airo-xxi.ru

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер
Home О нас пишут «ВОПРОСЫ ИСТОРИИ» о книге Г.А. Бордюгова «Сталин: культ юбилеев в пространстве памяти и власти»

«ВОПРОСЫ ИСТОРИИ» о книге Г.А. Бордюгова «Сталин: культ юбилеев в пространстве памяти и власти»

voprosy istorii25 июля – "Вопросы истории". 2020. №8
Миф о Сталине и пространство памяти: возможности нового исследовательского подхода.

БОРДЮГОВ Г. Сталин: культ юбилеев в пространствах памяти и власти. М. АИРО-ХХ1. 2019.192 с.

Фигура Иосифа Сталина и ее роль в отечественной и мировой истории остаются спорными вопросами как исторических исследований, так и общественных дискуссий. Если одним вождь представляется квинтэссенцией зла, то другим — общенародным вождем с железной волей, победившим в войне и восстановившим страну. Книга Г.А. Бордюгова «Сталин: культ юбилеев в пространствах памяти и власти» посвящена очень специфическому аспекту восприятия этой, без сомнения, эпохальной личности: Сталин как феномен рассматривается через призму празднования (или, наоборот, отсутствия такового) его юбилеев.
Несколько лет назад автор в сотрудничестве с Д.А. Андреевым разработал модель пространства памяти — своеобразного объяснительного механизма, раскрывающего технологию проводимой властью «адресной, фокусированной актуализации прошлого для нужд настоящего»1. События и личности выхватываются из прошлого словно лучом прожектора, и в центре освещаемого исторического периода оказывается культурный герой — человек, группа или идея, который представляется главным творцом тогдашней реальности. На его фоне тускнеют субъекты памяти — те, кто по различным причинам не является
культурным героем. Они борются за свое право на историческое существование, но оттесняются в темную зону антипамяти, где группируются те личности и факты, которые власть не желает выхватывать из небытия. Рассматривая такие идеологические конструкции, мы должны помнить, что «созерцаем отнюдь не картины прошлого, но лишь отраженную в реалиях минувшего конъюнктуру настоящего» 2.
Предложенная концепция представляется продуктивным способом расшифровки приемов управления памятью. Поэтому имеет смысл использовать эту модель для рассмотрения новой работы Г.А. Бордюгова, тем более что и в ней речь идет именно о бытовании конкретного образа в общественном восприятии и практиках его поддержания или, напротив, аннигиляции.
Автор рассматривает 11 юбилеев Сталина, и первый из них — 40-летие одного из вождей недавней революции в 1919 году. Этому юбилею посвящена глава «1919: наведение фокуса биографии». Именно тогда, в 1919 г., Сталин, член Политбюро РКП(б), получил орден Красного Знамени наряду с Львом Троцким, что вызвало сарказм у последнего — по его мнению, решение о награждении Сталина было принято для того, чтобы не подогревать в нем дух нездоровой конкуренции. В то время, как отмечает автор, «ни о каком проекте памяти о Сталине не было и речи» (с. 22). Но уже на тот момент Сталин являлся зарождавшимся культурным героем, однако этот процесс еще не был выражен ярко, хотя и были отчетливо «видны очертания будущих зон антипамяти» (с. 22), связанных со Сталиным, в виде Троцкого и его сторонников. На тот момент Сталин находился на пути к своему влиянию, и впереди были годы внутрипартийной борьбы.
50-летний юбилей Сталина в 1929 г. описан в главе «1929: огосударствление юбилея». К тому моменту внутри страны не осталось уже никого, кто мог бы противостоять Сталину как в политическом плане, так и в плане смыслового конструирования. Большевистская система управления первых лет советской власти уходила в прошлое, Сталин мог теперь «вплотную приступить к выстраиванию режима личной власти, структурная жесткость которого и сознательно выстраиваемого культа компенсировалась масштабным, ясным и понятным мобилизационным проектом строительства социалистического будущего» (с. 25). Троцкий как создатель РККА был окончательно вытеснен в зону антипамяти, Сталин постепенно становился уже не просто руководителем, а мистическим вождем — настоящим культурным героем, в свете личности которого субъекты памяти и обретают свою идентичность. В газете «Правда» вышла статья «Загадка — Сталин», в которой вождь уже приобретал черты мифического полубога (при том что до пика культа личности было еще далеко).
Как подчеркивает автор, «с точки зрения конструирования проекта
памяти, полувековой юбилей вождя оказался гораздо более удачным мероприятием, нежели отмечавшееся двумя годами ранее десятилетие Октябрьской революции» (с. 33). По мнению Г.А. Бордюгова, Сталин как культурный герой не нуждался еще «в оттенении сонмом субъектов памяти» (с. 33). Здесь, однако, можно возразить, что как раз тогда субъекты памяти дополняли образ культурного героя, не пытаясь сравняться с ним, а наоборот — черпая от него право на собственную отраженность в истории. До начала «Большого террора» различные коммунистические лидеры служили своего рода пьедесталом вождя, еще не утратив некоторой смысловой самостоятельности и не став эманациями воли Сталина.
Глава «1939: неоднозначность торжества» описывает ту сложную предвоенную ситуацию, в которой страна встречала 60-летие вождя. Культ новой державности, как и культ личности Сталина, к этому моменту полностью сформировался. Однако именно к празднованию этого юбилея «вырисовывается такой неожиданный сюжет, как борьба самого Сталина с его же культом» (с. 48): Иосиф Виссарионович запрещает к изданию восхваляющую книгу о себе, со скепсисом отзывается о своем возвеличивании и соглашается с ним на том условии, что его фигура лишь символизирует для советского народа светлые идеалы и цели социализма. Автор подмечает важный момент: именно тогда Сталин как культурный герой начинает отслаиваться от Сталина как личности. Человек Сталин уходит в тень, становится субъектом памяти — таким образом он фактически жертвует собой ради сохранения мифа о себе же.
«Семидесятилетие вождя явилось, без преувеличения, кульминационным символическим торжеством всей сталинской эпохи» (с. 65). Этому посвящена глава «1949: триумф и отчаяние». Самое страшное для страны осталось позади — Великая Отечественная война закончилась победой СССР. Но стареющий Сталин уже чувствовал, что не полностью контролирует ситуацию — как международную, так и внутриполитическую. Торжество в Большом театре Сталин, получив многочисленные подарки и поздравления, внезапно покинул. Автор задается вопросом: что чувствовал вождь во время этого своего чествования? Скорее всего, это была некоторая смесь торжества и отчаяния. Как культурный герой он уже запечатлелся, обрел собственную субъектность, независимую даже от Ленина. Субъекты памяти — и враги, и союзники, и подчиненные — были давно и надежно спрятаны в тень. Зона антипамяти расширилась до небывалых масштабов: зримым тому свидетельством служат бывшие соратники, оказавшиеся «врагами народа» и один за другим исчезнувшие с фотографий. Но сам Сталин, раздвоившийся на великий эпохальный портрет и живого стареющего человека, несомненно, ощущал всю двойственность такого положения. Отсутствие зачастую свидетельствует об определенной реальности намного красноречивее, чем присутствие, поэтому Иосиф Виссарионович и решил «уйти со сцены — в прямом смысле этого слова, дабы остаться на ней главным действующим лицом в переносном смысле» (с. 66).
Следующий юбилей, 80-летие вождя, страна встречала уже без Сталина и фактически без сталинизма. Тело генералиссимуса еще
находилось в мавзолее, но уже было очевидно, что кто бы ни одержал победу в борьбе за власть, он не будет преемником Сталина в полном смысле этого слова. В итоге успех во внутрипартийном противостоянии сопутствовал Хрущёву, который осудил с трибуны съезда «культ личности». Тем не менее полный отказ от сталинской эпохи был невозможен хотя бы уже по той причине, что весь партийный истеблишмент, все ценностные и смысловые ориентиры партии и страны были инсталлированы, заложены и легитимизированы при Сталине и его именем. Вместе с тем именно тогда Сталин на краткое историческое мгновение пошатнулся в своем качестве культурного героя и стал сползать в зону антипамяти, превращаясь в субъект памяти — такой же, как многочисленные призраки «Большого террора». Такого больше не повторялось — в дальнейшем при оценке личности Сталина менялась лишь полярность высказываний, однако его ведущая и определяющая роль в формировании облика эпохи не отрицалась ни последователями, ни врагами. Внутрипартийная борьба в постсталинскую эпоху более всего напоминает историю христианских ересей, каждая из которых рождалась из сокрушительной критики предыдущей. Так произошло и в случае с памятью о Сталине: «Лукавая хрущёвская десталинизация предопределила брежневскую стыдливую ресталинизацию» (с. 73).
Очередной юбилей имел место в условиях неопределенности: назревала первая реальная битва за образ Сталина между его сторонниками и противниками. Этот год 90-летия Сталина описывает глава «1969: стыдливая ресталинизация». Еще в начале 1969 г. журнал «Коммунист» своей публикацией начал процесс реабилитации покойного вождя народов. Ответ противоположной стороны не заставил себя долго ждать: неофициальными путями стала распространяться статья «О национальном стыде великороссов», в которой любое оправдание Сталина представлялось ни много ни мало предательством ленинских идеалов и даже самого русского народа. Активизировались внутрипартийные «демократы», требуя перехода страны в русло коллективного управления и предрекая в противном случае «возрождение сталинизма» (с. 78).
Следующим витком противостояния могло стать обсуждение романа Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?», опубликованного в том же году. В этом произведении, ностальгировавшем по славным ушедшим временам, продвигалась идея, что народ, в отличие от партийной номенклатуры, не предал Сталина и верен его заветам. Либеральная интеллигенция была возмущена, но широкой дискуссии развернуться не дали — надо полагать, давление на номенклатуру с обеих сторон выводило из терпения руководство страны, поэтому «в рамках дозволенного» «были предприняты все возможные шаги, призванные восстановить разрушенные неумелой хрущёвской десталинизацией идеологические ориентиры» (с. 83).
В этом контексте крайне важной для советского общества стала статья «К 90-летию со дня рождения И.В. Сталина», опубликованная в «Правде». Она отзывалась о Сталине скорее положительно, хотя и с некоторой двусмысленностью — в первую очередь потому, что образ чистого и незамутненного сталинизма в противовес «советскому ревизионизму» использовался бывшими союзниками по социалистическому лагерю, а ныне — врагами, в особенности — Китайской Народной Республикой. Вместе с тем, Сталин как культурный герой по-прежнему легитимизировал собой все достижения советской власти — и победу в Великой Отечественной войне, и восстановление экономики, и создание мощного государственного аппарата — одним словом, «положительная оценка роли Сталина служила объяснением и оправданием всему, что произошло в стране» за годы ее социалистического существования (с. 80).
Тем временем на Западе дискуссия о роли Иосифа Виссарионовича шла своим чередом. Европейские левые мыслители провели четкую грань между фашизмом и сталинизмом и в большей степени склонялись к оправданию фигуры Сталина, нежели к его очернению и демонизации, что наблюдалось у определенной части советского общества — парадоксальная ситуация для нашей истории. Таким образом, фигура вождя вернулась из тени и снова заняла место культурного героя, но фундаментальный вопрос сохранился и присутствует по сей день: «... что и кто суть субъекты памяти в проекте памяти о Сталине?» (с. 83).
Следующая глава — «1979: культ без личности» — анализирует вековой сталинский юбилей. К тому моменту окончательно утвердился брежневизм, и даже слово «вождь» постепенно возвращалось в политический обиход, правда, все больше напоминая симулякр — «создавалась видимость вождизма, единовластие имитировалось» (с. 84). В условиях относительного благополучия и конституирующей общественную жизнь нехватки жесткости и политического идеализма образ Сталина был востребован, но только в выхолощенном виде, как «прирученный Сталин» (с. 87).
Здесь встает проблема, раскрытие которой принципиально важно для понимания всей концепции пространства памяти. Может показаться, что Сталин был востребован политической элитой СССР в качестве культурного героя, однако дело обстояло прямо противоположным образом. Культурный герой настолько интенсивен в вибрациях пространства памяти, что наличествует практически материально, его власть невозможно отрицать, его присутствие нельзя не заметить. С культурным героем не получится играть, нет возможности заткнуть его. Сталин же в эпоху застоя воспринимался именно как субъект памяти, как шахматная фигура, как торжественный профиль (в таком духе и была выдержана правдинская статья к его столетию) — «растяжка между засушенными сусловскими формулировками редакционной статьи “Правды” и сказочным образом гения из эпопеи “Освобождение” была предельно адекватна породившей ее эпохе» (с. 89).
Очередной юбилей наступил уже на излете советской эпохи, и это описывает глава «1989: ловушки деконструкции тоталитаризма». Перестройка была в самом разгаре, борьба с номенклатурой неизбежно предполагала и борьбу с ее отцом-основателем — Сталиным. Пожалуй, в контексте перестроечного восприятия генералиссимуса и в развитие концепции Г.А. Бордюгова уместно будет ввести понятие «культурный антигерой». Это фигура, которая обладает всем пафосом и мощью культурного героя, но — с отрицательным знаком. Как культурный герой затмевает собой и вытесняет во мрак антипамяти или полного забвения субъекты памяти, символически присваивая и аккумулируя в себе их заслуги, так и антигерой становится воплощением всего ужаса того или иного периода, как бы забирая на себя вину конкретных исполнителей преступлений режима, которые начинают восприниматься лишь как несамостоятельные марионетки зловещего кукловода. В таком случае справедливо будет назвать Сталина культурным антигероем пространства памяти эпохи перестройки.
Как замечает автор, «на этот раз речь шла не просто о “втором разоблачении” Сталина, а о ликвидации основ тоталитаризма» (с. 95). Однако на этом пути общество подстерегала ловушка, в которую оно и попалось: «... деконструкция тоталитаризма способна оборачиваться его реконструкцией под флагом возвращения к “исторической правде”» (с. 97). И этот новый тоталитаризм проявился не в расстрелах и лагерях, а в презумпции виновности любого государственника как сталиниста. Тем не менее гласность предоставила трибуну и для «мощного и хорошо организованного контрпроекта» (с. 101) в защиту Сталина, что было невозможно ни в эпоху лицемерной оттепели, ни в период власти политического ритуала при застое.
К 120-летию Сталина страна была «фактически лишенной ясных смыслов существования» (с. 103), поэтому глава «1999: в ожидании вождя» рассказывает именно об этом состоянии фрустрации, послужившем катализатором нового пробуждения образа Сталина. Это было поистине время фантасмагорий, когда реальность, казалось, действует по каким-то ирреальным законам. Сталин вновь стал культурным героем из антигероя, но при этом превратился из государственного деятеля в фактически духовного и метафизического лидера. Повсюду появлялись сталинистские организации, подчеркивалось, что Сталин будто бы возвратил жизнь и независимость Русской православной церкви, политическая власть начала легитимизировать себя через сопоставление с личностью генералиссимуса. Симптоматична в этом смысле статья Виталия Третьякова в «Независимой газете», где победившая как раз в дни от- мечания 120-летия вождя коалиция Путин — Чубайс — Березовский называлась «тремя ликами Сталина сегодня» (с. 110).
Образ Иосифа Виссарионовича был востребован как никогда после его смерти: «этот культурный герой поделился своей харизмой с ельцинским преемником, оказавшимся точкой сборки распадавшегося социума, национальным консенсусом» (с. 112) — впервые с 1953 года. Одновременно это был последний на сегодняшний момент интенсивно, вов- леченно и неархаично воспринятый юбилей Сталина — новая власть еще не устала и светила в прошлое ярким прожектором памяти, выискивая и нащупывая точки опоры.
«Старые знания и законы можно опровергнуть новыми, а мифы не дают такой возможности, они повторяют канонические объяснения», — пишет автор в главе «2009: Сталин с нами, Сталин — в нас» (с. 115). И тут он не вполне прав. Миф, пусть даже политический, — это живой организм, и он повторяет себя сам, живя по своим собственным законам. Он пробуждается тогда, когда текущая история становится слишком уж «настоящей», слишком рациональной и закономерной.
Именно так случилось со сталинским мифом, о чем и говорит автор. Поляризация общества уже не имела характера той агрессивной непримиримости, что в 1990-е гг., — она не исчезла, но пошла путем интеллектуализации. Президент Дмитрий Медведев открыто говорил о «преступлениях Сталина» (с. 124) — и тут же Александр Проханов, непоколебимый этатист и патриот, рассказывал о сотворенном великим гением Сталина чуде Победы 1945 года. Такая полярность дискурса, да и сам этот дискурс полностью соответствовали запросу на иррациональность и свидетельствовали, что Россия устала от примата экономики и снова захотела примата политики с религиозно-мистическим окрасом (что, впрочем, является нашей национальной чертой и, по-видимому, поводом для национальной гордости).
140-летие Сталин встретил в новом зените своего могущества, чему и посвящена последняя глава «2019: культ на фоне усталости режима и общества». 70% опрошенных граждан относятся к фигуре Сталина позитивно — зафиксировал ультра-либеральный Левада-Центр. Пропаганда имперского величия, «русская весна», накал внешнеполитических страстей сыграли здесь свою роль — как и прямо обратные процессы: такие, как усталость власти и всего российского общества из-за того, что в искусственно создаваемой атмосфере чаемого рывка этого рывка все никак не происходит. Путину в упрек ставится уже не то, что он «слишком Сталин», а то, что он «недостаточно Сталин». Однако помимо этого вождь превратился в сувенир для туристов с Красной площади, сродни матрешке и шапке-ушанке, стал «товаром в супермаркете идеологического ширпотреба» (с. 147). Молодежь, со своей стороны, сделала из фигуры Сталина рупор собственного эпатажа: хваля его, можно фрондировать перестроечных диссидентов, а ругая — консерваторов-«ватников». «Режим явно устал и неспособен на нетривиальные шаги и решения», — пишет Г.А. Бордюгов (с. 152), и он абсолютно прав.
Прошло слишком мало времени, чтобы Сталин сам по себе стал субъектом памяти и ушел в тень, до той поры он — полноправный актор политической жизни нашей страны, и под каким бы углом его не освещал прожектор власти — само это освещение необходимо, в противном случае миф Сталина станет уже полностью неуправляемым, что вряд ли обрадует даже самых последовательных и ярых сталинистов.
В последнем разделе книги — «Как преодолеть плен сталинского образа?» — автор размышляет над теми политическими уроками, которые можно извлечь из века сталинских юбилеев. Г.А. Бордюгов дистанцируется от критики культа Сталина, ставшей общим местом в современном российском интеллектуальном дискурсе. Автор не боится рассуждать о механизмах репрезентации прошлого в настоящем, не сопровождает свои рассуждения мантрами о неэтичности политтехнологий как таковых, не уходит в критику идеологий — он работает с конкретной, а потому и неуничтожимой реальностью человеческой социальности.
В книге подчеркивается важная особенность памяти и ее многочисленных аберраций и преломлений:
пока с памятью возможно вести политическую работу, пока культурный герой еще может быть идеологическим знаменем — это все еще не история: Сталин как феномен сам преодолеет себя, «когда его образ из памяти перейдет в историю» (с. 160). Автор умело балансирует на тонкой грани объективности, единственно возможной и правильной для историка, будучи далеким от восхищений сталинизмом, но не скатываясь к оголтелому очернению всего того, что связано со сталинской эпохой, чем грешат очень многие современные исследователи.
Работа Г.А. Бордюгова обладает несомненными достоинствами. В ней исторические факты становятся живыми иллюстрациями вскрытых механизмов исторической памяти, автором проводится глубокий анализ механизмов власти и властвования. Стоит также отметить еще один несомненный плюс книги — идеологическое конструирование: работа с прошлым не рассматривается автором в сугубо отрицательном ключе, он ищет «направления возможного преодоления Сталина» (с. 155), но речь идет не о перетолковании образа, не о смене полярности восприятия, а скорее о диалектическом снятии противоречий между сталинистами и антисталинистами.
Г.А. Бордюгов справедливо отмечает, что Сталин как образ уже живет собственной жизнью и сам конструирует пространство памяти о себе. Однако предполагаемая борьба с самим феноменом общегосударственной мобилизации, который символизирует собой «миф о Сталине» (с. 158), является, по мнению автора, уходом в политическую архаику — равно как и заведомо тщетные попытки заново придать сталинизму политическую актуальность и злободневность. Сталин как миф должен быть возвращен в историю и стать ее частью, и только в этом случае он может стать предметом исследования — как уже стала биография творца и прототипа этого мифа, самого Иосифа Джугашвили. «Обратный путь в историю не всегда прямолинеен и прост» (с. 161), однако только такой путь назад обеспечивает в своей зеркальной проекции достойное движение вперед. И проделать подобный путь назад необходимо как для оздоровления общественной и государственной жизни, так и для пользы исторической науки.
Книга «Сталин: культ юбилеев в пространствах памяти и власти» даст богатую пищу для размышлений максимально широкому кругу читателей, начиная от неискушенных любителей отечественной истории и заканчивая профессиональными учеными. Среди последних можно назвать исследователей всего гуманитарного профиля: историк найдет здесь свежую и неизбитую концепцию, убедительно подкрепленную множеством фактов, свидетельств и документов; политолог — наглядный пример филигранного анализа, работающую схему, описывающую тонкости взаимоотношений власти и общества в рамках противостояний памяти; философ — закономерности и структурные особенности мифа, действующего и воспроизводящего себя на протяжении десятилетий, вплоть до настоящего времени. Таким образом, работа Г.А. Бордюгова заслуживает максимально внимательного прочтения и напряженного осмысления, а взамен позволяет по-новому взглянуть на, казалось бы, давно и хорошо известные всем вещи.

О.В. БЕЛОУСОВА
(канд. ист. наук, доцент исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова)

Примечания
Статья подготовлена в рамках деятельности выдающейся научной школы МГУ имени М.В. Ломоносова «Трансформации культуры, общества и истории: философско-теоретическое осмысление».
1. Победа-70: реконструкция
юбилея. М. 2015, с. 13.
2. Там же, с. 13-15.

 

tpp