2 декабря – фрагмент из статьи Дмитрия АНДРЕЕВА
ПОБЕДА И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОТИВОСТОЯНИЯ ЮБИЛЕЙНОГО ГОДА
Владимир Путин стал демонстрировать новую стилистику вплетения памяти о Победе в актуальную политику с самого начала юбилейного года. Эта стилистика отличалась повышенным градусом жесткости. Точечными и выверенными ударами президент создавал информационный повод, который на какое-то время притягивал к себе всеобщее внимание. Когда тема «остывала», создавался новый повод – и так продолжалось фактически до введения карантина. Пандемия нарушила сценарий, который, судя по тому, как Кремль затрагивал вопросы приближавшегося юбилея Победы, обещал быть ярким и зрелищным.
Первым событием в этом ряду стало поминание Путиным польского дипломата кануна Второй мировой войны Юзефа Липского в неожиданной для российского лидера манере: «Сволочь. Свинья антисемитская. По-другому сказать нельзя». Складывается впечатление, что на месте этого благополучно скончавшегося в эмиграции в США поляка могла быть любая другая фигура из прошлого, воспринимаемая в качестве антагониста. Главное в данном случае заключалось в другом: Путин преднамеренно допустил резкость на грани элементарной корректности, чтобы усилить остроту юбилейного дискурса, а через это создать соответствующий фон для тех перемен, которые должны были начаться с оглашения им ежегодного послания вскоре после новогодних каникул.
Оппоненты Кремля, в свою очередь, усмотрели в этих путинских словах другой подтекст: оправдание нападения СССР на Польшу, продолжение линии просоветского реваншизма – линии, приписываемой ими ему не то чтобы безосновательно, но в совершенно непропорциональных и надуманных размерах. Однако в глазах стороннего наблюдателя этот идеологический выпад президента достигнул поставленных целей лишь отчасти: снова, как бывает с завидной регулярностью, прокремлевские эксперты переосторожничали и стали трактовать высказывание об «антисемитской свинье» чересчур узко – буквально, в его историческом контексте. Подобные комментарии выглядели оправданием за неудачную обмолвку, и в результате шквал озлобленных ремарок произвел более внушительный пропагандистский эффект. Кремлевская команда оказалась неспособной поддержать на должном профессиональном и, главное, игровом уровне виртуозную риторику своего патрона. И это в очередной раз ставит вопрос о ее пригодности, поскольку даже неискушенному в большой политике предельно ясно, что обращение к прошлому в канун юбилея Победы не может быть простой случайностью и сугубо исторической ремаркой.
В этом контексте интересна принципиальная разница в подходах к поверженному противнику у России и Запада. Россия, перемолов врага, всегда погружается в глубокую рефлексию по его поводу, причем это касается отнюдь не только такого масштабного противника, как гитлеровская Германия, но и уничтожаемых в наше время террористов. И что самое странное, в последнем случае рефлексируют не одни лишь оппоненты Кремля, которым так вести себя положено по их функционалу: подобное состояние (понять, докопаться до глубин мотивации, даже где-то пожалеть) охватывает подчас и тех, кому надлежит славить победу над очередным врагом – и не более того. Запад же попросту записывает проигравшую сторону в число «плохих парней», встраивает ее в некую заведомо неживую историческую матрицу с четко распределенными ролями. И никакое эмоциональное высказывание тут попросту неуместно. На этом контрасте основывается и различие между встраиванием прошлого в структуру настоящего: на Западе, в США и Европе, прошлое не вмешивается в настоящее, ему отведено строго определенное место в политической повестке. В России же прошлое конструирует настоящее; можно сказать, только оно одно и имеет значение, без него не может существовать никакого настоящего как целостного континуума. Поэтому не учитывать эмоциональную составляющую высказывания Путина ни в коем случае нельзя.
Следует отметить, что уже на рубеже прошлого и нынешнего года оппозиция чувствовала, что рутинным празднование 75-летия Победы не будет. На свет стали появляться совсем уж инфернальные – паникерские, практически некрофильские – тексты: победа в Великой Отечественной войне объявлялась прерогативой мертвых, уже ушедшего старшего поколения. Что любопытно, подобные высказывания косвенно доказывают «теорию подковы», утверждающую, что политические противоположности сходятся. Действительно, любая победа в любой войне – это победа в первую очередь мертвых, а культ павших героев является неотъемлемым атрибутом любой сильной, самостоятельной и суверенной государственности. В данном случае очевидно, что либералы утверждают практически то же самое – но с прямо противоположным политическим содержанием и смысловым наполнением. Культ павших героев как бы перераспределяет символические трофеи победы в пользу ныне живущих патриотов, делая их не только наследниками этой самой Победы, но и ее соучастниками, сопричастниками. Либеральный же акцент на мертвых отдает действительно каким-то запредельем, а не героикой; их девиз – «это не наша Победа».
Для начала 2020 года, помимо вялого традиционного взаимного пикирования между оппозицией и провластными пропагандистами, была характерна еще одна необычная деталь. Путинский нарратив внезапно поймал в фокус внимания еврейский вопрос. Почти сразу после скандала с «антисемитской свиньей» президент и министр иностранных дел отправились в Иерусалим, где оба не сдержали слез на открытии мемориала жертвам блокадного Ленинграда. Для Путина это были вторые публичные слезы после памятного выступления на Манежке 4 марта 2012 года. Естественно, премьер Израиля Биньямин Нетаньяху не мог не оценить столь неожиданного и, несомненно, дружественного жеста российского лидера и рассыпался в заявлениях о признании ключевой роли Красной армии в победе над Германией.
На первый взгляд, подобная постановка еврейского вопроса практически в центр дискурса Победы выглядит как минимум странной. Однако объясняется она просто: польско-российская война в начале юбилейного года развернулась в основном на «еврейском фронте». Путина не пригласили на празднование юбилея освобождения Освенцима – но зато он посетил Иерусалим, в отличие от Анджея Дуды.
