевания, не будет влиять то обстоятельство, что выгодоприобретатель проживает не на территории Договаривающегося государства.
3. Договаривающиеся государства будут предоставлять беженцам преимущества, вытекающие из заключенных между собой или могущих быть заключенными в будущем соглашений о сохранении приобретенных прав и прав, находящихся в стадии приобретения, в отношении социального обеспечения с соблюдением лишь тех условий, какие применяются к гражданам государств, подписавших упомянутые соглашения.
4. Договаривающиеся государства благожелательно отнесутся к вопросу о предоставлении, поскольку это возможно, беженцам преимуществ, вытекающих из подобных соглашений, которые в каждый данный момент могут быть в силе между этими Договаривающимися государствами и государствами, не участвующими в договоре.
 
Глава V. АДМИНИСТРАТИВНЫЕ МЕРЫ
Статья 25
Административное содействие
1. Когда пользование каким-либо правом беженцами обычно требует содействия властей иностранного государства, к которым эти беженцы не могут обращаться, Договаривающиеся государства, на территории которых проживают упомянутые беженцы, будут принимать меры к тому, чтобы такое содействие оказывалось им властями данного государства или какой-либо международной властью.
2. Власть или власти, упомянутые в пункте 1, будут снабжать беженцев или обеспечат под своим наблюдением снабжение беженцев документами или удостоверениями, обычно выдаваемыми иностранцам властями или через посредство властей государств, гражданами которых они являются.
3. Выданные в этом порядке документы или удостоверения будут заменять официальные документы, выдаваемые иностранцам властями или через посредство властей государств, гражданами которых они являются, и будут признаваться действительными, пока не доказано, что они недействительны.
4. За исключением случаев особых льгот, предоставляемых неимущим лицам, за упомянутые в настоящей статье услуги может взиматься и плата; такая плата, однако, будет умеренной и будет соответствовать той, которая за аналогичные услуги взимается с граждан.
5. Положения настоящей статьи не затрагивают положений статей 27 и 28.
Статья 26
Свобода передвижения
Каждое Договаривающееся государство будет предоставлять беженцам, законно пребывающим на его территории, право выбора места проживания и свободного передвижения в пределах его территории при условии соблюдения всех правил, обычно применяемых к иностранцам при тех же обстоятельствах.
Статья 27
Удостоверение личности
Договаривающиеся государства будут выдавать удостоверение личности беженцам, находящимся на их территории и не обладающих действительными проездными документами.
Статья 28
Проездные документы
1. Договаривающиеся государства будут выдавать законно проживающим на их территории беженцам проездные документы для передвижения за пределами их территории, поскольку этому не препятствуют уважительные причины государственной безопасности и общественного порядка; к таким документам будут применяться положения приложенных к настоящей Конвенции правил. Договаривающиеся государства могут выдавать такие проездные документы любому другому находящемуся на их территории беженцу; они, в частности, благожелательно отнесутся к вопросу о выдаче подобных проездных документов находящимся на их территории беженцам, не имеющим возможности получить проездной документ в стране своего законного проживания.
2. Проездные документы, выданные беженцам на основании прежних международных соглашений участниками таковых, будут признаваться и рассматриваться Договаривающимися государствами точно так же, как если бы они были выданы на основании настоящей статьи.
Статья 29
Налоги
1. Договаривающиеся государства не будут облагать беженцев никакими пошлинами, сборами или налогами, кроме или выше тех, которые при аналогичных условиях взимаются или могут взиматься с собственных граждан.
2. Положения предыдущего пункта ни в коей мере не исключают применения к беженцам законов и распоряжений, касающихся сборов за выдачу иностранцам административных документов, в том числе и удостоверений личности.
Статья 30
Вывоз имущества
1. Договаривающиеся государства, в соответствии со своими законами и распоряжениями, будут разрешать беженцам вывоз имущества, привезенного ими с собой на их территорию, в другую страну, в которую им предоставлено право въезда для поселения.
2. Договаривающиеся государства отнесутся благожелательно к ходатайствам беженцев о разрешении на вывоз имущества, необходимого им для их поселения в других странах, в которые им предоставлено право въезда, где бы это имущество не находилось.
Статья 31
Беженцы, незаконно находящиеся в стране, дающей им приют
1. Договаривающиеся государства не будут налагать взысканий за незаконный въезд или незаконное пребывание на их территории беженцев, которые, прибыв непосредственно с территории, на которой их жизни или свободе угрожала опасность, предусмотренная в статье 1, въезжают или находятся на территории этих государств без разрешения, при условии, что такие беженцы без промедления сами явятся к властям и представят удовлетворительные объяснения своего незаконного въезда или пребывания.
2. Договаривающиеся государства не будут стеснять свободу передвижения таких беженцев ограничениями, не вызываемыми необходимостью; такие ограничения будут применяться только пока статус этих беженцев в данной стране не урегулирован или пока они не получат права на въезд в другую страну. Договаривающиеся государства будут предоставлять таким беженцам достаточный срок и все необходимые условия для получения ими права на въезд в другую страну.
Статья 32
Высылка
1. Договаривающиеся государства не будут высылать законно проживающих на их территории беженцев иначе, как по соображениям государственной безопасности или общественного порядка.
2. Высылка таких беженцев будет производиться только во исполнение решений, вынесенных в судебном порядке. За исключением случаев, когда этому препятствуют уважительные соображения государственной безопасности, беженцам будет дано право предоставления в свое оправдание доказательств и обжалования в надлежащих инстанциях или перед лицом или лицами, особо назначенными надлежащими инстанциями, а также право иметь для этой цели своих представителей.
3. Договаривающиеся государства будут предоставлять таким беженцам достаточный срок для получения законного права на въезд в другую страну. Договаривающиеся государства сохраняют за собой право применять в течение этого срока такие меры внутреннего характера, которые они сочтут необходимыми.
Статья 33
Запрещение высылки беженцев или их принудительного возвращения в страны, из которых они прибыли
1. Договаривающиеся государства не будут никоим образом высылать или возвращать беженцев в страны, где их жизни или свободе угрожает опасность вследствие их расы, религии, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений.
2. Это постановление, однако, не может применяться к беженцам, рассматриваемым в силу уважительных причин как угроза безопасности страны, в которой они находятся, или осужденным вошедшим в силу приговором в совершении особенно тяжкого преступления и представляющим общественную угрозу для страны.
Статья 34
Натурализация
Договаривающиеся государства будут по возможности облегчать ассимиляцию и натурализацию беженцев. В частности, они будут делать все от них зависящее для ускорения делопроизводства по натурализации и возможного уменьшения связанных с ним сборов и расходов…
http: // www. un. org

5. Структуры «Русского мира»
в 1939–1953 гг.

Русские эмигрантские организации
на начальном этапе Второй мировой войны
(1939–1941 гг.)

Из воспоминаний В.М. Байдалакова

Байдалаков Виктор Михайлович (1900–1967) – родился в Области Войска Донского. В 1918 г. пошел добровольцем в белые казачьи войска, был ранен, за боевые заслуги произведен в офицеры. После эвакуации в Галлиполи работал чернорабочим в Константинополе, выехал в Сербию. В 1929 г. окончил химический факультет Белградского университета, напечатал две научные работы, однако полностью ушел в политическую деятельность. В 1928 г. стал председателем Союза Русской Национальной Молодежи, одного из предшественников НТС; в 1930 г. возглавил Национальный Союз Русской Молодежи в Белграде. В 1955 г. вышел из НТС вместе с группой своих сторонников.

 

…Итак, вспыхнула война в Европе. Она сразу же резко изменила положение Союза: НСНП, как российская организация, объявил о своем нейтралитете в европейском военном конфликте. Члены НСНП были призваны своим центром быть лояльными к странам их пребывания и стремиться всеми силами найти свой путь участия в российской революционной борьбе.

Кадры НСНП оказывались зачастую в воюющих между собой странах. Орган Союза, газета «За Россию», издававшийся в нейтральной тогда Болгарии, переменил название и перестал доходить до многих групп. Связь центра Союза с отделами поддерживалась с большим трудом и нерегулярно.

Вступление советских войск в Прибалтику, восточную Польшу и Бессарабию принесло разгром местных организаций Союза. Многие члены Союза, застигнутые этими событиями врасплох, поплатились арестами и ссылками в советские концлагеря.

Советско-финская война повлекла за собой поголовную мобилизацию членов НСНП в Финляндии, как финских подданных, в финскую армию. Большинство из них в этой войне и сложило свои головы.

Занятие немцами Югославии повлекло за собой закрытие НСНП по решению Гестапо и переход центра Союза на нелегальное положение. Решением немецкой оккупационной власти все русские организации и газеты были закрыты. На главной улице Белграда Короля Милана ко мне подошел А.В. Ланин (основатель Союза русской национальной молодежи до моего в него вступления) в сопровождении чина Гестапо: «Союз запрещен. Благоволите сдать мне ключи от клуба НСНП»…

Сильно помогла тогда Союзу югославская организация Дмитрия Льотича «Сбор», предоставив одно из своих помещений в наше полное распоряжение…

В Чехословакии немцы арестовали все местное руководство Союза. Оперативному штабу удалось проскочить между лавинами советских и немецких танков и перебраться в Румынию, заплатив румынскому пограничному офицеру 5 английских фунтов за пропуск через границу всей группы штаба НСНП.

В Бухаресте собрались остатки польского правительства и штабов. Оперативный штаб НСНП предпринял акцию использования обмена населением между СССР и Румынией. Острота момента потребовала использования импровизации при подготовке техники переброски, а также контактов с местными румынскими властями, не всегда благополучных. Переброска, надо думать, удалась. Один из этой партии членов НСНП стал крупным хозяйственником. Другой был офицером советских войск, бравших Берлин…

Во время разгара советско-финской войны в Белград прибыл из Лондона бывший министр финансов и позже иностранных дел Временного правительства Михаил Иванович Терещенко. Он просил о свидании с центром Союза. По его словам, он «зондировал почву» по поручению «моего приятеля», премьера Франции Даладье: если бы Франция приступила бы к созданию в Финляндии русских освободительных дивизий из пленных, перебежчиков и русских эмигрантов, согласился ли бы НСНП и на каких условиях дать для этих формирований свое «политическое знамя»? Дальнейшая беседа М.И. Терещенко с членами Исполнительного Бюро Союза выяснила, что основная идея этого проекта была – как бы пулеметом и пушкой расстрелять коммунизм, побороть большевизм одной звонкой силой. Наши идеи, что наше поле битвы – это сердце и умы советских солдат, моряков и офицеров, не были приняты. Центр Союза, понимая всю безнадежность и обреченность чисто военного пути, ответил отказом. Впрочем, вскоре было заключено фино-советское перемирие.

После разгрома Польши в Белград пробрался через Румынию молодой польский ученый и публицист, доктор Владимир Степневский. Он часто посещал клуб Союза, познакомился с его членами, узнал дух и идеи Союза, стал «своим человеком». Вскоре В. Степневский поведал Исполнительному Бюро НСНП, что он является негласным представителем Польского правительства генерала Сикорского в Лондоне. Он предложил нам превратить тайное сотрудничество НСНП с польскими официальными кругами в открытый политический договор НСНП, как российской суверенной силы, с польским правительством в изгнании. После тщательного с ним обсуждения этот договор был выработан, принят центром Союза и, по заверению д-ра В. Степневского, утвержден польским правительством в Лондоне. По этому договору в лагерь союзников должна была быть переброшена полномочная делегация НСНП. Мы намечали произвести искусственный «раскол» и откомандировать «отколовшегося» члена Исполнительного Бюро М.А. Георгиевского с рядом помощников на запад, а председатель НСНП и член Исполнительного Бюро К.Д. Вергун остались бы в Европе. Но катастрофический разгром Югославии не позволил выехать нашей делегации на запад. Сам д-р В. Степневский был застигнут немецким нашествием в Белграде и с нашей помощью переброшен в Софию, а затем к границам Турции, после чего он исчез без вести…

Байдалаков В.М. Да возвеличится Россия…Да гибнут наши имена…Воспоминания председателя НТС 1930–1960‑е гг. М., 2002. С. 23–25.

 

Французский исследователь Д. Вейон о судьбе героя
Сопротивления русского эмигранта Б. Вильде

 

26 марта 1941 года капитан СС Дюринг и его подчиненные задерживают Бориса Вильде, направлявшегося в кафе на площади Пигаль на встречу с Симоной Мартен-Шоффье, которая должна была передать ему фальшивые документы. Так началось «дело Вильде», тесно переплетенное с «делом Музея человека».

К моменту ареста Вильде, молодому этнологу, было тридцать два года. Жизнь его «была сплошным необыкновенным приключением», – пишет в своих воспоминаниях Аньес Гюмбер, одна из товарищей по Сопротивлению. Русский по рождению – родился в Санкт-Петербурге 25 июня 1908 года, – после революции 1917 года он с семьей был вынужден бежать в Эстонию, где прошли его детство и учеба. Вместе с другими детьми он получает среднее образование в Тартусском лицее. Юноша очень рано раскрывается, проявив явное литературное дарование, пишет поэмы. Поступив в университет, он продолжает самостоятельно зарабатывать на жизнь, трудясь на заводе, однако, его мягко говоря, антиконформистская деятельность привлекает к себе излишнее внимание и его высылают в Латвию, откуда он в 1930 году перебирается в Германию. Ему двадцать два. После трудных лет в Берлине в сентябре 1932 года он переезжает в Париж. Насколько значимым для принятия этого решения было общение с Андре Жидом, приезжавшим в Берлин с лекцией? Мы не знаем. Известно только, что последний предложил Вильде свое содействие во французской столице. Решающей оказалась его встреча с Полем Ривэ, директором Музея человека, поскольку она развернула карьеру Вильде в сторону этнологии, что не мешало молодому ученому продолжать изучение немецкого и японского языков. Желая усовершенствовать свой французский, он откликается на предложение брать уроки в обмен на уроки русского. Предложение исходило от Ирен Лот, одной из трех дочерей историка Фердинана Лота, работавшей в то время библиотекарем в Сорбонне. В июле 1934 года они поженились. В своей новой семье Вильде обретает любовь и понимание. Получив в 1936 году французское гражданство, он работает в отделе северных культур Музея человека и в 1937 году едет в научную экспедицию в Эстонию, а годом позже – в Финляндию (для изучения финского языка). Его жажда освоения языков неутолима: продолжая занятия японским, он принимается за китайский.

Во время войны его мобилизуют в артиллерийские войска, сперва бригадиром, а затем квартирмейстером. Попав в июне 1940 года в плен в районе гор Юра, он совершает побег и, несмотря на ранение колена, пройдя 300 километров пешком, в начале июля 1940 года возвращается в Париж. Сразу по возвращении Борис Вильде, не желая оставаться в бездействии перед лицом оккупантов, вырабатывает, при содействии Поля Ривэ, план дальнейших действий: разумеется, антифашистская пропаганда, но также и связь с британскими спецслужбами для передачи военно-политических сведений, облегчения пересылки добровольцев и освобожденных военнопленных. Первое упоминание о листовке датируется августом 1940 года. Вильде помогают коллеги из Музея человека – антрополог Анатолий Левицкий и библиотекарь Ивонн Оддон. Позже к ним присоединяются и другие: Аньес Гюмбер, Клод Авелин, Жан Кассу, Марсель Абраам, а также Пьер Броссолет и этнолог Жермен Тийон.

Борис Вильде быстро становится руководителем этой антифашистской деятельности, главой небольшой группы. Он поддерживает связь с группой Андре Вейль-Кюриэля, с профессурой Сорбонны, адвокатами. В это время во Франции существуют очаги борьбы, еще не называемые «сопротивлением» и выполняющие самые разные функции: распространение листовок, сбор информации и т. д. В конце сентября 1940 года борцам из Музея человека удается выпустить несколько сотен экземпляров листовки, озаглавленной «Виши ведет войну». Но они видят цель в том, чтобы идти дальше и создать газету, редактором которой избран Жан Кассу. Найдено и название – «Резистанс», а первый номер выходит 15 декабря 1940 года. Начиная с декабря Борис Вильде и Анатолий Левицкий стараются расширить свою деятельность в провинции, налаживаю контакты в свободной зоне (Тулузе, Марселе, Лионе, Лазурном Береге) и на западе Франции, по-прежнему продолжая попытки объединения маленьких группок, возникающих в интеллектуальных и университетских кругах в самом Париже. По словам Жермен Тийон, работа подпольной группы Музея человека в этот период была прекрасно организована. Однако туда удалось внедриться «паршивой овце»: Альбер Гаво служил осведомителем у капитана Дюринга. 30 декабря в Овервилье на ул. Де Пантен, 13, в помещении, принадлежащем авиаклубу, был произведен обыск и обнаружен ротапринт, на котором работали девятнадцатилетний типографский рабочий Альбер Комба и восемнадцатилетний Р. Фортье. Дома у Комба найдены тринадцать больших конвертов, содержащих значительное количество листовок «Резистанс № 1». Кроме того, у молодого человека хранился список из двадцати двух имен, где выделялись имена Леон-Мориса Нордмана и Вейль-Кюриэля. Немцы задерживают Нордмана на Версальском вокзале в тот момент, когда он, в сопровождеии Гаво, предложившего показать дорогу, должен был выйти на связь с тайным каналом для побегов в Бретани. Остальные, адвокаты Рене-Жорж Этьен, Альбер Но и сенатор Одэн, были также задержаны.

Тем временем Борис Вильде покинул Париж, чтобы перебраться в свободную зону с центром в Тулузе. В начале февраля 1941 года в ходе проведенной СС операции уничтожена парижская группа; Анатолий Левицкий, Ивонн Оддон и другие ее члены арестованы. Все же, ценой тяжелых усилий, сопротивление продолжается и на смену павшим приходят новые добровольцы. Так, Пьер Вальтер принимает дело Левицкого. В марте 1941 года, несмотря на предостережения Поля Ривэ и Клода Авелина, одного из последних, кто видел его живым, Борис Вильде возвращается в Париж. Он сразу же возобновляет связи, отыскивает товарищей. Поскольку у него нет фальшивых документов, Симона Мартен-Шоффье берется их достать. Встреча назначается на 15 часов 26 марта на площади Пигаль – остальное известно. Когда он переходил площадь, его схватили четверо и сперва отвезли на улицу Соссэ, а затем в Санте. К апрелю 1941 года большая часть подпольной группы Музея человека находится в заключении либо в тюрьме Санте, либо в Шерш-Миди. Спустя некоторое время, 16 июня 1941 года…Бориса Вильде переводят в тюрьму Френ.

Во Френ политзаключенные занимают 6‑е отделение, находящееся в ведении нацистов. Условия их содержания особенно тяжелы. Узники содержатся в одиночных камерах, они засекречены и лишены права выходить на прогулки в тюремный двор (находясь в тюрьме с 16 июня, Борис Вильде получает право на первую прогулку только 20 сентября). Все страдают от голода, сырости, а с наступлением осени – и от холода. Передачи первое время также запрещены, поэтому заключенные вынуждены довольствоваться предоставляемым скудным пайком. Затем Вильде отмечает некоторое улучшение: разрешены передачи, выдают писчую бумагу, 15‑м сентября помечено его первое из Френ письмо жене; он может читать и обменивать получаемые с воли книги, что изменяет его жизнь в заключении. Уже в Санте он начинает размышлять «о самом важном» и о самом себе, но именно во Френ, как он поясняет в письме жене от 16 января 1942 года, начинает записывать свои мысли: «Постепенно я привык и стал находить в этом некоторое удовольствие. Вот каково происхождение этого дневника»…

Процесс над девятнадцатью обвиняемыми начался 8 января 1942 года под председательством капитана Эрнста Роскотена. Было предъявлено обвинение в шпионаже. В случае предоставления обвинением доказательств ожидал смертный приговор. С самого начала Борис Вильде, Анатолий Левицкий и Пьер Вальтер были выделены как главные виновные, как организаторы заговора. На протяжении всего судебного разбирательства Роскотен пытался спасти самого юного из обвиняемых, Рене Сенешаля по прозвищу «Мальчуган», восемнадцати лет. Приговор был вынесен 17 февраля: шестеро помилованы, трое приговорены к тяжелым работам… и десятеро – семеро мужчин и три женщины – к смертной казни. Несмотря на многочисленные выступления в их защиту, семеро мужчин были казнены 23 февраля на Мон-Валерьен. Так завершилось «дело Музея человека», связанное с «делом Вильде»…

Вейон Д. От Санкт-Петербурга до Мон-Валерьен // Вильде Б. Дневник и письма из тюрьмы. 1941–1942. М., 2005. С. 6–10.

 

Русские эмигрантские структуры в годы
Великой Отечественной войны

ЕВРОПА

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

…У меня нет под рукой достаточно материалов, которые позволяли бы дать полную картину участия русских в Движении Сопротивления. Отмечу лишь то, что запомнилось наиболее точно.

На русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа по соседству с могилами русских воинов, павших в рядах французской армии, покоится ныне прах княгини Веры Аполлоновны Оболенской, «Вики», как ее звали в эмигрантском «свете».

Это была молодая, стройная, красивая женщина с одухотворенным, задумчивым и в то же время детски-наивным чисто русским милым лицом, со смеющимися глазами, любившая элегантно одеваться и часто блиставшая на эмигрантских балах. Про нее говорили, что она очаровательна и умна, но никто, конечно, не догадывался, что ей суждено оставить о себе память как о подлинной героине.

Во французском движении Сопротивления она выдвинулась как отважная, находчивая связистка.

Гитлеровцы арестовали ее, увезли в Германию и судили. На допросе она держала себя с исключительным мужеством, сказала, что никакой милости не хочет от немцев. Военный суд вынес смертный приговор.

Ей отрубили голову.

Есть свидетельство (в том же номере «Вестника русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции»), что в берлинской тюрьме Вика Оболенская подружилась с молодой советской девушкой-врачом, приговоренным к смерти за пропаганду против войны и за связь с немецкими коммунистами. Общение с этой девушкой, беззаветно любившей свою родину, укрепило давнишнее желание Вики ехать в Россию. Она ведь тоже всегда любила Россию как свою Родину, любила ее историю, культуру, а с наступившей войной гордилась ее победами, никогда не сомневалась в конечном исходе борьбы. Они сговорились непременно встретиться там – и обе погибли в Берлине.

Вот еще справка о Вике Оболенской.

Девичья фамилия: Макарова. Родилась в Москве 4 июня 1911 года. Казнена в Берлине, в тюрьме Платцензее 4 августа 1944 года. Посмертно награждена французским правительством орденом Почетного Легиона, Военным Крестом с пальмами и медалью Сопротивления. Выписка из приказа: «Младший лейтенант, участница Сопротивления с 1940 года. Будучи арестована, вывезена в Германию и казнена в Берлине, явила всем прекрасный пример преданности Франции и героизма в борьбе с гитлеризмом». Из приказа английского фельдмаршала Монтгомери: «Этим приказом я хочу запечатлеть мое восхищение услугами, оказанными Верой Оболенской, которая в качестве добровольца Объединенных Наций отдала свою жизнь, чтобы Европа снова могла стать свободной» (6 мая 1946 года).

А вот еще замечательная русская женщина: мать Мария, в миру Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, затем – Скобцова (1892–1945). В молодости, в России, она была поэтессой, примыкала к символистам, хорошо знала Блока, Белого, о которых написала интересные воспоминания. В эмиграции, уже пожилой женщиной, стала монахиней. Деятельность ее была направлена в первую очередь на оказание помощи нуждающимся соотечественникам. Открыла общежитие для престарелых и даровую столовую в Париже на улице Лурмель для всех неимущих русских.

В годы войны столовая превратилась в антигитлеровский центр эмигрантов, которым руководила эта полная энергии, всегда веселая, жизнерадостная, всем своим обликом так не похожая на монахиню, крепкая духом русская женщина. Русские люди собирались там у радиоприемника, чтобы услышать голос Москвы, или перед огромной картой СССР, на которой мать Мария каждый день передвигала флажки согласно последней советской сводке; там же укрывала она бежавших из лагерей советских военнопленных.

Гитлеровцы арестовали и ее. В ряде воспоминаний бывших заключенных говорится о матери Марии, о необыкновенном достоинстве и мужестве, с которыми она переносила голод и страдания. В лагере смерти Равенсбрюк она близко сошлась со многими советскими девушками и женщинами и всегда говорила, что ее заветная мечта поехать в Россию…

Замученная палачами, мать Мария умерла в Равенсбрюке перед самым концом войны – в апреле 1945 года.

…Ариадна Скрябина, дочь знаменитого композитора, участвовала в Сопротивлении с первых же месяцев оккупации. Сражалась как партизанка в южной зоне. В июле 1944 года пала на своем боевом посту в стычке с устроившими ей засаду вишистскими милиционерами. Там же, в Тулузе, ей воздвигли памятник. Посмертно награждена Военным крестом и медалью Сопротивления…

Вот жизненный путь И.А. Кривошеина, которого я помню еще с детских лет. Кривошеин еще до войны занял патриотические позиции. Арестованный 22 июня, он был освобожден через несколько месяцев вместе с другими заключенными Компьенского лагеря…

Кривошеин был видным французским инженером, хорошо зарабатывал и не имел никаких оснований жаловаться на свою судьбу. Кроме того, заключение в Компьенском лагере могло бы отбить у него охоту заниматься политикой. Однако он сразу же после своего освобождения ищет возможности включиться в борьбу против гитлеровцев.

Это не так легко. Действовать в одиночку не имеет смысла. Между тем у подавляющего числа эмигрантов нет никаких связей с ведущей французской подпольной организацией, то есть с организацией компартии, которая к тому же, естественно, относится к ним с недоверием.

Но Кривошеин человек волевой, упорный. После немалых усилий он связывается с видным общественным деятелем и ученым Марселем Пренаном, начальником штаба парижского отделения боевой организации «Вольные стрелки». Действуя по ее заданиям, выполняет самые опасные поручения. Гитлеровцы снова его арестовывают – на этот раз как активного врага, как русского патриота. Подвергают жестоким пыткам: со скованными руками и ногами сажают в ледяную ванну, избивая одновременно резиновыми палками. Но, как отмечалось в приказе о награждении Кривошеина французским военным орденом, никаких сведений им не удалось у него исторгнуть. Целый год он томился затем в лагере Бухенвальд и был близок к смерти от истощения, когда его спасла победа над фашизмом.

Вот этот человек и был избран после войны председателем «Содружества русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции»…

В ноябре 1943 года в Париже, на квартире Г.В. Шибанова, собралась группа русских людей, в которую входили кроме хозяина, как и он, работающие ныне в Советском Союзе Роллер, Смирягин, Клименюк, Миронов, Алексей Кочетков, Пелехин.. К ним примкнули затем тоже вернувшиеся ныне на Родину Качва, Зикер, Покотилов и другие…

Это конспиративное собрание людей малоизвестных, типичных представителей трудовой эмиграции, так называемых эмигрантских «низов», следует назвать подлинно историческим. Эти люди собрались для создания «Союза русских патриотов», боевой антифашистской организации, которой впоследствии было суждено объединить возросшую в несколько раз за время войны патриотическую часть эмиграции и подготовить ее к возвращению на родину.

Движение, которое они представляли, возникло как раз в тех лагерях, куда правительство Даладье засадило во время «странной войны» иностранцев, признанных французской политической полицией «опасными для Франции».

В 1941 году жизнь в лагерях стала невыносимой (давали 150 граммов хлеба в день и жиденькую овощную похлебку). Люди умирали десятками. К этому времени начались массовые отправки заключенных для работы в Германию. Первая партия, выбывшая из лагеря Вернэ, включала примерно 150 эмигрантов, «оборонцев» и членов «Союза друзей Советской родины» (в лагере эти организации объединились).

Бывшие заключенные французских лагерей в большинстве своем перешли на нелегальное положение, остались во Франции или бежали туда из Германии, примкнули к Движению Сопротивления, а затем решили объединить свои усилия в русской боевой патриотической организации…

Эсэсовское начальство негодовало: несмотря на жеребковский аппарат, которому надлежало взять всю эмиграцию в тиски, несмотря на террор, на расстрелы, в Париже выходил русский подпольный орган «Русский патриот», который печатал сводки Совинформбюро, приказы Сталина, воззвания к русским эмигрантам и советским военнопленным.

Впоследствии Н.Н. Роллер рассказывал мне о технике этой работы. Подпольная типография была им организована в парижском предместье Эрблей, в подвале, там печатал он на восковках материал, доставляемый связистом. Это происходило зимой, краска замерзала и слипалась, деревенели руки. Отпечатает несколько десятков листков и пробирается с ними тайком в условленное место, где уже поджидает связист.

В последние месяцы оккупации подпольная борьба расширилась по всей Франции…На севере Франции погиб в фашистском застенке один из руководителей тамошней группы «Русского патриота» Андрей Лозовой, человек «промежуточного поколения», который мальчиком покинул Россию. Это был подающий надежды писатель, напечатавший в Париже несколько рассказов. Он скоро разочаровался в эмигрантской литературе, признал ее бесплодной и нанялся простым шахтером в Туркуанский район. Там слился с французским рабочим классом и затем весь отдался борьбе с оккупантами.

Поразительные вести доходили в эти месяцы до Парижа, начисто опровергая то представление об эмиграции, которое упорно старались поддержать ее вожаки.

Во всех частях Франции создавались партизанские отряды из бежавших советских военнопленных. В этой работе значительную роль играли эмигранты, члены «Русского патриота». Зная местные условия, жителей, язык, они были проводниками, связистами, разведчиками, бойцами. Эмигранты организовывали бегство советских военнопленных, месяцами укрывали их у себя на фермах, в частных домах…

В городе Вьен почти все русские эмигранты пошли в партизаны. Были семьи простых русских людей – батраков, рабочих, иногда мелких фермеров, в которых все мужчины вступили в партизанские отряды, были молодые, родившиеся во Франции и порой даже не говорившие по-русски, но и они сражались в русских подразделениях за далекую родину, которую никогда не видели.

В Лионе, на территории лагеря для советских военнопленных, был схвачен русский эмигрант Шапошников. После зверских пыток его вместе с другими ста сорока арестованными вывезли за город, заперли в доме и дом этот со всеми арестованными взорвали.

Город Ним был освобожден советским партизанским отрядом, в рядах которого находились и эмигранты.

Под Лионом в стычке с немецким патрулем погиб семнадцатилетний эмигрантский юноша О. Качва.

В Бриаре погиб, сражаясь с фашистами, эмигрант Алексей Чехов, именем которого была затем названа набережная в этом городе.

Несколько русских эмигрантов пали в боях за освобождение Парижа.

А всего в одной лишь подпольной борьбе на французской земле более ста русских эмигрантов отдали свою жизнь за родину, за Францию, за свободу человечества. А сколько их было убито в рядах регулярной французской армии, куда они были мобилизованы или поступили добровольцами!..

Любимов Л.Д. На чужбине. Ташкент, 1965. С. 340–350.

 

Из интервью историка М.Н. Назарова
с деятелем НТС В.Д. Поремским

М.Н. Какова была стратегия НТС на этом новом, военном этапе?

В.П. Стратегия тогда выражалась коротко и ясно: в критический момент надо быть там, где можно войти в соприкосновение со своим народом. Раньше для этого надо было преодолевать почти непроходимую границу, а с началом немецкой оккупации части России миллионы наших соотечественников оказались по эту сторону линии фронта. Стремление идти туда, в гущу событий, охватило все союзные кадры. Это было совершенно стихийное движение и настолько само собой разумеющееся, что не нужно было никаких инструкций или приказов – множество членов НТС, находившихся в оккупированных Гитлером странах, устремилось в Россию – правдами и неправдами: ехали по линии различных немецких фирм, учреждений, которые охотно брали для работ на советской территории инженеров, землемеров и других специалистов.

Был еще один «канал» приезда членов НТС в Германию: это через аресты Гестапо.

М.Н. Уже в самом начале войны? В связи с чем производились эти аресты?

В.П. Гестапо достаточно хорошо знало, кто мы такие. И хотя НТС в гитлеровской Германии был запрещен, Гестапо путем арестов, допросов и т. д. проверяло, действительно ли мы антикоммунисты. В Чехословакии, например, все наши в это время сидели в тюрьме. Я прошел целый ряд допросов в Париже, а в августе 1941 г. был отправлен в Берлин и поставлен под полицейский надзор; все руководство Союза, известное немцам, находилось в берлине под стеклышком Гестапо, которое знало, что, несмотря на запрет НТС, наши люди продолжали действовать, имели связи с единомышленниками, проникали в оккупированную Россию. Но сначала конкретных фактов против НТС у Гестапо не было.

Постепенно, по допросам и собственным сведениям, Гестапо накапливало информацию о деятельности НТС в лагерях, где мы в среде «остарбайтеров» и военнопленных вели пропаганду за создание независимой русской силы; поступали сведения о наших контактах с антигитлеровскими, «зелеными» партизанами; о распространении листовок НТС на оккупированных территориях с призывами «Ни немцев, ни большевиков!», «За Родину, на Сталина!». Вот тогда и начались повальные аресты членов НТС. Но это были уже 1943–1944 годы…

Печатались также брошюры и листовки, которые маскировались сверху немецкими текстами. В этом нам помогали и антигитлеровски настроенные немцы. Вот, например, конкретный случай со мной. Для согласования работы НТС на юго-восточном направлении (где был Д.В. Брунст) и на северо-восточном (Г.С. Околович), мне понадобилось поехать к Околовичу в Минск. Легально это было невозможно, так как я не смел покидать Берлин. Тогда один наш друг, лейтенант Герберт Краус (он руководил подпольной австрийской антигитлеровской группой в разведке, а после войны стал в Австрии главой партии независимых), «арестовал» меня и как арестованного возил в Минск.

М.Н. Насколько известно, среди немцев, сочувствовавших НТС и идее «третьей силы», были и те, которые позже совершили покушение на Гитлера?

В. П. С группой фон Штауфенберга у нас были лишь косвенные контакты. Мы чувствовали, что там что-то делается, но своих карт нам они не раскрывали. Поддержка от них нам, русским, была также в скрытой форме, в рамках официально возможного…

Немцы, помогавшие нам, видели гибельность антирусской политики Гитлера, многие любили Россию. Конечно, они оказывали помощь тайно, ведь гитлеровский режим тоже был тоталитарным. Правда, гитлеровская диктатура еще не воспитала за десятилетие нужного количества необходимых кадров, контроль был не всеохватывающим. К тому же, мы пользовались возможностями, которые проистекали именно из тоталитарности режима и которые невозможны при демократии; например, достаточно было одной бумажки с печатью (часто фальшивой) или с гитлеровской «птичкой», чтобы перед вами раскрывались нужные двери. Таким путем, в частности, было спасено много людей, многие члены НТС разъезжали с фальшивыми командировочными бумагами…

М. Н. А кем Вы официально работали в Берлине?

В.П. Одно время работал переводчиком в министерстве иностранных дел – переводил информацию для радиовещания на СССР; затем работал в лагере военнопленных в Вустрау – готовил пленных к переходу в гражданское состояние (в числе таких людей оказались А.Н. Артемов и Е.И. Гаранин – будущие послевоенные руководители НТС). На самом деле я, конечно, выполнял работу НТС, отбирая ценных для нас людей. Со мной там же работали Д.В. Брунст, Р.Н. Редлих, Ю.А. Трегубов, Н.И. Бевад.

М.Н. Как Вы думаете, сколько членов насчитывал НТС в то время?

В. П. К началу войны нас было около двух тысяч. Судьба тех из них, которые попали в зону советской оккупации (Польша, Прибалтика) – неизвестна. Многие погибли, в частности, и брат моей жены. Остальная часть членов НТС ринулась в гущу событий на восток, и эти разбросанные по огромной территории члены Союза стали поразительно быстро обрастать новыми людьми…Центр НТС в Берлине координировал, насколько мог, работу групп; «пересадочный» центр под руководством А.Э. Вюрглера (убитого впоследствии гестаповцами) был в Варшаве. Очень скоро число вновь вступивших людей превысило нашу довоенную численность…

М.Н. Конец войны многие члены НТС встретили в гитлеровских лагерях. Когда у Гестапо начались массовые аресты членов Союза?

В.П. Отдельные аресты были все время, например, А.Е. Ширинкина была арестована в 1942 г. в Бобруйске. Но массовые аресты начались в июне 1944 г. Было арестовано все известное немцам руководство НТС: Околович, Романов, Ольгский, Брунст, Вергун, Рождественский, Гроссен и другие. Арестовали и меня.

Были предъявлены обвинения в создании организации антинемецкой направленности, предъявлялись все накопившиеся в Гестапо факты, а их было больше, чем достаточно. Мне руководитель 4‑го отдела Райхсзихерхайтсхауптамта Вольф предъявил наши листовки против Гитлера и Сталина и сказал, что Германия борется не на жизнь, а на смерть, напрягая все силы, а мы не подчиняемся воле фюрера и ведем свою собственную политику – это нетерпимо.

Мы, арестованное руководство НТС, сидели то в тюрьме на Александерплац, то в концлагере, то в тюрьме Гестапо, то нас опять возвращали в следственную тюрьму. Одно время мы были в Заксенхаузене (как приговоренные к смерти мы уже тогда носили бедые треугольные нашивки). Потом около 10 человек нас должны были направить в лагерь смерти Нойгамме. Мы знали, что это был лагерь уничтожения. После того, как следователь сообщил нам это, он подошел к карте и показал: «вот здесь американцы перешли Рейн»…

Многие немцы чувствовали, что дело идет к концу, знали, что им придется отвечать за свои действия и хотели что-либо предъявить суду в свою пользу. В этих условиях Власову удалось добиться от Гиммлера освобождения руководства НТС: аргументируя тем, что они, мол, «могут быть полезны для Рейха во Власовском движении». Нас освободили в начале апреля 1945 г., для этого в тюрьму приехал помощник Гиммлера – Кальтенбруннер. Нас выстроили в коридоре, Кальтенбруннер вышел, остановился и, широко расставив ноги, объявил, что мы, конечно, преступники, но фюрер великодушен, и нам дается свобода. Резко повернулся и ушел.

Эта свобода продолжалась для меня недолго. Германия была в последних судорогах; 8 мая наступила та самая «полная и безоговорочная капитуляция». Незадолго до этого Власов попросил меня и полковника Матвея Константиновича Мелешкевича отправиться навстречу англичанам в Гамбург в виде делегации от Русской Освободительной армии. Для этого я, примерно, 15 апреля, вступил добровольцем в РОА – вольноопределяющимся с правом ношения штатского. И мы поехали, переждали отход немцев в Гамбурге в убежище на маргариновом заводе, а 4 мая, когда в Гамбург вошли англичане – отправились к ним в штаб в отеле «Фир Яресцайтен».

Дошли до соответствующего генерала, говорим, что мы парламентеры от РОА. Генерал сказал: «Ах, это очень интересно, вам нужно к такому-то полковнику». Полковник сказал: «Да-да, хорошо, вот вам офицер, он проводит вас в отель». В отеле начался допрос, и тут я заметил, что на бланках у этого офицера написано «Ордер на арест». «Как же так?» – говорю, а он объясняет: «Вам нужно срочно в Лондон, для переговоров на высшем уровне, а послать самолетом мы вас можем только как арестованных». Потом нас заперли в комнатах.

На следующий день была Пасха. Что с нами будет – мы не знали, но в канун праздника было спокойно на душе. А вечером нас отвезли вместо Лондона в тюрьму, оттуда отправили в лагерь для военнопленных под Ноймюнстером. Там я находился до весны 1946 г., пока меня с прорывом язвы желудка не отправили в госпиталь – но тоже как арестованного.

Меня как старого эмигранта не выдали в Советский Союз. Мелешкевича выдали. Видимо, он разделил судьбу Власова и всех его людей, противников сталинской диктатуры, выданных после войны западными демократиями Сталину…

Поремский В.Д. Стратегия антибольшевицкой эмиграции. М., 1998. С. 19–29.

 

Из интервью историка М.В. Назарова
с деятелем НТС Е. Романовым

…М.Н. Чем Вы занимались в Берлине?

Е. Р. Я начал работать в «Новом слове» – по указанию союзного руководства и благодаря симпатии к нам главного редактора газеты Владимира Михайловича Деспотули. Его заместителем был Евгений Тарусский, который потом повесился в Лиенце…Моя одна функция была – быть на связи. Я работал там секретарем. Ведь редакция газеты – это такое место, куда стекались все, кто приезжал с оккупированных областей, эвакуировался, уезжал дальше. Это был постоянный поток людей, и в нем появлялись члены Союза, которые шли на связь. Это было такое место явки.

Вторая моя функция: в Берлине тогда была создана (еще до моего приезда) подпольная группа, которая называлась БОН – Берлин Особого Назначения. Эта группа НТС возглавлялась погибшим потом в концлагере Николаем Митрофановичем Сергеевым. Он был врач и работал, в частности, в «остовских» лагерях. Задачей группы и была работа в этих лагерях. А так как в редакцию газеты приходило очень большое количество писем от рабочих лагерей с жалобами на обращение с ними немцев, то это давало возможности отбора нужных людей. Чем более антинемецкие письма были, тем интереснее, с моей точки зрения, был этот человек…

Эта работа была очень интересная и очень перспективная по настроениям ребят, которые были в лагерях. С ними можно было работать и через русские церкви, туда приходили некоторые. В основном работа велась в лагерях в Берлине и вокруг Берлина. Но перепиской мы охватывали примерно 50–60 лагерей…

Надо сказать, что центр Союза, который находился в Берлине, был в основном известен немцам. Его нельзя было спрятать. Виктор Михайлович Байдалаков – председатель НТС, был известен всей эмиграции, многие были известны также по довоенным белградским архивам, которые немцы захватили. Они по этим спискам и арестовывали потом. А новые члены, те, кто вступил в НТС во время войны, или, например, малоизвестные члены Союза из Бельгии – они не были известны немцам.

Таким образом, принцип построения структуры НТС в Германии был такой, чтобы не вскрывать то, что не вскрыто. Чем и можно объяснить, в частности, тот факт, что аресты, в основном, ударили по старой эмиграции, по основному кадру НТС и очень мало коснулись людей, принятых из оккупированных областей…

Эти массовые аресты членов НТС начались в мае-июне 1944 г. Основных обвинений, которые потом предъявлялись на следствии, было два: распространение на оккупированных территориях антинемецких листовок, которые в конце концов попали в Берлин – это первое. Второе обвинение – это попытка связи с западными союзниками, которая предпринималась через Швейцарию…

Сидел я на Александерплац, там была полицейская тюрьма.

М.Н. Сколько Вы там пробыли?

Е.Р. На Александерплац я просидел в одиночке до февраля 1945 года. Потом туда при воздушном налете попали бомбы, часть тюрьмы была разрушена, двери многих камер оказались вырваны. Со мной на одном этаже сидел Михаил Леонидович Ольгский. Помню, охранники бегали в панике с оружием в руках. Были там и убитые. Многие стали выбегать из камер, но нас всех свели в подвалы…

На следующее утро нас отвезли в Плетцензее – это та тюрьма, где, в частности, казнили участников антигитлеровского выступления 20 июля и где вообще происходили смертные казни. Там было специальное помещение, где рубили головы по их методу. Казни происходили два раза в неделю. С утра объявляли приговор…

Но я уже там сидел не в одиночке, нас было четверо…И так мы сидели до освобождения, до апреля 1945 года.

М.Н. Кто вас освободил?

Е.Р. Немцы выпустили нас по требованию Власова…

М.Н. Какого числа Вас освободили?

Е.Р. По-моему, это было не то 7, не то 9 апреля. В общем, когда бои шли уже в восточной части Берлина…В квартире Геккеров я прожил три-четыре дня, наверное. Квартира была полна народу. Там была запомнившаяся встреча, на которой я познакомился с Александром Семеновичем Парфеновым, он в форме РОА был. Потом были Дальский, Тензоров – тоже оба из РОА. Еще был из наших, сидевших, Кирилл Дмитриевич Вергун…

А почему мне эта встреча запомнилась, и откуда у меня такая любовь к песне «Пусть свищут пули, льется кровь…», – потому что там отмечалось наше освобождение: был накрыт стол, мы там выпивали и хором пели эту песню к ужасу всех живущих вокруг немцев…Потом мы поехали в Карлсбад, куда передвигались и разные власовские структуры.

М.Н. Было ясно, что война кончается, Германия проиграла. Какие были идеи на будущее, в частности, у власовцев, что делать?

Е. Р. Я об этом тогда не думал. Я вообще не представлял себе, в каком состоянии было Власовское движение. У них некоторая надежда еще сохранялась. Но я в этом не участвовал. Мы приехали в Карлсбад 10 апреля, может, 11‑го. Там очень многие наши собрались, и определилось направление дальнейшего движения – на Фюссен. Думаю, идея была в Швейцарию переходить. Были эшелоны, в них было мало мест, поэтому многие члены НТС двигались группами своим ходом, на попутном транспорте…

Ехали от станции к станции: от Карлсбада в Мариенбад, поезда ходили ночью только, днем нельзя было – бомбили. В Мариенбаде я встретил Мамукова, Валентину Михайловну Шимановскую. Там Мальцев был, Мамуков был при мальцевских летных частях власовских.

И потом двинулись дальше на Кам. Проехали потихоньку Чехию, въехали на немецкую территорию, на рассвете приехали в Регенсбург, в зареве – все горело. Переждали день, двинулись дальше, добрались до Аугсбурга, где уже меньше чувствовалось бомбежек. В Мюнхене мы не были, мы его объехали. Потом поехали на Кемптен, а там уже нетронутая была территория. Союзники почему-то не бомбили южную Баварию, она была абсолютно нетронутая…

Романов Е. В борьбе за Россию. М., 1999. С. 68–73; С. 85–89.

 

Из воспоминаний деятеля НТС А.С. Казанцева

…Работала полным ходом только школа пропагандистов и подготовки офицерского состава в Дабендорфе… Дабендорф в немецких кругах имел очень плохую славу. Офицеры немцы, командиры русских батальонов, жаловались, что солдаты, побывавшие на курсах Дабендорфа, делались неузнаваемыми после возвращения с учебы. Раньше исполнительные и послушные, они приезжали начиненные всякими крамольными идеями и свое пребывание в частях немецкой армии начинали расценивать как трагическую и досадную ошибку.

Этих людей трудно было бы обвинить за их вступление во вспомогательные батальоны. Не всегда этот их шаг можно было объяснить отсутствием воли умереть голодной смертью в лагерях военнопленных. Очень многие пошли туда, увидев в этом единственную возможность борьбы с коммунизмом, который они ненавидели тяжелой, бескомпромиссной ненавистью. Получив соответствующую подготовку в Дабендорфе, они такой же ненавистью начинали ненавидеть и гитлеровскую Германию и в только еще намечающемся Русском Освободительном Движении видели свой выход. За первый период их пребывания с этой стороны фронта, за вступление в батальоны их, может быть, и можно упрекнуть в сотрудничестве с немцами, но в гораздо меньшей степени, чем многие миллионы европейцев, пошедших на более тесное сотрудничество из менее безвыходного положения.

В Берлине Дабендорф не любили по тем же причинам. Вместо короткого и готового к услугам «яволь», там люди занимались разбором и критикой тоталитарного сталинского режима, иллюстрируя его пороки примерами и более близкими. Занимаясь созданием положительной программы будущего Движения вместо того, чтобы целиком довериться воле фюрера, который должен был по окончании войны решить все вопросы, в том числе и вопрос будущего России на многие годы вперед.

Предпринимались попытки школу закрыть – из этого, к счастью, ничего не вышло. В Верховном Командовании Армии были какие-то силы, оказывающие сопротивление, и лагерь оставался жить. Это, вероятно, те же силы, о которых часто говорил Власов – «Вот, хотели нашего Жиленкова расстрелять, а кто-то помешал». На эти неведомые нам силы мы и надеялись. Надеялись на них, что в какой-то, хорошо было бы не в самый последний, момент они помогут нам освободить руки для борьбы за наши русские цели.

Среди преподавательского состава Дабендорфа были не раз произведены аресты. Несколько человек было расстреляно, несколько человек до конца войны просидело в концлагерях, но занятия шли дальше, по той же неписаной программе, и так же примерно каждый месяц разъезжались триста человек, прекрасных пропагандистов (из частей посылались, как правило, наиболее способные и авторитетные в своей среде люди). Дабендорф оставался и работал до самого конца. Вскоре после того, как начала выходить «Заря», редакция газеты была переведена тоже туда. Этот лагерь, собственно, и был колыбелью организованного Освободительного движения…

Казанцев А.С. Третья сила. М., 1994. С. 202–203.

 

Из воспоминаний Н.А. Троицкого

…Первым, наиболее целенаправленным и результативным началом организационного ядра Освободительного движения стала Дабендорфская школа РОА – Русской Освободительной Армии. Конечно, никакой армии тогда еще не было, однако власовцы рассчитывали готовить там для нее офицерские кадры. И в конце концов реализовали свой план. В сущности Дабендорф представлял собой лагерь со штатом порядка 1200 человек, располагавшийся в небольшом барачном городке под Берлином. Дав согласие на создание этого образования, немцы, конечно, преследовали свои цели. Понятно поэтому, что и условия существования здесь были никак не сравнимы даже с рядовыми гитлеровскими лагерями.

Но главное было в другом. И власовское руководство лагеря (из бывших высших офицеров Красной Армии), и преподаватели школы (из бывшей советской гражданской и военной интеллигенции), и контингент слушателей (в основном военнопленные), и все, кто так или иначе участвовали в этом образовании, все они были объединены единодушным неприятием большевистского режима. В этом смысле все они были равны. Все они, от генералов и ученых до рабочих и колхозников, прошли тяжелую дорогу физических, нравственных или духовных страданий и на родине, и в плену, а некоторым довелось воочию убедиться в иллюзорности прелестей жизни и в «культурной» Германии.

Чего же большинство из них хотело? Да просто жить по-человечески, быть свободными людьми в свободной России. Они искренне желали ее преображения и страстно искали цели и пути перемен. В Дабендорфе открыто проводились диспуты и семинары, завязывались острые дискуссии на самые злободневные темы. Скрупулезно анализировались различные аспекты политической, общественной и культурной жизни СССР, нацистской Германии, стран западной демократии. Обсуждались концепции и практические возможности установления новой государственности России, избавленной от противоестественных проявлений этих систем. Выполнялись научные исследования в области политологии и философии.

На территории лагеря первое время размещались редакции двух русскоязычных газет «Заря» и «Доброволец», в которых сотрудничали талантливые журналисты и писатели. Из написанного в Дабендорфе могла бы составиться не малая библиотека публицистики, научных работ, художественных, драматических и даже музыкальных произведений. Доберется ли когда-нибудь рука исследователя до этого интереснейшего материала…

Не могу согласиться с Е. Андреевой и другими авторами по поводу того, что Дабендорф был центром Власовского движения. Никак нет. То же и по поводу чрезмерного преувеличения роли Национально-Трудового Союза (НТС) во Власовском движении. Хотя многие прекрасные преподаватели Дабендорфа (в частности, прибывшие туда еще до меня Штифанов и Зайцев) либо уже были членами НТС, либо вступили в Союз, уже будучи в школе. Действительно, там кипел котел идей, переваривались мнения, однако принципиальные решения принимал генералитет во главе с Власовым».

Троицкий Н.А. «Ты, мое столетие…». С. 241–251.

 

Из воспоминаний Ф.М. Легостаева

Легостаев Филипп Михайлович – родился в 1911 г. в деревне Павлово Вологодской губернии. Учился в Архангельске, некоторое время работал там помощником пекаря. Перебравшись в Мурманск, плавал на рыболовецких траулерах юнгой, коком, матросом. После успешной командировки в Данциг для приемки и перегона в Мурманск траулера, построенного по советскому заказу, был назначен ответственным секретарем по физкультуре Архангельского горсовета, а затем и председателем бюро физкультуры Северного краевого совета профсоюзов.

Результативная работа на этих должностях открыла Легостаеву в 1932 г. дорогу в ГЦОЛИФК (Государственный центральный ордена Ленина институт физической культуры имени Сталина). Закончив институт, работал преподавателем физкультуры в Высшей партшколе при ЦК ВКП(б). С 1937 по 1939 гг. – начальник группы руководящих и инструкторских кадров, а в 1940–1941 гг. начальник отдела кадров Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при СНК СССР.

В период 1939–1940 гг. Легостаев участвует в польской и финской кампаниях в должности командира роты. По окончании финской войны он член подкомиссии по демаркации границы. С 1942 г. – первый помощник начальника оперотдела штаба 8‑й стрелковой дивизии. В ноябре 1942 г., выводя из окружения группу из 170 бойцов и командиров, после неравного боя попал в плен и до 1943 г. находился в пересыльном лагере для военнопленных под Рославлем. Там вступил в ряды РОА и до 1944 г. работал начальником физической подготовки в Школе пропагандистов РОА в Дабендорфе.

Энергичная работа Легостаева в движении ветеранов РОА в послевоенный период имела следствием необходимость в 1951 г. покинуть Мюнхен, «столицу второй эмиграции», и поселиться в Венесуэле. Продолжая оставаться одним из наиболее активных и последовательных членов СБОНРа, он основал в Каракасе в 1952 г. Институт физических методов лечения, а в 1958 г. – Школу лечебного массажа. Эта сторона его деятельности отмечена венесуэльским орденом «За трудовые заслуги» 1 степени.

В 1995 г. Ф.М. Легостаев передал свой личный архив в ГА РФ.

 

…В начале марта 1945 года помощник начальника штаба Вооруженных сил КОНРа (Комитета освобождения народов России), то есть я, за день до выезда из Берлина в части 1‑й и формировавшейся 2‑й дивизии РОА получил телеграмму:

«Согласованию Трухиным явиться Карлсбад. Малышкин».

В Карлсбаде (Карловых Варах) в отеле «Ричмонд» размещались КОНР и Ставка Главнокомандующего РОА генерала А.А. Власова…

На следующий день (это было примерно 10 марта) трое молодых офицеров – инструктор Пропагандного управления К.А. Крылов, адъютант генерала Малышкина Ю.В. Диков и капитан Ф.М. Легостаев – около 2 часов томились на балконе, ожидая вызова…Генерал Малышкин был занят с делегацией из Франции, которую привез генерал Жеребков.

Неожиданно на балкон вышел А.А. Власов с членом президиума КОНР профессором С. Рудневым. Мы с Крыловым представились, а поручик Диков доложил, что мы ожидаем приема у генерала Малышкина. Власов, переглянувшись с Рудневым, спросил его:

-  Может, объявим молодежи наше решение, минуя Василия Федоровича?

И получив согласие, обращаясь к нам, сказал примерно следующее:

-  На прошлой неделе мы обсудили вопрос о работе с молодежью и решили создать Союз молодежи народов России. На вас троих пал выбор быть организаторами и руководителями Союза. Пока что – по совместительству с занимаемыми должностями. Среди военнопленных, остовских рабочих, да и в воинских частях очень большой процент молодежи. И мы должны ее организовать, привлечь на свою сторону, разъяснить наши идеи, облегчить их существование. Так что принимайтесь за дело. Обсудите, с чего начать, составьте конкретный план, распределите между собой участки и…в добрый час! Все ваши соображения доложите генералу Малышкину. Пока что будьте под его началом, а Гражданское управление вам поможет, генерал Закутный об этом знает…

Я привел этот эпизод, чтобы внести ясность в умы некоторых, не помнящих родства, о преемственности нашего Союза от КОНРа, от А.А. Власова и установить точную дату нашего «зачатия». Таким образом, дата эта – 27 февраля 1945 года, если считать со дня заседания КОНРа, на котором было принято решение о создании Союза молодежи. Или любой день на выбор с 10 по 15 марта 1945 года, если считать со дня начала работы нашей «тройки».

Ведь с 1946 года мы в том же составе (Диков, Крылов, Легостаев) возобновили свою деятельность. Сначала нелегально. После нескольких месяцев неразберихи, интернирования, укрывания от выдачи, организации лагерей так называемых перемещенных лиц, мы начали разыскивать и собирать рассыпанных по лагерям и скрывающихся от репатриации наших людей. В 1947 году нам удалось организовать Боевой союз молодежи народов России (БСМНР) с центром в Мюнхене и перейти уже к открытой работе. Возобновление нашей деятельности как БСМНР было пробным камнем для выяснения реакции оккупационных властей.

В 1949 году мы изменили название Союза на нынешнее – СБОНР, потому что наша организация переросла свою молодость, возмужала, и называть ее молодежной было не сообразно ни времени, ни политической обстановке. Вслед за СБОНРом был организован СВОД – Союз воинов Освободительного движения.

Руководящая тройка выдержала и вынесла на своих плечах все этапы возрождения, организации и становления Союза. Она просуществовала до середины 1949 года, когда мы начали менять организационные формы, привлекать к руководству новых надежных людей и постепенно расширяться. Из нас троих в живых остался только я. Константин Аркадьевич Крылов и Юрий Васильевич Диков скончались. Вечная им память!

В поисках истины. Пути и судьбы второй эмиграции. М., 1997. С. 86–95.

 

Из воспоминаний протоиерея Димитрия Константинова

 

Протоиерей Димитрий Константинов

 

Протоиерей о. Димитрий, в миру Дмитрий Васильевич Константинов, родился в 1908 г. в Санкт-Петербурге. Там же получил среднее и высшее гуманитарное образование. Одновременно с 1924 г. служил чтецом церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы вплоть до ее закрытия в 1929 г. После окончания в 1933 г. аспирантуры Ленинградского научно-исследовательского института книговедения совмещал редакторскую и научную работу с преподавательской деятельностью в ленинградских вузах, подготовил к защите докторскую диссертацию «Издательская деятельность Петра Великого».

С 1941 г. Константинов в действующей армии. В 1944 г. был захвачен в плен и отправлен в лагерь для военнопленных. Вскоре, однако, он был освобожден и направлен в Берлин, где в ноябре 1944 г. рукоположен сначала в сан дьякона митрополитом Анастасием, а затем и иерея митрополитом Серафимом. До окончания войны о. Димитрий выполняет поручения по обслуживанию православных на территории Германии, а впоследствии священствует в приходах оккупационных зон союзников и ведет церковный отдел в газете «Эхо», издававшейся в Регенсбурге (Бавария).

В 1949 г. о. Димитрий был вынужден уехать в Аргентину. Служил в Свято-Троицком кафедральном соборе Буэнос-Айреса, а в 1955 г. после возведения в сан протоиерея стал настоятелем церкви Казанской иконы Божией матери. Одновременно продолжил активную публицистическую деятельность в издававшейся им церковно-общественной газете «Новое слово», которая на протяжении 11 лет существенно влияла на умонастроения в эмигрантской среде Южной Америки. К середине 50‑х гг. относится начало его тесного многолетнего сотрудничества с Мюнхенским институтом по изучению истории и культуры СССР, который опубликовал ряд работ протоиерея Д. Константинова по истории Русской Православной Церкви.

В 1960 г. Северо-Американская Митрополия переводит о. Димитрия в Свято-Троицкий кафедральный собор Сан-Франциско, а затем в Сиракузы (штат Нью-Йорк), где в свободное время он преподает русский язык и литературу в местном университете. С 1964 г. о. Димитрий настоятель Свято-Благовещенской церкви в Мейнарде под Бостоном. Там он пишет свою главную работу «Гонимая Церковь» и серию статей «На религиозном фронте» в газету «Новое русское слово». В 1968 г. его назначают настоятелем церкви Рождества Пресвятой богородицы в Бостоне.

С 1972 г. о. Димитрий живет в Вест-Хаянниспорте (штат Массачусетс), где по благословению церковных властей открыл часовню в честь Казанской иконы Божией Матери…

В 1995 г. Д.В. Константинов передал свой личный архив в ГА РФ».

 

…Неподалеку от Берлина находится городок Вустрау. Во второй половине войны, когда в немецких правящих кругах нашлись люди, взявшиеся за назревший «русский вопрос», в Вустрау был организован лагерь вместимостью до 1000 человек, в котором были сконцентрированы лица, подготовлявшиеся исподволь и, возможно без согласия фюрера, для дальнейшего включения в еще не совсем определенную русскую акцию. Немцы отдавали себе отчет, что время такой акции назрело, но ее конкретное осуществление находилось в политическом тумане. Никто, начиная с Розенберга и кончая лагерной администрацией, толком не знал, как осуществить эту акцию. Они не знали, но зато знали русские люди, находившиеся в лагере Вустрау. Из этого лагеря, вопреки желаниям немцев, вышло большинство преподавателей и руководителей Школы пропагандистов РОА в Дабендорфе, превративших этот маленький и далекий пригород Берлина в идейный и административный центр Освободительного движения народов России (ОДНР) и сделавших Дабендорф подлинно историческим местом в деле освобождения России от большевистской диктатуры.

По данным, сообщенным лицами, находившимися в лагере Вустрау, назначение лагеря в конце концов конкретизировалось в плане подготовки гражданских помощников немецкой администрации в оккупированных областях СССР. При этом учитывались национальные особенности областей. Во главе каждой национальной группы (украинской, белорусской, кавказской и т. д.) были поставлены шовинистически настроенные руководители. Делалось это по указанию и в соответствии с идеями Розенберга. Русская группа в данном отношении не была похожа на другие. Никаких шовинистических настроений в русской группе не было. Русскую секцию лагеря Вустрау, благодаря связям с балтийскими немцами, работавшими в Восточном министерстве, удалось возглавить представителям НТС (Национально-Трудового Союза). Это обстоятельство благоприятно отозвалось на судьбах русской группы и способствовало в дальнейшем переходу наиболее ценных людей в центр зарождения собственно РОА, то есть в Дабендорф. Последнее случилось вскоре после появления первого обращения генерала Власова (в начале 1943 года). Можно по-разному относиться и к НТС и к немецкой акции, осуществленной в лагере Вустрау, но факт остается фактом. Благодаря НТС и лагерю Вустрау создалось крепкое ядро знающих, культурных людей, поднявших на свои плечи ту тяжелую и ответственную ношу, которую взвалила на них история. Российское освободительное движение эпохи Второй мировой войны своим развитием целиком обязано этим людям, действовавшим во многом на свой страх и риск и явно совсем не в соответствии с директивами, исходившими из немецких влиятельных правительственных и партийных кругов, включая самого фюрера…

Обратимся теперь к самому Дабендорфу и к жизненному идеологическому центру, каким являлась Школа пропагандистов РОА. Это была не только школа, но и своего рода научно-исследовательский институт со своим издательством, в котором вырабатывались основные постулаты освободительного движения.

И прежде всего следует обратить внимание на духовную обстановку Дабендорфа. А она была весьма своеобразна и заслуживает самого пристального внимания. Ее своеобразие заключалось прежде всего в том, что советские люди, находившиеся в школе, менялись буквально на глазах. Вчерашние военнопленные, еще недавно прошедшие жестокий полутюремный режим советской армии, с наплевательским отношением к человеческой жизни, в атмосфере дикой ругани, ставшей хронической особенностью советских вооруженных сил времен Второй мировой войны, в полуголодном состоянии, с ужасными условиями жизни, на которые не согласился бы ни один солдат западных армий и оправдываемых «происками империалистов», – эти люди на глазах становились сами собой. Страшные условия немецких лагерей для военнопленных, если и оставили физический и духовный след на психике людей, там побывавших, то все же в конечном итоге постепенно забывались, как бы отходили на второй план.

Как ни странно, но в условиях жесточайшей войны, при постоянных налетах союзной авиации, при наличии весьма бдительного немецкого «ока», при напряженной учебной и деловой жизни всей школы и прочих учреждений, находившихся в Дабендорфе, удивляла и поражала та обстановка своеобразной деловой тишины и мира, господствовавших там. Куда-то сама собой совершенно исчезла ругань и грубое отношение не только командования к подчиненным, но и курсантов школы между собой. Появилось уважительное отношение друг к другу…Отсутствие каких-либо заграждений и проволоки вокруг лагеря, фактически открывавшее свободный выход из него (которым, кстати сказать, почти никто не пользовался без соответствующего разрешения), вносили новый элемент в смысле морального состояния людей, находившихся в Дабендорфе. Проволока немецких лагерей и проволока в переносном смысле, окружавшая всех военнослужащих советской армии, с ее нелепым, доведенным до абсурда бесчеловечным казарменным режимом, создавали несомненную психологическую травму, подавляя и разрушая нормальное развитие и функционирование интеллекта. Эта травма постепенно залечивалась, нормализуя человеческое сознание и возвращая постепенно чувство человеческого достоинства, почти убитое у многих обоими тоталитаризмами. Стало ярче проявляться неистребимое, но реально существующее добро, исходящее от человеческого сердца…

Каково же было идеологическое кредо людей, собравшихся подлинно неисповедимыми путями в этом дальнем берлинском пригороде? Общее и совершенно искреннее отрицание большевизма, стремление сделать все возможное и невозможное в человеческих силах для изменения положения в России…

Константинов Дмитрий, протоиерей. Через туннель ХХ столетия. М., 1997. С. 318–321.

 

Из воспоминаний В.П. Артемьева

 

Обложка книги В.П. Артемьева
«Первая дивизия РОА»,
изданной в эмиграции в 1974.

 

Артемьев Вячеслав Павлович – родился 27 августа 1903 г. в селе Березань Березанского уезда Киевской губернии. Русский. Из крестьян. В 1918 г. окончил единую трудовую школу в Москве. Беспартийный. В РККА с ноября 1918 г. В октябре 1925 г. зачислен слушателем в Киевскую Объединенную военную школу. В августе 1927 г. принял должность командира взвода 63‑го кавалерийского полка 1‑й отдельной бригады имени И.В. Сталина. С декабря 1928 по декабрь 1932 г. – на аналогичной должности в полковой школе, затем – командир эскадрона 62‑го кавалерийского полка. После октября 1933 г. некоторое время служил помощником начальника штаба 61‑го кавалерийского полка, затем призван на усиление командного состава 79‑го запасного полка НКВД в Ташкент, в котором служил начальником штаба военизированной охраны системы Карагандинских лагерей НКВД до осени 1941 г. В 1940 г. присвоено воинское звание капитан. 15 сентября 1941 г. назначен помощником начальника оперативного отдела штаба 81‑й кавалерийской дивизии. С 11 января 1942 г. – командир 216‑го кавалерийского полка 81‑й кавалерийской дивизии, 5 августа убыл в пехотное училище при Военной Академии имени Фрунзе, 7 июня присвоено воинское звание майор. В конце 1942 – начале 1943 гг. присвоено воинское звание подполковник. Учебу завершил 19 февраля 1943 г…Направлен на фронт командиром 46‑го гвардейского кавалерийского полка 6‑го гвардейского кавалерийского корпуса. Во время прорыва полком обороны противника взят в плен. С 3 сентября 1943 г. считался пропавшим без вести.

До июня 1944 г. находился в Особом опросном лагере в Летцене. Добровольно подал заявление о вступлении в РОА и был направлен в Дабендорфскую школу РОА. В июле 1944 г. по окончании курсов в Дабендорфе оставлен на должности командира курсантской роты. В ноябре назначен командиром 2‑го гренадерского полка 1‑й пехотной дивизии ВС КОНР. Сформировал 2‑й полк (1602‑й пехотный по немецкой нумерации) на базе части личного состава (ок.3000 чел.) 29‑й пехотной дивизии СС (бригада бригаденфюрера СС Б.В. Каминского). В марте вместе с дивизией выступил на Восточный фронт на Одер в район Фюрстенвальде. 13 апреля командовал наступлением 2‑го полка на плацдарм «Эрленгоф» в полосе 119‑го советского УРа 33‑й армии. 14 апреля на совещании старших офицеров дивизии высказался за вывод соединения с фронта и марш в Чехию для соединения с Южной группой генерал-майора ВС КОНР Ф.И. Трухина. 15 апреля выступил вместе с полком в составе дивизии в Чехию. В боях за Прагу 5–8 мая командовал полком. После отступления дивизии из Праги на Пльзень, 10–11 мая полк дислоцировался в районе села Лнарже между боевыми порядками 90‑й пехотной дивизии 12‑го американского корпуса и 162‑й танковой бригады 25‑го советского танкового корпуса. После приказа командира дивизии С.К. Буняченко о роспуске дивизии 12 мая бежал за линию демаркации…

Насильственной выдачи советской администрации избежал. В 1947–1950 гг. работал при оккупационной армии США в Европе, занимался исследованиями и аналитикой, затем находился на службе в Институте армии США повышенной специализации по изучению русских и восточноевропейских процессов. Профессор военных наук. Участник послевоенных власовских организаций АЦОДНР, член Военно-политического Совета и Главного управления САФ и СВОД, сотрудник Института по изучению СССР в Мюнхене. Автор трудов по специальности, опубликованных в Европе и США, а также работы «Режим и охрана исправительно-трудовых лагерей МВД» (Мюнхен, 1956) и мемуаров «Первая дивизия РОА» (Лондон, 1974).

Дата смерти не установлена.

 

…После покушения на Гитлера 20 июня 1944 года Гиммлер отказался от своего упорства и яростного сопротивления в разрешении русского вопроса. Он, наконец, решил встретиться с генералом Власовым…Аудиенция продолжалась менее часу. Гиммлер дал согласие на создание «Комитета Освобождения Народов России» – КОНР, в который в первую очередь должны были войти все существовавшие в Германии и раньше, нередко только формально, Национальные комитеты народов СССР. Гиммлер дал согласие на формирование так называемых Вооруженных сил народов России в составе 10 дивизий…Главнокомандующим был объявлен генерал Власов.

Конечно, это решение исходило исключительно из утилитарных соображений. Поспешно созданный Штаб Вооруженных Сил Комитета Освобождения Народов России, начальником которого был назначен бывший советский генерал-майор Трухин, немедленно приступил к составлению плана формирования войск…

Источником пополнения офицерскими кадрами при формировании частей первой очереди являлась, главным образом, так называемая «Школа пропагандистов РОА», существовавшая еще с 1942 года. Эта школа находилась недалеко от Берлина, на станции Дабендорф.

В эту школу поступали добровольно, главным образом, офицеры из лагерей советских военнопленных. Ее формальной задачей являлась подготовка пропагандистов для лагерей советских военнопленных, восточных рабочих и добровольческих частей. Обучение в школе длилось полтора месяца, по истечении которых бывшие офицеры из военнопленных восстанавливались в своих прежних воинских званиях и направлялись в качестве пропагандистов в лагеря советских военнопленных и в русские добровольческие части немецкой армии. К моменту начала формирования Освободительной Армии (ноябрь 1944 год) эта школа произвела уже 12 выпусков, в среднем по 350 человек каждый, что составляло, в общей сложности, около 4500 человек офицеров в разных чинах, до полковников включительно.

Все офицеры, выпускаемые из Дабендорфской школы, состояли на скрытом учете в штабе школы на случай необходимости использовать их при создании Освободительной Армии. Кроме того, при этой школе существовал так называемый резерв офицеров, главным образом старших званий. Постоянный командный состав школы тоже представлял собою резерв старших офицеров будущих формирований…Как это резерв, так и специальный учет офицеров, ранее выпущенных по окончании школы, и работающих в различных местах пропагандистами, до поры до времени держались в секрете от немцев, кроме очень ограниченного круга доверенных лиц…

Артемьев В.П. Первая дивизия РОА. Б. м., 1974

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА

Из воспоминаний П.П. Шостаковского

Шостаковский П.П. – бывший офицер Русской императорской армии, выпускник Александровского военного училища. В дореволюционной России занимал должности начальника Петербургского отдела Международного общества спальных вагонов и европейских скорых поездов, с 1910 г. – директор Российского таксомоторного общества. С 1914 г. – в действующей армии, помощник начальника полевых железных дорог и железнодорожных войск Северо-Западного фронта, затем – в автомобильной прожекторной команде гвардейского тяжелого дивизиона. Штабс-капитан. В 1915 г. направлен в Италию для обеспечения поставок технического оборудования для Русской армии. В 1917 г. – член Технического комитета по автомобильному делу. С начала 1920‑х гг. – в эмиграции в Аргентине.

 

Воскресенье 22 июня 1941 года. Семья наша, ошеломленная первыми скудными известиями аргентинского радио о вторжении фашистов в Советский Союз, сидела у радиоприемника, и каждый старался доказать друг другу, что «этого не могло быть». Но уже к концу дня не оставалось сомнений и стали ясны размеры обрушившегося на Родину нашу огромного испытания…

Знакомые аргентинцы из числа моих так называемых «друзей» лицемерно восторгались «патриотизмом» человека, который так безоговорочно верил в несокрушимость своей Родины, но сразу же начали ставить ему в укор, что он не отделяет народа от властей…

Зашла речь о том, что имеется международная союзная организация, разрешенная аргентинским правительством, несмотря на нейтралитет Аргентины, и что в эту организацию необходимо войти. Надо объединить русских эмигрантов. Их было, вероятно, около ста человек «старой эмиграции», но никто из собравшихся в тот день у нас, а также и мы сами не знали, что в Аргентине проживает по меньшей мере пятьдесят тысяч рабочих белорусов и украинцев, считавших себя советскими гражданами. Надо создать союз помощи потерпевшим от войны и принять активное участие в местной союзной деятельности. Не упускать ничего – благотворительные базары, концерты, спектакли и тому подобное.

Помню, я загорячился и резко заявил, что объединение, конечно, нужно, но нельзя называть его таким расплывчатым названием – «помощь пострадавшим от войны», а надо назвать его так, чтобы ясно было, что мы хотим представлять тех людей, которые борются за Советский Союз. Разговор сразу прекратился. Перешли на общие темы…И распрощались.

Через неделю я получил официальное извещение об оформлении Союза помощи пострадавшим от войны, – во главе были люди, с которыми я разговаривал по этому поводу. Повестка извещала, что П.П. Шостаковский может стать членом этого общества, уплачивая один песо в месяц. И – все. К деятельному участию не приглашали. Мы оставались в политическом, если можно так выразиться, одиночестве.

Что же делать, будем работать одни. Но – как? У меня есть оружие, хотя и незначительное – это перо. Однако использовать его в местных газетах невозможно. Буржуазная пресса моментально почувствовала, что пишет уже не тот Шостаковский, который писал литературные статьи о русских классиках. Руководствуясь, как всегда, в политике своими собственными чувствами, все еще не имея никакой базы и не дойдя еще до сознания необходимости эту базу наконец найти, я круто повернул на чисто патриотическую линию, оказавшуюся неприемлемой для буржуазных газет. Статьи возвращались с любезно лицемерными пометками и с просьбами написать что-нибудь про искусство, литературу и т. д.

Выход был один – найти возможность сказать свое слово, обходя буржуазную цензуру. Этого можно было добиться только путем издания газеты или журнала, в котором я сам бы имел последнее слово о том, что и как печатать…

Главный расход, связанный с журналом тиражом в две – три тысячи экземпляров, была бумага. Стоила она дорого, и доставать ее в Аргентине было трудно ввиду того, что импорт почти прекратился во время войны. Важен был и первый взнос в типографию…

И вдруг в один прекрасный день я получаю письмо от большого аргентинского коммерсанта в бумажном деле, некоего Итуррат, который предлагает бумагу! Для издания журнала!

Как выяснилось позже, этот Итуррат помогал всей союзной прессе, печатавшейся в то время в Аргентине, и, услышав о моем проекте, не замедлил включить мой – еще не существующий! – журнал в число тех, которым помогал.

Главная трудность исчезла…Семья решила, что как-нибудь справится с расходами, связанными с первым номером. Все на том же семейном совете, при активном участии внуков, которые страшно волновались за название журнала и обложку, было решено назвать его «Русская Земля», а на обложку поставить клише Кремля с собором Василия Блаженного и мавзолеем Ленина.

Оставалась проблема не менее важная – что писать, как писать и кто будет сотрудничать? Начался лихорадочный сбор материала, поиски сотрудников, и, наконец, был составлен первый номер. Продажа оказалась ничтожной, но мы не унывали, собирали второй номер. Работа шла усиленная. Евгения Александровна (жена П.П. Шостаковского – прим. авт) прибавила к своей ежедневной нелегкой домашней нагрузке работу по корректуре, которую они делали с Людмилой (дочерью П.П. Шостаковского – прим. авт.), переписку и всю канцелярскую работу, связанную с этим делом. Внуки тоже принимали горячее участие. Женя, которой уже исполнилось двенадцать лет, разносила журналы по магазинам, собирала потом плату. Я переводил статьи из всевозможных источников. То, что не переводил, писал сам, так как сотрудники не появлялись. Писал об истории России, о пережитых ею вражеских нападениях. Подписывался разными псевдонимами.

Постепенно начали появляться биографии и тексты выступлений руководителей советского правительства, и, несмотря на то, что писалось без толку и без программы, журнал все же понемногу стал приобретать патриотически-советский характер, с которым уже не могли согласиться ни наше эмигрантское окружение, ни аргентинские знакомые, называвшие себя «демократами».

Продолжая свою работу, как всегда одиночкой, я начал подходить уже с новой точки зрения к каждому вопросу.

Однако, как ни мал, как ни незначителен был этот журнал, правительственные чиновники Аргентины начали косо на него посматривать и постепенные ограничения на его продажу и рассылку привели к тому, что на 24‑ом номере, то есть после года существования, нам пришлось прекратить его издание. Это было большим ударом…

Вернемся к концу 1943 года.

В одно из последних воскресений ноября мы сидели за чайным столом одни…Постучались в дверь. Женя побежала открывать. Вся семья прислушивалась – кто бы это мог быть? Так давно у нас никто не бывал!

-  Русский, – зашептал младший Сережа.

Серафима посмотрела в щелочку и тихонько сказала:

-  Незнакомый какой-то…

Вошел действительно незнакомый человек, скромного вида, представился Карпиевичем и попросил разрешения сразу же объяснить причину своего посещения. Пришел он с фантастическим, как мне показалось, предложением, которое изложил кратко на русском языке с очень сильным украинским акцентом. Предложение его заключалось в следующем: не согласится ли Шостаковский взять на себя председательство Славянского объединения в Аргентине…

Вскоре письмом от «Комитета за единение славян в Аргентине» меня пригласили на 1‑й Славянский конгресс, который должен был состояться 1 декабря 1943 года в помещении чехословацкого культурно-гимнастического общества «Сокол».

С интересом и не без волнения пошел я на конгресс.

Там все произошло необычайно быстро. Встретил Карпиевич, вручил мандат делегата от одного из обществ помощи Родине, входившего в Славянское объединение…

С любопытством разглядываю лица делегатов…Сплошь рабочие. Симпатичные, открытые лица. Выражение у всех одно и то же – напряженное и твердое. Ясно, эти люди твердо знали, зачем они сюда пришли. Речи, доклады, разговоры велись на испанском языке. Да и нельзя было иначе. Делегаты принадлежали к двенадцати различным славянским национальностям и, чтобы понимать друг друга, приходилось говорить на всем понятном испанском языке. Не было на этом конгрессе ни споров, ни дебатов.

Конгресс был, по-видимому, пока чисто формальным актом, и целью его было выбрать новую исполнительную комиссию и пустить в ход работу Славянского союза, остановленную полицейским запрещением. Полиция держала под замком не только его помещение, но и некоторых из его деятелей в продолжении долгих шестнадцати месяцев.

Был зачитан отчет о проделанной работе с момента Славянского конгресса в Монтевидео, и потом приступили к выборам исполнительного комитета. Среди выбранных оказался и Шостаковский. В состав исполкома вошли представители от всех национальностей, состоявших в Славянском объединении…

Постепенно я понял, что новый исполком выбран для того, чтобы вывести Славянский Союз на ясную и определенную дорогу и покончить с трудностями и недоразумениями, которые имели в нем место раньше. Намечалась опасность раскола, который во что бы то ни стало надо было предупредить.

Существовала оппозиция большинству. Хотя она и состояла всего из двух организаций – белорусской «Библиотеки имени Луцкевича» и «Украинского дома» – возглавляла ее газета Стапрана «Русский в Аргентине» и поддерживала всеми силами полиция в лице Григорьева, оказавшемуся одно время, по неосведомленности славянских деятелей и предательству младороссов, председателем «Комитета за единение славян в Аргентине». Он пролез в руководство указанного комитета благодаря тому, что получил известность как автор ряда демагогических статей, печатавшихся в «Русском в Аргентине» под заглавием «Гей, славяне!». Кому-то нужно было составить ему положение «основоположника и руководителя славянского движения в Аргентине» и взять, таким образом, это движение под полицейский контроль. Правда, пребывание Григорьева в роли председателя было кратковременным и окончилось с появлением в комитете первого славянина, подвергшегося пыткам в «особом отделении» федеральной полиции при участии Григорьева в качестве переводчика.

Вместо Григорьева председателем комитета был выбран бывший официальный глава младороссов, князь Волконский. Это было завершением младоросской мечты стать во главе славянского движения. Они считали, что это место принадлежит им по праву, как «представителям России», старшей славянской сестры…

Интрига эта была прекращена с закрытием славянского комитета аргентинской полицией, что и привело к конгрессу, на котором я был выбран председателем…

Первую идею объединения славян подал славянский слет в августе 1941 года в Москве. Вскоре после начали появляться по всей Аргентине комитеты помощи славянским странам. Пример того, что на этой почве можно было сделать, подало женское «Объединение победы»…По примеру «Объединения победы» начали организовываться как общеславянские комитеты помощи, так и национальные – украинские, белорусские, польские, чехословацкие, югославские и болгарские. С целью их объединения в одну общеславянскую организацию явилась мысль созвать 1‑й Славянский Конгресс в Аргентине. Он должен был открыться в Буэнос-Айресе 14 августа 1942 года торжественным актом в присутствии союзных послов. В последний момент полиция, по доносу какого-то агента, взяла обратно свое разрешение.

Устроители конгресса решили перенести его в Монтевидео. Там он и состоялся 23–25 апреля 1943 года под именем 1‑го Латино-Американского Славянского Конгресса. Участвовало 260 делегатов от аргентинских славян, 126 от уругвайских, двое от чилийских югославов, один от боливийских поляков и один делегат от русских эмигрантов в Бразилии…

Шостаковский П.П. Путь к правде. Минск, 1960. С. 328–330, 335–342.

После Второй мировой войны
(1945–1953)

Германия

Лагерь Менхегоф: рождение издательства «Посев»
(из интервью М.Н. Назарова
с деятелем НТС Е. Романовым)

М. Н. А почему именно в Менхегоф, как было выбрано это место?

Е.Р. Этим всем ведал Георгий Семенович (Околович). Эвакуация была им организована, с моей точки зрения, так же образцово, как эвакуация Врангеля из Крыма. Собрали все, что возможно, нашли машины и починили, все-таки было довольно много народа: около 2 тысяч человек, из них членов НТС с семьями человек 200–250.

М.Н. Старая эмиграция, новая?

Е.Р. Все вместе. И мотоциклы там были, припасы – все это грузили. Потом при этом лагере появились казаки на подводах, тоже с женами и детьми, присоединились к нам…Когда все тронулись в путь, я еще оставался в лагере. Нас четыре-пять человек осталось, чтобы «зачистить» все. Мы там, конечно, разжились имуществом эсэсовским. Потому, что там эсэсовская часть была, которая охраняла этот завод, где ракеты делали. Восточные рабочие там были. Там одежда была и другие вещи.

М. Н. А что, можно было просто так брать?

Е.Р. Да, потому что все разбежались. Война-то закончилась, а это все немецкое было…Потом мы догнали своих, пока они тюп-тюп двигались, а мы на мотоциклах были. Догнали их на следующий день, где-то после обеда. Ехали по направлению на Кассель…Там нам предложили какую-то казарму, около Касселя или в Касселе, где уже латыши какие-то были.

М. Н. А предложили на каком основании?

Е.Р. Как беженцам, перемещенным лицам, «ди-пи» – displaced persons. Там ведь сначала никто не разбирался, кто есть кто. Движение было во все стороны. Американцам важно было куда-то растыкать людей, чтобы не болтались.

А Менхегоф мы нашли случайно…Мы ехали по проселку и выехали на перекресток, там ресторанчик был сельский, на отшибе. Деревня была подальше. И большой пустой лагерь. Бараки каменные, деревянные. У немцев это был лагерь или восточных рабочих, или французских…Пошли осматривать лагерь: везде невероятная грязь, но бараки прочные, частью из цементных блоков были, с узкими комнатками вроде камер. И деревянные бараки двухэтажные были. Все загаженное, и вообще весь лагерь выглядел очень мрачно.

Но Болдырев решил, что надо занимать. Мы сами себе здесь будем хозяевами, никаких латышей или кого-то еще. Однако, надо было получить разрешение американцев. Болдырев поехал в американскую комендатуру. Он всегда ездил с Ириной Вергун, сестрой Кирилла. Она была очень красивая, молодая женщина, прекрасно говорила по-английски…Значит, они пробились к какому-то генералу. Тот сказал, что они этот лагерь смотрели и что жить в нем невозможно, совершенно антисанитарные условия, его надо уничтожить, поскольку там тиф был и еще что-то такое. Но все же послал офицера. Тот еще раз осмотрел лагерь и заявил, что это не для людей. Тогда Болдырев, пользуясь своим умением уговаривать, сказал генералу: «Через три дня приезжайте и увидите, что ничего похожего не будет на то, что есть сейчас». И уговорил. Таким образом мы получили этот лагерь.

М.Н. За эти три дня привели все в порядок?

Е.Р. За три дня и три ночи. Не только все это вычистили, вымыли, присыпали грязь, но даже елочки натыкали перед большим зданием вроде клуба, там сцена была. Приехал генерал, посмотрел: «Что ж, владейте этим лагерем».

М.Н. Это означало, что они будут оказывать Вам помощь?

Е.Р. Да, они зафиксировали этот лагерь как «унрровский».

М.Н. Кстати, в чем была разница между УНРРА и ИРО?

Е. Р. ИРО появилась позже. Это как бы юридическая инстанция, которая ведала перемещенными лицами, а УНРРА – она занималась конкретной помощью: поить, кормить и т. д…Позже получили мы и «унрровскую» администрацию – приехали и поселились рядом французы, конфисковали помещение в ближайшей деревне.

М.Н. Французы? Но ведь это далеко от французской границы?

Е. Р. УНРРА же была международная организация, туда набирали всех. Они начали поставлять нам продукты, сигареты, кофе в зеленых зернах, которые наши казачьи бабы сначала пытались варить…Мы создали школу, гимназию, скаутскую организацию. Конечно, церковь устроили. Каждую неделю были лекции в клубе, потом концерты стали организовывать по субботам…

Кроме того, Константин Васильевич (Болдырев) выдвинул правильную идею, что нельзя, чтобы люди сидели, ничего не делая. Если еще интеллектуалы могут заниматься букварями и учить детей, то основная масса людей не может сидеть без дела, иначе начнется разложение. И он заключил с американцами договор. Там был аэродром американский и еще какая-то американская строительная площадка, и Болдырев договорился, что наши люди там будут работать. А американцы будут платить. Правда, платили не американцы, а немцы в счет репараций. И это, я думаю, в то время был единственный такой феномен – рабочий лагерь «ди-пи».

Действительно, американцы приезжали на больших машинах, брали людей, везли на работу, привозили обратно. Комендантом лагеря был Евгений Иванович Гаранин.

М.Н. Почему не Болдырев?

Е. Р. А он был – над ним. Потому что лагерей-то потом стало три. Этот основной в Менхегофе, и еще два – один в Фюрстенвальде в лесу, и еще один был лагерь поменьше. Те, кто на аэродроме работал, создали свой лагерь, чтобы им ближе было добираться на работу. Так у нас возникло свое маленькое государство…

Романов Е. В борьбе за Россию. М., 1999. С. 91–95.

ФРАНЦИЯ

Из воспоминаний Л.Д. Любимова

…Париж был освобожден. «Союз русских патриотов» вышел из подполья, занял помещение бывшего жеребковского «управления» и приступил к работе по объединению патриотической части русской эмиграции. Правление союза обратилось ко мне с просьбой написать статью для первого легального номера своей газеты и помочь в ее редактировании…

«Союз русских патриотов» был вскоре переименован в «Союз советских патриотов», и орган его, газета «Русский патриот», – в «Советский патриот».

Мечтой членов союза было возвращение на родину. Но достижение этого рисовалось им в отдаленном будущем, и все они считали, что только долгая патриотическая деятельность за рубежом может дать моральное право на воссоединение с Родиной…

В августе 1947 года «Союз советских патриотов» прекратил свое существование, уступив место новоучрежденному «Союзу советских граждан».

Вместе с советской миссией по репатриации союз приступил к работе по отправке новых советских граждан на родину.

Помня о гостеприимстве, которым все мы так долго пользовались в приютившей нас стране, организационный съезд советских граждан во Франции направил приветствие президенту Французской республики.

В ответ председателем съезда И.А. Кривошеиным было получено следующее письмо:

«Президент Республики.

Париж, 26 августа 1947 г.

Господин председатель,

Меня очень обрадовали пожелания, которые Вам угодно было выразить от имени Съезда советских граждан, собравшегося под почетным председательством господина Богомолова.

Соблаговолите передать съезду, на котором Вы председательствуете, мою самую искреннюю благодарность, равно как и мои наилучшие пожелания в том, что касается поддержания и развития дружбы, столь счастливо объединяющей советский народ и французский.

В. Ориоль»

«Союз советских граждан» возник как крупная организация, насчитывающая около одиннадцати тысяч членов.

Ратуя за франко-советскую дружбу, союз строго придерживался принципа невмешательства во французскую политическую жизнь. Все новые советские граждане, в качестве бесподданных входившие во Французскую компартию, вышли из ее состава.

Просторный особняк на улице Галлиера, некогда реквизированный немцами для жеребковского «управления», стал теперь советским домом. В секциях «Союза советских граждан», в его библиотеке, в редакции «Советского патриота» нам открылся новый мир: родина. Он открывался в ее изучении, а главное, в общении с советскими людьми, которое не было нам доступно целую вечность.

В это дом приходили сотрудники посольства, советские офицеры, писатели, артисты, приезжавшие из Москвы. Мы, вероятно, казались им очень восторженными и наивными. Каждого мы засыпали вопросами, желая ясно представить себе во всех подробностях жизнь и интересы советского человека…

Ноябрьские дни 1947 года были чрезвычайно тревожными во Франции. По стране покатилась волна забастовок. Росли цены, росло недовольство народных масс. В определенных буржуазных кругах старались выслужиться перед заокеанскими покровителями.

Полицейский налет на советский репатриационный лагерь Борегар (две тысячи полицейских при шести танках против нескольких десятков безоружных людей) был первым звеном в цепи открытых антисоветских провокаций.

Однако «Союз советских граждан» мирно продолжал свою работу, устраивал доклады, собрания, концерты, все еще не допуская мысли, что французская реакция предпримет против него незаконные действия.

…Во вторник 25 ноября в 7часов утра меня разбудил продолжительный звонок у входных дверей.

-  Полиция, откройте!

Вошли двое молодых людей в штатском, предварительно предъявив полицейские удостоверения…Простая формальность, уверяли они, но мне необходимо явиться в комиссариат и ответить на несколько вопросов…

Я оказался в подвале. В дверях стоял автоматчик, стороживший тех, кого доставили сюда еще до меня. Все это были товарищи, занимавшие руководящие должности в «Союзе советских граждан».

Им откуда-то уже было известно, что все мы в тот же день будем высланы, точнее – выкинуты из Франции…

Итак, нас обвиняли во вмешательстве во французские внутренние дела – и многие из нас действительно в этом были «повинны», так как бок о бок с французским народом сражались в рядах армии Сопротивления.

За такое «вмешательство» трое из высылаемых как нежелательные и опасные иностранцы были даже награждены французскими орденами: бывший заключенный лагеря Бухенвальд И.А. Кривошеин, которому всего за три месяца до этого сам президент Французской республики выражал надежду на укрепление франко-советской дружбы; А.П. Покотилов, доблестно сражавшийся в советском партизанском отряде, и А.А. Угримов, укрывавший на мукомольном предприятии, где он был директором, советских бойцов, а также сбитых американских и английских летчиков, за что, кроме французского ордена, получил личную благодарность американского главнокомандующего генерала Эйзенхауэра и английского маршала авиации.

В числе высылаемых были: председатель «Союза советских граждан» Н.С. Качва – один из организаторов подпольной борьбы русских патриотов с фашистами; А.К. Палеолог – один из старейших «оборонцев», долго томившийся в концентрационном лагере; бывший председатель «Союза советских патриотов», известный журналист С.Н. Сирин; член центрального правления В.Е. Ковалев, долго сидевший в немецкой тюрьме; 74‑летний профессор А.И. Угримов – председатель Союза русских дипломированных инженеров во Франции; видные деятели Союза А.Н. Марченко, А.А. Геник; М.Н. Рыгалов – председатель отдела молодежи, брат которого был расстрелян гитлеровцами; Н.В. Беляев, В.В. Толли, И.Ю. Церебеж; уполномоченный по Южному району В.И. Постовский, в прошлом белый генерал, командовавший крупными соединениями Добровольческой армии, который имел мужество понять свои заблуждения и свою вину и честно отдать себя в распоряжение родины…

Любимов Л.Д. На чужбине. Ташкент, 1965. С. 355, 369, 372–374, 377–379, 382–383.

 

Русско-еврейский Париж после Второй мировой войны.
Объединение русско-еврейской интеллигенции

После пятилетнего перерыва возрождается в Париже Объединение Русско-Еврейской Интеллигенции. На состоявшемся на днях организационном собрании, созванном по почину инициативной группы, была почтена память погибших за эти годы членов Объединения С.Л. Полякова – Литовцева, Ст. Ивановича – Португейса и др. Проф. Ю.Д. Бруцкус поделился с собравшимися впечатлениями о деятельности Союза Русских Евреев в Нью-Йорке, об его культурной и гуманитарной работе. В Правление Объединения избраны А.С. Альперин, П.А. Берлин, М.Л. Кантор, А.И. Лурье, Я.Б. Полонский. Предположено устройство ряда вечеров и докладов и издание сборников.

Русские новости. Париж, 1946. 18 января.

 

Парижская газета «Русские новости»
о мероприятиях русских скаутов по случаю Рождества в
1946 г.
Рождественские заметки

Два слова о симпатичном празднике, состоявшемся на этих днях в «Аэроклубе» – о русской скаутской елке.

9 декабря, в день Святого Великомученика Георгия Победоносца, в храме на рю Дарю состоялся – впервые после освобождения – скаутский молебен. Церковный двор был переполнен молодежью. Снова зашумел скаутский улей – как сказал служивший молебен о. Чекан.

А через 2 недели у скаутов была елка. На русское торжество пригласили бельгийских детей. Был концерт, были речи. А потом скауты сидели на сцене – у «костра» – пели старые и новые русские песни. По залу резвились малыши, щедро одаренные подарками. Прекращенная во время оккупации скаутская работа возродилась к новой жизни в дни Рождества.

Русские новости. 1946. 4 января.

 

Эмигрантский публицист В. Лазаревский о задачах
парижской газеты «Русская мысль»

…Русская мысль может выражать себя – нужно ли это доказывать? – только за пределами России. Только здесь может звучать свободное русское слово. Это не значит, что мы присваиваем себе право говорить от имени России. Но пережитые годы дали нам ключ, позволяющий улавливать и правильно понимать чуть слышный голос России…

Другая задача, стоящая перед нами – служить франко-русскому культурному сближению. «Европейская идея» немыслима без сотрудничества европейского Востока, т. е. России, с европейским Западом, духовным вождем коего была и остается Франция. Это – особая и большая тема. Не может быть Европы без франко-русской дружбы – не той дружбы, которая является темой тостов на дипломатических банкетах, а той, которая основана на подлинном и глубоком взаимном понимании. В этом отношении русская эмиграция сыграла уже огромную роль в смысле связующего звена между французской и русской культурой…

Лазаревский В. Христос Воскресе! // Русская мысль. Париж, 1947. 19 апреля

США

Дочь Л.Н. Толстого А. Толстая о деятельности
Толстовского Фонда в первые послевоенные годы

Толстая Александра Львовна, младшая дочь Л.Н. Толстого, родилась 18 июня 1884 г. С 1901 г. начинается «служение» дочери писателю. Она делается его помощником: освоив машинопись и стенографию, берет на себя копирование его автографов, разбор почты и т. д. Младшая дочь, единственная из близких, была посвящена в тайну его «ухода». Во время первой мировой войны А.Л. Толстая идет добровольцем в качестве сестры милосердия. В декабре 1917 г. она в звании полковника вернулась в Ясную Поляну. Здесь она вместе с братом Сергеем и небольшой группой ученых, таких, как А.Е. Грузинский, А.П. Шахматов, М.А. Цявловский, Н.К. Пиксанов приступает к работе по подготовке к выпуску первого серьезного и самого полного собрания его сочинений. В марте 1920 г. ее арестовали по делу политической организации «Тактический центр», а в августе 1920 г. Верховный революционный трибунал приговорил ее к трем годам заключения в концентрационный лагерь в Московском Новоспасском монастыре. Благодаря хлопотам яснополянских крестьян Александра Львовна летом 1921 г. вышла на свободу. В 1920‑е гг. Александра Толстая исполняла должность хранителя Ясной Поляны. В начале 1930‑