airo-xxi.ru

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер
Home АИРО-XXI Новости "Вопросы истории" (2021. №4) о книге Г. Бордюгова и Е. Котеленец "Ленин: культ и антикульт"

"Вопросы истории" (2021. №4) о книге Г. Бордюгова и Е. Котеленец "Ленин: культ и антикульт"

voprosy istorii8 апреля - См.: История в оптике политического мифа


БОРДЮГОВ Г.А., КОТЕЛЕНЕЦ Е.А. Ленин: культ и антикульт в пространствах памяти, истории и культуры (с Приложением С.П. Щербины). М.: АИРО-XXI, 2020. 632 с.

Книга развивает исследовательский подход, заявленный одним из ее авторов в работе, посвященной мифу об И.В. Сталине, модифицировавшемуся при его жизни и после 1953 г. сообразно менявшейся политической конъюнктуре, и использующей для этого концепцию пространства памяти [1]. На этот раз в фокусе внимания историков другая культовая фигура XX в. — В.И. Ленин. Выход работы приурочен к отмечавшемуся в 2020 г. полуторавековому юбилею со дня его рождения. Динамика восприятия Ленина, а применительно к прижизненному периоду еще и внутренние трансформации личности этого человека, как и в упомянутой работе о Сталине, прослеживаются в привязке к его юбилеям. Аналогичная структура обеих монографий и использованные в них одинаковые авторские приемы помогают проследить всю непохожесть этих фигур. В отличие от Сталина Ленин воспринимается в гораздо большем оценочном разнообразии. Если Сталин — всего лишь
«мудрый вождь» и «отец народов» для одних и «кровавый диктатор» для других, то диапазон даваемых Ленину характеристик намного шире. Его исключительную роль остро ощущали не только его сторонники, но и противники. Так, например, для собирательного образа революционера — героя романа «Как закалялась сталь» Павла Корчагина — смерть Ленина стала глубокой личной драмой, настоящей трагедией и потерей, и она же подтолкнула к вступлению в ряды партии многих «новообращенных». Показательны и написанные в эмиграции стихи белого офицера и поэта Арсения Несмелова, в которых он описывает встречу с бывшим однополчанином, ставшим служащим, и заканчивает стихотворение так:

Смешно! Постарели и вымрем В безлюдьи [2] осеннем, нагом,
Но все же, конторская мымра, — Сам Ленин был нашим врагом! [3]

Феномен парадоксального сосуществования диаметрально противоположных оценок личности и деятельности Ленина с признанием его предельно значимой роли в истории XX в., по-видимому, еще долго будет влиять на формирование представлений об этом человеке и препятствовать его восприятию как «просто» исторического деятеля. А значит, подход к анализу прошлого с априорным пониманием того, что это самое прошлое может быть хотя бы несколько приоткрыто лишь при условии его интерпретации как мифа, пока остается единственно продуктивным для объяснения фактов, злободневность которых не исчезает и по прошествии многих десятилетий. Рассматриваемая книга как раз и являет собой пример такого подхода.
В ее первой части «В пространстве исторической биографии» описываются первые 40 лет жизни Ленина. Эти годы, а особенно самые ранние этапы его жизни, обросли таким количеством легенд, слухов и апокрифов, что невозможно разобраться даже, казалось бы, в хрестоматийных фактах. Стремление к голой объективности далеко не всегда помогает исследователю, любой исторический нарратив — это обычно набор «линз», которыми выступают различные идеологии, политические установки, личные пристрастия и антипатии мемуаристов. В случае с детством Ленина дело обстоит именно так, поэтому авторы приходят к справедливому и вполне обоснованному выводу, что
«в истории Ленин в детском возрасте так и останется в образе кудрявого и живого мальчика с октябрятской звездочкой» (с. 24).
Второе десятилетие жизни Ленина может показаться более изученным и поддающимся историческому анализу — в основном за счет событийной наполненности этого периода его биографии. На самом деле это все равно не более чем иллюзия. Несмотря на казнь брата, поступление в университет, отчисление из него и последующее восстановление, несмотря на вхождение молодого Владимира в революционное движение и формирование у него марксистского мировоззрения, двадцатилетний Ульянов включен в пространство памяти благодаря событиям, произошедшим спустя десятилетия. На тот момент он еще не был даже профессиональным революционером, а, по словам авторов, лишь «осваивался в этой среде на правах ученика» (с. 35).
Третье десятилетие жизни Ленина оказалось куда более насыщенным как в смысловом, так и в событийном плане. Образ его мыслей окончательно сложился и в дальнейшем претерпевал уже, в сущности, лишь косметические изменения — он, как подчеркивается в книге, «сформировался как социал-демократ западного типа» (с. 37). К своему тридцатилетнему юбилею Ульянов успел побывать в ссылке, жениться на Н.К. Крупской и уехать в Швейцарию. К этому периоду относится и его конфликт с Г.В. Плехановым. Свидетели этого противостояния отмечали, что, в то время как Плеханов был классическим эрудитом, с Лениным «тянуло говорить лишь о вопросах движения» (с. 39). Плеханов как маститый теоретик всячески стремился занять подобающее место в редакции социал-демократических газет, в том числе «Искры». Ленин же, относившийся к нему на тот момент как к учителю, был удивлен и раздражен властолюбием кумира своей молодости. Фактически это было не противостояние двух взглядов на революционное движение — это было противостояние двух лидеров, более молодой из которых был в каком-то смысле обречен на успех. Как справедливо отмечают авторы, в ходе столкновения с Плехановым Ленин стал придерживаться манеры действия, ставшей для него затем поведенческой установкой, — «абсолютизации текущего момента». В виде четкой формулы подобная установка звучала так: «Все что в данной конкретной ситуации работало для пользы дела — ставилось во главу угла и превращалось в непререкаемую аксиому» (с. 45).
К сорокалетнему юбилею Ленина никаких значимых изменений в его положении не произошло — продолжалось бурление левой эмиграции, он восстановил свои отношения с Плехановым, занимался революционной теорией и ждал последующих событий. К сожалению, авторами данной книги, как и большинством биографов Ленина, лишь вскользь упоминается написанная им в то время фундаментальная философская работа «Материализм и эмпириокритицизм». На самом деле, при всей неоднозначности Ленина как нравственного ориентира, невозможно отказать ему в наличии определенного философского вкуса и работоспособности в этой сфере. После 1917 г. философия буквально заменила религию — именно философия, а не партийная история, как почему-то принято сейчас считать. Острый ум Ленина, пусть и предельно конкретно мысливший, нуждался в определенном абстрагировании своих действий. Поэтому философию он штудировал со всей возможной самоотдачей и его «Материализм и эмпириокритицизм» заслуживает максимально пристального внимания со стороны исследователей, причем не только марксистской философии, но и ленинской биографии.
Во второй части — «Высокий пьедестал вопреки желанию юбиляра» — рассматривается единственный пятидесятый юбилей Ленина. Этот год можно было бы назвать поистине триумфальным для юбиляра: окончилась Гражданская война, постепенно укреплялась советская власть на местах. Однако самого Ленина тревожило и раздражало, что его фигура начинает постепенно обрастать неким подобием культа. Но поменять что-то было уже невозможно, отовсюду слышались самые изощренные дифирамбы, Ленин провозглашался чуть ли не живым богом, в его честь уже назывались первые топонимы. Все это вызывало у самого Ленина страшное неудовольствие: «Коллективно хотят, требуют, желают, чтобы я был здоров… Так, чего доброго, пожалуй, доберутся до молебнов за мое здоровье… Ведь это ужасно!..» (с. 57). А кое-кто из ближайшего окружения уже именовал Ленина «вождем космического масштаба, двигателем миров»,
«избранником миллионов, вождем Божьей милостью», «рождающимся раз в пятьсот лет в жизни человечества» (с. 56). Прекрасно зная, каким ресурсом человекопоклонничества обладает в потенциале созданная им партия, и понимая, что культ его личности постепенно проникает в народ, Ленин — может быть, впервые в жизни — ощутил испуг от осознания того факта, что его собственное «я» постепенно перестает ему принадлежать и начинает превращаться в пугающую посмертную гипсовую маску. Постепенно случаи поклонения Ленину становились все комичнее: так, например, «московский парикмахер Григорий Борухов сплел портрет Ленина из волос своих клиентов» (с. 62). Партия же тем временем трансформировалась в строго иерархическую закрытую аппаратно-кадровую систему, и чествование Ленина в год его 50-летия было по сути своей настоящим ритуалом. Ленин видел, что превращается в объект квазирелигиозного поклонения, но ничего с этим поделать не мог.
После смерти Ленина его образ сразу же превратился в символ, чему всячески способствовал Сталин, знавший толк в работе с памятью. Этим процессам посвящена третья часть книги — «Инструментализация культа Сталиным». Авторы обращают внимание на то, что траурная речь нового советского лидера «задала смысл возвеличивания Ленина и, естественно, определила самого его как верховного жреца нового культа» (с. 74). С похорон Ленина и начался его посмертный жизненный путь как антропоморфной идеи. Ленинская топонимика и даже имянаречение в честь покойного вождя стали повсеместными явлениями. Мавзолей превратился в главный храм нарождавшегося культа, тем более что никуда не девшаяся глубинная религиозность народа создавала для этой новой «веры» самые благоприятные условия. Хлынули волной и различные воспоминания о Ленине, исходившие от ближних и дальних родственников, соратников, друзей и даже неприятелей. Суммирует все сказанное ими (зачастую — приукрашенное) знаменитое: «Плеханова — почитали, Мартова — любили. Но только за Лениным беспрекословно шли как за единственным, бесспорным вождем» (с. 85).
Факты о Ленине трактовались и кроились исходя из совершенно конъюнктурных соображений, обусловленных бытовавшими в народной среде стереотипами: замалчивались его еврейские корни (с. 89), высказывалось и «предположение о возможном происхождении рода Ульяновых от сподвижника Емельяна Пугачева — некоего Ильи Ульянова» (с. 90). Наследие Ленина было полностью взято под контроль специально созданным институтом его имени, образ живого человека старательно превращали в икону, но, так как красная империя еще толком не сложилась, вместо иконы получалось почти всегда нечто на гране комизма и шаржа. Первым — и неудачным — опытом создания кинематографического образа Ленина был снятый в 1927 г. фильм «Октябрь» С.М. Эйзенштейна. Вождя сыграл непрофессионал, имевший с ним внешнее сходство, но, как отмечал В.В. Маяковский, тонко чувствовавший ленинскую «религию», «за этой внешностью чувствуется полная пустота, полное отсутствие мысли» (с. 106). К концу 1920-х гг. культ Ленина стал чем-то обыденным. С партийных «амвонов» открыто провозглашалось: «Культ, нарастающий вокруг действенной исторической личности, есть лишь мудрое хозяйственное пользование наследством» (с. 108). К 1940 г. облик Ленина превратился в лубочный, из него (как и из воспоминаний Крупской о нем) исчезли все хотя бы сколько-либо живые и двусмысленные подробности. В этот период, считают авторы,
«главный культурный герой памяти — большевистская партия ЛенинаСталина — приобретал религиозно-мифологические черты» (с. 123).
К 1950 г. миф укрепился, но на какое-то время из-за «ревности Сталина» (с. 147) оказался как бы вытесненным из коллективного сознания: несмотря на то что Сталин сам подчеркивал важность «духа великого Ленина» (с. 141) для победы в Великой Отечественной войне, он, вероятно, относился к памяти о своем предшественнике сугубо инструментально и без всякого восторженного пиетета. До тех пор, пока его собственная власть не стала безальтернативной, он апеллировал к Ленину, создавая ощущения некоего «апостольского преемства» (как бывший семинарист Сталин наверняка мыслил в подобных категориях). Теперь же, когда положение вождя не нуждалось более ни в каких внешних обоснованиях, он не стеснялся ставить себя как минимум на один уровень с Лениным.
Частьчетвертая—«Наднациональный советский символ» — охватывает трансформацию образа Ленина на протяжении всего послесталинского советского периода. В 1960 г. 90-летие со дня рождения Ленина отмечалось в довольно благостной атмосфере — репрессии остались позади, публиковались новые документы, сама фигура Владимира Ильича как «подлинного» коммуниста фактически противопоставлялась Сталину. Ленин как бы оживал: появлялось все больше его улыбающихся портретов, снимались фильмы, призванные подчеркнуть человечность создателя советского государства. После 1964 г. вождь в определенных случаях все чаще стал именоваться по отчеству — это работало на очеловечивание канонизированного образа и создавало аллюзию с другим Ильичом, который теперь руководил партией. Но обратной стороной этого демонстративного обращения к ленинскому наследию стала тотальная сосредоточенность на форме в противовес содержанию. Авторы по этому поводу пишут: «… важно было сохранить культ, сделать его максимально выхолощенным и омертвелым, держать его как гарантию от возможного появления “нового Сталина”» (с. 175).
К 100-летию со дня рождения Ленина память о нем, хотя и тщательно охранявшаяся, изрядно поизносилась: над ним стало возможным посмеиваться, пусть и втихомолку, в виде анекдотов или различных курьезных представлений (с. 185). А это означало смерть сакрального мифа об Ильиче в любой из репрезентаций этого мифа, будь то прижизненный восторг, постмортальная фетишизация или сталинские славословия под сенью знамен. Словом, как замечают авторы, в юбилее 1970 г. «сполна отразились все те крепежные узлы и несущие конструкции эпохи, которая впоследствии будет названа застоем» (с. 203).
Юбилей 1980 г. «особенно ничем не запомнился» (с. 204) — упадок государственной вертикали зримо сказывался и на отношении к персонифицированной идее этой самой вертикали. А 1990 г. стал апофеозом перестроечной психологии, что отразилось, в том числе, и на Ленине как на культурном герое — до краха страны оставалось совсем немного, система неуклонно сползала в хаос, и ее скорый демонтаж все более и более ощущался как нечто неизбежное.
Сложилась парадоксальная ситуация: официоз как бы забыл о Ленине, оставив его наедине с врагами, желавшими ниспровержение кумира, и горячими сторонниками, выступавшими под лозунгом «Назад к Ленину!» (с. 217). В это же время стала возможной дискуссия о вожде с ранее неприемлемых позиций — вплоть до полного антиленинизма. Опуская детали, которые в большом количестве приводят авторы, вслед за ними можно констатировать: к 1990 г. в отношении фигуры Ленина имелась «очевидная смысловая разноголосица», 120-летие «постепенно перерастало в деструктивную идеологическую какофонию» (с. 292).
Пятая часть — «От антикульта к новой востребованности Ленина» — одна из наиболее важных и интересных во всей книге. На протяжении 1990-х гг. образ Ленина, в котором мало что напоминало уже его самого как человека или даже исторического деятеля, наконец был сброшен с пьедестала — как в буквальном, так и в фигуральном смысле. Рассекречивались документы, касающиеся красного террора, распространялись версии и предположения, большей частью уже проговоренные на Западе несколькими десятилетиями ранее, о якобы имевших место связях Ленина с Германией, и образ Ленина как «немецкого шпиона» укреплялся в массовом сознании. Постепенно складывался своего рода антикульт — вместо символического, даже мифологического персонажа Ленин становился предателем и палачом, циничным политиканом, готовым на все ради власти. «Начиная с 1991 г. происходил пересмотр знаковых и в то же время хрестоматийных для ленинской политики событий» (с. 329), — подытоживают авторы, и пересмотр этот постепенно превратил фигуру Ленина в классический пример антигероя. Что интересно, критика в его адрес (вернее, в адрес его памяти как культурного героя) исходила от представителей совершенно различных — порой диаметрально противоположных — политических сил начиная с либералов и заканчивая монархистами. Именно в таких условиях был встречен юбилей 2000 года.
К 2010 г. шквал критики заметно поутих, отношение к Ленину — как и к остальным историческим фигурам — стало намного более прохладным и отстраненным, а потому — благодушным. Авторы фиксируют, что личности Ленина «в 2011 г. отрицательную оценку дали лишь 24% респондентов, а свыше 46% опрошенных оценивали его деятельность положительно» (с. 390). Постепенно становилось дурным тоном предавать Ленина анафеме. Даже его ответственность за гибель царской семьи и масштабную антирелигиозную кампанию стали подвергать ревизии — мол, Ленина не так поняли, ни к какому террору он не призывал и вообще цитировал апостола Павла (с. 405) и едва ли не симпатизировал христианству. Такой дискурс свидетельствовал о своего рода «амнистии» фигуры Ленина, причем как «сверху», ради вполне понятной конъюнктурной цели снизить накал противостояния в обществе, так и «снизу», в силу возвращения моды на социальную справедливость после реформаторской эйфории 1990-х гг.
Тем временем, по словам авторов, «реванш элит, ориентировавшихся на внутриполитические и внешнеполитические приоритеты 1990-х… все более превращался в неизбежную перспективу» (с. 433). И это привело к совсем уж причудливым задействованиям образа Ленина в текущих событиях. Так, в 2014 г. Ленин выступил в совершенно несвойственном для себя амплуа — в качестве одного из символов «русской весны». И это несмотря на четкие и однозначные взгляды настоящего исторического Ленина на национальный вопрос и на взаимоотношения государствообразующего народа с населением бывших национальных окраин, а затем — союзных республик. Авторы придают большое значение примерам ленинского «ренессанса» — например, открытию нового памятника в Германии на фоне «ленинопада» на Украине (с. 452). Однако в сегодняшней действительности все более явственна тенденция отдаления от Ленина. Чем сильнее становится политическая субъектность России, тем очевиднее она дистанцируется от той части советского мировоззрения, которая связывается с образом Ленина. По этому поводу авторы очень точно подмечают: «Путин молчит о Сталине с той же явной личной заинтересованностью, с какой он демонизирует Ленина» (с. 468).
В Заключении исследователи делают вывод: «Рано или поздно Ленина попытаются оценить не с позиций настоящего, запросов актуальной современности, а исходя из смысла того времени и того конкретного состояния эпохи, в которой он жил и действовал» (с. 508). Нельзя не заметить — особенно в контексте глубины и многоплановости всей книги, — что такое благопожелание выглядит несколько натянутым. Совершенно очевидно, что ни одна политическая фигура, попав однажды в исторический пантеон, никогда не может вновь обрести свою субъектность в качестве частного персонажа или даже деятеля конкретной эпохи. Подобный человек воспринимается как «всегда живой», как свидетель всех эпох одновременно. Ленина это касается в первую очередь. Пока его фигура является знаменем для одних и жупелом для других, изучать его как одного из политиков начала XX в. с претензией на некую историческую объективность попросту невозможно.
Доказательство тому приводят сами авторы. В разделе Приложение в книге собрано огромное количество интернет-мемов, посвященных фигуре Ленина, — своего рода сетевых анекдотов. На их примере можно проследить вполне предсказуемую, но оттого не менее абсурдную тенденцию — фигура Ленина постепенно покрывается слоями шуток и шуток над шутками, выхолащивающими ленинский пафос — и как исторического деятеля, и как человека, и как культурного героя и «вождя мирового пролетариата», и как «коварного циничного предателя», «немецкого шпиона». Теперь Ленин — не более чем смешной смысловой реликт, концептуальный сувенир, вместо революции зовущий погулять по хорошей погоде (с. 518) или сбегающий из мавзолея (с. 520). Он перестает быть великим — но одновременно перестает быть и опасным, спокойно выписываясь в цепочку: «Ленин на броневике, Ельцин на танке, Путин на байке» (с. 525). Как отмечают авторы, «к 100-летию революции партия КПРФ провела ребрендинг своих символов» — на рекламной листовке Ленин предстает хипстером с ноутбуком в руке (с. 577). На примере огромного количества материалов — фото, татуировок, плакатов, различных этикеток — исследователи показывают, что образ Ленина живуч, возможно, даже еще более живуч, чем в то время, когда он был официальным и непогрешимым идолом советского официоза.
Пожалуй, из всех лидеров XX в. вождистского типа Ленин в наименьшей степени ответственен за формирования культа собственной личности. Возможно именно поэтому мифы о нем отстоят от реальности дальше всего, вне зависимости от того, восторженные они или пугающие. Поэтому фигура Ленина обречена оставаться максимально противоречивой — до тех пор, пока не перестанет быть актуальной. Нам же остается лишь поблагодарить авторов за полезную проделанную работу, огромное количество собранных источников, правильно скомпонованные и интересно поданные факты ленинской биографии и его бурного посмертия — едва ли не более бурного, чем его жизнь.

О.В. БЕЛОУСОВА
(канд. ист. наук, доцент исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)

Примечания
Исследование выполнено при поддержке Междисциплинарной научно-образовательной школы Московского университета «Сохранение мирового культурно-исторического наследия».
1. БЕЛОУСОВА О.В. Миф о Сталине и пространство памяти: возможности нового исследовательского подхода. — Вопросы истории. 2020, № 8, с. 266—273.
2. Так в оригинале.
3. НЕСМЕЛОВ А. Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения и поэмы. Владивосток. 2006, с. 110.

 

ПРОЕКТ АИРО-XXI «СССР-100»

logo 100 cccp 220x170

tpp

Наши издания

Комната отдыха

mod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_counter
mod_vvisit_counterСегодня324
mod_vvisit_counterВчера546
mod_vvisit_counterЗа неделю1777
mod_vvisit_counterЗа месяц7811

Online: 19
IP: 3.237.31.131
,

Случайная новость

ФРАНЦУЗСКИЙ УНИВЕРСИТЕТСКИЙ КОЛЛЕДЖ -- учебный год 2012/2013
Уважаемые коллеги!
Предлагаем Вам подробную программу цикла лекций по международному праву который ежегодно проводится Французским Университетским Колледжем.
Он пройдет 15, 16 и 18 марта 2013 г. в МГУ им.М.В.Ломоносова.