ВАДА Харуки
Политическая история России. Избранные труды. 1960–2017. – М.: АИРО-XXI, 2018. – 592 с. с иллюстрациями.
ISBN 978-5-91022-394-7
В 1999 году Ассоциация издала сборник трудов выдающегося японского историка и русиста «Россия как проблема всемирной истории». Спустя 20 лет читателям представляется возможность познакомиться не только с прежними работами, но и новыми научными изысканиями автора, которые находятся в центре общественной повестки – Русско-японская война, Карл Маркс и революционная Россия, Февральская революция 1917 года, Ленин и Бухарин. В этих, казалось бы, известных сюжетах профессор Вада находит новые повороты и аспекты анализа.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Путь историка
1960
Заметки о Г.В. Плеханове
1970
Кровавое воскресенье – начало российской революции
1974
Февральская революция 1917 года
1977
Карл Маркс и революционная Россия
1980
Политическая логика советского антифашизма
1981
Солидарность японских и русских социалистов во время Русско-японской войны
1982
Революция в эпоху государств: Ленин и Бухарин
1983–1984
Вера Фигнер в первые годы после российской революции (1917–1923)
1985
Представления о России в Японии: учитель, враг, собрат по страданиям
1986
Распутин, царь и царица. Читая роман Валентина Пикуля
1987
Лев Тихомиров: его духовный мир в последние годы жизни (1913–1923)
1987
Наследство 1960-х годов
1988
Перестройка и переосмысление советской истории (1986–1988)
1990
Образ Великой Французской революции в ходе российской революции 1917 года
1990
Место российской революции во всемирной истории
1998
Корейская война и Япония: политика Сталина
2003
Судьба коммуниста: Носака Сандзо
2007
Знай своего врага: русские военные и военно-морские агенты в Японии
2008
Политические взгляды и стратегия М.Т. Лорис-Меликова
2012
Русско-японские переговоры. Путь Японии к началу войны с Россией
2017
Февральская революция: новая концепция японских историков
Исии Норие. «Азиатское магнитное поле» исследователя России
Икэда Ёсиро. Вада Харуки в ХХI веке
Хроника жизни Вада Харуки
Избранные труды Вада Харуки
«Причуды знатока» российской истории
Вместо Предисловия
У гениального Басё есть удивительные по своей глубине и метафоричности строки:
Вот причуда знатока!
На цветок без аромата
Опустился мотылек.
Наблюдательный и отточенный взгляд поэта фиксирует парадоксальное и непостижимое, автор этого трехстишия как бы даже отступает перед величием природы, явления которой он не в силах понять и объяснить. Для него мотылек – безусловный и непререкаемый авторитет в богатой симфонии цветочных ароматов. Можно было бы, конечно, усмотреть в том, что это создание остановило свой мимолетный выбор вовсе не на благоухающем растении, ошибку, случайное действо хаотически мечущегося неразумного существа, и даже где-то внутренне усмехнуться над его примитивностью – но Басё понимает, что всё это не так, что выбор мотылька, несомненно, чем-то обусловлен, а человек просто не в силах его постичь. Отсюда – сложное переплетение эмоций поэта: досады из-за невозможности узнать, что кроется за таким странным решением этого крошечного виртуоза в понимании запахов, и в то же время явного восторга и преклонения перед величием и недоступностью для человека законов природы, сосредоточенных в данный миг, как в капле воды, в одном этом насекомом. Отсюда и потрясающая по своей силе оценка всей наблюдаемой ситуации как «причуды знатока»…
Очень часто исследователи истории чужих для себя культур и других стран предпочитают заниматься проблемами на стыке, на пересечении этих тем и их родного и – как им представляется – тонко понимаемого прошлого. Наверное, такой выбор вполне естественен и не может вызывать критики: тягаться с учеными, принадлежащими к изучаемым культурам, выросшими в них и понимающими многие детали и нюансы прошлого уже хотя бы по одному факту своего происхождения, всё равно бессмысленно, а так хотя бы можно найти для себя какие-то частные вопросы, в которых реально стать конкурентоспособным. И лишь немногие отваживаются – естественно, после фундаментальной подготовки и основательного погружения в реалии неродной истории – заговорить с носителями чужой культуры на одном проблемном языке.
Японский историк и русист Харуки Вада относится именно к таким избранным. Он вполне мог бы найти для себя какую-либо удобную японо-российскую проблематику – благо, что общих сюжетов, в том числе сложных и неудобных для обеих сторон, между нами по-соседски с избытком, – и, зная русский язык, стать признанным мэтром не только у себя дома, но и среди российских коллег, занимающихся тем же самым – только со своей стороны и чаще всего без японского языка, в лучшем случае – с английским.
Но историк никогда не искал легких путей, а старался ухватить самое значимое – то, что в данный момент находится в острие общественной повестки. Взять хотя бы публикуемое в настоящем сборнике историческое расследование о нашумевшем на излете советской эпохи романе Валентина Пикуля «У последней черты». Харуки Вада не только предпринял основательную и в высшей степени компетентную деконструкцию этого текста, продемонстрировал его многочисленные несовпадения с исторической реальностью, но и объяснил, почему это крайне сомнительное по своим характеристикам произведение оказалось настолько востребованным в позднем СССР. Чтобы написать это исследование, недостаточно было одной лишь подготовки историка-русиста – в гораздо большей степени требовалось особое чутье мастера, своего рода «причуда знатока», чтобы отважиться взяться за неудобный для советской действительности вопрос, который к тому же сам по себе являлся для нашего человека 1970 х годов как бы дешифровкой окружавшей его жизни. Можно предположить, что мотылек Басё опустился на цветок со столь тонким и незаметным ароматом, который поэт просто не смог различить и посчитал его лишенным всякого запаха. Поминаемый Харуки Вада в этом очерке вполне достойный советский историк не уловил (или не захотел улавливать) «аромата» истории позднесамодержавной России, а вот японский русист безошибочно угадал бездонный потенциал этой темы, замаранной распиаренным в угоду больших политических игр литературным шулером.
Можно назвать и другой сюжет – не то чтобы совсем «без аромата», но с «ароматом», который приелся, стал, как представляется, до конца очевидным и потому однообразно прямолинейным. Это работа Харуки Вада о М.Т. Лорис-Меликове – блестящий пример анализа, выдержанного в духе политической антропологии. Биография этого деятеля считается подробно изученной, его взгляды кажутся понятными, а поведение видится прозрачно объяснимым. Однако японский исследователь показывает нам совершенно неожиданного Лориса – точно затерявшегося в целой веренице образов: как он сам представлял себя окружающим, каким его видели окружающие, каким он хотел себя предъявить обществу, что общество хотело увидеть в этом своем новом кумире (а для кого-то – антигерое). Такое впечатление, что, читая статью о Лорис-Меликове, начинаешь вслед за Харуки Вада чувствовать забытые и трудноуловимые вибрации той эпохи. Но для того, чтобы эта вереница образов реформатора стал очевидной, потребовалась очередная «причуда знатока» русской истории – понять, с какой стороны на него взглянуть, и, поняв это, должным образом реализовать свой замысел.
Отдельное направление изысканий исследователя – это народничество, восприятие этого феномена сквозь во многом противоположные друг другу личности Веры Фигнер и Льва Тихомирова. Для Харуки Вады эти люди превратились в персонификации двух политических парадигм, вот уже более двух веков (как минимум – а то и дольше) борющихся друг с другом за право определять курс, по которому движется наша страна. Эти парадигмы – «только сильная власть спасет Россию», за что ратовал Тихомиров, и «Россия должна быть освобождена» – эту установку отстаивала всей своей жизнью Фигнер. Удивительно тонкое наблюдение – видимо, недоступное для нас, их соотечественников и потомков, из-за замыленности взгляда, притупления остроты восприятия, следования штампам вместо свободного и непредвзятого постижения исторической действительности. Словом, опять-таки из-за атрофии своего рода исторического обоняния…
Харуки Вада отмечает свое восьмидесятилетие. И на этот юбилей хочется пожелать сенсею, мастеру сохранения и по возможности приумножения присущего ему удивительного профессионального чутья, благодаря которому он по-прежнему способен демонстрировать «причуды знатока»: усматривать новые повороты и аспекты, казалось бы, избитых, вдоль и поперек изученных, кажущихся лишенными «аромата» тем, ставить неожиданные вопросы, благодаря которым возможны принципиально новые направления исторических изысканий. И за всё это получать самую высокую из возможных наград – безусловный авторитет среди российских историков, изучающих прошлое своей страны и признающих, что им, как оказывается, есть чему поучиться у своего зарубежного коллеги.
Геннадий БОРДЮГОВ
