#3. 2012
Россия и Германия в XX веке / Под ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова, А. Фольперт. Т. 1. Обольщение властью. Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. 1024 с; Т. 2. Бурные порывы и разбитые надежды. Русские и немцы в межвоенные годы. 896 с; Т. 3. Оттепель, похолодание и управляемый диалог. Русские и немцы после 1945 года. М.: АИРО-ХХ1, 2010. 1032 с.
В.А. Токарев, кандидат исторических наук (Магнитогорский государственный университет)
«Следы мировых войн, оставшихся в сознании поколений, - справедливо написал один и» авторов рецензируемого труда, - намного глубже, чем следы воронок и заросших травой окопов» (т. 1, с. 144). Учитывая конфронтационный опыт взаимоотношений России и Германии и запредельную плотность человеческих трагедий на каждый «метр» вековой дистанции, упоминание Германии в контексте XX столетия вызывает у многих россиян старшего возраста самые драматические ассоциации и переживания. Даже стратегический альянс между СССР и ГДР с попутной переаттестацией восточных немцев в партнеров по социалистическому содружеству не сиял груз предубеждений окончательно, тем более в ситуации, когда в Советском Союзе тщательно калькулировались рецидивы реваншизма и неонацизма в общественно-политической жизни ФРГ, а не усилия западногерманского социума по денацификации. Застарелая травма изживалась лишь через пересменку поколений, по мере осознания параллелизма пути, пройденного Россией и Германией, и во многом благодаря той позитивной динамике, которую на современном этапе демонстрируют представители германского общества, в том числе ученые. В данной плоскости нельзя не отметить коммуникативный и этический потенциал трехтомника «Россия и Германия в XX веке». Бесспорно, что настоящий труд о взаимоотторжении, взаимовлиянии и взаимодействии россиян и немцев углубляет процесс взаимопонимания народов в соответствии с постулатом, некогда озвученным лейпцигским филологом А. Лютером: «Мы зависим от России, а Россия - от нас» (т. 2, с. 625).
Рецензируемый труд ведет свою «родословную» от Вуппсртальского проекта, посвященного конструктивным западно-восточным взаимоотражениям1. При поддержке Министерства науки и исследований Северной Рейн-Вестфалии единомышленники покойного Л.З. Копелева распространили программу исследований на XX в. За 10-летний срок проблематика проекта нашла свое воплощение на страницах научных периодических изданий и региональных сборников, а также на семинарах и конференциях в Бохуме, Кёльне, Москве, Санкт-Петербурге, Волгограде, Екатеринбурге, Липецке и Челябинске. Результатом интенсивных изысканий немецких и российских ученых и организационных усилий кураторов проекта - слависта и литературоведа К. Аймсрмахсра, историка ГА. Бордюгова, искусствоведа А. Фольперт - стал выход трехтомного труда в 2005-2006 гг. в Германии, а в 2010- в России. Незначительная пауза позволила редакторам и техническим исполнителям проекта тщательно доработать научный аппарат и дополнить российскую версию труда статьями В.Э. Молодякова (т. 1), Т.А. Филипповой (т. 2), К. Аймермахера и Г.Н. Ульяновой (т. 3).
Издание объединило около сотни исследователей из Европы и России - от швейцарского Базеля до уральского Челябинска, от приморского Гамбурга до степного Волгограда. «Мультикультурный» авторский коллектив составили историки, политологи, юристы, философы, филологи, искусствоведы, библиографы, священники и теологи, представители естественных и технических наук (к сожалению, мало представлены российские германисты). Прежде всего, следует отметить историографическую культуру и эрудицию германских коллег. Как правило, исследовательский текст и научный аппарат в их работах представляют почти равноценный интерес. Российские ученые чаще всего минимизируют историографический шлейф в пользу археографических изысканий и преимущественного внимания к историческому источнику. Еще один нюанс, отличающий национальные школы историографии,- мера политкорректноети. Зарубежные исследователи, по словам Фольперт. обозревая прошлое, не забывают о снисхождении потомков (т. 3, с. 721-723). При выборе сюжетов из числа «неприглядных страниц» российские авторы, судя по содержанию книг, не столь великодушны к прошлому, нежели их немецкие коллеги.
Авторскому коллективу удалось предельно расширить перечень исторических источников и топографию архивного поиска. В распоряжении ученых оказались материалы более 70 федеральных, ведомственных и региональных архивохранилищ Германии, России и США, в том числе использовались фонды академических учреждений и коммерческих предприятий, музеев и крупнейших библиотек, в научный оборот также были введены материалы личных архивов и коллекций. В научных трудах, признаться, не часто встретишь такое разнообразие источников: законы и нормативные акты, делопроизводственная и судебно-следственная документация, периодические и агитационные издания, источники личного происхождения, философские трактаты и публицистика, художественная литература и фольклор, фоно- и кинодокументы. Некоторые авторы, очевидцы событий минувшего столетия, не только обратились к собственным впечатлениям и жизненному опыту, но и пригласили в свидетели своих собеседников и корреспондентов. Бесценное значение имеют представленные в отдельных статьях данные «устной истории», анкетирования и социологических опросов. Особой похвалы заслуживает иллюстративный ряд издания. Опубликованные (зачастую малоизвестные) фотопортреты, плакаты, кинокадры, карикатуры, репродукции рисунков ЯВЛЯЮТСЯ не столько декоративным, сколько информативно-функциональным дополнением к тексту.
Координаторы научного проекта принципиально сместили акцент с общепринятой истории государства и его институтов на приобретенный в XX в. социокультурный и индивидуальный опыт немцев и россиян. Основная задача виделась им в том, чтобы показать человеческий аспект политической истории и ее обыденное измерение. Такой подход предопределил междисциплинарный и отчасти компаративный вектор изучения многочисленных сюжетов в контексте двусторонних отношений. Полому в трехтомнике наряду с дипломатической историей фигурирует история повседневности, биографику дополняет антропологическая история, интеллектуальная история соседствует с историей науки. Приемы и навыки этнографии, искусствоведения, социальной психологии и литературоведения уместно разнообразили методологическую палитру исследователей.
Структурно «Россию и Германию в XX веке» позволительно назвать триптихом. Такую архитектонику издания определили, во-первых, характер межгосударственных отношений на разных исторических этапах и, во-вторых, логика внутриполитических трансформаций цивилизационного порядка. Наиболее драматичная первая книга посвяшена мировым войнам, когда предпочтительным инструментом наблюдения россиян и немцев друг за другом являлся «оптический прицел», а объект «познания» чаще всего рассматривался в качестве мишени. Вторая книга охватывает мятежный и бризантный межвоенный период, в течение которого стороны постепенно перешли от многостороннего и в целом заинтересованного диалога к планомерной рекогносцировке на случай коллапса двусторонних отношений. Тематическая панорама третьей книги определяется атмосферой холодной войны, чьи «низкие температуры» во многом задавались противоречиями внутри «треугольника» ФРГ - СССР - ГДР. Большой объем рецензируемого издания не позволяет рассмотреть каждую статью по отдельности, хотя они, по мнению рецензента, того вполне заслуживают. Позволю себе свести все материалы к четырем моделям изучения прошлого.
В первой модели, условно назовем ее персонифицированной, или биографической, объектами анализа выступают конкретная личность и отдельная человеческая судьба. Исторический статус личности, разумеется, учитывался исследователями, однако не рассматривался в качестве решающего критерия. Поэтому в число представленных персонажей наравне со знаковыми фигурами, такими как И.В. Сталин или Г.В. Чичерин, оказалось возможным включить безвестного немецкого фронтовика Ф. Грслле. На страницах много-томника нашлось место мыслителям В.В. Розанову и Ф.А. Степуну, прозаикам Г.Бёллю и И.Г. Эренбургу, А. Зегерс и В.В. Набокову, поэтам В.Я. Брюсову, И. Бехеру и И.А. Бродскому, романтику «решительных боев» В.В. Вишневскому и трубадуру «солдатского национализма» Э. Двингеру. Особого внимания удостоились также ученые и представители искусства: исследователь Восточной Европы М. Винклер, ботаник Н.И. Вавилов и генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский, режиссер Э. Пискатор, архитектор Ф. Тольциннер, театральный художник Э. Гельмс, коллекционер и популяризатор русского искусства X. Валь-ден. Некоторым из них суждено было стать не только творцами и эмиссарами национальной культуры, но зачастую - посредниками между разными народами. В относительном меньшинстве- политические и общественные деятели: депутат рейхстага М. Эрцбсргср и революционер К. Радек. Авторы биографических реконструкций сфокусировались на событиях и вопросах, объединявших или, наоборот, разводивших Россию и Германию, и нашедших свое преломление в мировоззрении и деятельности вышеназванных лиц.
Вторая модель отличается своей представительностью и диалогичностью. В се рамках государственные и общественные институты, национальные и этнорелигиозные общности, сословные и корпоративно-профессиональные группы выступают одновременно как объекты и субъекты историческою процесса. Акцент переносится на оценки, концептуальные соображения, опыт и адаптационные стратегии, вызванные перекрестными обстоятельствами войны и мира, политического диктата и общественного протеста. Основными акторами и интерпретаторами эпохи, ее триумфаторами и потерпевшими предстают интеллектуалы и маргинальные слои населения, политэмигранты и деятели культуры, военные и дипломаты, русские коллаборационисты и участники антигитлеровской оппозиции, крестьяне и предприниматели, врачи и спортивные менеджеры, священнослужители и ученые, западногерманские барды и так называемые шестидесятники. В совокупности, такой стратифицированный до контрастности реестр позволяет получить некий «рентгеновский снимок» социального остова двух наций и «кардиограмму» политической культуры XX столетия. В ряде статей рассмотрен вопрос, каково было ощущать себя немцем в России в период военных катастроф и межэтнического разлада. Посягательство государства на религиозные устои, политические репрессии, депортации, выморочная доля трудоармейцев, дискриминация спецпоселенцев - это грани одной проблемы. Если империалистическая война обернулась для российских немцев имущественными потерями и моральными издержками, то социальная инженерия сталинского режима привела к разрушению важнейших механизмов воспроизводства диаспоры и к последующему кризису немецкой идентичности.
Следующая модель касается служебной, общественной и частной рефлексии русских и немцев по поводу важнейших процессов и событий международной, общественной и культурной жизни. К их числу исследователи отнесли фатальное нарастание взаимной отчужденности между народами в преддверии военной конфронтации и кульминацию русофобии и антигерманских настроений в противоборствующих державах в период мировых конфликтов, кратковременную оккупацию царской армией отдельных провинций Восточной Пруссии, социалистический эксперимент в России и нацистский - в Германии, гражданскую войну в Испании, советско-германскую эрзац-дружбу 1939-1941 гг., восточногерманскую действительность и июньские волнения 1953 г. в ГДР, тоталитарные режимы и их пропаганду, произведения художественной литературы и киноискусства. Процедуры осмысления настоящего и переоценки прошлого варьируются в терминах общественного мнения и читательского интереса, массовых настроений и откликов, эмоций и переживаний, исторической памяти и освоения чужого опыта и наследия, к примеру, литературного, научного или технологического. Отношение немцев и россиян к самим себе и к другим принимает формат аналитических донесений военных атташе и послов, фило-софско-публицистических дискуссий вокруг книги О. Шпенглера «Закат Европы», юридической казуистики и общественной полемики о виновниках мировых войн и преступлений, художественного творчества в эмиграции или латентного сочинительства и распространения анекдотов в подцензурной среде.
К предмету последней исследовательской модели относятся, во-первых, формы самодиагностики и самопрезентации немцев и русских, а во-вторых, стратегии и средства конструирования и тиражирования национальных образов, имиджа чужого государства и репутации его политических лидеров и господствующих элит. Целый ряд авторов всесторонне рассмотрели, как мировые войны и распад империй, революции и вызовы модернизации задавали радикально непохожие сценарии сосуществования двух народов с вытекающими отсюда познавательными интересами, задачами духовной мобилизации соотечественников или психологического воздействия друг на друга. В настоящем дискурсе литературные жанры и политическая песня, игровой и документальный кинематограф, плакатная живопись и сатирическая графика выступали в качестве культуртрегеров, миссионеров и агентов политического маркетинга. Актуальные идеоло-гемы и художественные образы, героические символы и враждебные стереотипы целенаправленно насаждались и культивировались пропагандой и контрпропагандой в расчете на комплиментарное восприятие «своих» и одномерно-предосудительное - «чужих». Авторы неоднократно обращаются к сюжетам, связанным с творчеством, просвещением и информационной политикой. Скрупулезного изучения удостаиваются школьное образование и книгоиздание, библиотечные фонды и иллюстративные журналы, театр и эстрада, телевидение и радиовешание, спорт и туризм. Такой массированный и репрезентативный взгляд на творческий и коммуникативный арсенал XX столетия позволяет уточнить многие вопросы, связанные с манипулированием общественным сознанием и его эффективностью.
Обозначенные модели, разумеется, редко представлены в схематическом виде и чаше, всего наслаиваются друг на друга, образуя более причудливые комбинации. При чтении книг создается впечатление движения по спирали и непрерывности процедуры верификации предшествующих текстов. Отдельные сюжеты, персоны и факты повторно обнаруживаются в различных контекстах и эпохах, чем выявля- ^ ется единодушие или, наоборот, разночтения авторов, достигается корректировка независимых, а порою весьма амбициозных выводов. Правда, в трехтомнике наблюдается и некоторая асимметрия. Неоднократная артикуляция проблемы немецких военнопленных и депортированных специалистов заслуживает одинакового внимания к трагедии их российских современников, в том числе остарбайтеров (в данном случае кажется неоправданным исключение из русского издания соответствующих текстов П. Поляна). Синхронизация аналогичных тем в таком фундаментальном труде более чем резонна и правомерна. Так или иначе, данное издание способствует легитимации многих сюжетов в рамках исторической науки и стимулирует постановку некоторых малоисследованных проблем. К тому же сами координаторы проекта оговаривают, что но ряду причин в трехтомнике обнаруживаются тематические лакуны и многие вопросы остаются открытыми для дальнейшего изучения. К таковым вполне можно отнести тендерную историю и историю детства, экономическую мысль и трудовую этику, потребительскую культуру немцев и россиян, деятельность гуманитарно-благотворительных фондов, немецкую колонию в СССР в годы первых пятилеток и советских диссидентов, смешанные браки и бытование немецкого и русского языков в обеих странах, образы ГДР и восточных немцев в системе представлений советского общества, например, военного и гражданского персонала Группы советских войск в Германии.
Выход в свет «России и Германии в XX веке» без всяких преувеличений можно назвать незаурядным событием. Своим содержанием, методологическим обеспечением и документальной «начинкой» проект демонстрирует современные возможности познания прошлого. Разумеется, было бы желательным пролонгировать настоящий научный проект, который можно рассматривать как эталон для подготовки аналогичных трудов по истории взаимоотношении россиян со своими многочисленными географическими соседями в Европе и Азии.
Примечание
1 Подробнее см.: Лев Копелев и его «Вуппертальский проект». М., 2002.
